***
В шитье Мама Ториэль была мастерицей. Девушки носили её наряды, юноши красовались перед ними в пёстрых накидках. Нравилось шить Негасимой Лучине. Лён в её лапах обращался в нежную ткань. Пролегали по ней ручьи из бисера, сверкали вышивки с самоцветами да перьями, а игла заговорённой стрелой латала прорехи, накладывала заплатки и швы. Крепко, надёжно. Вонзалась в ткань так же легко, как падает с небес сокол за полёвкой, как проходит речные пороги лосось во время нереста. Сшивать приходилось всякое. Но не живую кожу, нет. Мама Ториэль никогда бы не подумала, что игла её принесёт столько мучений живому существу… Стежок за стежком восстанавливая изорванную грудь Санса, что глухо мычал в забытьи, Негасимая Лучина с ужасом представляла шрамы, которые останутся с ним на всю жизнь. Казалось, она уже видит эти незаживающие рубцы. Даже зная свойства трав, она всё же не была лекарем. Глубокая Ладонь лучше бы помог стражу… Но Санс находился на грани. Слишком рискованно ждать иной помощи. Омыв и обработав раны соплеменника соком из стебельков арники горной, Мама Ториэль поняла, что Санса не просто исцарапали и искололи. Его рвали. Да ещё и так ровно… Все порезы повторялись. Рот был одинаково порван с обеих сторон; руки изрезаны также одинаково; со спины и груди багряной кровью сочились похожие перекрёстные следы, словно хлыстом с зубцами нанесённые. Как посевную почву разрыхлило его спину… Мама Ториэль решила полностью отдаться шитью. Всё позже. Позже. Она расспросит сына и дочь, когда те закончат трудиться на постройках. Женщине было искренне жаль северян… Хладоземцам по душе стужа. Даже умеренная погода Ядра будет им непривычной. Когда Негасимая Лучина завязала очередной узел, Санс судорожно дёрнулся и сильнее прижал пелёнку к раненному боку. Трёхгодовалый малыш Папайрус — его брат. Мама Ториэль не понаслышке знала, как любит его страж границ. Мальчик крепко спал. Должно быть, сильно перепугался. Наложив швы, женщина вздохнула и утёрла пот со лба. Она сделала всё, что могла. Остальное покоряется только воле Эботт и силе души Санса. Страж должен выкарабкаться. Но на всякий случай Негасимая Лучина осталась дежурить возле раненного. Да и Папайруса нельзя был оставлять одного… Много позже вернулись Азриэль и Кара. Вид у них был изнурённый, а лица печальны. Пока Мама Ториэль разливала по глиняным чашкам укрепляющий отвар, наследник рассказал ей о колючках. — Как много территории потеряно? — Женщина приподняла тыквенную флягу с напитком, так и не наполнив свою чашу. Азриэль не отрывал взгляда от встревоженных материнских глаз. — Четверть. И голая земля ещё на семь секвойи. Маму Ториэль пробил озноб. Это было большое расстояние. Кто распустил семя иссушающего цветка, знали только духи земли. Лишь шаман может прикоснуться к их деревянным очельям, впустить в сознание древние голоса бестелесных порождений мира, что воплотились в дубовых идолах. Они бы нашептали ответ. — И где только затерялся Глубокая Ладонь?! — словно прочитав мысли Негасимой Лучины, тряхнула венцом Кара. — Я предчувствую беду… — Азриэль не отрывал взгляд от томящегося костерка, что освещал вигвам. Мама Ториэль согласилась с сыном. Глубокая Ладонь был далеко не ясной фигурой, но всегда приходил соплеменникам на помощь. Сильная связь с Эботт сообщила бы ему о разрастании проклятого цветка тотчас. Нужно поговорить с Мудрым Рогом. — Я найду вождя. — Женщина поднялась и, разминая затёкшие ноги, обратилась к детям: — Присмотрите за Сансом. Если он начнёт стонать, напоите пустырником. — Она указала на глиняную пиалу справа от головы стража. Когда Негасимая Лучина покинула типи, друзья некоторое время сидели молча, вслушиваясь в хриплое дыхание раненного. Азриэль хмурился в задумчивости, совсем как отец. Кара сжимала зубы от досады. Разъедающая тревога в груди особенно не давала покоя. — Ты думаешь, с Глубокой Ладонью что-то случилось? — спросила она, нервно стреляя глазами то в Азриэля, то в бессознательного Санса. Юноша держался за деревянный амулет на груди. — Рано говорить что-либо… Кара резко ударила по циновке. Раздался характерный треск. — Ты представляешь племя без шамана и травника?! — прошипела она. Оставаясь спокойным, юный вождь опустил глаза на поцарапанные руки скво. Выдохнув, он с грустной улыбкой набрал несколько клейких пучков паутины из набедренной сумки и взял Кару за пальцы. Юноша проворно вытащил длинные занозы из порозовевших ладоней, перевязал их прозрачными нитями. Девушка не могла отвести взгляда от его касаний. Будто руки, что он лечил, не ей принадлежали. — Ты говоришь так, словно жизнь Глубокой Ладони зависит лишь от моих слов, — наклонив голову, наследник сжал её ладонь в кулаке. Девушке стало неловко. Конечно, Азриэль не виноват в её тревоге. Он тоже беспокоится. Незаметно. Держать такую тревогу внутри — словно держать небо на плечах. — Я только сопоставил события. — Юноша отстранился и, слегка откашлявшись, поправил вампум на запястье. — Нужно быть готовым ко всему. — Не хочу и думать! — отрезала девушка, отводя от друга отчаянный взгляд. — Это несправедливо! Несправедливо посылать вам беды! И хотя Кара давно стала частью племени, она неосознанно отделяла себя от эботтов. Не потому, что была человеком. Не потому, что пришла на эту землю чужаком. Скво чувствовала свою силу и своё превосходство над соплеменниками, что раньше вызывало у неё одну пустую гордость и заставляло порой взирать на всех свысока. Но спустя время Кара осознала всю хрупкость земли Эботт. Не растёт на небольшой территории столько разных цветов и трав! Нельзя нежиться у типи под тёплым солнышком, кушать виноград, пока за ближним лесом инеем покрываются ягоды рябины! Не шепчет твердь свои секреты и не придаёт сил уставшим путникам. Эта земля — чудо. Чудеса так немыслимо легко поддаются разрушению. Кара приходила в ужас от мысли, что когда-нибудь она потеряет это место и всех, кто здесь живёт. Непреодолимая тяга защищать, даже озлобленно, с остервенением, забилась в её сердце. — Эботт позаботится о нас. Всегда заботилась. И