Весточка Певчего: "Не верьте: скорбящим — скорбь, Не стоит смотреть в глаза, В них ясно, кто жив, а кто — мёртв, Кто счастлив, а кто — не сбежал"
***
Бойкая Андайн, привыкшая вставать ни свет ни заря, в этот раз позволила себе поспать дольше обычного. Вчера, после визита к Пасмурному Звуку, она проводила Папайруса до дома. У братьев наскоро перекусила и к родному типи вернулась уже под тусклым светом луны. Мать ундины, Шёлковый Прут, хоть и привыкла к длительным отлучкам дочери, но такому позднему возращению откровенно поразилась. В наказание она отправила зевающую Андайн не в постель, а за водой, чтобы утром было, чем умываться и на чём сварить кашу. Сонная скво и спорить не стала: сделала, как велели, и без лишних мыслей доковыляла до соломенника. Рано утром Шёлковый Прут, хлопотавшая по домашним делам, хотела было в назидание стянуть с Андайн одеяло. На заре воздух Пещер Падающей Воды дрожал от крошечных капель влаги. Такая прохлада вытащит из спячки и медведя! Но увидев на лице строптивой дочери, погружённой в глубокий сон, безмятежность, сердце женщины немного оттаяло. Точно младенец! Тогда у девочки был отец, и сама малышка Андайн казалась безобидной пуночкой. Шёлковый Прут подоткнула одеяло под матрац дочери. Пускай спит. Через пару часов Андайн поднялась, сонно потирая глаза запястьем. «Сколько же я спала?» — подумала она, потягиваясь и при этом неприлично широко зевая. Она размяла мышцы на затёкших плечах и огляделась. Возле постели Андайн заметила плошку, прикрытую керамическим блюдцем, чтобы завтрак не остыл. А сверху лежала небольшая подсушенная лепёшка. Матери в типи не оказалось. Подкрепившись, Андайн отряхнула руки от налипших крошек и направилась к выходу. Она глубоко вдохнула кристально свежий воздух Водопадья и сразу же повернула в сторону Ядра. Прошлым вечером воительница договорилась, что не пойдёт к Тине Лазури без Папайруса. Но сделав несколько шагов, скво резко остановилась. «Постель!» — воскликнул в голове требовательный голос. Андайн нахмурилась, но продолжила путь. И её задержал очередной возглас. На этот раз ещё строже. «Посуда!» Закатив глаза, Андайн вздохнула и повернула обратно. Пока скво неумело сворачивала соломенник и поливала посуду струями воды, несоразмерными для плошки и блюдца, она ворчливо спрашивала себя, почему бытовые обязанности вдруг стали так её волновать. «Ну покричала бы она на тебя. Не в первый и не в последний раз», — размышляла ундина о матери, досадуя на потраченное время. Но когда она закончила, уходить по своим делам стало куда спокойнее. Раздвигая ветки ивы, Андайн уже не думала, чем на этот раз окажется недовольна Шёлковый Прут и какими упрёками она встретит дочь. «Хотя без причины она не взъедается», — философски заметила Андайн, карабкаясь по крутому склону. Из-под земли торчали влажные корни калины. За них ундина хваталась, когда теряла равновесие. Скво не могла сказать, что любила свою мать. Но и отторжения она не испытывала. Они были неспособны понять друг друга. Шёлковый Прут чересчур беспокоилась за свой статус в глазах соплеменников. Она производила впечатление трудолюбивой хозяйки, которая держит под контролем всё, что находится в зоне её ответственности. И не хотела, чтобы кто-либо думал о ней иначе. И Андайн, свободная от чужого мнения, неуёмная и резкая на слова, шла наперекор принципам своей родительницы. От рук матери, ставшей вдовой, проще отбиться, чем наблюдать за тем, как сильно та изменилась и ослабела. Трусливый поступок — сейчас-то ундина это знала. Но тогда… тогда она была кто? Несмышлёныш, сердитый чиж. А Швея-Лихорадка наложила швы на веки её отца. И без того тошно на душе — не до утешений! От Негасимой Лучины порой исходила та же аура, что и от Шёлкового Прута. Потому-то Андайн не хотела заводить дружбу с женой вождя. Зато с Азгором ей было весело и спокойно. Как было бы спокойно с отцом, наверное. Но когда вождь ушёл за пределы, с ним ушло и спокойствие. «Вот глупости! Всё с ним хорошо!» — злилась ундина на себя. Пытаясь отвлечься, воительница воссоздала в мыслях образ Тины Лазури. «Она ведь тоже чья-то мама?» Скво надеялась, что соплеменница не окажется такой же стеснительной, как её дочери. Или, что ещё хуже, как Пасмурный Звук. «Очарованию Папса она противостоять не сможет.» — Андайн хитро улыбнулась. — «И за порог точно не прогонит». Юная воительница быстро добралась до типи, где жили братья и просунула голову за тяжёлый полог как обычно без предупреждения. — Папс!.. Она умолкла на полуслове. Жилище пустовало. Выпрямившись, Андайн снова оказалась снаружи и сложила руки на поясе. — Солнце ещё не так высоко, — озадаченно проговорила девочка, глядя в небо. Ситуация выходила странной. Был уговор отправиться к Тине Лазури до полудня. Мальчик сам жаждал увидеть место, откуда видно большинство каскадов Водопадья. «Вчера он весь изводился от нетерпения.» Андайн опустилась на траву, скрестив ноги. «Ладно… Может он отлучился?» Недовольная вынужденным ожиданием, ундина подпёрла голову ладонью и уставилась в пустоту. Временами она окидывала окрестности взглядом. Жилище братьев стояло хоть и в отдалении от Ядра, но у тропы, ведущей к нему. Позади раздался Лес-Всех-Деревьев, через который, в зависимости от выбранной тропинки, можно было попасть в Холодные Земли или к окраинам Разнотравья. Впереди лежало Поле Ковыля, а дальше за ним — Калинов Овраг. Царила непривычная тишина, а девочка чувствовала закипающее раздражение. — Андайн! — воскликнули почти возле уха. Подскочив от неожиданности, скво инстинктивно приняла боевую стойку. Но узнав взволнованные глаза друзей из старой компании — Вулканчика и Капли — сердито выдохнула: — Нельзя же так подкрадываться! Капля словно и не заметила испуга соплеменницы. — Почему ты здесь? Поспешим к центру! — звенела она, подпрыгивая и мотая тонкими ножками. Казалось, девочка вовсе не хотела останавливаться. — Я жду Папайруса, — неуверенно ответила Андайн, удивлённая прытью Капли. Мимо детей пробежали два взрослых эботта. За долговязым Потерянным Кольцом спешил коренастый и крепкий Пшеничная Грива. Соплеменники взволнованно переговаривались. — Что случилось? — в замешательстве спросила Андайн, провожая их взглядом. Но Капля уже унеслась. Тоже в сторону Ядра. И только робкий Вулканчик успел бросить старшей подруге три слова: — Мудрый Рог вернулся! Недолго думая, юная воительница и сама пустилась за Каплей. Она бежала так быстро, что обогнала и ребят, и взрослых эботтов. Мысли спутались от нахлынувшего волнения. Когда Азгор приказал ундине остаться, а на сердце тяжело опустилось разочарование, она не знала, как будет говорить с вождём. Вскоре