***
Однажды на заре Мудрый Рог встретился с Янтарным Панцирем. Вождь взошёл на самый высокий холм Разнотравья и застал соплеменника сидящим на валуне. Сначала Мудрому Рогу показалось, что старый герой задремал, но тот услышал шелест травы под размеренным шагом вождя и медленно повернул к нему иссушенное остроносое лицо. — Гадай под вечер, думай под утро, — со скрежетом произнёс он, беззубой улыбкой собирая у рта десятки морщин. Встретились старейшины земли. Но не хватало Глубокой Ладони. Равновесие племени нарушено. Шаман был связан с душой Эботт, а Янтарный Панцирь был её Героем. Очень давно он славился ловкостью и огромной силой, способной остановить дикого бизона. Шаман, Герой и Вождь — три факела, которые вели эботтов во мраке времени. Но время не пощадило телесную мощь Янтарного Панциря, отыгравшись на его коленях. Зато добавило опыта, к которому Мудрый Рог нередко обращался. — Нет на нас приемников, — проговорил вождь, смотря на занимающееся утро. Черепах кашлянул, будто согласившись, и немного погодя добавил: — От нас и правда нет. — Теперь. Янтарный Панцирь зажмурился, сморгнув влагу со слезящихся от света глаз. — Скорбь уже разъедает тебе душу, — предупредил старик. — Знаю. — Оно и опасно. Мудрый Рог, сдерживая досаду, впечатал посох глубже в землю. — Нелегко быть последним, кто имеет право печалиться… — Азгор пристально глядел на взрыхлённую горку. — И первым. Он ведь был мой сын. Янтарный Панцирь вытянул длинную шею, подставляясь под лучи. — Решай, кто ты в первую очередь. Вождь или отец? Азгор взглянул на него, не поворачивая головы. — Честный вопрос. Оттого и жестокий. — Но ответ тебе ясен, — заключил герой. И вождь по-доброму усмехнулся, тряхнув гривой. — Даже старик, ты всё ещё можешь больно ударить. — Азгор снова опустил глаза в землю и выдохнул: — Удивительна наша доля… Янтарный Панцирь не ответил. Он наслаждался свежим ветерком под Солнцем, что в последний раз припекало аккурат перед холодами. — Гляжу я на детишек племени, — внезапно начал черепах. — Сорванцы-то живёхонькие… Дышат полно, голову высоко держат, играют честно. — Согласен. Доброе поколение растёт. — Может в герои кто и сгодится. Азгор невольно вспомнил, каким сварливым наставником был Янтарный Панцирь, и чуть повеселел. — Думаешь, кто из них бросит мне вызов? Как я когда-то бросил тебе. Старый герой украдкой посмотрел на вождя и выдохнул, но не тяжко. Его печаль о прошлом оставалась светлой. — Найти для племени героя проще, чем шамана… — Мудрый Рог с ожиданием посмотрел на Янтарного Панциря. Тот вновь кивнул. — Твоя правда, вождь. Мудрый Рог снова обратил взор на открытую полоску горизонта. Солнце уже поднялось, но тучи начали сгущаться вокруг. Серонебесье. — Нужно найти нового шамана до наступления Стылой Тиши. Иначе до самого Белоцветья племя будет томиться… Янтарный Панцирь оборвал его: — Шаман на смену тоже объявится среди юнцов. Как и герой. Надежда шевельнулась в сердце Азгора впервые за прошедшие месяцы. Черепах редко ошибался. Но ощутимо легче Мудрому Рогу не стало. Где же найти преемника ему, вождю? — Новые времена несут новые побеги. — Янтарный Панцирь провёл круглой стопой вдоль почвы. — Эта Стылая Тишь грядёт быстро и будет тяжёлой, но ты, вождь, стой, чтобы племя твоё стояло, и наблюдай, чтобы племя твоё не ослепло. Дети всё скажут. И духи поддержат связь с тобой, пока не отыщется замена Глубокой Ладони. Это не было пророчеством. Черепах опирался на знание о законах смены времён — так долго он наблюдал разные эпохи. Поэтому Азгор, не колеблясь, принял его совет. Жизнь дерева продолжают его плоды.***
Слишком маленький даже для шестилетки рост не позволял Альфис дотянуться до заветной полки со свитками. Да и ручки были совсем уж коротковаты. Пока что она не знала, какие знания хранятся в этих записях, но под ложечкой сосало от предвкушения. Новые секреты и неизвестные значения растолкуют Те, кого слышит лишь она. Альфис уже понимала, что воображаемые друзья её ровесников ненастоящие. В них хотят верить, но увы… Их нет. Зато маленькой Альфис повезло. Её давно окружает целая стайка разных голосов. Иногда девочке удаётся даже увидеть их обладателей. А точнее — края плащей, цепляющиеся за репейник, или очертания пальцев, тонких как иглы чертополоха. Сначала она не разбирала их речей, но чувствовала разницу между разговорами старших эботтов и тем, как говорили неуловимые невидимки. Заворожённая, малышка хотела овладеть их языком. Но у невидимок не было ртов. Тогда Альфис стала говорить с ними руками. Каждый день и после каждого умывания она выводила на ладонях выдуманные символы и барабанила пальцами по воздуху, исполняла танец рук, ясный только ей. Девочка любила и бережно хранила свой секрет. — Не ребёнок, а тряпичный идол… — вздыхала Вязаная Шейка, наблюдая, как внучка в сторонке сплетает пальцы и трёт ладони. На эти слова отец малышки, Сжатый Колос, только плечами пожимал и возвращался к своему делу. Он вырезал на деревянных табличках первые слова Эботт, обращённые к племени. Эти таблички Мудрый Рог принесёт людям. Работа требовала от Сжатого Колоса сосредоточения. Оставить на высушенном вязе ровный строй письма нелегко. Временами поглядывая на собранную дочку, Сжатый Колос думал: «Моя кровь». Его внутренний голос не звучал гордо, но с сухим пониманием. Река жизни этого эботта текла вдоль русла чистого разума. Альфис и правда унаследовала здравый ум Сжатого Колоса. Но душа девочки отличалась скрытой восторженностью. Этого никто не знал. Альфис обожала недоговаривать, утаивать, прятать и прятаться. Завсегдатай пашен Разнотравья не вскапывал почву Эботт столько же, сколько эта тихушница. Она прятала в земле все вещи, которые приглянулись. От гранатового камешка до обломанной кактусовой колючки, от