Глубокая Ладонь отыщется. — Азриэль положил руку на плечо девушки, повторяя жест отца. Кара выдохнула и накрыла его ладонь своей, с улыбкой смотря в честные глаза, окружённые чёрным бременем. Но в этом утешающем покое Азриэль и Кара просидели не так долго, как хотелось бы. Девушка заметила, что пелёнка с маленьким Папайрусом зашевелилась. Будто отмахиваясь от назойливой мухи, отряхнулась беловолосая макушка, выглядывая из ткани. Завёрнутое в неё тельце ловкой гусеницей перевернулось на другой бок, а на заспанном личике в последний раз зажмурились гладкие веки. Первое, что увидел малыш после пробуждения — озадаченную скво. Папайрус вытянул ручку. Сонные глазёнки быстро зажглись любопытством. — Девочка. Девочка, — по-детски старательно пролепетал он, растопыривая плохо гнущиеся пальцы. Кара склонила голову, изучая малыша. Тот находился под впечатлением от своих словесных открытий. — Девочка! Человек! Зелёное платье! Красивая! — восклицал он так, словно каждое его слово было частью какого-то заклинания. Кара поняла, что Папайрус только-только начал осваивать осознанную речь. — О да, правду говоришь. Я девушка в зелёном платье и очень красивая! — довольно закивала она, шурша перьями венца, точно связками высокой травы. Мальчик с восторгом смотрел на её головной убор. — Перья! Птички, чирик-чирик! — Угу! У меня их больше, чем листьев на деревьях! Вот сто-о-олько! — Кара широко развела руки и чуть не завалилась на спину. Азриэлю стало ощутимо легче, что за этим разговором девушка отвлеклась от давящих мыслей. — Принесу немного молока. — Наследник поднялся, глядя на весёлого Папайруса. — Должно быть, он голоден. Скво даже не заметила, как он ушёл. Разговор с забавным малышом забрал всё внимание. Ясно, почему соплеменники так о нём волновались. Мальчик излучал такую же чистую и тёплую энергетику, какую Эботт вдыхает в сонные цветы. Папайрус обещал стать удивительным. — Ты похож на утро, — Кара с улыбкой глядела на нового друга. Папайрус улыбнулся в ответ и освободился из завёрнутой ткани. У девушки спёрло дыхание. Малыш не был цел. От левой ручонки остались только кости. Мальчик будто и сам только что обнаружил свою странность. Он попробовал сжать костяные пальцы в кулак и поморщился. В ярких глазёнках мелькнул испуг. Но скво испугалась ещё сильнее, когда увидела его тело. Не было пухленького мягкого животика. Вместо него грудь, плечи и большую голову удерживали сухие позвоночные диски цвета слоновой кости. Не верилось, что в таком состоянии можно жить. Где кожа? Как не рассыпались кости? Больно ли ему? От этой мысли Каре стало не по себе. — Что с тобой?.. — прошептала она неосознанно. Скво наклонилась и протянула дрожащую руку. Не веря. Никак не веря. Сердце стучало как бешеное. Мощная хватка. Невыносимо болезненная. Запястье сжали, надавили на сустав, выворачивая ладонь под прямым углом. Из глаз Кары невольно брызнули слёзы. Скво зажмурилась и дёрнулась назад, но запястье перехватили. Теперь жестокая клешня сжимала плечо. Девушка раскрыла глаза, и угрожающий, свистящий хрип резанул слух. — Не прикасайся, человек. Этот беззаботный эботт, тихий страж границ, спокойный, не проявляющий себя, пронзительно глядел на человечью дочь. И капли крови, чёрной крови, гранатовыми бусинами проступили из швов на его щеках. Санс проедал взглядом в беспамятстве и глухой ярости. От неподвижности его зрачков, будто устремлённых в душу до самого глубокого дна, Кара вся оцепенела. Тень острого серпа перерезала струнки в её сердце и закрыла небо и солнце. Закрыла мир. Ослепила чернотой. Кару так знобило. У тёплого очага. От холода. — Прекрати! Её, как волной на берег, выбросило в свет. Задыхаясь, девушка запрокинула голову и увидела Азриэля. На циновку пролилось молоко, которое принёс наследник. С горлышка свисала белая капля. От ярости светились чёрные глаза. — Зачем ты пугаешь её? Угрожающий голос, какого Каре не доводилось слышать от друга. Санс смотрел безмолвно, держа малыша под боком и, будто придя в себя, отнял руку от плеча скво. Вмиг почувствовав облегчение, та откинулась к ногам юного вождя, вдыхая и наслаждаясь теплом, утраченным на мучительное мгновение. Страж медленно отвернулся, так ничего не сказав. А лицо его маленького братца больше не освещала улыбка. В глаза закралась тревога. Папайрус всё понимал. У постели раненного Азриэль поставил почти пустую флягу. — Не вреди Каре. Я не прощаю этого, — проговорил он и протянул лапу подруге. Но девушка не приняла её. Скво резко встала и, повинуясь незнакомому чувству, выбежала из типи, запинаясь и с треском ломая корзины, путаясь в звенящих лентах. Сама того не желая, она захныкала. Азриэль растерянным взглядом проследил за ней и, позабыв о страже, бросился следом. — Кара… — позвал юный вождь, выйдя наружу. Он звал её однажды такую же плачущую на границе Эботт. И также Кара стояла спиной, давилась слезами. Ей было обидно. Противно. По-человечески. Она не хотела ничего плохого. Сколько дикости горело в глазах стража! Как люто он выделил то слово! Будто в нём собрана абсолютно вся суть Кары. Суть опасная, злая. Суть, которой нельзя доверять. «Не прикасайся, человек.» Он заставил её бояться. Бояться саму себя. Кара страшнее всех болезней и бедствий. Даже страшнее колючего цветка. Санс был убеждён в этом. Кара видела. Кара чувствовала. Кара поняла. Эта тень — скрывающаяся в ней тьма. Её собственная. — Я не желаю зла никому… Никому, — упрямо шептала девушка, утирая мокрые запылённые щёки. Наследник эботтов медленно приблизился к ней, остро ощущая человечий страх. Кара обернулась. Часто дыша, она смотрела на юного вождя с горечью. — Я по-прежнему чужая здесь. — Не чужая. — Наследник в замешательстве, но с привычной заботой протянул лапу, чтобы прикоснуться к саднящему плечу скво, но та, сделав шаг, отстранилась. Кара готовилась что-то сказать. Выговорить. Но вместо этого она отвела глаза, повернулась и ушла. Хотелось бы Азриэлю остановить скво или пойти рядом. Но он остался, тревожно провожая глазами маленькую фигурку в пожаре заката. Его пальцы сжимали пимак в набедренной сумке. А пиявка, поселившаяся в груди, всё больше иссушала сердце.***