боль отошла. Андайн убедила себя в незначительности этого чувства. Но в душу глухо постучалась обида. Снова. Чтобы выровнять дыхание, скво остановилась у первого типи Ядра. Уже отсюда она увидела огромное скопление эботтов и уже слышала их разговоры. Сжав кулаки, Андайн быстрым шагом устремилась в толпу. Голоса становились беспокойными. Сердце забилось быстрее. Подросшая ундина уже не могла свободно прошмыгнуть между ног старших соплеменников, но оказалась достаточно сильной, чтобы растолкать разномастное сборище плечами. Под возмущённые цоканья скво вышла к дому вождя. Она увидела Санса. Странно, на её памяти страж никогда не выглядел таким… рассерженным? Он стоял, ссутулившись, откинув рукой полог в типи Азгора, но внутрь не заходил. Наблюдал. Папайрус стоял точно позади старшего брата, держался за его штанину и старательно вытягивал шею. Тоже пытался рассмотреть что-то, но не мог. — Санс! — окликнула стража Андайн. — Что происходит? Где старик? Но сизокожий эботт продолжал вести себя необычно. Он почти не отреагировал на вопрос — лишь коротко взглянул на соплеменницу. И ногой аккуратно отодвинул мальчика, который так и норовил прошмыгнуть в дом предводителя. Андайн изрядно удивилась и этому жесту, и его молчаливости. Но Санс всё же ответил: — Держи Папайруса за руку и оставайтесь здесь. Страж осторожно, но крепко перехватил ладонь брата и передал её непонимающей Андайн. Папайрус надулся. — Ну хоть одним глазком? — протянул он и прищурился. Санс отрезал, даже не обернувшись: — Потом. И заступил за полог. Поражённая Андайн захлопала глазами и затем уставилась на Папайруса. — Да что там такое? Погрустневший мальчик надавил указательным пальцем на губу и пробубнил: — Человечек.***
Когда к Мудрому Рогу вернулись сознание и ясная речь, Санс решительно пересёк порог его дома. Девять Ягодозвонов назад… Случилось то же самое девять лет назад. В племя пришла человечья дочь. Кара. В тот далёкий месяц страж дал себе немного времени и явился к Азгору с уже холодной головой и выцеженными мыслями. Предводитель, словно бы ожидавший появления Санса, не удивился ни пронзительному взгляду стража, ни жёсткой речи, с которой тот начал разговор. — Вождь, я долго служу тебе. Я оберегаю границы Эботт, не допуская чужого шага по Земле-Матери. И ты помнишь… — Санс отвёл хмурый взгляд в пустоту. — Иметь стража — это привилегия народа, у которого осталось, что охранять. Мудрый Рог не ответил, но выжидающе смотрел на соплеменника. Тот продолжил: — Помнишь, как тебе пришлось возглавлять боевые отряды? А мне — оборачиваться в убийцу. — Санс нахмурился ещё сильнее. В его памяти застыл парящий над землёй клуб праха. — Мы ведь многих потеряли. Он сделал паузу и прикрыл глаза, обращаясь к тяжёлым воспоминаниям, а затем продолжил: — Та война стала для эботтов уроком. Люди не способны с нами ужиться. Каждый ободранный дикарь боится нас, потому что в их глазах мы — звери. И всё тот же дикарь нас ненавидит, ведь он хочет оказаться здесь, на нашем месте. Страж глубоко вдохнул. Его голос зазвучал глухо и зло: — Жадность людей неуёмна, их жестокость сравнима со звериной. Человек — проклятое существо и ему не место на земле Эботт. Да и прародитель людей наверняка оставил их не просто так. — Санс испытующе глядел на вождя. — Они совершили что-то ужасное. И это отвернуло его… — Ты уверен? — мягко прервал Азгор. — Детёныш, покинутый матерью, тоже быстро звереет. Только это помогает ему выжить. В глазах стража на секунду промелькнуло удивление, но Мудрый Рог продолжил: — Ты прав, люди — не эботты. Но и не звери. Они ничего не знают о своём Создателе, хоть и верят в него. — Азгор исподлобья взглянул на соплеменника. — А можешь ли ты представить нас лишь верующими? Вождь медленно опустил лапу на колено. На одеянии проступила резкая складка. — История о нашем выходе из чрева Эботт — непреложная истина. Чтобы отыскать свою истину, людям остаётся слагать легенды, одна ярче другой. Только так они обретают себя. Однако правила мира на той стороне, — взгляд Азгора устремился в пустоту, — не дают им заниматься этими поисками. Вождь вздохнул и заключил с еле заметной улыбкой: — Мы счастливее, чем они. Санс хмуро смотрел на предводителя, но ответ его прозвучал ровно: — А однажды мы оказались слишком доверчивы. Мы уже давали человечеству шанс, посочувствовали им и приняли как друзей. И что сделали наши друзья? Отплатили вероломным ударом в спину… Последнее страж сказал нарочито невесело и протяжно, как при любом неутешительном выводе. Мудрый Рог внимательно слушал подчинённого, хотя в выражении, с которым он смотрел на Санса, скользило лёгкое снисхождение. — Твоя память сохранила лишь зло. Но я помню и другое. Помню совместную охоту. Помню сказания и танцы. Помню, как дети эботтов и человечьи дети играли вместе, а женщины пели, глядя на них. Мир был возможен. — Мир оказался шатким, — добавил страж. — Соизмерим ли он с поступком людей? — Нет, — согласился Азгор, но продолжил своё рассуждение: — Помнить прошлое нужно, ты снова прав. Но нельзя жить им. Тогда люди оказались не готовы, но времена изменились. — Почему ты так думаешь? — Эта девочка, Кара. Она дика и воинственна, но не так, как её предки. И я вижу, что в ней есть стремление к созиданию, а не разрушению. И потому я дал ей шанс. Азгор заметил очередной проблеск недоверия на лице соплеменника. — Обожди, она ещё себя проявит, — с улыбкой предупредил вождь. — Я дал ей испытание. Она пройдёт его, если заполнит свой венец перьями. По перу за каждый хороший поступок. — Я слышал, своим пером ты уже наградил её, — вдруг заметил Санс. — Что же она сделала? — Сказала мне правду. Страж громко и нахально хмыкнул: — Слишком простое испытание. — Неужели? — Азгор не сдержал такой же ухмылки. Непростой разговор и нарастающая наглость Санса подталкивали его к более жёсткому тону. — Тебе легко говорить правду? Санс еле подавил желание отвести взгляд от предводителя. Он не ответил. А Мудрый Рог продолжил: — Что же ты хочешь? Чтобы я прогнал раненного одинокого ребёнка?.. Предводитель говорил спокойно и вкрадчиво, но в глухом голосе звучали нотки ещё не разразившегося, но близкого грома. Неосознанно страж сжал челюсти, хотя сохранял по-прежнему прохладный тон. — Нет. Прогонять её нельзя. Может привести других людей. Невысказанная мысль повисла в воздухе. Стало тихо. Азгор поднял брови, и страж увидел чёрные глаза. Такие же, как и у него. — Я поражён твоей жестокостью, — выдохнул он, неверяще глядя на сизокожего эботта. Отступив на шаг, Санс сдержанно кивнул Мудрому Рогу. Он уже убивал людей. Но детей — никогда. И мысль об этом была противна ему. Но только так