пера сойки до забитого илом свистка, найденного на дне ручья. Наблюдать за ритуалом закапывания сокровищ Альфис разрешала лишь Невидимкам. В эти моменты девочка ощущала лёгкие прикосновения к пяткам. Чудные существа словно одобряли её игру. Хотя нет, это не было игрой. Ведь всё по-настоящему. Она уходила в лесные тени. Лишь её узкие зрачки блестели, отражая проникающий свет. «Меня всё ещё видно» — думала Альфис. «Невидимки не придут». Девочка долго решала, как спрятаться. И чтобы мерцающие глаза не выдавали её, и чтобы самой ничего не пропустить. Наконец она нашла решение. Альфис подняла уголёк потухшего костра, нарисовала на щеках два овала, вписав в них по кружку, и сомкнула настоящие веки. Скрытое явило себя. Она услышала песню травы, шёпот цветов, гулкие речи деревьев. Разобрала безумный птичий писк и угрюмый ропот звериных шагов. Круговерть голосов в голове начала продавливать неокрепшее сознание. Не оказавшись готовой к потоку звуков Подмирья, малютка схватилась за череп. Из ушей, носа, уголков глаз потекло что-то липкое. Всё шипело и бурлило, громыхало и трещало, натирало затылок и сдавливало лоб. Вдалеке бил барабан. Топал кто-то. Тот, кто идёт за ней. Распахнув глаза, Альфис увидела, как мир сливается в яркие разноцветные огни. По спирали крутилось пламя, засасывая в себя очертания предметов. Искрилось, ослепляло на мгновения, причиняло боль. Девочка побежала, задыхаясь от крика. — Папа! Папа! Её схватили. Она забилась, зацарапала воздух, завизжала. Поняв, что не может повернуть и шеей, малышка испугалась так сильно, что сработала естественная защита её души. Альфис потеряла сознание. Последнее, что она услышала — жужжание мух. Последнее, что она почувствовала — липкость, текущую из глаз. Сжатый Колос пел колыбельную и стирал нарисованные символы с маленьких щёк дочери. Он жалел. Как же детство? Как же обыкновенная жизнь? Как же искусство резьбы, которому он хотел обучить её? Отец Альфис привык к степенности. Несмотря на значимость событий, коснувшихся всего племени, Сжатый Колос стоял на страже покоя своего очага. Нельзя ребёнку её возраста связываться с опасными силами. Нельзя. Так и решил. Когда Альфис очнулась, она не вспомнила ни об угольных глазах, ни о разноцветном пламени, ни о топоте преследователя. Позже Сжатый Колос наказал: — В лес не ходи. — Почему? — Девочка скривилась, закусила губу и захныкала. Она продолжала думать о Невидимках, ждущих её возле тсуги. — Если заплачешь, закрою выход из типи. — Сжатый Колос спокойно, но строго смотрел в миндалевидные глаза дочери. — В Ядре много детей. Ты не заскучаешь. По-взрослому недоверчиво Альфис посмотрела на того, кого в кошмарном видении позвала в первую очередь. Зачем ей дети, если её зовут Невидимки? — Тебе нужны друзья, — Сжатый Колос продолжал говорить сухо, не ожидая возражений. Уверенность в собственной правоте наполняла его. Альфис не стала спорить. Да и не могла. Но папа никак не мог запретить Невидимкам следить за ней. Они ведь поймут и подождут? И сохранят её закопанные сокровища.***
Крик девочки долетел и до сухоцвета тогда. От удовольствия колючие ветки, свёрнутые, выпрямились, удлинились и стряхнули первую россыпь Инейднева, чей тяжёлый посох уже ударил по Холодным Землям. Как когти погрузил проклятый цветок острые ветки глубоко под вечную мерзлоту, разрушил её и принялся высасывать жизнь. Спешить не стоит. Остатки сохранив на годы, медленно, очень медленно, но он будет разрастаться, растягиваться и расцветать. Доберётся до кедра и дальше, до самого горизонта. Схватит Солнце, насадит на колючки и сделает его своим главным и самым прекрасным бутоном, иссушив для этого всю землю мира.***
Угрюмым взглядом Санс окинул нескончаемую полосу путанных колючек. Каждый день он приходил в Холодные Земли и проверял степень разрастания сухоцвета. Вытянутая глыба у болот, похожая на фигуру, служила ему ориентиром. И если мох осыпется с её каменных доспехов, значит цветок продолжает рост. Пока всё было по-прежнему. И по-прежнему шрамы сдавливало изнутри чувство вины. Он знал свою причастность к смерти наследников. Отхлёстанная словами стража и его подозрением, человечья дочь побежала к цветку. На смерть побежала. Парил снег, и Санс поднял руку, приняв крупные хлопья. Устроившись в очерченных линиях его ладоней, снежинки не растаяли, даже когда эботт сжал пальцы. Сухопарые ступни с иссиня-чёрными ногтями прошагали по тропе из кедровых иголок, прошли вдоль по стылому ручью и остановились у самой кромки леса. Вода лениво журчала, обтекая белые камни. С неба упал вороний крик, настолько хриплый, что оцарапал глотку стражу. Санс усмехнулся про себя. «В Стылую Тишь теперь ни звука не будет», — наскоро пронеслось в мыслях. Раньше, и в пургу, и в снег, Холодные Земли пели голосами эботтов. Санс обернулся напоследок и устремился вглубь чащобы. Щурясь, он глядел на далёкие колючки, но при этом не сбавлял шага. Колокольчики, пришитые к его шароварам, долго звенели над хвойным лесом. Это дребезжание терзало сухоцвет. Напоминало о его промашке. О тех, кто всё же сумел вырваться из шипов. На пелёнке Папайруса погремушки-бубенцы звенели в тот день настолько бешено, что рассеяли внимание колючих ветвей. Этот звон спас Санса и его брата. И сейчас, громыхая оберегом, он шагами прогонял мёртвую тишину с родной земли. Сухоцвет выжидал. И от высокого бренчанья его ветки скручивались в тугие спирали.***