Бедствие проклятого цветка и исчезновение Глубокой Ладони омрачило жизнь эботтов. Шёл второй семидень, как о шамане не было вестей. Он и раньше мог пропадать на долгое время, отправляясь к горе Истока или слушая старые речи Эботт в глубинах пещер Падающей Воды. Но всё равно тревожно стало племени. Сколько бы его не звали, в какие бы дебри за ним не шли, надеясь обнаружить застывший след длинной стопы, никто так и не отыскал травника. Лишь ожидание посвящения Азриэля поддерживало угасших эботтов. Пустоту, созревшую в душе племени, заполнит объединение с людьми. По выстроенному мосту новой связи рука об руку пройдут человек и эботт, Кара и Азриэль. — Пусть дыхание песен и сказаний людей согреет отчаявшихся, — говорил Мудрый Рог. Совсем немного времени осталось. Негасимая Лучина хоть и разделяла волнение соплеменников, но печалилась от того, как быстро выросли её дети. Не так много времени прошло с тех пор, как она учила Азриэля держать ложку и запоминать прибаутки. И ведь совсем недавно она взяла под опеку непослушную человеческую девочку. Теперь всё останется в прошлом: в воспоминаниях и детских вещах, которые Мама Ториэль хранила в плетённом сундуке. Кара не чувствовала ни радости взросления, ни печали от прощания с детством. Потерянная, она будто балансировала на краю обрыва. Вопреки предостережению Азгора, скво каждый день наведывалась в Холодные Земли, подолгу прожигала взглядом ненавистный цветок, словно надеялась спалить. Мечтала срубить, выкорчевать, отравить эти стебли, живо напоминающие о словах Санса. Она не чужая на земле Эботт! Чужие здесь эти колючки! — Мерзкий сорняк! — Кара кричала и сплёвывала на голую землю. В борьбе с цветком она видела своё предназначение и возможность доказать принадлежность к эботтам. От них она не отречётся, от них она не сбежит, как сделала с людьми Красной Глины. Предопределение бороться. Такова была её решительность. Кара прочно вцепилась в свою идею. А быть может эта идея вцепилась в неё… Азриэль видел, как резко переменилась подруга. И не по себе ему стало. Так сильно бедствие отразилось на Каре… А она ведь человек, намного сильнее любого из эботтов. Может её гложет что-то другое? Сколько бы он не спрашивал об этом, скво отмахивалась. Пропал шаман. Потерян кусок Холодных Земель. Больше не слышен заливистый хохот Кары… Нехорошее было время, страшное, тревожное, но юноша хотел всё же сделать кое-что перед посвящением. Он надеялся прогнать если не своё, то хотя бы Карино смятение. Тёплым расцветающим утром, какое случается в разгар весны, друзья проходили по холмам Разнотравья. Капли росы опадали на примятую следом траву, позволяя земле напиться сполна. За густым камышом энергично пели лягушки, будто не спали вовсе. Азриэль искал тихое место, иначе квакуньи перекричат его и всё испортят. Кара шла впереди юного вождя. Она по-прежнему была задумчивой и тихой. Иной. Наследник сглотнул комок в горле. Кваканье стихло. И сильнее забилось сердце Азриэля. Рука дрожала, но юноша уже сжимал пальцы на пимаке… Лёгкий ветерок рассыпал по небесной синеве венцовые перья Кары. Слегка опустив голову, она стояла спиной к другу. И услышала кристально чистый звук свирели… Замерло всё. Дыхание перехватило. Первые секунды скво думала, что это сон или видение. Чем дольше она слушала знакомую мелодию, тем больше убеждалась: всё по-настоящему. Когда-то Азриэль разучивал эту песню, и Кара смеялась над ним. Не подозревая, что песня будет предназначаться ей. Музыка пронзала так плавно, целилась прямо в сердце, окутывала тело в пелену из утренних туманов, шёлковыми травами щекотала ступни и ладони, журчала, как порожки талых вод, с привкусом кислых северных ягод. Это была мелодия, полная любви к жизни и красоте мира. К безмятежности чувства, которое Азриэль испытывал. Мысли уносило вместе с каждой нотой. Будто юноша выдувал из кедрового пимака не музыку, а саму Кару. Неужели он видит её суть такой? Такой красивой… Девушка обернулась, когда музыка стала стихать. Хотелось послушать ещё, но Кара не смела просить. Девушка никогда не думала, что кто-то из эботтов может сыграть для неё. Азриэль смотрел, не отводя взгляда. Он мягко улыбался и постукивал пальцами по свирели. Вторя стуку сердца. Кара отступила и тряхнула головой. Зашуршали перья в утренней тиши. — Я… Я… Я п-подумаю! Воскликнув это, она бросилась вниз к подножию холма, оставив за спиной обескураженного Азриэля. Он ждал всего. Отказа, согласия или шутки, но точно не побега. Хотя скво сказала, что подумает… Это согревало. — Я сыграл. — Чуть шатаясь, Азриэль, вошёл в родительское типи и упёрся спиной о столб, изрезанный рисунками маленькой скво. — Для Кары… Накидка вождя синим потоком стекла из ослабевших пальцев Негасимой Лучины. — Что же, — пробасил Азгор, отряхивая поднятую ткань. — Когда-нибудь это бы произошло. Мама Ториэль всплеснула руками, запоздало осознав, что не удержала накидку. Женщина забрала её у Мудрого Рога и принялась сворачивать в толстый рулон. — Но то ли это время?.. — неуверенно протянула она, переглянувшись с мужем. В его глазах женщина прочла немое согласие. Однако Азриэль взглянул на родителей с сожалением. Нет, вместо того, чтобы поддержать Кару своей любовью и желанием быть рядом, он лишь запутал её. — Я. Сыграл. — Наследник повторил это, водя пальцем по очертаниям символа волны, вспоминая, как девушка его вырезала… Вдруг оживившись, Негасимая Лучина бросилась к большому плетённому сундуку, рядом с которым вскоре выросла пёстрая горка из одежд. — Ох… Во что же вас одеть? Я ещё не шила тебе одеяния для такой церемонии… — Мама Ториэль почти что залезла внутрь сундука. — Вы пройдёте над огнём до того, как отправитесь к людям. Азриэль приблизился к матери. Опустившись на колено, он положил лапы на её плечи. — Кара ещё не ответила. — Юноша наклонился к самому уху Негасимой Лучины. Та обернулась, растерянно подняла брови. — Она не согласилась сразу?! — И хорошо. — Азгор, подал жене руку и отвёл от сундука. — Ты и сама не была легкомысленна, верно? — Верно, — кивнула она, с мечтательным выражением в глазах погружаясь в воспоминания. — Хорошо тебе пришлось постараться, чтобы добиться моего согласия. Ториэль тихонько посмеялась, прикрыв рот лапой. — Отправила меня в гору за синими эдельвейсами… — Мудрый Рог приобнял жену и обратился к сыну. — А ведь Кара может дать тебе задачу похлеще. Будь готов. Азриэль натянул улыбку и почтительно склонил голову перед родителями, пятясь к выходу. Но улыбка не держалась.***