можно удержать на Эботт покой, пускай одна из нитей его души завяжется в крепкий узел, который будет тереть стенки его сердца до скончания времени. — Я готов взять это на себя, — проговорил страж. Не вставая с трона, Азгор поднял свой посох, закрывая свет, лившийся с развёрнутой вершины типи. Тень трезубца вождя вытянулась, уткнувшись в тень стража. Санс оцепенел. Его пальцы застыли, грудная клетка замерла, плечи и грудь напряглись от тугих невидимых цепей, которые Мудрый Рог набросил на его тень. Дёрнув рукояткой посоха на себя, Азгор притянул безвольного эботта к трону. Санс увидел чёрные глаза вождя ещё ближе. — Ты забываешься, страж, — его напряжённый голос не дрогнул. — Даже не думай о таких вещах. Санс глубоко вдохнул носом, когда предводитель отпустил его тень и как будто забрал часть сил. Но эботт не повалился, не отступил и не отвёл глаз от лица предводителя. Тогда Мудрый Рог поднялся с трона и стукнул посохом по циновке. — Раз не видишь сам, доверься глазам вождя, — приказал он. — Когда и у кого отнять жизнь, скажу тебе только я. Он выжидающе грозно глядел на стража. — Девочку спас Азриэль. Если кому и решать её судьбу — то лишь ему. И если ты захочешь совершить что-то непростительное, прежде посмотри в глаза моему сыну. Теперь Санс почувствовал, как сильно ранил Азгора своим предложением. Он наконец опустил взгляд и встал на колено, прижав к груди покрытую бинтами ладонь. — Я понял тебя, вождь, — ровно проговорил Санс. Некогда статный Азгор, а теперь вдруг старик, вернулся на кедровое сидение. Сгорбившись, он сжал когтями подлокотник, а другую руку приложил ко лбу, скрывая под ладонью скорбный взгляд. Сотни лет назад, исполняя приказ вождя, страж отправил в могилу десятки человек. Это его предназначение — защищать Землю-Мать, но убивая, Санс отравляет собственную душу, и Мудрый Рог это знал. Азгор никогда не отступался от своих слов и поступков, но о некоторых он сожалел особенно сильно. — Как жаль мне тебя, несчастный… В этом мире прокляты не только люди. Уходи, Санс. Не отворачиваясь, сизокожий эботт попятился к выходу. Его сердце ни на секунду не сбилось с ритма. Страж считал этот разговор необходимым. Другое дело, что Мудрый Рог имел свой взгляд на вещи. И пойти против вождя страж не имел права. Оставив предводителя в его покоях, Санс тяжело выдохнул и повернул в сторону Холодных Земель. Там всё ещё был его дом. Неподалёку он услышал звонкие переливы детских голосов. В разгорающемся закате мальчик и девочка шли, разрушая тишину и покой, не оставляя ни шанса шёпоту и дрёме засыпающих в типи эботтов. Человечья дочь, яростно жестикулируя, объясняла наследнику: — Да пойми же, небо — это большой глаз, который закрывается на ночь. — Она картинно захлопала ресницами. — Ведь ты же, когда закрываешь глаза, ничего не видишь! Так и ночь получается! — Это Солнце ложится в колыбель! — доказывал ей Азриэль, уже не пытаясь сдерживать подступающий смех. — Оно больше не светит, поэтому темно! Скво закатила глаза и пихнула юного вождя тонким плечом. Тот, с трудом устояв на одной лапе, ответил ей толчком, куда более мощным, хоть и несерьёзным. Кара со смехом свалилась на тропинку, но Азриэль тут же подал ей руку, помогая подняться. Холодное сердце Санса забилось быстрее. Даже издалека он видел, как за широкой улыбкой человечьей дочери таится изнанка людской души. Но это не спасло стража Эботт от нахлынувшего сожаления. Ведь в глазах юного Азриэля он видел искреннее счастье. Санс часто вспоминал это мгновение. Особенно после Второго Разрастания. Теперь, когда на Эботт есть Сухоцвет, а в сердце Санса — уязвимый перед человеческой энергией младший брат, предчувствие грядущих бед огнём горели на его висках. Второй тяжёлый разговор с вождём он не отложит. Больше нет.***
Когда полог над входом скользнул по напряжённым плечам стража и закрыл вход от любопытных глаз, Санс не смог не бросить взгляд на пухлый комок тканей в руках Негасимой Лучины, которая стояла к стражу ближе всех. И женщина углядела досаду в угольно-чёрных глазах. Ториэль казалась растерянной, но её ладони будто сами сжали укутанного ребёнка покрепче, защищая Фриск от обвиняющего взгляда. Санс перевёл его на Мудрого Рога, что сидел на троне. На скамье рядом отдыхал верный Догго. Дикий Вой приложился к фляге с водой и устало наблюдал за сизокожим эботтом. Недалеко от ослабевших соплеменников чем-то шуршала Альфис. Она стояла на коленях, спиной к Сансу, и тот не мог видеть, чем занималась маленькая шаманка, но выглядела она отрешённой. Просить посторонних удалиться страж не видел смысла. Хотя Санс и сам толком не мог осознать, чего он хочет добиться этим разговором… Неужели молча принять нового члена племени не позволила лишь голая тревога? Второй человек… Санс был уверен, что девочка здесь остаётся насовсем. И на правах дочери вождя. То, как эботт стучал пальцами по плечу, сложив руки, выдавало его нервозность, однако слова, с которыми он обратился к Азгору, звучали несоразмерно чувствам — спокойно и глухо. — Сухоцвет разрастается, вождь. Истощённый предводитель поднял голову не сразу. Сначала Санс уловил тяжёлое движение его бровей, а затем услышал, как вождь хрипло выдыхает накопившийся в груди воздух. — Мне известно это, — произнёс он властно и тоже казалось бы спокойно. Санс нахмурился. — Тебе также известно, от кого Цветок получил силу, чтобы развернуть шипы над большей частью Холодных Земель. Страж поступал нечестно, и он сам это понимал. Тьма в его душе хлестнула совесть сокрытым фактом. Словно в подтверждение его тайному чувству вины, эботт услышал возмущённый выдох со стороны Ториэль. Он невольно повернулся к жене вождя. Страшно видеть, когда в добрых глазах накаляется ярость. На одно мгновение Санс пожалел о том, что снова вернулся к этому разговору и вернулся при посторонних. Но женщина ничего не сказала. Зато инстинкт стража — колкое ощущение в области сердца — заставил его соблюдать осторожность и гнуть свою линию. — Ты снова хочешь извести меня недоверием? — Азгору стоило огромного труда повысить голос. Дикий Вой, не имеющий понятия о подноготной разговора, с удивлением покосился на предводителя. Альфис же навострила уши, но не поднялась и не обернулась. — Я смотрю в прошлое и вижу, что ничем хорошим наши встречи с людьми не закончились. Я хочу предотвратить очередное бедствие на этой земле и в этом племени, — размеренно ответил Санс, не моргая. — И ты полагаешь, что младенец способен принести нам беды? Провокация Азгора не задела стража. — Младенцы вырастают. — И пока они растут — учатся у родителей и соплеменников, — сразу же ответил вождь. Несмотря на явную хворь, говорил