Хоть Сжатый Колос и наказал Альфис не покидать Ядро, надолго малышку не хватило. Высунувшись из-под полога типи, она проверила обстановку, выскочила, быстренько обогнула конус жилища и спряталась за него. В лес Альфис решила не идти. Когда старшие её хватятся, ведь туда и отправятся. Девочка осторожно искала интересные места в пределах лагеря. Достаточно большие для того, чтобы говорить руками. Достаточно незаметные, чтобы никто не услышал. Пытаясь вычленить из потока звуков шепотки и смешки Подмирья, она напрягала слух так, что длинные кончики её ушей порхали, как крылья махаона. Но громкий крик соседской детворы напугал её и сбил со следа. Альфис разозлилась. Как вообще можно найти что-то, когда кругом такой гам? Но она была способная, она нашла. Неразборчивое пение привело её к общему вигваму, сплошь заставленном крупными корзинами-бочками. Альфис легко могла поместиться в любой из них. Она подставила деревянный сундучок к корзине, как девочке показалось, самой неприметной, вскарабкалась и бесшумно отодвинула плетёную крышку. Змейкой она скользнула внутрь и закрылась. Мысли тут же окутал душистый зелёный запах. Да, запах имел для Альфис цвет. Ноги погрузились во что-то мягкое и колючее одновременно. И оно зашептало громче, когда девочка провела рукой по суховатой поверхности. Альфис вдохнула от неожиданности. — Невидимка? — Девочка подогнула ноги и сложилась клубком. Снова непонятный шепоток в ответ. «Нет, это кто-то другой» — нахмурилась Альфис. «Он не понимает меня?» Задумавшись, она погрузила пятерню в шуршащую горку, и на секунду ей почудилось, как вдоль пальцев скользнули червячки. Девочка не шелохнулась. Жучки, тараканы и сороконожки не вызывали на её лице гримасу омерзения. Но нет. Слишком сухое и тонкое для личинок. Больше похоже на травку. Оно легко крошилось в руках. Отдай ему. Внезапный отчётливый шёпот заставил Альфис прижаться к плетёной стенке. Она провалилась в содержимое корзины по пояс. Корзина пошатнулась и, крутанувшись по основанию, вернулась в исходное положение. — Кто ты? — спросила Альфис в темноту. Сначала ей ответила лишь тишина, и девочка подумала, что всё же кто-то из Невидимок над ней подшучивает. Но шёпот, как испуганный стриж, вновь пролетел сквозь уши. Отдай нас ему. Альфис нетерпеливо хлопнула обеими ладонями по шуршащей массе. — Кому?! Опять в корзинке стало тихо, зато девочка услышала звуки снаружи. К её убежищу кто-то подошёл. Как пичужка забилось сердечко. Альфис приготовилась снова быть застигнутой врасплох взрослым. Но крышку с корзины не сняли. Вместо этого пальцы неизвестного сцепились на округлых ручках, потянули и подняли плетёнку. Когда корзину понесли, девочка полностью погрузилась в травянистый ворох. Так она лежала тихонько, почти не шевелилась. Только шею вытягивала, вглядываясь в прорези между прутьями. Тусклый свет пробился к ней — носильщик корзины вышел наружу. Альфис опустила взгляд и наконец увидела, среди чего пряталась всё это время. Отдай нас ему. Отдай нас ему. Отдай нас ему.***
— ХАИ-И-Я! Нападай ватагой! Стайка разномастных ребятишек кубарем скатилась с холма. Мелкие камни врезались в спины, песок летел в рот, но нельзя стонать от боли или плеваться от отвращения, когда лидер упрямо бежит дальше. Андайн выслеживала чудо-ящерицу долго. Умываясь спозаранку она увидела, как у другого берега ручья на шее рептилии раскрылся кожаный цветок. Сначала, как впрочем и всегда, она охотилась в одиночку. Остальные подтянулись, заметив известный хвост алых волос, скачущий из стороны в сторону. С неуловимой и задиристой Андайн были знакомы все. Кто-то тоже побежал и воодушевил остальных. Некоторые ребята не знали, кого преследует лидер, но страстная погоня захватывала. Она, бойкая, быстро взяла сверстников под командование. Хоть и несколько хаотично, но направляла их. — Окружим хвостатую, — в предвкушении победы, Андайн обнажила пираньи зубы и чуть не прикусила щёку. — А что сделаем, когда поймаем? — робко спросил из-за спины Вулканчик, сидящий в засаде вместе с ней. — Как что?! Зажарим! И ты нам поможешь! А теперь молчи. — Она приставила палец к клыкам-бритвам. Каменный эботт только и успел, что задымиться от внезапно нахлынувшей ответственности, как Андайн рывком поддалась вперёд. Её взгляд уловил колыхнувшуюся веточку вереска. Ящерица не успеет опомниться, как окажется в её руках! Ундина напрягла ноги, оттолкнулась от земли и выпрыгнула из зарослей, нацеливаясь на место, где по её мнению пряталась добыча… Сначала девчонка удивилась, что рептилия оказалась такой большой, а затем услышала неестественный писк. — Ой! Андайн увидела, кого поймала. — Ты?! — Я! — малыш Папайрус так сильно кивнул, что чуть не повалился на землю. Андайн и раньше видела мальчика. Но приблизиться к нему не давали. Его постоянно окружали взрослые эботты. Обеспокоенные, трясутся над ним так, будто лёгкого ветерка достаточно, чтобы разобрать мальчика по косточкам… Да, страшный цветок покалечил его тело, но не ограждать же теперь от всего и вся! Не подступиться, не позвать в самодельный шалаш, не покатать на шее! Кто вообще так воспитывает детей?! Тем более мальчишек. Андайн казалось это возмутительным. Она должна знать всех детей в округе. А все дети должны знать её. Но сейчас Папайрус был один. — Ты чего тут? — Она наклонилась, всматриваясь в его смеющиеся глазёнки и торчащие молочные зубы. Мальчик округлил рот, протянул костлявую руку и коснулся чешуйчатой щеки. Ундина отшатнулась от неожиданности и, потеряв равновесие, свалилась на траву. — Друг, — заключил Папайрус. Андайн совсем забыла о погоне. — А ты быстрый малый! Будь по-твоему. — Она улыбнулась и села, расставив ноги. — Двинешь со мной? Папайрус опять старательно кивнул. Андайн развернулась, подставив ему маленькую, но крепкую спину. — Забирайся, если хочешь увидеть осиное гнездо! Из всех слов мальчик понял, что нужно забраться. Гнёзда пока что для него были только домиком птиц. Но лихой тон девочки разжёг в малыше любопытство. Он вскарабкался и крепко взялся в твёрдые плечи. — Хороша хватка! — похвалила Андайн и рванула так стремительно, как могла. Ударивший