Кара не знала, что думать. Она вернулась в Холодные Земли и теперь бродила по ковру сосновых игл. От долгого хождения босиком кожа на стопах загрубела, поэтому скво не чувствовала уколов. Опустив глаза, девушка слушала тихий хруст под ногами и завывание ветра, раскачивающего кроны деревьев. Предложение наследника поселило в сердце странное чувство, словно тысячи мотыльков щекотали его клапаны кончиками крыльев. Но стоило вспомнить о колючках и словах Санса, как скво хотелось сложиться пополам и выкрикнуть в полость земли: «ДОСТОЙНА ЛИ Я?!» Ответила бы ей Эботт, девушка не знала. Кара дошла до шипастых зарослей и сразу озлобилась. Смятение исчезло. — И зачем ты только здесь появился! — процедила скво, исподлобья глядя на шипы. Цветок ответил молчанием, но Кара не сомневалась, что он слышит. — Ты ведь не безмозглый, да?! — крикнула она. — Что-то замышляешь. Ты ненасытен и не остановишься, пока не заберёшь всё. Знай… — Девушка давилась собственной яростью и сгорбилась, понизив тон голоса, лишь бы не закашлять, не выдать никакую из слабостей. — Когда-нибудь ты сам иссохнешь, но уже от моей руки. В своём безмолвии цветок оставался величественным и опасным. Казалось, что это он дал слово Каре и по его приказу она приходила. Терпеливый завоеватель, ожидающий часа наступления. Он действительно мог ждать очень долго, но знал, как добиться своего. Великий уравнитель. Не зря он растёт так точно. Где-то в глубине зарослей расступились стебли, чтобы пропустить ветер с северного моря. Поток воздуха подхватил с шипа лоскут чёрной ткани, на котором вырисовывался узор, известный каждому эботту. И когда кусочек принесло к ногам Кары, она тоже узнала этот рисунок. Такой был на одеянии Глубокой Ладони. Кара наклонилась и дрожащими пальцами взяла тряпицу. Скво долго рассматривала орнамент, вышитый серебряными нитями… Страх и сожаление гуляли внутри, как этот визгливый сквозняк среди шипов. Шамана не стало. Девушка сжала ткань между пальцев. Лоскут принесло из глубины зарослей. Глубокая Ладонь не спасся от бедствия. Он оказался среди шипов без шанса выбраться. Шаман был в Холодных Землях в момент разрастания, а северяне не знали об этом… Ощущая внутри сосущую пустоту, девушка направилась к окраинам Разнотравья. К хранилищу Глубокой Ладони.***
Вечерело. Беспокойство Азриэля всё росло: Кара целый день бродила где-то и не появлялась в Ядре. Не в силах больше выдерживать тягучее бездействие, юноша поспешил на север. Он давно догадывался, где стала пропадать его ныне притихшая подруга. Уловив среди влажной хвои тонкий виток виноградного запаха, он последовал за ним вглубь Холодных Земель, всё продолжая надеяться, что след не приведёт его к смертельным колючкам. Но вот цветок распростёр свои стебли перед Азриэлем. Угрожающе тихий. К радости наследника запах Кары тут не обрывался. Она простояла здесь некоторое время и двинулась обратно, но в восточном направлении. Вобрав в грудь сухой воздух со свежей ноткой винограда, юноша направился следом. Как опустели Холодные Земли. От каждой травинки и каждого кустика веяло осторожностью, словно они боялись расти. Оставшиеся ягоды скрыли душистый запах под листьями. Даже беспощадная стая мошкары умолкла. Земля близ леса шипов то ли не могла, а то ли страшилась давать свою энергию. Азриэль и сам чувствовал упадок сил. Не отодрал пиявку. Хоть и готовили будущего вождя к бедствиям, ко всем возможным, но на безмятежной земле Эботт кажущимся такими нереальными… А теперь беспомощное чувство, раньше незнакомое, обескровило Азриэля. Но когда юный вождь добрел до кедра, отца Холодных Земель, и прикоснулся к его жёсткой коре, он вмиг почувствовал приток жизни. И тогда Азриэль побежал. Усиливался запах винограда — Кара была всё ближе. Резвую скво всегда было трудно догнать, но наследник тоже окреп и возмужал. Он бежал легко, не оставляя следов, больше не путался в лапах и молодой грудью вбирал сладковатый воздух Разнотравья, отделяя его от аромата девичьей ягоды.***
Воздух в пещере Глубокой Ладони был сухим и пряным. С низкого каменного свода, как пауки с нитей, свисали связки трав: можжевельника, горечавки, петрушки, щавеля… Травяной дух дурманил голову, и Кара хлопнула себя по щекам, чтобы сосредоточится. Она не знала, что нужно искать, но была уверена — что-то обязательно найдётся. Эботты, чтя покой шаманского хранилища, не прикоснулись ни к одному из предметов. Ещё и духов потревожат. Но Каре было не до духов. Да и что они сделают человеку? Внутреннее чутьё подсказывало ей обратиться к книгам. Горки свитков и вшитых в переплёт бамбуковых листов хранились в самом тёмном углу пещеры, поэтому Каре пришлось вслепую вытаскивать всё на освещённое место. Каждая страница и пергамент вышли из-под пера Глубокой Ладони. Он и изобрёл письменность эботтов, которую Кара, благодаря Негасимой Лучине, сносно понимала. Она надеялась, что в записях будет намёк и на проклятый сорняк. Шаман знал травы земли лучше кого бы то ни было. Почти на каждой странице он зарисовывал цветки, кустарники и деревья. Разделял их на части, давал им названия, перечислял, для чего нужны корни, листки, стебли, соцветия, пыльца, кора, шишки. Он детально описывал сбор, заготовку, сушку, их применение в лекарственных и ритуальных целях. Эта небольшая библиотека была составлена с любовью к знаниям и с заботой о соплеменниках. У Кары щемило сердце от осознания смерти травника. Какое-то время она обходила Глубокую Ладонь стороной: шаман казался ей слишком непонятным. Он