он грозно. — Я доходчиво объясню девочке табу нашего мира. — Что станешь делать, если она окажется такой же строптивой? — Такой же? — с вызовом переспросила Негасимая Лучина. Санс ответил не сразу и не посмотрел на Ториэль. — Как и та, что была до неё. На миг в типи повисла тишина, которую нарушил угрожающе тихий голос Мудрого Рога. — Не запугивать. Санс еле подавил горький смешок, и тот сухой веткой застрял в горле. Вождь, сам того не ведая, попал в уязвимое место. Если бы Азгор знал, каким образом Кара выступила против проклятия… Кто внушил ей страх перед самой собой… Сизокожий эботт гнал прочь эти мысли. Страж должен оставаться стражем. Его роль в жизни Эботт прямолинейна и не терпит поблажек. Он пристально смотрел на вождя, сжимая опустившиеся руки в кулаки. — Нельзя вернуть к жизни обращённых в прах. Ториэль издала судорожный вздох. Приложить ладонь ко рту ей помешал только ребёнок, которого она по-прежнему держала подле груди. — Это ты говоришь? — дрожащим от разочарования голосом процедила она. — Соединивший полумёртвого брата собственными костями? Не ты ли задержал его тело между жизнью и смертью? Не ты ли сам не захотел перебирать прах в ладони? Сердце стража дёрнулось от многолетней боли. Он поднял тяжёлый чёрный взгляд на Ториэль, которую ещё вчера утешал как дорогого друга. Однако Негасимая Лучина не опустила глаз. Дикий Вой издал глухой рык. Но Азгор устало поднял руку. — Перебрасываясь резкими словами мы ни к чему не придём… Санс взял себя в руки и кивнул, вновь обращая лицо к вождю. — Прости меня, Негасимая Лучина, — ровно произнёс он. И это было почти искренне, но от тона его голоса остывало даже настоящее извинение. Ториэль нахмурилась сильнее. Чёткая морщина проявилась в углу её рта. Сделав два стремительных шага, женщина подняла закутанную маленькую Фриск, которая беззаботно спала, и приблизила её к лицу Санса. Стражу пришлось повернуться. — Ты действительно боишься её?! — сквозь зубы проговорила женщина. — Ториэль, — неожиданно осадил жену Мудрый Рог. Но та продолжила наблюдать за взглядом Санса, который неуверенно скользил то по ребёнку, то по самой Негасимой Лучине. — Младенца я не боюсь, — произнёс он. — Стража можно понять, — вдруг добавил тихий голосок со стороны. Все одновременно повернулись к Шёпот Рук. Девочка пристально смотрела на Санса. — Он не боится сейчас. Но не знает будущего человека. И готовится к худшему. Такова его работа. — Пусть так, — с вызовом ответила Ториэль. — Но ведь ты шаманка! Может ты знаешь будущее этого ребёнка? Шёпот Рук покачала головой: — Всё, что мне было известно, я сказала стражу. Негасимая Лучина прожгла Альфис испытывающим взглядом. Личные пророчества разглашать нельзя — эботты считали это не просто невежливым, а дурным знаком. Но жена вождя всё же спросила Санса. — Это важно знать нам? — Будь это так, я бы сказал, — ответил он, переводя взгляд на Шёпот Рук. — И как нам следует поступить по-твоему? Снова бросить девчонку в лесу? Змее на съедение? — вдруг огрызнулся Дикий Вой. Подумав, каких сил Мудрому Рогу стоило спасение младенца, воин рассудил окончательно, чья сторона ему вернее. — Змее? — удивлённо переспросил Санс. — Девочка лежала в глухом лесу, — пояснил Азгор. — Я обнаружил её, когда у пелёнок уже вилась гадюка. Ториэль побледнела и осторожно обняла ребёнка. — Тебя ужалили? Потому ты так болен и слаб? — спросила она со страхом в голосе. Предводитель кивнул. — Зато люди, которых мы с Диким Воем нашли, приняли это за добрый знак. Там почитают змей и верят в их Божественную природу. — Вождь выжидающе взглянул на Санса. — Последняя встреча с людьми не принесла нам ничего дурного. Наоборот — предвещает благие перемены. И потому я снова прошу тебя довериться моим решениям. Наша с девочкой встреча неслучайна. Особенно в это время. Ты говоришь, что Сухоцвет разрастается, но как остановить его — не знает никто. Три года мы живём в бездействии, а оно ни к чему не приводит. Тебе ли не знать, что одни перемены несут за собой другие? Перемена в отношениях с людьми может перевернуть и судьбу. Этот ребёнок… — Мудрый Рог обратил уставший взор на жену и младенца в её руках. — Фриск — символ нашего первого союза с Племенем Пяти Змей. Негасимая Лучина опустила взгляд на девочку, словно примеряя имя, которое произнёс муж. — И она сама — наш первый союзник. Залог внешнего мира. — Азгор, собравшись с силами, выпрямился на троне. Его руку, что лежала на подлокотнике, била дрожь. — Времена изменились, люди стали мудрее. Дадим им шанс. Наблюдая за предводителем, Санс тоже расправил плечи. — Все допущенные на эту землю люди приносили только горе. — произнёс он тихо и твёрдо. — Но если таково твоё решение, вождь, я подчинюсь ему. Вновь повисла гнетущая тишина. Ториэль безотрывно наблюдала за соплеменником. Несмотря на его ответ вождю, женщина понимала и даже видела настоящие чувства стража — в бездонно-чёрных глазах отражалось всё. И какие мысли прятались в этой тьме… Она знала, что Санс подчинится приказу Азгора, но ей нужно было убедиться во всём окончательно. Она снова приблизилась к эботту и подняла на него глаза, полные непримиримой решимости. — Ты не навредишь ей. Обещай мне. И обещай, что будешь оберегать и защищать её так же, как если бы она была одной из нас. Лицо Санса закаменело, и Ториэль больше не могла прочесть его. Он смотрел на неё с высоты своего роста, задумчиво и без надменности в глазах, будто перебирал её слова вместе с собственными мыслями. Похоже, Негасимая Лучина застала его врасплох. Несмотря на свои резкие властные слова, она помнила доброту стража. Он всегда был ненавязчивой и надёжной поддержкой. И хотя Ториэль без конца одолевала горькая тревога, её сердце было полно тёплым чувством благодарности. Нельзя так беспечно ссориться с хорошими друзьями. Негасимая Лучина снова опустила взгляд, но сразу же подняла его. В этот раз он полнился мольбой. — Пожалуйста. Санс тяжело вздохнул. Посмотрев на человеческого детёныша, он провёл рукой по растрёпанным волосам, затылку и обхватил шею ладонью. Встретившись глазами с Негасимой Лучиной, он легко улыбнулся ей. — Я обещаю. Он произнёс это мягко, но внутри испытал острое желание сейчас же покинуть типи вождя, чтобы не видеть ни умоляющих глаз Ториэль, ни спящего младенца. Санс собрался было откланяться Азгору, но тот вдруг задышал тяжелее и громче. Дикий Вой в один миг оказался у трона предводителя и лапой коснулся его руки. Холодная и потная. — Ему хуже, — воин обеспокоено взглянул на Негасимую Лучину и Шёпот Рук. Девочка отреагировала странно: сжала кулаки у бёдер и уставилась на циновку. К своему удивлению в сандаловых глазах Санс