Испорченный ребенок

      Как дальновидный, ответственный, прагматичный «опекун», я должен был завести Вельта в его родной дом через одну из наружных дверей, чтобы его родители не только знали о его вероятных будущих побегах, но и могли повлиять на его поступки, отругать, предостеречь — повести себя так, как я сам не мог. Однако в который раз я выискал причину поступить иначе: Вельт сказал, что у Пола и Шерон что-то случилось, значит, сейчас им явно не до суровых воспитательных бесед, не стоит прибавлять им поводов для переживаний.       Не без моей помощи Вельт влез на дерево и вернулся в комнату через окно. В темноте, бушующей вокруг меня под стрекот сверчков, я чувствовал себя полнейшим идиотом, вновь пошедшим у Вельта на поводу…       Через дворовую дверь я вошел в чужую кухню, уже внутри вежливо постучал костяшками по наличнику. Из-за распахнутой дверцы холодильника показался Пол, взъерошенный, бледный, как перед рождением Вельта.       — С Шерон все в порядке?.. — тотчас спросил я, подумав о худшем.       Он трижды кивнул, захлопнул дверцу и замер, застряв взглядом на групповом семейном фото, держащемся на магните.       — У нее тетя умерла… — сбивчиво поведал Пол. — Растила Шерон до конца школы… переехала в соседний штат… и вот теперь — все…       Глаза Пола помутнели: он не умеет сталкиваться с проблемами, своими и близких людей, всегда бежит прочь от тяжелых решений и сложных эмоций. Но дежавю, — словно, переступив порог, я вернулся на шестнадцать лет назад, — напомнило мне о главном: не Пол сейчас раздавлен трагическим известием, не ему нужна поддержка.       Я прошел мимо Пола в гостиную. На диване, обняв колени, сидела Шерон, укутанная в плед. Ее растрепанные волосы походили на пышную темную солому; щеки блестели от слез, скатывающихся по ним ежеминутно, уже без проявления эмоций на лице, потому как сил на мимику у бедной Шерон не осталось совсем. Она не встрепенулась, услышав мой голос, не отозвалась на свое имя, вообще не двинулась — продолжала таранить взором дверь, будто вот-вот в нее должна была войти ее тетушка, чтоб поздний телефонный звонок оказался неудачной, необычайно жестокой шуткой…       — Шерон… — жалостливо повторил я и присел на диван, между любящей, погасшей от боли утраты племянницей и проклятой неоткрывающейся дверью. — Пол рассказал… Мои соболезнования…       Руководствуясь похоронным этикетом, я положил ладонь на ее плечо, накрытое пледом, но в этом заезженном жесте было так мало искренних чувств, что он обесценивал озвученные самым сердцем слова. В следующий миг я подсел ближе к Шерон, обнял ее крепко, но бережно, смял ее пышную шевелюру щекой. Шерон всхлипнула, ее пальцы впились в мои лопатки, и мертвую гостиную заполнил живой душераздирающий вой сквозь стиснутые зубы!..       — Все хорошо, — бормотал я, покачиваясь вместе с Шерон из стороны в сторону, поглаживая ее по спине, точно Вельта…       …Вельт… Насколько близок он был с почившей тетей?.. Пока он не знает о ее смерти… Тупой, иррациональный страх скрутил мои нервы в напряженный канат: сколь бы глупо это ни было, я, будь моя воля, не сказал бы Вельту о смерти тетки ни слова, если новость заставит его опять плакать. От отчаянных рыданий Шерон у меня тонный булыжник на сердце! — а еще одна щедрая порция слез Вельта окончательно расправится с хрупким механизмом в груди…       На лестнице все ярче вспыхивали шаги: босой Вельт, уже в пижаме, медленно спускался на первый этаж. Нежные юношеские пальцы опасливо скользили по перилам. Мальчик не сводил с меня глаз, заполненных отупляющей обидой, коей не было там и подавно, когда мы прощались у дерева не более пяти минут назад. Все это время он переодевался, не мог слышать наш с Полом короткий обмен репликами на кухне, а Шерон я ничего толком не сказал; если он по-прежнему не в курсе произошедшего, откуда эта смешанная со злостью оскорбленность в потемневшем взгляде?.. Неужто он приревновал мать ко мне?..       