много молчал и много улыбался, даже когда лечил страдающих. Это пугало. А теперь скво видела, что Глубокая Ладонь искренне любил своё дело. И оставил знания потомкам. Такая предусмотрительность для эботтов, живущих веками и плохо знакомых со смертью, достойна уважения. Кара перебрала всё, но не нашла никакого упоминания о колючем растении. Разозлённая, она отбросила свитки в сторону. Те с шуршанием прокатились по камню пещеры, а упавшая башня переплётов издала странный бултыхающий звук. Что-то разлилось… Девушка вытянула шею и разглядела перевёрнутый слюдяной кувшинчик. Из горлышка вытекали чернила, окрашивая край листа, что лежал в тени, придавленный ровным булыжником. Кара бросилась на этот лист как на добычу. Жадно дыша, она вцепилась глазами в записи, последние, что вёл Глубокая Ладонь. В углу шаман набросал схему сложенного к земле цветка с ровнорастущими длинными шипами. Возле рисунка стояло множество неясных символов, а чуть выше бегло выведено:Сухоцвет
Ниже Кара увидела:Описание:Ровнорастущий цвет-паразит, сосущий Эботт. Происхождение: Предположительно окраины севера. Распространение: Неуправляемо. Применение: ? «Весной пятидесятой назад ладони мне проткнули шипы на стеблях этого цветка. Выкорчевал его корни из плоти владычицы Эботт, и стало пылью всё его тело, ровной горстью осыпавшись. Раны-близнецы на руках моих так и не затянулись. Эботт не растит бесполезного. Но неясна мне польза сухоцвета…»
Руки пробила дрожь. Кара чуть не выронила лист… И тут же сжала его резко, до боли в пальцах. И отважный охотник испугается, встретившись с разъярённым медведем на пути. Один неловкий шаг на краю обрыва остановит дыхание признанного храбреца. Этот страх мгновенный. Он бьёт в голову, посылая разряды тока, заставляя решать и действовать как можно быстрее. Такой страх спасает жизни. Но подлинный страх несёт иную весть. Он замедляет ритм души и даже течение времени. Такой страх не прогнать. Его вызывает что-то неподвластное. Этот жгуче долгий страх, обращающий позвонки в камень; этот вредный, этот поражающий страх вызывает Неизвестность. А Неизвестности Кара боялась больше всего на свете. Записи оборвались. Сквозь лист смотрела Кара. — Проклятье!!! Прокусив губу со злости, Кара разрезала воздух рукой. На записи упал закатный свет, и скво увидела на обратной стороне листа красные закорючки. Она поднесла бумагу к сухим глазам. — Кара! Знакомым жестом опустилась рука на плечо. Скво обернулась: Азриэль смотрел на неё совсем по-другому теперь. Или он смотрел так всегда? — Что случилось? — Наследник провёл пальцем по её подбородку, стирая кровь. — Это так… Случайно. — Смутилась Кара, отведя взгляд, и с несвойственной мягкостью наклонила голову, прижала щеку к ладони Азриэля. Ей вдруг стало спокойно. Азриэль наоборот заволновался. — Ты… Почему ты здесь? — мягко, но настойчиво спросил он. Девушка сжала кулаки и услышала, как мнётся бумага в пальцах. Мысли о сухоцвете вернули тревогу, заставляя Кару отстраниться. — Смотри! — Она подняла лист перед лицом Азриэля. — Глубокая Ладонь знал о сухоцвете! — Сухоцвете? — переспросил наследник. Подруга держала лист слишком близко и трясла рукой. — Колючки Холодных Земель! — вскрикнула Кара, охваченная эмоциями. — Это он продырявил ему руки! Я нашла записи случайно. Глубокая Ладонь не смог их закончить. Мне кажется, он выяснил, как можно одолеть цветок! Здесь есть какие-то слова. Может это заклинание? — Девушка бегло посмотрела на обратную сторону листа и прижала его к груди. — Я должна это зачитать! Она бросилась к выходу, но юный вождь поймал её запястье и неожиданно сильно сжал его. — Не иди. Я прошу тебя. Его глубокий и печальный голос смутил Кару. — Мы вернём Холодные Земли! Глупый Азриэль, отпусти! — Ты не знаешь, что таят заросли. — Наследник вспомнил состояние полнейшего бессилия, возникающее при приближении к колючкам. — Надо дождаться Глубокую Ладонь. — Глубокая Ладонь мёртв! — с жаром воскликнула скво. Юноша разжал пальцы. — Откуда ты… Кара вытащила из рукава обрывок чёрной ткани. — Ветер принёс это из глубины зарослей. Видишь?! — Девушка взвинчено тряхнула тряпицей. — Если ничего не предпринять, погибнет племя. Твоё племя! По блеску в чёрных глазах скво поняла, как задел Азриэля её укоризненный тон. Однако будущий вождь остался спокойным. — Подумай, Кара. — размеренно начал он. — Сухоцвет не разрастается, потому что его не трогают. Я только что был на севере и видел, как всё боится там жить. Попросту боится. Цветку нужна постоянная подпитка. Он крадёт энергию Эботт, поэтому земля рядом безжизненна и суха. Послушай, ты приходишь к нему каждый день, позволяя ему питаться тобой! Наследник вновь взял девушку за руку, но намного мягче. — Ты стала так одержима, потому что сухоцвет, воруя твою силу, что-то тебе внушает. Кара, не руби с плеча. Без Глубокой Ладони… — Азриэль тяжело выдохнул. — Если он действительно погиб, то лучше нам вовсе не соваться к шипам. Давай выйдем к людям. Они наверняка помогут. Он тянул её к себе, желая обнять, успокоить. Но скво вырвалась и с досадой крикнула: — Люди?! Как только люди увидят сколько всего приносит эта земля, они уничтожат эботтов быстрее любого сухоцвета! — Но ты же не уничтожила, — с улыбкой возразил Азриэль. — Почему так не веришь в собственный народ? Кара отвернулась и сжала зубы. В ней вскипало бешенство. — Вы и сами не верите. В мой народ, — процедила она. Азриэль сначала решил, что ему это послышалось. — Ты до сих пор не понял? — Выпрямившись, скво вновь обернулась к другу. — Что я должен понять, Кара? Девушка запрокинула голову, подавляя слезы, просящиеся сквозь судорожный смех. Задетая венцом ветка можжевельника закачалась над кончиком носа. — Ты видел, как Санс смотрел на меня, когда я протянула руку его брату? — Кара говорила, не сводя глаз с засохшего маятника. — Он знает, что я опасна. Он не доверяет мне. И я понимаю. — Брось, — Азриэль снова приблизился к девушке и сжал пальцы на её плечах. — Ты же видела, что стало с Папайрусом. Никто не понимает, как он живёт с таким