в лицо ветер к глазам слёзы приколачивал. — Это тебе не с тётками быть! — крикнула она, поглядывая за плечо на Папайруса, заливающегося хохотом. Андайн была довольна, что впечатлила малыша. — Не водись с ними. Эти сквохи тебя изнежат. Превратишься в цыплёнка. А настоящий герой крепок как скала, — нравоучительно добавила она. — Скала! — повторил Папайрус так громко, что у бегуньи стрельнуло в ухе, но она только усмехнулась. — Шумный ты. Мне нравится! Вместе они оббежали Ядро. Андайн не приближалась к остроконечным типи. Вдруг, чего доброго, «сквохи» заметят. Затем они устремились в лес. Преодолев холмистую чащобу с мальчиком на спине, ундина выдохлась и решила сделать привал на лужайке. Та сплошь проросла сладким клевером. Немного пожевав розовые лепестки-столбики, она попробовала научить Папайруса свистеть травинкой. Но как бы он не старался, щербинка между зубами не давала извлечь желаемый звук. — Ладно, потом научишься! — Андайн откинула ещё одну разорванную травинку и схватила малыша за костяную руку. — Давай лучше шалаш тебе покажу. Папайрус только-только привык к лесу. Всё было таким большим, высоким, тёмным. Вокруг прорастали кустарники. Тяжёлые ветви исполинских ив качались над землёй. И казалось ему, что пути больше нет, что это конец мира. Но Андайн продвигалась всё дальше и дальше, расчищала дорогу, отводила ветки от лица, спотыкалась о корни. И тогда Папайрус впервые подумал, что границ не существует. Добравшись до шалаша, они застали «на посту» пятёрку ребятишек. Папайрус быстро привлёк их внимание. Дети долго разглядывали его необычное тело. Кто-то со страхом, кто-то с любопытством. Всё это время малыш тоже с интересом наблюдал за детьми, особенно за прозрачно-водянистой Моллюсочкой. Один мальчик коснулся его позвоночника, за что получил по лапе от ундины. — Хватит лупить глаза друг на друга. Что вы, ребёнка никогда не видели?! Становись! — Под командирским тоном Андайн друзья мигом выстроились в шеренгу. — Нужно проверить гнездо. Ватагой они отправились к гигантской туе. Её ствол был самым широким в Серебряных Грозах, в лесу между Холодными Землями и Разнотравьем, а дупло — самым большим. Андайн очень хотела обустроить там ещё один шалаш. Но в дупле уже хозяйничали. Как только малышу помогли вскарабкаться на ветку, в основании которой находилось дупло, в чёрной глубине что-то зажужжало — и из стволового зева вылетел осиный рой. Ребятишки бросились врассыпную. Андайн быстро перекинула мальчика на спину, спрыгнула с дерева и метнулась без оглядки. Она частенько шипела и подскакивала на бегу. Папайрус плохо понимал, куда все разбежались и что это такое громкое жужжит над самым ухом, как вдруг его укололо в руку. Когда запыхавшиеся дети наконец остановились, и Андайн, переводя дух, опустила малыша, тот увидел на месте укола красное пятнышко. Вскоре оно начало чесаться. Мальчик хмуро поглядывал на ундину, которая уже в пятый раз отводила его пальцы от укуса. — Костяшками дырку расчешешь. Она в смятении смотрела на его распухающую руку и даже позабыла об ужаленных местах на собственном теле. Папайрус хоть и стойко терпел, но выглядел расстроенным. Андайн совсем не хотелось, чтобы он расплакался. Меж тем предплечье вздувалось и краснело, а на светлой коже укус смотрелся ягодой в молоке. Ох, если тётки увидят — с концами ведь отберут! Маленькая ундина начала нервно озираться, но из лесу наконец показалась детвора. Кое-как они смогли оторваться от разъярённых ос. Маленькие эботты вмиг окружили Андайн и Папайруса. — Что делать будем? — спросила Капля, смотря на растерянного малыша. Костяной рукой он держал отёкшее предплечье. Горящие пальчики не двигались. — Что делать, Андайн? — повторил он доверительно. — Помочиться может поможет? — корябая ужаленный затылок, предложил эботт-лисёнок Гвол. Ундина отвесила незадачливому сверстнику подзатыльник. — Даже не думай! — А я и не собирался! — Мальчик скривился от боли. — Просто когда меня медуза ужалила, так папаня… Перед ним вытянулась возмущённая Моллюсочка: — Он же маленький! — Она указала щупальцем на Папайруса. — Это на тебе как на собаке заживает! Услышав это, утвердительно тявкнул Большой Щенок. Гвол наклонился и сильно ткнул его в нос. — Помолчи, комок шерсти! Это твой лай разозлил ос! — А ты палкой по земле стучал и дразнил его! — вступился глазастик Пери, круглый как перекати-поле. — Замолчите! — зарычала Андайн, обнажая два ряда зубов. — Думайте лучше, что делать. К сквохам не поведёшь. Его ж потом вообще никуда не выпустят. Загубим жизнь пацанёнку. Дети переглянулись. — Но ничего другого не остаётся… — вздохнула Моллюсочка. — Чтобы из него сделали садовый цветочек?! — Андайн резко обернулась к малышу. — Ты ведь не хочешь этого? Тот безотрывно и долго смотрел на старшую девочку. — Я не цветочек, — наконец покачал он головой. — Именно! Ты воин! — Андайн подняла кулак в небо и широко улыбнулась. Вдруг очень тихо Папайрус произнёс: — Цветочек поцарапал брата… Маленькая ундина приподняла бровь и переглянулась с остальными детьми. Те так же вопросительно глядели на неё какое-то время, пока обеспокоенно не зашевелилась прозрачная шляпка Моллюсочки. — А мы от него не получим? — От Санса-то?! Насмешила! — Гвол хихикнул и тут же закашлялся. — Смейся, да очереди жди, ведь последним смеётся тот, кто прав… — Моллюсочка важно откинула с плеча синюю прядку. — А Санс теперь смеётся всегда. Вы видели, как ему разорвало рот? Жуть какая… Гвол никак не мог прокашляться, и Пери заботливо похлопал его по спине. Как жаль, что он забыл об осиных укусах. Гвол высоко взвыл и пнул мальчика в колено. Оскорблённый Пери зашипел от боли и сразу повалил обидчика на землю. — Страж всяко лучше, чем тётки… — кряхтела Андайн, пытаясь оттащить лисёнка от глазастика. — Ну-ка, рассосались! По тумаку каждому! Два кулака тяжело опустились на макушки незадачливых мальчишек. — И чего расселись, недотёпы?! — Она недовольно смотрела, как Гвол и Пери потирают шишки и опасливо переглядываются. — Лучше помогите найти Санса, пока рука малыша совсем не раздулась и не унесла его на небо!***