Чем ближе подходил Вельт, тем слабее становились мои объятия, в которых уже беззвучно страдала разрываемая нескончаемыми рыданиями Шерон. Коленом Вельт уперся в диванную подушку между мной и матерью, под давлением необычайно взрослого тяжелого взора я выпустил Шерон из рук, и влезший на диван Вельт обнял ее сам. Я готовился отсесть на край, дать им двоим больше места, но правая ладонь крестника кротко накрыла мою кисть. В тепле его кожи мне чудилось запечатанное послание: «Не уходи…» — и пальцы Вельта чуть сжали мои, стоило мне подумать об этом. На кухне хлопнула дверь: только не говорите, что Пол «ушел прогуляться»… Слабохарактерный трусливый эгоист: его жене и ребенку нужен глава семьи, защитник, поддержка, а не человек со стороны вроде меня…       — Все будет хорошо, мам… — неуверенно произнес Вельт, поглаживая Шерон левой ладонью по спутанным волосам. Из наших сцепленных за его спиной пальцев он точно бы черпал силу для успокоения взрослого, задача которого — утешать ребенка, а не наоборот… Шерон выпустила сына, наскоро утерла красные глаза и постаралась одарить тронувшего ее Вельта самой ласковой улыбкой из всех:       — Конечно, будет, дорогой… но… не прямо сейчас… Тетя Мириам умерла… — Голос Шерон соскочил с и так ненадежных рельс, и она задохнулась глубоким отрывистым всхлипом. Пальцы Вельта в моих даже не дрогнули. Он не был шокирован услышанным, лишь самую малость опечален.       — Это… та, что присылала на Рождество домашнее шоколадно-ореховое печенье?.. — осторожно спросил он, и Шерон, слабо рассмеявшись, погладила его по узким плечам.       — Да! Она всегда прекрасно пекла… — Вновь стекленеющие глаза Шерон устремились на неподвижную входную дверь, куда падал свет ее ностальгического проектора. — Когда ты был совсем-совсем маленьким и она жила не так далеко от нас, ко дню твоего рождения она пекла торты с клубникой, выращенной в ее саду…       Сбитый с толку Вельт оглянулся на меня в поисках поддержки. Впервые в сознательном возрасте он столкнулся с необходимостью утешать кого-то, перенесшего утрату. Терять родных самому чудовищно больно — ужаснее ли участь оказаться беспомощным, бесполезным в глазах близкого человека, попавшего в такую же кошмарную ситуацию?.. Я был бы рад ему помочь, но не успел придумать как; мечущееся в панике сознание Вельта нашло то единственное, что было известно ему:       — Мам, я… знаю, что ты бу­дешь ску­чать по тете Мириам… но сейчас и впредь с ней все будет хорошо — потому что отныне она там, где спо­кой­но… где ни­чего не бо­лит и ник­то не пла­чет… — проникновенно продолжал Вельт, ловя изумленные взгляды — мой и Шерон. — Поспав, ты откроешь глаза, вспомнишь тетю Мириам со слезами — но улыбнешься, чувствуя, как тетя Мириам так же улыбается тебе и передает привет… Я думаю, она бы хотела, чтобы ты вспоминала ее только с улыбкой…       По щекам умиленной Шерон градом покатились слезы — и Вельта захватила полнейшая растерянность. За пролетевшую в молчании секунду он успел испугаться всего: что только усугубил ситуацию, лишил мать последних сил держаться, противостоять рваной ране на сердце; что сказал вовсе не то, о чем следовало бы упоминать в трагической атмосфере!.. Но он сделал в точности то, что нужно было, — стал ярчайшей звездой в непроглядном космосе, холоде и пустоте. Шерон обнимала его, целуя снова и снова в щеки и виски, сквозь слезы счастья шептала благодарности за то, что Вельт есть в ее жизни. Напоследок взглянув в его огромные удивленные глаза, Шерон улыбнулась легко и умиротворенно, невзирая на соль, скатывающуюся по ресницам и щекам.       — Я люблю тебя, Вельт, — сказала она, поднявшись с дивана.       — Я тоже люблю тебя, мама.       Ни капли я не сомневался в последних словах Вельта, провожающего взглядом поднимающуюся на второй этаж мать, но что-то в его интонации было иначе, чем у меня дома, где на постели он повторял одно и то же признание, будто заклинание. В чем разница между этими двумя его «люблю»? Или почему я воспринимаю их иначе, что слышу за похожими словами?..       