телом. — Юноша вздохнул, вспомнив ужас в глазах Мамы Ториэль, когда она увидела мальчика. — И Санс испугался… Ты знаешь, что он доброжелателен ко всем. Кара махнула рукой. Друг не слышал стража, не слышал его презрения. Он не видит горькой правды. — Кара, послушай, — почти умоляюще произнёс Азриэль. — Племя на нас надеется. Смерть Глубокой Ладони подкосит наш дух. Но если мы сосредоточимся на выходе к людям, это принесёт пользу всем. Кара разозлилась и смотрела на юношу с нескрываемым бешенством. — Поэтому ты захотел обвенчаться со мной?! Полагаешь, наш союз добавит веса в переговорах?! Азриэль отступил на шаг назад. — Я ведь не об этом думал, когда играл для тебя, — с тихим сожалением вымолвил наследник. — Неужели ты решила, что я тебя не… — Он задержал дыхание. Говорить о чувствах напрямую было не принято, ведь для этого существовала музыка. Но пимак сейчас не поможет. — Неважно! — перебила Кара, давясь горечью. — Мы не сможем пройти над огнём. Мы разные. Я человек. Ты эботт. — Она активно жестикулировала, указывая то на себя, то на Азриэля, и металась из стороны в сторону. — Ещё и вождь! Я опасна для тебя и твоего племени. И слишком сильна. — Да, наша душа не настолько связана с реальным миром, как твоя, — терпеливо согласился Азриэль. — Но мы не беспомощные дети. Оставь сейчас мысли о сухоцвете… Мы должны объединиться и обратиться к новому. Люди нужны нам, и мы тоже можем им что-то дать! Чувствуя в груди нарастающую холодную необратимость, Кара на миг замерла. Азриэль во многом обогнал её, и девушка это знала, но… Пусть лучше резкий ответ загасит всё сейчас. — Ты не вырос, — сдавлено заключила она. — Два года назад ты говорил о чувствах, а не борьбе. Это с тобой и осталось. А сейчас ты трусишь. Наследника шатнуло. Невольно он попятился к выходу из пещеры. Золотистый цвет его волос потускнел в темноте занимавшейся ночи. — Не приближайся к цветку, — снова повторил Азриэль. Кара проводила друга пристальным взглядом. Рот дрожал. В зубы бил сдерживаемый вой.***
Тревожные видения измывались над разумом Кары. Неглубокая дрёма парализовывала тело, подсыпая смесь мелких противных кошмаров. Их не запирал даже ловец снов. Лепестки солнцеворота, которые вплёл в него Азриэль, почернели и осыпались на лицо трухой. Вдыхая это, Кара просыпалась от сильного кашля. Она хранила последнюю запись Глубокой Ладони под головой. Едва очнувшаяся скво рукой скользила под подушку, чтобы нащупать лист и убедиться в его существовании. Утром, днём, вечером, ночью Кара мысленно проговаривала заветные слова и неукротимо в них верила. Она готовилась бросить вызов. Азриэль сообщил родителям о находке своей подруги. Вождь впал в столь тяжёлые думы, что за весь день не проронил ни слова. Дым из его чанунпы окутал всё убранство типи. В этом мареве Мама Ториэль не могла разглядеть мужа. Женщина потом тихо выплакалась, устремив ласковые глаза в небо. Пыль Глубокой Ладони улетела высоко-высоко. Там теперь шаман. И духи стали ему братьями. Из уст Мудрого Рога эботты узнали печальную весть. И очи племени всю ночь также глядели на небо. Все, кроме человечьей дочери. Свою голову она опустила. Негасимая Лучина хотела поговорить с девушкой, но вождь осадил жену: — Ты разозлишь Азриэля. Он не горд, но сейчас его грызёт досада. Обожди. Мама Ториэль сложила руки, прижав к груди. Сердце разрывалось при мысли, что, поссорившись с Азриэлем, Кара покинет племя. Эботтам уже хватало потерь. Наследнику не давало покоя отшельничество Кары. Бедствие сухоцвета было тому причиной. И Санс. — Что ты сказал Каре? — Юноша вышел из зарослей перистощетинника и встал напротив сизокожего эботта, перерезав тому путь. Санс лишь недавно поднялся на ноги. Всё его искалеченное тело стягивали тугие повязки. Сшитые скулы опухли, а уставший взгляд выдавал внутреннее заражение. Страж ещё болел, однако уже разминался прогулками по Эботт. За младшим братом приглядывали соплеменники. Санс сначала удивился жёсткости тона наследника, но ответил, легко улыбаясь: — Юный вождь, прости меня. — Мне не нужны извинения, — оборвал Азриэль, поддавшись вперёд. Санс переступил с носка больной ноги. — Тогда они нужны человеку? — уточнил он. Улыбка на изрезанном лице оставалась прежней. — У человека есть имя, — юноша чуть повысил голос, пристально глядя в глаза стража. — Нет, Каре не нужны извинения. Она тоже увидит твою неискренность. Санс расслабленно пожал плечами: — Юный вождь, я признаю, что был груб с девушкой, но она могла навредить моему брату. — Чем?! — Азриэль сделал шаг. Досада и непонимание заставляли его всё повышать и повышать голос. — Кара живёт с нами уже пять лет! Она приняла в своё сердце наши обычаи! Она собрала венец! Почему ты решил, что она захочет навредить кому-либо из нас? Санс резко посерьезнел. — Не я это решил. Внутри наследника натянулась тетива тревоги. Вес произнесённых слов пригибал к земле. — Намерение девушки не имело значения. Дело в том, что она сама не осознаёт своей силы. А раны Папайруса были особенными, — пояснил Санс, медленно, чтобы не побеспокоить ноющие порезы, сложив руки на груди. — Недавно сотворенная магия, соединявшая кости с телом, могла развеяться от столкновения с такой мощной энергией. — Он опустил голову, но глаза его смотрели прямо на юношу. Голос стал жёстче. — Её прикосновение убило бы Папайруса. Горячее раздражение охватило Азриэля. — Почему ты не сказал ей этого?! Почему не объяснил?! — воскликнул он, сжимая кулаки. — Из-за тебя Кара думает, что опасна для всего племени! — Она действительно опасна, юный вождь. Опасна в своей беспечности. Поражённый наследник не нашел, что сказать. — Я не желаю зла девушке, — продолжал Санс. — Но я всегда буду помнить о природе людей. — И много ты знаешь о людях? — Азриэль невольно растопырил когти. Гнев застилал разум. Санс же оставался спокоен и серьёзен, хотя болезненное утомление уже подкрадывалось в его чёрные глаза. Внимательно посмотрев на юношу, он хрипло произнёс: — Расскажи, что ты знаешь о людях, юный вождь? В его голосе не было издёвки, лишь