— Хозяйка, я тут поставлю. Кормилицы разберутся же? — Санс широко улыбался Вязаной Шейке. Старушка перехватила его на тропинке к Разнотравью с небольшой просьбой. Эботту пришлось перетащить корзинку с травами из Хранилища к Месту Скорых Яств, где племя готовит еду для общего котла — для тех, кто не успел или не смог состряпать что-то у своего очага. — Конечно-конечно! — захлопотала она, кивая и наблюдая за аккуратными и скупыми движениями стража, опускающего корзину на землю. Он явно старался не тревожить зашитую на лопатках кожу. Похоже, шрамы на спине ещё ныли. — Спасибо тебе, — несколько виновато протянула Шейка. — Знаю, что на обходе нехорошо отвлекать… — Пустяки. — Эботт махнул рукой и осторожно опустил её на плечо Вязаной Шейки. — Выручить надо — выручим. Всем племенем ведь живём и едим. Сутулая старушка с благодарностью посмотрела в глаза стражу и ещё раз кивнула. Тот подмигнул. — Ответь только, с каких это пор мы едим молодняк? Вязаная Шейка приосанилась и непонимающе заморгала. Санс усмехнулся, сложив руки на поясе. — Внучку не потеряли? — Он снял крышку с корзинки и склонился над ужасно расстроенной и напуганной Альфис. — Тук-тук, встречай гостей! Надутая девочка отвернулась от него и тут же встретилась с раздосадованным взглядом бабушки. — Альфис! Вот шельма, опять ты притаилась! — Вязаная Шейка опустила глаза. — Смотри-ка, всю петрушку намяла! А ну, вылезай немедля! Альфис послушно вскочила и чуть было не опрокинула корзинку, но Санс удержал девочку. Поднял её за подмышки и опустил на землю. Широкая улыбка, разорванная сухоцветом, не сходила с его лица и смущала Альфис. Она спряталась за бабушкину юбку. — Что с тобой делать? Глаз да глаз! — причитала женщина, норовя ухватить внучку за длинное ушко. Альфис уклонялась и при этом безотрывно глядела на стража. Тот напоследок подарил девочке ещё одну улыбку. Пускай Вязаная Шейка решает семейные дела без посторонних. — Куда дёрнулась?! — раздался за спиной возмущённый оклик бабушки. Что-то ущипнуло Санса за штанину. Он остановился на полпути и опустил глаза. Не моргая, Альфис протянула ему пучок петрушки и пропищала: — Они сказали отдать тебе! Санс не сразу понял, что девочка сказала, но рефлекторно подставил ладонь. — Они? — переспросил эботт, но Альфис отбежала к Вязаной Шейке. Слушая бабушкино ворчание, она всё уже украдкой поглядывала на Санса, а точнее на стебельки душистой травы в его руке. Страж пожал плечами. Он слыхал, что дочка Сжатого Колоса играет в свои, никому непонятные игры. Отчего бы не порадовать девочку? С этим намерением он наклонился, сорвал травинку и, перевязав петрушку, положил её в карман. Альфис больше не смотрела на эботта. Дело сделано. Зато взбучку от Вязаной Шейки ещё предстояло получить.***
Посох Мудрого Рога стучал по земле неподалёку от Ядра. Вождь неспешно обходил владения, наблюдая за игрой детишек. Они рисовали палочкой на песке, перепрыгивали через булыжники, бежали наперегонки. После разговора с Янтарным Панцирем Азгор стал часто останавливать взгляд на детях его племени. Поколение и правда растёт более живым, более любознательным, чем все предыдущие. Энергия будущих истинных имён уже хлещет из глаз многих. Но когда эти ребята вырастут, не будет ли казаться им, что Эботт мала?.. Столь странная мысль никогда не приходила к Азгору. Сколько жил вождь, знавший родную землю, как свой собственное типи, но уж никак не мог назвать Эботт необширной. Мудрый Рог чувствовал: этим детям не дадут покоя границы и украденная сухоцветом территория. Трудности ещё грядут. И встреча с людьми тоже ждёт его. И поиски… Он отпустил цепь нелёгких мыслей, заприметив ребятишек перед собой. Во главе строя бежала небезызвестная вождю девочка. Как слышал Азгор, в племени не было такого мальчишки, который бы не получил от Андайн оплеуху-другую. Но, как выяснялось позже, просто так ундина кулаками никогда не размахивала. Приглядевшись, вождь заметил, что девочка несёт на спине малыша. «Любопытно», — подумал он. Папайрус, которого и на минутку сиделки боятся оставить одного, сейчас в компании такой задиры. Мудрый Рог вырос перед ребятишками как стена, и Андайн отпрянула от неожиданности. — Здравствуйте, дети, — поприветствовал он, вежливо склонив голову. Ребята в разноголосицу и крайне неуверенно поздоровались с ним. Только Андайн смолчала, хмуря брови. Общую неловкость, какая бывает у нашаливших ребятишек, вождь вычислил сразу. — Что-то случилось? — Азгор обратился непосредственно к лидеру компании. Та негодующе фыркнула: — Вовсе нет! — Андайн отвела светящиеся жёлтые глаза и сухо добавила. — Вождь. Столь грубоватый тон Мудрый Рог принял снисходительно. — У вас встревоженный вид, — заметил он, поглядывая на Папайруса, которого Андайн так и норовила закрыть собой. — Может я могу помочь вам? Ундина нетерпеливо переминалась из стороны в сторону и поглядывала на друзей. Но бесполезно. Те, ошалевшие от внимания вождя, не могли и слова вымолвить. — Нет, мы спешим! — не выдержала она наконец и рванула в сторону, обходя Азгора. Но в последний момент услышала позади себя дрожащий голос: — Папайруса оса ужалила! Ему нужна помощь, вождь! От такой подставы у Андайн свело жабры на шее. Девочка обернулась. Моллюсочка! Как она могла поступить так с Папайрусом?! С их дружбой?! — У-у-у! — Она погрозила теперь уже бывшей подруге кулаком и, зажмурившись, отчаянно крикнула: — Предатель! Слово ударило Моллюсочку в грудь, вызвав