заметил стыд. Ториэль тоже подошла к мужу и свободной ладонью дотронулась до морщинистого лба. — Лихорадка. Он оставил много энергии Эботт на той стороне. — Но ведь он дома! Почему ему не становится лучше? — растерялся Догго. — Яд внутри него. Всё, что он восполняет, уходит на растворение токсина. — Негасимая Лучина напряжённо рассматривала Мудрого Рога, а затем резко обратилась к Альфис. — Нужен отвар. — Магнолии… — тихо произнесла шаманка, словно и сама всё знала. — У меня её нет. Негасимая Лучина слегка нахмурила брови. — А гардения? — Тоже. — Погоди… — Тугой комок застрял у женщины в горле. — А барбарис или хотя бы тысячелистник? Девочка молчала, и Ториэль не могла поверить своим ушам. — Как же… Я ведь помню, что совсем недавно собрала барбарис на западе Разнотравья и отдала его тебе! Альфис не ответила, но её мысли дребезжали от сожаления. Уничтожив заготовки лекарственных трав во время последнего неудачного транса, шаманка не пополнила запасы, а потратила время на поиски Пасмурного Звука. — Неужели корень женьшеня — это всё, что у тебя осталось? — Есть ещё несколько лечебных корешков… Но они не от яда, — тихо заключила Шёпот Рук. У Негасимой Лучины не оказалось ни слов, ни сил, чтобы описать свою досаду. Она даже знать не хотела, куда пропали лекарства из хранилища, и лишь молча устремилась к старой скатанной в рулон подстилке Азриэля. Там женщина аккуратно уложила маленькую сопящую Фриск. Санс и Дикий Вой одинаково поразились неподготовленностью шаманки. Хоть Шёпот Рук была и неопытна, её лечебные травы никогда не подводили. Но здоровье предводителя — слишком дорогая расплата за первую ошибку. Не говоря ни слова, Ториэль поспешила к полке, на которой стоял десяток маленьких глиняных горшочков — личные запасы трав Негасимой Лучины. Дотянувшись до одного из сосудов, женщина приподняла крышку и осторожно принюхалась. Ромашка. Самый распространённый и очень нужный цветок. Почти бессилен против яда. Однако это было лучше, чем ничего. Ториэль развернулась и обратилась к Догго: — Разведи костёр. Пёс тут же бросился к основанию типи, где лежала небольшая горка из углей и соломы. Кремень, пирит и кусочек подгнившей чаги находились в особом углублении остова. Вооружившись всем необходимым, пёс принялся высекать искры. Как только чага начала тлеть, Дикий Вой приложил к ней пучок сухой травы и стал раздувать огонь. В тот же момент до его ушей снова донёсся суровый голос Ториэль. — А ты, шаманка, — Она выделила обращение так сердито, что Альфис невольно обняла себя за плечи. — Набери воды. Не смея и смотреть на жену больного предводителя, девочка подхватила котелок, что лежал на циновке, и засеменила к выходу. — Санс, выйди к племени, — наконец попросила Негасимая Лучина, выкладывая сушёные цветки на полоску льняной ткани. — Скажи им, что вождь поприветствует всех позже. Ему нужно время на восстановление. Страж сдержанно кивнул, и Ториэль напоследок бросила ему уже в спину. — Но вернись вечером, я хочу поговорить с тобой. Когда она сказала это, её голос заметно смягчился. — Хорошо, — согласился страж. — Можешь прийти с Папайрусом, — вдруг улыбнулась женщина. — Кажется, он очень хотел сюда попасть. Санс задумчиво взглянул на неё, но не ответил. Тем более, что Негасимая Лучина уже вовсю хлопотала над мужем.***
Андайн сжала ладошку Папайруса и сузила глаза, когда Санс вышел наружу. К её разочарованию, страж объявил собранию, что Азгору нужно больше времени на восстановление. — Будьте уверены, вождь обратится к нам, как только ему станет лучше. Дорога сильно его утомила, — заверял он соплеменников со сдержанной улыбкой. Юной воительнице она совсем не понравилась. И то, как он своим телом закрывал вход в типи Мудрого Рога — тоже. Однако эботты прониклись дружелюбным тоном стража и постепенно начали расходиться, обсуждая происходящее. Санс сложил руки на поясе и осмотрел редеющую толпу, отыскивая глазами алый хвост ундины. Но Андайн уже сама шла к нему навстречу. — Старик точно в порядке? — прямо спросила она, не выпуская руку Папайруса из своей. Мальчик рассеянно смотрел на подругу и в приступе детской скуки пальцами оттягивал нижнюю губу. Страж отделался коротким и еле слышным ответом: — Будет в порядке. Когда старший эботт подал мальчику напряжённую руку, и тот вложил свою ладошку, горячую после пальцев Андайн, братья развернулись и вместе направились по тропе на запад. К дому. Девочка осталась на месте и растерянно глядела им вслед. Затем ундина обернулась к типи, где отдыхал вождь. Там её наставник. И ему точно нехорошо. Она снова посмотрела в удаляющиеся фигуры. Затем снова на типи. Собранные в хвост алые волосы резанули воздух, когда Андайн вновь взглянула на братьев. «Он захотел, чтобы я решила сама», — рассуждала юная воительница. Пересечь порог вождя и наконец-то с ним встретиться. Но побеспокоить всех, кто пытается ему помочь. Или прислушаться к словам Санса? Не скажи страж правду ей одной, Андайн быть может и ворвалась к путешественникам с настырными расспросами. Бросила бы Азгору дерзость, которую поймёт он один. И может скабрёзные слова заставят старика улыбнуться, а Ториэль выставит Андайн вон. Зато скво убедится: Мудрому Рогу не всё равно на несносную ученицу. Пускай глупое провидение не позволило ей пересечь границу Эботт. Но это идеальная, выдуманная картинка. На деле вождь скорее всего без сознания. Он не увидит и не услышит Андайн сейчас. К тому же там человек, про которого сказал Папайрус… Сейчас семье предводителя точно не до ундины. Всё племя переполошилось от такой вести! Краем уха юная воительница слышала разговоры толпы о младенце. — На Негасимой Лучине лица не было, когда она шла за вождём со свёртком в руках. — Азгор сам и не добрался. Санс волочил его, держа на плечах… — А вы видели человека? — Нет, его укутали с головы до ног! Андайн тряхнула головой и устремилась в погоню за братьями. На её счастье, Папайрус совершенно не поспевал за шагом стража, потому эботты шли медленно. Когда ундина нагнала их, мальчик запрокинул голову, чтобы видеть подругу. — Андайн! Санс ничего не говорит мне про человечка, — пожаловался он. — Я сказал всё, что знаю, — чуть ли не пропел его брат, закатив глаза. И скво покосилась на него с нескрываемым недоверием. — Ты только сказал, что человечек маленький! — деловито заметил уже слегка рассерженный малыш. — А я и так это знаю! Ведь иначе был бы не человечек, а человеч! — Может «человек»? — поправила его Андайн, улыбнувшись. — Да, «человек» был бы! — подтвердил Папайрус. Санс ничего не ответил и продолжил шаг, неспешный, но решительный. Тогда Андайн обогнула братьев и с вызовом уставилась на старшего