интерес. Это поубавило пылкость Азриэля, и юноша всерьёз задумался над ответом. Он признавал, что не знал никаких людей, кроме Кары. Но ведь он знал её лучше всех! — Кара любит наше племя и готова сражаться за него до самой смерти, — твёрдо заключил наследник, сразу же с досадой осознавая, что на вопрос стража он так и не ответил. — Я понимаю истоки твоих мыслей, — медленно проговорил Санс, — Но не стоит судить всех людей по одному человеку. Это было справедливо. Однако Азриэлю не давала покоя двусторонность его слов. — А стоит ли ставить их всех в один ряд? — Всегда стоит быть настороже, юный вождь, — покачал Санс головой. — Мне стоит по долгу службы. Помедлив, он добавил чуть громче: — А тебе стоит как тому, кто скоро поведёт нас по дороге жизни. Азриэль отвернулся. Нет… У каждого здесь будет своя правда. Юноша чувствовал, что не может навязывать свою волю преданному стражу, чьи принципы сложились слишком давно, ещё до рождения самого наследника. — Ты зря обидел хорошую девушку, и это останется на твоей душе тяжёлым камнем. Эботт не откатит его, пока ты не поймёшь своей вины, — сказал он соплеменнику напоследок. — Пусть так, юный вождь.***
Без рисунков и узоров натянутые шкуры на типи, возле которых расположились северяне, казались унылы. Кара проходила вдоль этих построек, примечая издалека, как соплеменники, несправедливо потерявшие дом, плетут общую корзину. Туда они сложат спасённые вещи и разделят их меж собой. Эботты старались не грустить, и даже сейчас Кара слышала весёлый смех. Скво неосознанно побрела на его звук… Может напитаться хотела? С Папайрусом возилась Стойкий Колышек. Когда Санс решил сделать обход, она первая попросила доверить кроху ей. Три года назад страж принес в Холодные Земли свёрток. Северяне чрезвычайно удивились и сначала приняли мальчика за сына стража. — Эботт подарила мне брата, — рассмеялся Санс. С тех пор Стойкий Колышек просила землю-мать принести братика и ей. А сейчас вместе с Бусинкой и несколькими женщинами крольчиха благоговейно слушала восторги малыша о ярком небе и тёплом ветре. — Облака на рыбок покажи! — громко заявил Папайрус. — «Похожи», малыш, — рассмеялась Бусинка, взяв мальчика на руки. — Надо говорить «похожи». — Похожи… — повторил он и воскликнул, указывая на небо. — Большая речка! — Самая большая, какая есть на земле, — подтвердила одна из женщин-эботтов. Малыш вдруг обрадовался ещё сильнее и показал перед собой: — Девочка-птичка прилетела! Стойкий Колышек подняла голову и увидела Кару. С печальной улыбкой та смотрела на Папайруса. — Фьють… — негромко свистнула она, подражая соловью, и склонила голову набок. Мальчик звонко расхохотался и попытался высвободиться из лап Бусинки с явным желанием оказаться на руках скво. Почувствовав далёкий прибой почти что забытой радости, девушка опустилась на колени перед малышом. Она ужасно хотела обнять его. Или чтобы он обнял её… Это солнце. Эта влекомая ясность. Это начало начал. Всё случилось в одну секунду. — Нет, Кара! Подожди! Бусинка отшатнулась вместе с Папайрусом, а Стойкий Колышек бросилась на Кару и прижала к земле её горячие руки, желающие утреннего тепла и невольно нёсшие смерть. Санс строго завещал: «Не позволяйте человеческой девушке коснуться брата». Ни Бусинка, ни Стойкий Колышек не относились к Каре плохо. Им стало неудобно перед скво за свою резкость. — Кара, нельзя его трогать, — начала было объясняться молодая крольчиха. Её мать погладила скво по спине. — Своим прикосновением ты развеешь магию Санса. Сейчас сила человека для мальчика слишком опасна. Но Кара, не дослушав, вырвалась и поднялась с демонстративным достоинством, хоть глаза её выдавали неверие и дикую обиду. — Я ведь… достойна! — срывающимся голосом произнесла она. — Ведь так?.. Женщины с недоумением переглянулись. — Вы тоже меня боитесь?! Человека боитесь?! — Кара перешла на крик. — Недостойной меня считаете?! Отвернувшись от яркого и удивлённого взгляда Папайруса, она убежала, думая, как эботты… Как Санс… Как они все будут умолять её взять этого малыша под защиту!***
Он ждал её. Знал, что наглая девчонка с нужной ему силой, непременно придёт. Весь мир глух к его вкрадчивому шёпоту, просьбам, приказам, но не она. Нет… Глубоко чувствующая, сильная и отчаянная, она поносит его на чём свет стоит и кормит этим. Кормит так, что он готов обнять её за это, будь у него руки и хоть немного сердца. Зарычал бы ей в ухо ответное проклятие и шипом прибил мясистый язык к нёбу. Хотя что-то он всё же получил от шамана с дырами в ладонях. Чувство собственного превосходства укрепило корни. Им не хватало червей, чтобы разрыхлять почву. Все до единого передохли. Одиноко, но смирно ждёт сухоцвет топота крепких человечьих ног. Кара встала ещё ближе, чем в прошлый раз. С каждым днём она неуклонно приближалась к нему: на шаг, на полшага, на расстояние большого пальца. И вела себя всё более вызывающе и смелее, наперекор ожиданиям цветка. Скво нарочито выказывала отсутствие страха. Но шипы-то чувствовали, что Кара боится. Они слышали, как стучит её маленькое и сладкое сердце. — Готовься, сорняк, — с ухмылкой произнесла Кара, яростно сверкая глазами. — Ты наконец-то умрёшь. Цветки задрожали в беззвучном смехе, растрепав сухие лепестки. Видать у девчонки перья не только в венце… Глупая птаха. Бросившись на шипы, она пробьёт грудную клетку и заверещит, запищит, позабудет все свои прекрасные песни о храбрости, дружбе и силе. Песня утонет в крике. Злоба вновь охватила Кару. Раз проклятое растение не верит в силу, которая досталась ей в наследство от Глубокой Ладони, вскоре оно убедится в обратном. Ему придётся! Кара наизусть знала заветные слова. Они впечатались ей в подкорку, алой стрелой застряли в сердце. Но всё равно девушка вытащила из рукава запись, словно веря и в мощь листа, который перед гибелью заполнил шаман. Она схватила его обеими руками, вытянув перед собой и, не сдерживая слёз счастья, начала читать строки, в которые почти что влюбилась. Скво не слышала, как отчаянно спешил к ней Азриэль.Семенам придёт свой срок.