у ранимой девочки горькую обиду и неудержимые слёзы. Как же так? Ведь кто, как не вождь, поможет малышу?! А она, рассудительная Моллюсочка, в конце концов вышла предателем! — Дети, не ругайтесь, не обижайтесь, — Азгор осторожно погладил водянистую макушку плачущей девочки. — Давайте сначала поможем Папайрусу. — Но вождь… — Прежде тихая Капля указала отростком на уже убегающую Андайн. Мудрый Рог переглянулся с напуганными детьми. — Я догоню её и помогу вашему маленькому другу, — заверил он, поднимая улыбкой длинные усы. — А это вам. Могучая лапа вытащила из кармана горсть орехов и опустила её в мохнатую ладонь Гвола. Лисёнок ахнул от восторга. — Ух ты, макадамия! — пискнули мальчик, и детвора перевела восхищённые глаза от сладких орехов на вождя. Но тот уже удалялся, размеренным шагом следуя за Андайн. — Почему убегаешь? — поведению старшей девочки удивился даже Папайрус. Но та была настроена решительно. — Ух, пацан, потом ты спасибо мне скажешь! — выдохнула она. Для целеустремлённой Андайн это бегство отнюдь не было игрой. Передать малыша Сансу — её цель, её миссия. Ничто не встанет у неё на пути спасения от «сквох». Пусть это будет даже вождь. Но Мудрый Рог всё же опять преградил ей дорогу. — Не стоит бояться меня, — произнёс он мягко. Андайн отпрыгнула, не отрывая взгляда от Азгора. Быть может он и вождь, но сейчас он — преграда, которую Андайн обязана всеми силами преодолеть! Иначе… иначе… «О нет! Только не это!» Иначе тётки победят! Происходящее преобразилось для неё в настоящее сражение. Впав в боевое исступление, она опустила Папайруса на землю, вытащила из кармана рогатку, зарядила её рябиной и заорала что есть мочи. — Назад!!! Азгор, никак не ожидавший такого, не шелохнулся. Сначала он посмотрел на рогатку, нацеленную на него, перевёл взгляд на пылающие яростью глаза ундины, а затем на Папайруса и его опухшую руку. — Я же сказала, назад!!! — Крик разнёсся по лужайке. Мудрый Рог остался на месте. Девочка выстрелила, и Папайрус бесполезно прикрыл глаза левой рукой. Он всё-всё видел через тонкие косточки ладони. Тугая ягода рябины отскочила от древка трезубца. Андайн не растерялась. Вытащила вторую и натянула жгут. Посох вождя остановил очередной снаряд. Андайн с досадой зарычала и нашарила в кармане третью ягоду. Прицелилась. Снова не попала. Мудрому Рогу не требовалось никаких усилий, чтобы защититься. Он мастерски владел трезубцем. — За этим сражением ты теряешь время, — предостерёг вождь уже серьёзно. — Рука Папайруса опухает. Растерянная его словами ундина обернулась к мальчику. Увидев, как увеличился укус на его предплечье, она отчаянно завертела головой, разрезая воздух алым хвостом. — Ты не доверяешь мне? — спросил Азгор. Девочка ничего не ответила. — Почему? — продолжил Мудрый Рог Ундина продолжала молча буравить вождя упрямым взглядом. — Ты теряешь время, — напомнил старший эботт, ударив трезубцем по земле. Андайн проглотила комок в горле. Сжав кулаки, с нескрываемым вызовом, она дерзко и по-детски люто посмотрела на вождя: — Потому что взрослые никогда не слушают моих слов. — Я тебя слушаю. Андайн сдавленно зарычала, потеряв контроль и отводя взгляд. Мудрый Рог общался с ней по-другому. Она была сбита с толку, не зная, как реагировать. В голову пришёл только самый жалкий ответ: — Все взрослые так говорят! Вождь оставался непреклонен. — И даже слово вождя для тебя сомнительно? — Своим словам верю! — Андайн порывисто стукнула себя по груди. — И я пообещала мальчику, что он больше не попадёт в руки сквох! — Сквох? — Азгор озадаченно посмотрел на вереницу вигвамов вдалеке. — Так ты называешь нянюшек? — Эти сиделки всё только портят… — буркнула девочка. Во младенчестве с ней не было ни складу ни ладу. Это Мудрый Рог слышал от Негасимой Лучины, а ещё от женщин, которым поручали приглядеть за малюткой-ундиной. Однажды в яслях он сам видел, как брыкающуюся девочку пытаются усадить на просыпанных горох. Она очень-очень спешила избавиться от надзора старших эботтов. И рано начала самовольно отлучаться. Её долго отлавливали. Перестали, только когда возраст позволил бродить ей по лесу одной. — Ты можешь позаботиться о себе. Но разве ты знаешь, как позаботиться о нём? — Азгор указал на Папайруса. Его обычно мягкий голос стал кремниевым и тяжело опустился на Андайн. Та совсем растерялась. Глядя на малыша, который опять усердно чесал руку, она буркнула: — Поэтому я хотела найти Санса. Мудрый Рог вновь ударил посохом, и ундине на миг показалось, что ударная волна прошла сквозь неё, и что была она цвета мёда, тёплая, как молоко, и пахла летней пыльцой. — Тогда тебе стоит довериться мне. Больше Азгор ничего не сказал. Он развернулся и направился в сторону заходящего солнца. Недоуменная Андайн глянула на Папайруса, а затем снова на спину удаляющегося вождя. Разговор смутил её. Смутило, что последнее слово осталось за ним. Смутило, что он ни к чему не принуждает ундину. Смутило, что Азгор дал ей выбор. И, взяв маленького Папайруса за костлявую ручку, она тоже пошла к солнцу. — Прости меня, малец. — Девочка виновато улыбнулась. — Совсем намучился, поди, со своей рукой. Запоздало, но Андайн поняла, что «дракой» с Мудрым Рогом обернулись отголоски её собственной детской обиды. Хотя отдавать Папайруса нянькам она всё равно бы не стала. Мальчик, несмотря на сильный зуд в руке, радовался, что старшая подруга больше не стреляет. Хотя её боевой вид до глубины души поразил и восхитил его. Азгор не оборачивался. Вскоре маленькая Андайн поравнялась с вождём. Папайрус крепко держался за её плечи.***