эботта, шагая спиной вперёд. — Тут много кочек, — дружелюбно предупредил он, но Андайн мигом перевела тему: — Так там действительно человек? Санс резко остановился. Дружелюбие испарилось, оставляя место раздражённой усталости. — Как же вам всем интересен этот человек… — проговорил он со смешком и словно самому себе, а затем с таким же вызовом ответил скво. — Ты, вроде как, собиралась искать Тину Лазури. Или человек выместил все мысли о музыке? Андайн сжала кулаки. — Их вообще-то выместило возвращение старика! — Она чуть не поперхнулась от возмущения и прикрикнула на стража: — Что на тебя нашло?! Колючий как терновник! — Да! — Папайрус дёрнул ручкой, и брат, не ожидавший такого поведения от мальчика, выпустил его ладонь. Пристально глядя вверх на высокого Санса, Папайрус упёр руки в боки, чтобы нагляднее выразить своё недовольство. И стража это обезоружило. Вздох, который издал эботт, оказался достаточно долгим, чтобы Андайн поняла степень его нежелания разговаривать на эту тему. — Простите, дети, — он удивительно ласково улыбнулся Папайрусу и так же посмотрел на ундину. Присев на корточки, он свободно устроил руки на коленях: — Я тоже волнуюсь за вождя, — извиняющимся тоном признался Санс. — А человек… Это девочка. И она крошечная. И это правда всё, что я знаю. Даже имя вылетело из головы. — Ух ты, Андайн, слышала? — оживлённый Папайрус снова схватился за ладонь брата и подпрыгнул на месте. — Девочка! Совсем как ты! Ундина приложила запястье к бедру и смущённо повела плечом. — Ну не знаю… Санс с мягкой улыбкой посмотрел на неё: — Похожа она на Андайн или нет — увидите сами. Но позже, хорошо? Воительница и Папайрус в один миг переглянулись. Глаза обоих загорелись от предвкушения. Но когда малыш вновь посмотрел на старшего брата, тот резко изменился в лице. А от его низкого голоса не по себе стало даже ундине: — Но ты должен запомнить одну важную вещь. Самую важную на этом свете. — Какую? — тихо спросил мальчик. — Никогда не прикасайся к человеку. Никогда. Папайрус захлопал глазами. С толку его сбил не только неожиданно тревожный тон Санса, но и кое-что ещё… Мимолётное воспоминание. Почти беззвучное и бесцветное, но в нём было много перьев и чей-то высокий силуэт, казавшийся дивно красивым. И Папайрус тянулся к нему. — Почему? — прошептал мальчик с неподдельным испугом. Он впервые вспомнил что-то столь раннее и не понимал, отчего воспоминание казалось ему печальным. Санс аккуратно сжал пальцы на подбородке брата и поднял его головку, заставляя ребёнка смотреть прямо в чёрные глаза. — Если сделаешь это, рассыплются твои кости. Это убьёт меня. Фраза повергла малыша в незнакомое ему исступление. И то, как Санс необычайно строго смотрел на него, только усугубляло эффект. Старший брат продолжал держать младшего за подбородок, ожидая однозначного ответа. Всё это время Андайн стояла рядом, но не смела вмешаться. К тому же она знала, что тело Папайруса не всегда было таким странным, а изменилось после Первого Разрастания. — Убьёт? — переспросил мальчик. — Послушай меня очень внимательно, — Санс ещё сильнее понизил тон голоса. — Сила души человека уничтожит магические нити, которые держат твою руку, — Эботт дотронулся до плечевой кости брата. — И спину. Папайрус следил за движениями стража, пока тот говорил: — И это значит, что больше не будет тебя. А потом меня. — Не будет? — снова не понял младший. — Как это? Санс немного подумал и ответил: — Тебя унесёт ветер. А затем со смешком добавил: — Я, конечно, быстрый, но ветер вряд ли догоню. Ребёнку, который не успел толком задуматься о собственном существовании, ох как непросто постичь страх перед небытием. Но какой силой обладает ветер Папайрус понимал. — Это как с детьми Ториэль? — несмело уточнил малыш. Санс часто говорил о горе Ториэль. — Да, — выдохнул старший. — Х-хорошо! — Малыш так яростно закивал головой, что Санс услышал стук его ещё молочных зубов. — Я буду только смотреть! Ни за что не притронусь к человечку! — Ты понимаешь, почему это Великий запрет для тебя? — не уступал Санс, хотя говорить он стал спокойнее. — Да! — кивнул Папайрус снова. — Повтори, чтобы я убедился. Мальчик очень сильно хотел заплакать, но даже захныкать себе не позволил. Он зажмурил глаза и звонко проскандировал, вспугнув синицу с ближайшего куста: — От прикосновения к человеку мои косточки исчезнут! У меня не будет ни ручки, ни спинки! Меня не будет! И тебя не будет! А я так не хочу! Санс отпустил подбородок брата, но ещё несколько секунд всматривался в его лицо, взвешивая детское обещание. — Я знал, что ты не подведёшь меня, — улыбнулся он и, потрепав Папайруса по голове, поднялся. — Ты тоже всё слышала. — обратился страж к Андайн. — Приглядишь за ним в случае чего. Ундина только сдержанно кивнула, пребывая в неловком изумлении от увиденной сцены. Санс измерил её изучающим взглядом, а затем широко улыбнулся, выпятив грудь. — Как славно, когда есть друзья, на которых можно положиться, — произнёс он, и в его голос окончательно вернулась былая беспечность. Андайн наконец облегчённо выдохнула. Она понимала, почему страж так резко переменился в настроении — предупреждение стоило того, чтобы впервые сказать мальчику о смерти. Тот всё ещё хмурился. — Ну что ты, братец? Пока ты помнишь о своём обещании, ты в безопасности. Я и Андайн защитим тебя. Санс подмигнул младшей соплеменнице, и та быстро выпрямилась, приняв боевой вид. — Да, мелкий, чего куксишься? Мы с тобой! Но Папайрус лишь пожал плечами и хмуро уставился на траву. Он не мог как взрослые — натянуть на себя чувства, которые не испытывал в настоящий момент. И сейчас он не боялся, а был глубоко озадачен мыслями, которые бесформенным клубком роились в его голове. «Быть… И вдруг не стать…. Но ведь я — тут! А когда меня нет, кто будет думать всё это тут? А «тут» — это где? Может в «я»? А «я» — кто? Санс тоже про себя «я» говорит. Все говорят». — Думаю, ему нужно время, — заговорщически протянул страж в сторону Андайн. — Сходите всё же к Тине Лазури. Пускай отвлечётся до вечера. Потом возвращайтесь ко мне. Если не застанете дома, значит я у Ториэль. Ундина кивнула и позвала: — Эй, мыслитель! Отвлечённый мальчик вопросительно уставился на неё. — Ты всё ещё хочешь попасть в сердце Пещер Падающей Воды? Или будешь киснуть в доме с братом? — Нет, — тихонько протянул Папайрус, украдкой взглянув на Санса. — Тогда давай кость! — Она схватила младшего товарища за твёрдую ладонь. — И так время потеряли! Стремительными шагами Андайн сминала проросшие на тропе травинки. Папайрус семенил за подругой, иногда оборачиваясь на Санса. Тот улыбался ему по-прежнему беззаботно и ласково, вот только что-то ранее незнакомое малыш замечал в глазах старшего брата. «Почему они чёрные?» — впервые задумался он. И снова в мыслях промелькнул таинственный образ, чью фигуру укрывали яркие перья.***