Страх ударил юношу в висок. Пытаясь отдышаться, он окрикнул подругу. Но только хрип вырвался из гортани.И покажется росток.
Наследник не успел и коснуться.И распустится цветок.
Он находился в пяти секвойях от неё — слишком далеко. Змейки-стебли лихо изогнулись над Карой, опьянённой верой в обыкновенную прибаутку. Прибаутку, которой Мама Ториэль обучала Азриэля речи, складывая непослушные слова в связный узор… Он помнил эти слова. Кара не сразу осознала, как легко шипы вошли под кожу, а тёплая кровь потекла по драгоценным одеяниям. Лишь когда колючки сошлись на горле и помешали изрекать слова, она поняла, что прогадала… Оторвались стопы от Земли-матери. Обречёнными птенцами падали с пальцев ног песчаные крошки, не в силах держаться на загрубевшей коже. На животе сошлись толстые стебли, окаймлённые частоколом шипов, поднимая Кару всё выше и выше. Но увы, не к небу. Она забарахталась всем телом. Замычала, зашипела, тут же ободрала руки, срывая с себя путы сухоцвета. Тот зло обнимал её, слой за слоем накладывая колючие цветы. Жёлтый. Серый. Алый. Жёлтый. Серый. Алый. Жёлтый. Серый. Алый. Жёлтый цветок. Серая ветка. Алая кровь. Стебель вбил шипом лист Глубокой Ладони прямо в стопу Кары. — Пусти меня! — не сдавалась скво и била, била со всей мочи по тугой лозе. Скрипела зубами и задыхалась от накрывающего страха. Проклятый цветок давил грудь. Постепенно лишаясь сил и воздуха, Кара вытянулась, упершись разодранными ладонями в гладкий стебель и вытолкнула себя. Не получилось. Толкнула ещё раз. Она видела небо, затянутое северной дымкой и проблески Солнца. Это заставляло её продолжать. Лишь вверх. Туда. Там спасение. Кара билась, поднималась, пытаясь выскользнуть из смертоносных объятий, прося небеса принять её тело, а свет — спасти. Потухло небо. Оборвался свет. Жёлтый цветок. Серая ветка. Алая кровь… Смешались в чёрном единстве навек. Не сразу поняв, что произошло, девушка зажмурилась. Веки встретили преграду, так и не сомкнувшись. Шипы вонзились в глаза. Нарастающий гул в голове не давал услышать ничего. Даже собственный крик. И то, как сквозь колкие ветки отчаянно пробивался к ней Азриэль… По разукрашенным щекам в раскрытый рот полилась кровь и белёсая жидкость. Это всё, что осталось от цепких янтарных глаз. Кара не знала, сколько кричала и кричала ли ещё. Забывшись в звуках: в шуршании веток, в хрусте рёбер, в беспрестанном гудении, в невыносимой боли, она смогла разобрать клич дорогого голоса. — Кара! Кара! Он был совсем рядом. Мягкая лапа коснулась её руки. Хватка на животе ослабла. Миг покоя лишил боли. — Азриэль… — Скво беспомощно водила рукой, пытаясь ухватиться за невидимого друга. — Азриэль. Не вижу. Ты здесь? Не вижу. Боль вновь стала её глазами. — Не вижу, — повторила с дрожью. Азриэль хотел сказать… Он очень хотел позвать её по имени, заверить, что он, будущий вождь, выведет её из этого леса, вылечит её глаза… Спасёт. Тело юноши насквозь пробил толстый шип. Лоза обвила щиколотки, оторвала от тверди, вошла под рёбра. Тихо-тихо стал шептать он. — Здесь. — Наследник улыбался, чтобы не пугать Кару голосом, хриплым от скорой гибели. — Всегда с тобой буду. Не оставлю. За тяжким гудением в голове Кара не слышала его. — Скажи что-нибудь. Скажи, Азриэль, — рвалась она. — Скажи! Скажи! Скажи! Похолодевшие пальцы потеряли желанное прикосновение. — Скажи, что с тобой?! Скажи! Говори! Говори! Но юноша только и мог, что неразборчиво шептать. — Говори, что ты есть! — Кара вслепую тянула руку туда, где раньше чувствовала присутствие друга. — Говори, что я не одна! Азриэль! Кровью кричала его имя. Плакала кровью, отдавая плоть сухоцвету. Сполз ободранный венец с головы. Кара даже не слышала, как Азриэль вздохнул в последний раз и обратился пылью. Улетел… Узлами сплелись лютые колючки, окружили пойманную девушку в клубок, заперли в живую тюрьму до конца дней. Смертельный кокон заглушил её чудовищный вой. Тихо стало в Холодных Землях…***
Слова Азриэля всё же не оставили Санса равнодушным. Его уверенность в человеческой природе не пошатнулась, но что-то новое исцарапалось в мыслях. Зарубка на душе. Он брёл мимо скал, провожал Солнце за полотно нетлеющего горизонта, желал доброго сна Земле-матери. Хотя чувствовалось: этой ночью Эботт не заснёт. Он хотел закончить обход, вернуться к брату, взять на руки. Дождаться, когда сон украдёт его зрение, а затем и самому провалиться в подлунные миры… Раны вновь загудели осторожной болью. Боль всегда желала настигнуть Санса. Он повёл плечами, отгоняя её. И мертвенным холодком потянуло с севера. Эботт напрягся. Так быть не должно… Хромой, он поспешил в Холодные Земли, которых теперь не стало ровно на половину. Сухоцвет разросся, совсем закрыл бывший дом, болота и синие травы. Хрустя мёртвыми листьями, онемевший Санс дошёл до иссохшей земли. У самого сплетения колючих стеблей одиноко лежала истерзанная основа для венца. Ни одного пера не осталось. Ни одного. Чуть неподалёку страж обнаружил и пимак, покрытый серой пылью. Не от земли та пыль была…***
Увидев принесённое Сансом, Негасимая Лучина, задыхаясь, отвернулась. — В Холодных Землях… — только и сказал страж. В материнское сердце медленно вползла глухая боль. Обхватив себя за плечи, женщина упала на колени. Глаза накрыла тьма ладоней, баюкавших сына. Ладоней, смывших раны с маленькой скво. Ладоней, которые не сцепят их руки над огнём. — Больше никому в племени нельзя называть меня Мамой Ториэль, — судорожно выдохнула она.