«Хах, добавлю сегодня в похлёбку ещё немного трав», — не вытаскивая руку из кармана, Санс сминал пальцами листочек петрушки. Мысль эта была невесёлой. Он всё ещё пытался порадовать Папайруса едой. Со дня Первого Разрастания его брат, лишившись живота, больше не мог есть. У Папайруса осталась единственная кормилица — сама Эботт. А ещё ароматы и запахи. И потому Санса терзала горечь. Это жестокое искушение. Страж часто видел, с каким удовольствием братец принюхивается к котлам. А затем так старательно черпает из деревянной плошки пустоту, подражая старшим. И наверняка в эти моменты он воображает, что тоже наполняет себя источником румяного и тёплого запаха. Мальчик просто наслаждался им. Санс бы так не смог. От его неосторожного движения швы на спине и груди вновь рвануло болью. Страж на мгновение замер, усилием воли подавляя болезненный всполох. Он глухо злился про себя. Быть беспомощным ему непозволительно. Медленно вдохнув, эботт скатал злость в маленький комок и запрятал в потёмках сердца. В юности Санс долгое время не мог понять, почему его тело уподоблено человеческому. В племени это считалось признаком мощной души. Но поток энергии Санса не превосходил среднего эботта. Его сила ни в какое сравнение не шла ни с силой Глубокой Ладони, ни с силой Азгора, ни даже его воинов. Позднее шаман помог Сансу всё же раскрыть несколько особенностей. И Мать. Сама земля. Она выбрала его стражем границ. Санс ощущал Эботт особенно сильно. Не лучше и не хуже соплеменников, но по-другому. Он был привязан к ней, однако это чувство не несло блаженства. Наоборот. Отягощало. Жёсткие корни земли нередко проникали в сердце Санса, порой замерзающее во сне. Они пробивали корку льда, царапая его и пробуждая острой болью. Он знал, Эботт нарочно создала его таким. И понять свою природу сейчас ему не дано. Но если Санс не понимал, он просто принимал. Земля-мать вручила стражу это тело и эти глаза, чёрные. Отметила тяжкой судьбой? Пускай. Посмотрим. Эботт ведь и благословила его, подарив братца Папайруса. Иногда с крыльев долетавшего ветра Эботт собирала человеческие голоса и приносила их Сансу. Во сне он слышал зов чужих племён, мольбы обманутых матерей, воинственный клич захватчиков, сплетни злых языков, ложь трусов, предательскую лесть — всё, чем истошно кричал мир за пределами территории. Он слышал и узнавал всё худшее и всё страшное, что происходит на чужой и чуждой человечьей земле. Эботт предупреждала Санса. Его грызло недоверие и чувство ожидания. Если сейчас всё так спокойно, значит удар рока обрушится в будущем. И этот удар сполна оправдает черноту в его глазах. Поэтому эботт совсем не верил, что сухоцвет остановил рост. Что-то ещё грядёт. «Будто нынешних бед мало…» — Санс сильнее сжал пучок петрушки в кармане. Он всё никак не мог забыть о ней и о внучке Вязаной Шейки. Внимательные глаза Альфис показались стражу слишком серьёзными для простой игры. А пальцы, которыми она вложила петрушку ему в руку, прохладными для ребёнка. Но странности этого дня ещё не закончились. Тёплая волна с хвойным запахом кедровых шишек прошла через его грудь, отдавшись в солнечном сплетении щекочущим чувством. Призыв вождя был мягок, но требователен. Санс, шагавший на открытой местности под вечерним солнцем, кинул взгляд на собственную тень. Отбрасываемый силуэт вытянулся по дорожке красноватой от заката травы. Колыхающаяся под ветром, она словно приглашала стража пасть к ней. Закрыв глаза, он позволил зову чужой воли увлечь себя. Эботт шагнул в бездну тёмного очертания. Перевернулся мир и его цвета. Алый закат окрасился болотным, Солнце перекрыл ослепляюще синий шар, в угольной черноте смешались трава с деревьями. Только их контуры светились перламутром. Вокруг гулял неровный приглушённый шёпот. Санс нечасто и не всегда мог воспользоваться путями Подмирья. Оно было равнодушно к стражу, почти ничего не раскрывало ему и лишь давало дорогу. «Проходи, но ничего не трогай и не пытайся понять», — с улыбкой думал Санс об этом странном месте. Эхо призыва Мудрого Рога, бившееся в солнечном сплетении, опустилось лучом к тени Санса. Здесь она окрасилась в белый. Эботт вновь сделал шаг в сторону, погружаясь в разлившееся под ногами молоко. Мир мигнул и вновь стал прежним. Поднялся страж уже в другом месте. Оглядываясь в поисках вождя, он приметил две фигуры на холме неподалёку. Большую, Мудрого Рога, и маленькую. Прежде чем Санс успел рассмотреть Андайн, его отвлёк блеск ярких глаз брата. Страж сразу направился к вершине холма.***
— Почему мы остановились? Почему ты не ведёшь нас к Сансу? — Ундина осматривалась, вертя головой. — Брат! — сказал Папайрус. — Да, к твоему брату, — заверила Андайн, оборачиваясь к малышу, и увидела, что тот смотрит куда-то в сторону. Девочка взглянула туда же, а затем перевела удивлённые глаза на вождя. Азгор улыбался ей. Санс тихо поднялся и остановился напротив. Столь внезапное появление слегка встревожило Андайн. Она опустила Папайруса на землю и сделала шаг назад. Глубоко вдохнув, она выдала, указав на мальчика: — Его в руку оса ужалила. Она опухла. — Оса опухла? — с усмешкой переспросил Санс, присев перед братом на корточки. Андайн опешила, но страж уже осматривал предплечье Папайруса. — Несмешно, — рассержено заметила ундина, отвернувшись к Мудрому Рогу. Вождь, то ли у Андайн, то ли у Санса, дружелюбно поинтересовался: — Ну как? — Дело сделано! - произнесла Андайн. — Отведу его к нянюшкам, - заключил Санс. Девочка и страж сказали это одновременно. Ундине опять свело жабры от услышанного. Неверящими глазами она смотрела, как сизокожий эботт взял Папайруса на руки и теперь глядит на неё, улыбаясь своей изорванной улыбкой. — К нянюшка-а-ам?! — сквозь зубы протянула она. Санс наклонил голову, с любопытством рассматривая глаза девочки, мечущие молнии. Мудрый Рог осторожно наблюдал со стороны, но не скрывал улыбки. — Что ты разозлилась? Я не знаю, как лечить осиный укус, — Страж пожал плечами. — А вот Бусинка — вполне. Верно, братец? — Он посмотрел на Папайруса и вздёрнул ему кончик носа. Тот потёр лицо и широко зевнул. Но неспокойная Андайн отказывалась принять такой ответ. В ней бурлил гнев и лопались пузыри раскалённых мыслей. — Бусинка, значит… Опять няньки, значит... — Она глубоко выдыхала после каждой фразы, стараясь сохранить самообладание. Потом девочка посмотрела на Азгора, и вождь даже удивился ноткам беспомощности в её глазах. — Ладно! — не дожидаясь поддержки Мудрого Рога, воскликнула Андайн. — Ведите к нянюшкам! Пусть они своё сокровище ненаглядное, драгоценное… — Она издевательски выделила последнее слово. — Прижмут, заласкают, заиграют и спать уложат! Он же сам не сможет накрыться! Он же сам не сможет! Ничего не сможет! Ни-че-го! Задиристая девочка вдруг так по-взрослому махнула рукой. — И как вообще он оказался на той поляне? Сам, наверное, улизнул от такой опеки! Ну всё, а теперь под усиленным присмотром будет! Ай, да что объяснять?! С нескрываемым сожалением она глядела на Санса. — Жаль! — твёрдо закончила она. После этого страж неистово расхохотался. Так сильно, что Папайрус, уже засыпавший на израненных руках, затрясся вместе с ним и тоже засмеялся. Андайн снова отказывалась верить своим глазам и ушам. Он… Он смеётся над погубленной судьбой младшего брата! — Ты сумасшедший! — Девочка отступила с отвращением. В этот миг по волосам провели чем-то мягким. Мудрый Рог погладил макушку ундины и с осторожной улыбкой шепнул ей: — Не спеши с выводами. Санс уже успокоился и глубоко вдохнул, вновь гася всколыхнувшуюся боль. Смех потревожил шрамы. Папайрус всё ещё тихонько хихикал. Настроение брата надолго заражало его. — Ух, рыбная твоя голова, давно я так не… — Страж громко выдохнул и тряхнул головой. — Будь по-твоему! Ещё погуляете. Андайн непонимающе переглянулась с Азгором и снова обратила глаза на стража, но тот уже отвернулся и направился в сторону Ядра. Из-за его плеча выглядывал Папайрус и весело махал костлявой ручкой. — А преувеличивала ли она, братец? — Санс будто спрашивал самого себя, нежели малыша. Из последних сил плечо грело заходящее Солнце. Завтра наступят холода.***
— Ториэль? — Санс откинул полог типи и остановился у входа, оглядывая некогда аккуратное убранство её жилища. И в доме у стража порядка не было, но даже он заметил, как много ненужного накопилось в типи вождя. Горка засохших лепёшек, сваленные друг на друга свадебные наряды — недошитые, а местами даже намеренно разорванные. Возле платьев разбросались свежие осколки глиняных тарелок. Из большой корзинки, накрытой чёрным полотном, виднелись лапки деревянных зверей. С этими фигурками когда-то играл Азриэль. Негасимая Лучина не заставила себя долго ждать. Женщина плавно вышла из скрытой занавесками спальни. Она сдержанно кивнула Сансу, и у стража неприятно дёрнулось под рёбрами от взгляда её воспалённых глаз. Он хотел было передать ей Папайруса. Негасимая Лучина всегда брала детей на руки. Но мягкие ладони остались спрятаны в рукавах. Санс постарался не сосредотачиваться на её смятении. Кажется, Ториэль стоило огромных усилий себя успокоить. Его жалость лишь уязвит разбитое сердце матери. — Гляди, Тори! Папайрус первый раз вышел на длительную прогулку, а уже познакомился с осой! Эботт осторожно приподнял покрасневшую руку брата, чтобы Негасимой Лучине было удобнее рассмотреть. Женщина нахмурилась, пощупала опухшее место и приложила два пальца ко лбу мальчика. — Отёк уже спадает. Но обернуть какой-нибудь травой всё равно следует, — непривычно отстранённо заключила она и направилась к полке с горшочками, где хранились домашние запасы лекарств и мазей. Корни земли снова неожиданно укололи Санса в сердце. Завороженный секундным осознанием, он осмотрел красное пятно на руке Папайруса и, растягивая слова, поинтересовался: — А какой травой? Сосредоточенная на осмотре горшков Негасимая Лучина ответила: — У меня была петрушка. Если растолочь и нанести на место укуса, она снимет воспаление. Ещё до того, как Ториэль сказала это, рука стража словно сама нащупала в кармане заветный пучок. Женщина замерла, пытаясь вспомнить, куда сложила нужные стебли. На что Санс весело заметил: — Чудеса! Как раз на такой случай, я ношу петрушку в кармане! Негасимая Лучина поглядела на его протянутую ладонь и сдержанно, но мягко улыбнулась. Шутки этого расслабленного эботта всегда поднимали ей настроение. Но на душе было слишком тоскливо, чтобы смеяться.***
— Я подожду Азгора, — предупредил Санс, пока Ториэль лёгкими движениями наносила смесь на руку Папайруса. — Что-то важное? — почти равнодушно уточнила Негасимая Лучина. — Важное? — Санс вертел в пальцах стебелёк оставшейся петрушки. — Да, пожалуй, что так. «Просили отдать мне, значит?..» — мысленно протянул он. — Тогда жди, — вздохнула Ториэль, грустно глядя на зевающего Папайруса.***
Альфис любила наблюдать за работой Сжатого Колоса и его табличками. Неведомые закорючки пленили её. Дочь повторяла движения отца, вырезая в воздухе спирали, кружки и палочки. Она вкладывала в них особенный магический смысл. Бабушка давно гнала девочку в постель, но ночь настолько нравилась Альфис, что сон не приходил к ней порой до самого утра. Она мало спала, удивляя родных, что не чувствовала днём упадка сил. Сжатый Колос разрешал ей посидеть рядом. Он-то думал, что малышка учится его ремеслу. — Тоже хочешь стать писчим? — улыбаясь, спрашивал эботт. А она, не понимая, кивала ему, и уголки её губ поднимались совсем как у Сжатого Колоса. Он молча радовался и гордился, что дочь, несмотря на странные игры, всё же идёт по его стопам. Ведь всё на это указывает! И её сосредоточенный взгляд, и интерес к письменности, и бесконечные подражания. Но все надежды отца рухнули, когда за порог его типи ступил вождь.