Обняв коленки, Альфис сидела на циновке и робко наблюдала, как Негасимая Лучина аккуратно поливает губы Мудрого Рога тёплым отваром. Под плечами у вождя лежал скатанный в рулон плед, но его затылок так же придерживал и Дикий Вой, чтобы предводитель не захлебнулся. — Давай, дорогой, пей осторожно, — приговаривала Ториэль, улыбаясь ласково и безмятежно. Но такой она только казалась. Этой улыбкой женщина хотела поскорее обнадёжить и мужа, и саму себя. Азгор дышал редко и тяжело. Капли отвара стекали по бороде, но что-то всё же ему удалось проглотить. Негасимая Лучина прикрыла глаза, собираясь с мыслями. — Что теперь? — взволнованно прошептал Дикий Вой, наблюдая за ней. Ториэль нахмурилась и натянула покрывало на плечи мужа. Его уже бил озноб. — Ждать, — заключила женщина и посмотрела на маленькую шаманку. Та, словно затравленный зверёк, ещё крепче обвила коленки руками, не зная к чему готовиться и каких слов ждать. Но девочка была уверена: жена вождя в ней разочарована. — Твоя помощь не понадобится, можешь идти. Голос женщины звучал жёстко и сухо. Однако Шёпот Рук чувствовала желание Ториэль пристыдить её. А может девочка сама внушает это себе? В любом случае, после такого провала со стороны шаманки её отношения с Негасимой Лучиной станут более натянутыми. Стараясь не смотреть на раздражённую соплеменницу, Альфис быстренько пробежала к выходу. Властный голос Ториэль снова задержал её. — Я надеюсь, ты сделаешь, что должно. Шёпот Рук молча повернулась к женщине. Она так растерялась, что не поняла, что та имела в виду. Негасимая Лучина сложила руки на груди и грозно взглянула на девочку, раздосадованная, что приходится разжёвывать очевидное. — Не разгибая спины собирать в зарослях Эботт травы, которых тебе не хватает! От её восклицания в чувствительных ушах Альфис задребезжало, и девочка невольно прикрыла глаз. Она и сама была бы рада тут же переместиться в заросли, где растёт всё, что нужно лекарю. Но богатства Земли-Матери рассредоточены по всему её телу, и маленькой шаманке понадобится целый сезон, чтобы восстановить запасы. А особые растения так и вовсе собираются ритуальными способами, которых она пока не знала. — Ты меня поняла? — требовательно повторила Ториэль. Кротко кивнув, Альфис не стала дожидаться ещё одного окрика и выбежала из типи вождя, прямиком в дневной зной. Уже за полдень. Шёпот Рук откровенно ненавидела это время. Но ничего не поделать… В её сумке остались только мелкие косточки, цветные камешки и крошки земли. Нужно искать всё, что можно собрать сейчас. Поправив широкий ремень на худеньком плече, девочка устремилась в Лес-Всех-Деревьев. Он находился ближе всего к Ядру. Да и растения там росли густо. Начать сбор в этом месте казалось лучшей идеей. Чтобы войти в чащу, девочке предстояло пересечь открытый луг. Но как только шаманка приблизилась к окраине поселения, она застыла от ужаса. Над небосводом царствовало яркое солнце. Вонзая лучи во всё, что не успело спрятаться в надёжном логове, оно своим жёлтым глазом теперь следило за одной только Альфис. Она была уверена — оно смотрит на неё с высоты и выжидает… Безжалостное. Неумолимое. И от этого девочка испытывала немыслимую душащую тревогу. В столь жаркое время эботты обедали и отдыхали в типи или в вигвамах. Звери разбежались по теням, норам и берлогам. Никто не желал становиться лёгкой добычей, а под светом солнца в зените ей может оказаться любой. Воздух над землёй дрожал от зноя. Тени столь укоротились, что, казалось, исчезли вовсе. Стояла оглушительно звонкая тишина, нарушаемая лишь жужжанием запутавшейся в паутине мухи. Мир казался остановившимся. И всей своей застывшей громадой давил на шаманку. — Ты чего тут замерла? Альфис подскочила и взвизгнула, сжав когти на собственном хвосте. За спиной снова раздался хриплый голос. — Тише! Напугала! Шёпот Рук резко обернулась и встретилась с удивлённым взглядом Дикого Воя. Кто и кого на самом деле здесь напугал, она решила не говорить. Альфис смотрела на пса, не зная, что ответить. Сказать, что испугалась столь яркого дня? «Это глупо», — осекла себя она и пустилась в объяснения: — Я… Просто очень тихо и… Застывший воздух пронзил короткий резкий свист. Альфис дёрнула ушком в сторону неожиданного звука. — Очень тихо и?.. — вопросительно протянул Догго, наблюдая, как шаманка засеменила в сторону и встала на цыпочки, пытаясь рассмотреть что-то. — Тшш! — Она приложила палец к губам и строго взглянула на воина. От былой робости не осталось и следа. И вновь далёкий свистящий перелив. На сей раз тонкий слух Альфис уловил призывные нотки. — Ты знаешь, кто так поёт? — как ни в чём не бывало спросила она у Дикого Воя. — Кто поёт? — не понял тот. Третий свист снова заставил Шёпот Рук оглядеться, и Догго уставился на неё как на умалишённую. — Откуда же этот звук? — пробормотала девочка вполголоса. — Какой звук? — растерянный и порядком изнеможённый Догго опустил уши. — Девочка, тут такая тишина, что хоть ножом режь! Альфис недовольно смерила Дикого Воя взглядом, но переливчатый свист раздался снова, и она принялась глазами искать источник, совершенно позабыв о соплеменнике. Тот стоял, почёсывая затылок, и наблюдал за шаманкой, которая вслушивалась в абсолютную тишь. — Вон же оно… — еле слышно пробормотала Альфис и побежала. Да так стремительно, что Догго еле успел заметить, как девочка скрывается за типи, на шкуре которого алеют узоры из облаков и перьев. Подул ветер, окончательно разрушив царство безмолвия. Дикий Вой всматривался в сторону, куда побежала Альфис, но ничего не обнаружил кроме пляшущих в глазах мушек. — Вот же странная девчушка… — протянул он и пошёл к своему дому, чтобы наконец отдохнуть.***
