Испорченный ребенок

      По причине того, какая у меня была семья, многие годы я не понимал и не признавал ценность женитьбы. До тех пор, пока не начал жить вместе с Синди.       Когда нас связывали в чем-то ветреные романтические отношения, встречи были свиданиями: особенными событиями, призванными развеять серость рабочих будней. В совместные вечера мы уделяли внимание ее увлечениям и моим, делились этими крохотными крупицами наших истинных личностей, устанавливали более глубокую связь, вырабатывали — дрессировали взаимную привязанность, иначе не скажешь. Однако проживание в общем доме незаметно, но все же довольно быстро изменило все. Мы видели друг друга практически каждое утро, не считая недель, в течение которых Синди от меня отделяли океаны и десятки стран. Трапеза, будь то завтрак, обед или ужин, больше не вызывали легкий мандраж из-за волнений на тему «О чем же ее спросить? Что же ей ответить?» — все стало по-семейному привычным, комфортным, домашним. Я мог приходить к столу в спортивных штанах, отродясь не глаженных, она — ненакрашенной, и даже в случае полной готовности Синди к выходу в свет я знал: она наносит макияж не для меня, а для себя самой, для поддержания самооценки, для психологического удобства. Она во многом больше не боялась потерять меня, я не опасался оттолкнуть ее; мы приняли друг друга без всяких «но», целиком и полностью — те части нас, кои мы осмелились вытащить наружу. Для меня исключением стала бисексуальность с заметным перекосом в сторону мужчин. Что же для Синди? Ведь если у меня есть столь тяжелая, грузнеющая день ото дня правда, способная в самый неподходящий момент высыпаться из шкафа, то либо у нее есть не менее грязный эквивалент, либо я — распоследняя сволочь. Во что верится больше?       Развалившись в сумерках на диване перед телевизором вместе со своей невестой, я поглаживал ее по спрятанному под моей толстовкой плечу и, игнорируя мигание картинок, самовольно захлебывался рефлексией.       Почему я так ничего ей не рассказал? Чего боюсь, каких осложнений? Синди никогда не вела себя как гомофоб, как-то раз мы обсуждали с ней и секс втроем, но в итоге отказались от этой идеи, потому как она побоялась увидеть, какими глазами я могу смотреть на другую женщину. Пока она не видит меня в компании других людей, они и не люди, по сути. Инструменты для удовлетворения потребностей. Я понял ее страх — лишь отчасти: сам испугался того, как сфокусировался бы на третьем участнике подобной затеи, вот только мое воображение отказывалось рисовать кого-то, кроме мужчины — моего типичного избранника на одну ночь, которой «никогда не было». Так, выходит, я делаю это по своим личным соображениям и только? Ограждаю Синди от вероятности того, что в одноразовых интрижках зародится нечто… искреннее?..       Я виновато чмокнул невесту в макушку, и Синди, со вздохом улыбнувшись, сильнее стиснула мой торс обеими руками. Она была поглощена пустышкой с участием моделей, остатками закуски в разорванном пакете на журнальном столике; я был бы рад так же просто опустошать голову, отвлекаться на холодные блестяшки, не дающие ничего, помимо искусственного восторга. Но, похоже, я заразился вдумчивостью от Вельта и уже очень-очень давно…       Этим утром я с тем же самоукором целовал волосы Синди, пахнущие полевыми цветами, как и все наше белье. В постели с любимой женщиной я видел сон, навестивший меня снова. Сон, где мой голодный до ласки взгляд был прикован к стройной хрупкой юношеской фигуре. На этот раз я сумел дотронуться до черных волос. Большой палец мягко прочертил линию от худого живота до основания небольшого члена. Я проснулся, чувствуя подушечкой пальца фантомную нежность бледной кожи, и это ощущение было не столько возбуждающим, сколько… приятным. Эстетически и… духовно?.. Словно я прикоснулся к чему-то неимоверно родному.       Но откуда подобные странные сны? Я никогда не был падок на «мальчиков». Меня всегда привлекали мужчины: молодые и сильные, с в меру развитыми мышцами, как и у меня самого. Значит, это повторяющееся сновидение не несет в себе открытой эротики. Мое подсознание силится о чем-то мне сказать, вот только говорим мы на разных языках, и оттого я ничего не понимаю.       — Кстати, я нашла ту пропавшую рубашку, — сказала Синди, слизав с пальца соленые крошки и вновь запустив руку в растерзанный пакет. — Она лежала под кроватью: кто-то крайне неосторожен со своей одеждой. Вероятно, потому я теперь не могу найти уже твою пурпурную сорочку.       — «Розовую» — «розовую сорочку». Пусть и не думает находиться: она мне не нравится.       — Ее тебе подарила моя мама.       — Святая женщина, но вкус у нее своеобразный: вспомни хотя бы те колючие шерстяные носки с колокольчиками, что она подарила тебе на Рождество.       — У одного оленя на них морда расползлась надвое, — кратко рассмеялась Синди мне в грудь. — Страшная получилась картинка…       Вот именно этого мне и не хватает в общении с Полом и Вельтом — простоты. Легкой душевности, понимания и принятия, всепрощения в его узком бытовом смысле. А я-то думал, что с друзьями можно говорить на любые обывательские темы и отдыхать от трудностей с женой; у меня все наоборот! Не имей Синди вагины, мы могли бы с ней быть отличными друзьями! Нет, я верю в дружбу полов без сексуальной подоплеки, однако Синди — не тот случай. Она женственна в самом традиционном смысле этого слова, что, без сомнений, прекрасно! Просто с ней не выпить в баре — она захмелеет от одного коктейля. С ней не совершить в кромешной темноте какую-нибудь совершенно безумную глупость, как, например, когда мы с Полом, пьяные в дрова, по очереди съезжали с детской горки на крышке мусорного бака под страшный, потусторонний скрежет металла! Что бы ни происходило в наших свободных отношениях и тем более в нашем будущем браке, Синди — женщина, для которой я априори «рыцарь в сияющих доспехах» — тот, кто не должен ударить в грязь лицом. Вот и выходит, что в компании друзей я как на иголках из-за их вечных «выкидонов», а с той, с кем нашел общий язык, не могу проводить время в режиме идиота, сломавшего тормоза. Вот так дилемма…       В дверь раз десять подряд постучали, проигнорировав звонок, и Синди пихнула меня костяшкой под ребро, перекатившись ближе к спинке дивана.       — Понял-понял, — снисходительно вздохнул я. Возможность увидеть разнеженную улыбчивую Синди, потягивающуюся, как кошка на солнцепеке, в великоватой толстовке и коротких облегающих лосинах, стоила любых физических усилий. В прихожую я шел медленно: коснувшись подушки дивана, ноги приготовились отдыхать, так что теперь моей навязчивой спутницей была ватность. С открытием входной двери в дом хлынули звуки ночной улицы — шепот обеспокоенного ветра, пересуды сверчков — и свежесть травы после дождя. На мокром крыльце босиком стоял Вельт в распахнутой пижаме. Я видел лишь его макушку и решил, что он не смотрит на меня из-за чувства вины за то, что пришел в такую темень. — Сейчас не самое подходящее время для посещения. Мне проводить тебя домой?       Он поднял лицо, порозовевшее, сплошь залитое слезами, и мое сердце камнем ухнуло вниз, в бездонную пропасть. Что могло случиться? Кто мог посметь его обидеть?! Не давая мне и секунды на расспросы, Вельт взял меня за руку холодными дрожащими пальцами и повел вглубь дома. Миновав в спальне кровать, ребенок завел меня в ванную и остановился, привалившись спиной к раковине.       — Закрой д-дверь… — жалобно всхлипнул он. Я подчинился молниеносно, на всякий случай заперевшись на замок.       — Вельт, что стряслось?..       Он молчал, прикрыв губы кулаком. По щекам продолжали скатываться слезы, на ресницах их было столько, что и я, и ванная, наверняка, для Вельта расплывались. Я опустился на колени — кафель обдал холодом кожу через спортивные штаны.       — Что бы ни произошло, ты можешь рассказать мне, ты ведь знаешь, — приговаривал я, ободряюще поглаживая его по плечам. — Ты ведь именно за этим и пришел — за помощью… Это связано с тем мужчиной, в которого ты влюблен?.. Вельт, умоляю, ответь! — а то уже я сейчас разревусь!       — У… у меня проблема…       Я кивнул, побоялся вставить слово.       — …я не могу пойти к врачу… так что… так что понадеялся… что ты сможешь п-помочь…       О Господи… Умоляю, пусть его «детские» пижамные штанишки с глазастыми овечками не будут сзади в крови… Что еще я мог подумать, зная сексуальные пристрастия мальчишки?! Вдруг он вернулся в сеть?! Вдруг тот проклятый извращенец все-таки уговорил «Кролика во грехе» записать видео с большим дилдо — и все кончилось травмой?! Я не официальный опекун Вельта; если речь идет об анальном разрыве, медики захотят поговорить с Полом и Шерон — Вельту придется объясняться с родителями…       — Где проблема? — спросил я, едва справившись с раздувшимся комом в горле.       Охваченные нервным тремором пальцы ухватились за резинку пижамных штанов…       Ох нет, Вельт…       Я ожидал, что он повернется ко мне спиной, но, хвала Господу, ошибся с самым страшным предположением. Мягкая тонкая ткань соскользнула с ремня из кожзама, прижимающего к животу Вельта эрегированный пенис.       — Я боялся, что родители увидят меня по пути к тебе… или Синди…       Проблему — целых две — я разглядел не сразу. Настоящим шоком для меня стало осознание того, что во въевшемся в подкорку повторяющемся сне я видел Вельта: его изящное тонкое тело… На несколько секунд я потерял дар речи и способность анализировать все, что вижу, потому только после схлынувшего ошеломления сфокусировался на тонком металлическом стержне, выглядывающем самым кончиком из болезненно покрасневшей головки.       — Я… я слышал, о чем вы с папой говорили… — поморщился Вельт, отводя стыдливый взгляд. — Я прочел в сети массу всего, правда… Не знаю, как так получилось… Он, ну… типа… застрял…       На блаженное своей темнотой мгновение я прикрыл глаза. Пока веки были опущены, не было слез Вельта и металла в его уретре, не было моей вины в том, что я говорил об этом с Полом, — не было проблем. Боже, как же я устал от необходимости постоянно искать какие-то решения…       — Так… Ты использовал смазку?..       — Д-да…       — На водной основе?       Вельт кивнул, по-детски поджав искусанные губы.       — Много?       — Что?..       — Достаточно смазки использовал?       — Раз застряло, з-значит, нет…       Логично…       — Я пытался вытащить, н-но мне больно… Я сам не могу…       Всхлип последовал за всхлипом практически без пауз, а за ним еще и еще! — и чтобы Вельт не задохнулся, мне пришлось обнять его и, как в детстве, погладить по голове. Его руки сжали мои предплечья, впились в них неровными ногтями, но я был не против принять энную долю боли, если Вельту от этого полегчает.       — Все будет хорошо: я достану его, а ты просто попытайся расслабиться, успокоиться, не реветь. Когда ты плачешь — ты вздрагиваешь. Поменьше бы этого. Готов?       Ответив кивком, Вельт встал ко мне чуть ближе и позволил осторожно снять с него ремень. Его член я бережно придержал — Вельт сперто выдохнул, как только мои пальцы коснулись его, прикрыл глаза, словно готовый к казни обреченный. Я вытягивал стержень так медленно, что его движение даже не было заметно. Руки Вельта пульсирующе сжимали мои. Закусив нижнюю губу, мальчишка глубоко дышал с закрытыми глазами; расстегнутая пижамная рубашка двигалась вместе с его худой грудью; ребра виделись мне столь хрупкими, что могли бы сломаться от одного неосторожного прикосновения к ним.       — Дэм, я… Кажется, я сейчас…       — Все в порядке, — заверил его я, вытянув уже половину стержня. — Ощущение, будто вот-вот обмочишься, нормально в такой ситуации…       — Н-нет, я…       Он так и не договорил. Незначительно подавшись вперед, Вельт уперся лбом в мое плечо, и его частое тяжелое дыхание стало громче в разы. Ему больно, как минимум неприятно — в этом дело? Однако порассуждать на данную тему мне было не суждено. Финальный дюйм стержня высвободился из тугой уретры, и глухое мычание Вельта зависло в гулкой тишине кафельной коробки. Я чувствовал жар на ключицах и шее, немного спермы попало также на одежду, и пока Вельт не успел прийти в себя и заметить это, я схватил с перекладины полотенце и наскоро стер семя с кожи.       — Все хорошо, слышишь? Это просто физиологическая реакция, такое бывает… — тоном ученого сухаря все повторял я, неясно кого пытаясь убедить. Вельт меня явно не слышал. По-прежнему дыша мне в плечо, он нерешительно поднял руки и сцепил их вокруг моей шеи. Бедный ребенок. Не представляю, как сильно бы я испугался, окажись в его годы в похожей ситуации. Но теперь все хорошо: ему не нужно идти к врачу, нет нужды раскрывать постыдные секреты родителям. Я защитил его, как буду делать всегда.