Альфис остановилась перед открытой лоханью, до самых краёв наполненной чистой водой. На её поверхности девочка сначала заметила мягкие переливы голубого и белого света. А подняв глаза, шаманка увидела птицу. Не большая и не маленькая. Ярко-голубое оперение на хвосте, крыльях и хохолке покрывала рябь чёрных дужек. А белоснежная грудка придавала ей гордый вид. Голубая сойка. Сойка озорно смотрела на девочку то одним, то другим глазом, а затем, раскрыв клюв, издала тот самый заливистый клёкот, который и отвлёк Шёпот Рук от полуденного ужаса. Девочка, словно загипнотизированная близостью чудесной птицы, протянула ладонь, приглашая её перелететь к себе на руку. Но сойка отпрыгнула, возмущённо подняла хохолок и резко клюнула протянутые пальцы шаманки. Та с шипением одёрнула руку. На нежной коже выступила капля крови. Через мгновение девочка с удивлением наблюдала, как ранка превращается в крошечные искры, а на её месте образуется почти невидимый рубец. Альфис больше не чувствовала боли. Как только она сделала шаг назад, птица раскрыла крылья и вспорхнула. Взглядом проводив её, Шёпот Рук заметила, что сойка опустилась на шест для котелков, стоявший у другого типи. Подальше. Шаманка последовала за ней. Сойка не спешила, продолжала перелетать с места на место, оказываясь то на вершине жилища, то на ветке куста, то на крышке плетёной корзины. Девочка догадалась, что сойка вела её. И она уже поняла, что никто во всём мире эту птицу не увидит и не услышит. Следуя за полётом голубой точки, Шёпот Рук не заметила, как покинула Ядро и оказалась на территории Разнотравья. Если пойти на северо-восток, она прибежит к своей пещере. Девочка как раз уловила кристально-звенящее эхо в той стороне. Альфис оглянулась, с сожалением бросив взгляд на удаляющийся Лес-Всех-Деревьев. Снова она отвлекается от сбора ценный растений. Но интуиция и страх упустить неведомую птицу погнали вперёд. Маловыносливая девочка уже задыхалась от бега. По коже и чешуе, которая частично покрывала локти и коленки шаманки, стекал пот. Альфис всё же остановилась перевести дыхание перед широким Полем Подсолнуха. Она согнулась, уперев руки в колени, и подняла голову, всматриваясь в ещё зелёные заросли. Среди высоких стеблей блеснула искра светло-сапфирового цвета. Не успев отдышаться, Альфис ринулась в заросли точно одержимая. Самое главное — не упустить цель из виду! Вот справа от девочки вновь пронеслась заветная искра, и шаманка дёрнулась в нужную сторону. Птица перелетела налево и продолжала петлять. Казалось, что она пролетает сквозь заросли, в то время как Шёпот Рук еле успевала отводить толстые стебли с пути. Подсолнухи шуршали так громко, что почти заглушали клич. Девочка замерла и прислушалась. — Эй! Зов! Пропетый с насмешкой и на очень высоких нотах, словно то сказала живая свирель. Альфис услышала его позади и, развернувшись, устремилась в погоню. — Подожди! Подожди меня! — отчаянно кричала она вслед синей искре, которая только набирала скорость. Шёпот Рук уже не чувствовала почвы под ногами, её тело превратилось в один сплошной бег. В горле саднило от нехватки воздуха. Она уже не слышала шороха стеблей, не испытывала их давления, не чувствовала маслянистого запаха. Внезапно девочка потеряла равновесие. Она упала, но к своему удивлению не навзничь, а кубарем покатилась куда-то вниз. Пейзаж Разнотравья в её глазах смешался в круги из цветных видений. Зелень. Деревья. Небо. Солнце. Зелень. Деревья. Небо. Солнце И на девочку пал синий мрак. Внезапно всё остановилось. Когда к Альфис вернулось чувство опоры, она поняла, что распласталась на влажной земле, неровной от путаницы корней. Девочка стряхнула с себя прилипшие опавшие листья, приподнялась на локтях и осторожно осмотрелась. Подсолнечное поле и полуденный свет сменились сумраком. Вокруг Альфис возвышались вязы неестественно белого цвета, словно кто-то посыпал их мукой. В этом месте шаманка не то что никогда не была. Она о нём и не слышала даже. Альфис медленно поднялась, не переставая озираться. Позвать кого-либо она не решалась. Да и мягкая тишина, которая стояла в этом тёмном лесу, наводила на Шёпот Рук умиротворение, а не тревогу, как в Ядре, открытом всем солнечным лучам. Из-за общего мрака видела она совсем недалеко, но белые деревья отражали немного света. Его оказалось достаточно, чтобы Альфис заметила множество деревянных изваяний, хаотично расставленных по всей роще. Изваяния не были похожи друг на друга. Одни казались шаманке высокими, другие — совсем крошечными. Некоторые покосившиеся фигуры покрывал синий лишайник, других словно засосало под землю и только верхушки остались торчать снаружи. На поверхности безмолвных статуй Альфис заметила причудливую резьбу. Они напомнили ей об истуканчиках, которые есть почти у каждого дома. Обычно это маленькая деревянная болванка. С такой отцы и матери передавали маленьким эботтам легенды народа. Ещё нечто похожее находилось в каждом из пяти регионов Земли-Матери. Тотемы-столбы, олицетворяющие мироздание. Первый уровень столба был полностью закрашен сажей — это Подмирье, недоступное для представления. На втором уровне всегда изображали травы и деревья. На третий водружали деревянные головы вапити, ворона и волка — прародителей всех животных. На четвёртом из ракушек и камней выкладывали множество глаз, которые принадлежат всем осознанным существам мира — эботтам и людям. А вершину венчала монолитная стрела. Она всегда указывала в небо. Но эти истуканы казались нечто большим, чем то, что изготовили эботты. Девочка думала об этом, медленно приближаясь к невысокому изваянию и рассматривая его. Позади громко и знакомо воскликнула птица. Шёпот Рук подскочила и обернулась. Голубая Сойка нетерпеливо смотрела на неё с вязовой ветви. Птица раскрыла крылья и снова взлетела, но на сей раз не бросилась в сторону, а принялась кружиться вокруг шаманки, мелодично посвистывая. Девочка послушно последовала за ней, удаляясь в глубину мрачной безмолвной рощи. — Где я? — осмелилась спросить шаманка, но сойка ответила лишь тихим шуршанием крыла. Идти Альфис пришлось недолго: птица снова принялась кружиться и через мгновение спланировала на тотем, испещрённый такими немыслимыми узорами, что у Шёпот Рук закружилась голова, как только она задержала на нём внимательный взгляд. Потерев глаза, девочка приблизилась к изваянию, стараясь держать зрительный контакт с чудесной сойкой. Та глядела на шаманку с выжиданием, и, наклонив головку, то расправляла, то приглаживала хохолок. «Не зря она приземлилась именно здесь», — решила Альфис и устало опустилась на колени перед тотемом. Его узоры продолжали укачивать девочку, и на секунду ей показалось, что мшистые спирали движутся, как бесконечные круги на воде. Любопытство пересилило дурное чувство, и шаманка протянула ладонь. Кончиками пальцев она легко дотронулась до мха на деревянной поверхности. В этот момент Голубая Сойка призывно крикнула. Девочка украдкой взглянула на птицу. Та стояла, вытянувшись, расправив крылья и выпятив белую грудку, а клюв устремив в вышину, подобно наконечнику стрелы на тотемах эботтов. «Смелей!» — приказала себе Шёпот Рук и впечатала ладонь в изваяние. В самое сердце спирали. Но не почувствовала ничего. Прождав немного, Альфис разочарованно вздохнула, но вдруг дёрнулась, как обожжённая. Эхо насмешливого бесплотного голоса зазвенело в её ушах: — Ну здравствуй, маленькая непутёвая шаманка!