Выжатый как лимон, Вельт отпустил мою руку, все это время стискиваемую украдкой от матери, и откинулся на спинку.       — Ты молодец, — похвалил его я. — Наверное, ты об этом не помнишь, но примерно так же я утешал тебя около десяти лет назад, когда почил твой дедушка…       — Я помню, — мотнул головой Вельт, сцепил хрупкие пальцы в замок поверх пижамных штанов. — Я помню… все, что ты делал для меня и продолжаешь делать… Мама сказала «Спасибо за то, что ты у меня есть…», но я всего лишь передал ей твои слова… И ведь она права: то, что ты есть, действительно огромная радость… — Мягко он уронил голову мне на колени, и от соприкосновения с его телом мое сердце рывком ускорило ход. — Практически все, что есть во мне, — от тебя… — вполголоса проговорил Вельт. Я тяжело сглотнул, опустил руку на его фарфоровое плечо в попытке безмолвно обозначить границу, осадить мысли, встрепенувшиеся в молоке бессознательного. — …Стало быть, и весь я — твой?..       В тот миг, спасаясь от подлеца внутри, я хотел стать Полом: хлопнуть дверью, бросив все и всех, пока ситуация не нормализуется как-нибудь сама. Да разве подобное бывает? Я молил, чтобы Шерон вернулась в гостиную и одним своим присутствием поставила меня на место, загнала обратно во тьму вязкие желания, кои я не рисковал ни признавать, ни проговаривать в мыслях. Лишь улыбка моего маленького Вельта из прошлого остудила потяжелевшие от нервного напряжения мышцы, ноющие под головой крестника и его легкой ладошкой, слабо сжавшей мое бедро у колена. Я полностью пришел в чувства — и только тогда позволил себе склониться к Вельту и поцеловать его у линии волос. Он сонно опустил веки… и заснул, согреваемый и защищенный моими руками.

***

      Я очнулся на диване в гостиной Шерон и Пола. Раннее солнце подсвечивало парящие пылинки, приятно поглаживало мои ноги, укрытые пледом. Как ни в чем не бывало Пол пригласил меня на кухню:       — Кофе и завтрак готовы.       Какой к черту завтрак? Когда ты вернулся? Где Шерон и Вельт? В каком они состоянии, особенно твоя жена, оплакивающая вчера почти родителя, пока ты бродил Бог знает где?.. Сам-то он задавал себе вообще все эти вопросы?..       Повесив плед на спинку дивана, я вошел на кухню, будучи готовым задать Полу традиционную трепку: что в школе, что сейчас, похоже, моя роль заключается в том, чтобы быть ему не столько другом, сколько совестью. Но за столом сидела Шерон, выглядящая не намного лучше больного, помятого сильнейшим гриппом, потому я прикусил язык и занял место напротив нее, слева от заливающего шоколадные хлопья молоком Вельта. Пол поставил передо мной яичницу с тостом, подал черный кофе жене и, как побитая собака, молчаливо отправился к столешнице у окна, ополаскивать и протирать полотенцем посуду после работавшей ночью посудомойки.       Кружка, обласканная обеими ладонями Шерон, коснулась донышком подставки. Поблагодарив не кого-то определенного, а вообще всех присутствующих за завтрак, я отправил поджаристый кусок яичницы в рот, и на зубах хрустнула скорлупка. Так, ясно… Готовил, значит, Пол…       — Дэмиен, — разомкнула бледные губы Шерон, и я поднял на нее глаза. — Мне — правда — очень неловко об этом заводить речь, но…       Боже, не томи… Думается, я заслужил во время всякой долгой паузы молить Всевышнего о том, чтобы Вельт не раскрыл случайно мой секрет родителям. Это объяснило бы наказание, посланное мне Полом, в виде все хрустящей и хрустящей яичницы — да проклятие! — он туда вообще всю скорлупу, что ли, замешал?!..       — …не мог бы ты присмотреть за Вельтом несколько дней? — наконец закончила предложение Шерон. — Я… Мне необходимо попрощаться с тетей, — добавила она, положив руку на сердце, — не только поприсутствовать на похоронах, выслушать последнее письмо с завещанием, но и побывать у нее дома, пересмотреть ее старые фотоальбомы — выбрать какие-то фотографии себе, чтобы навсегда сохранить кусочек тех дней в душе… — Из глаз Шерон внезапно брызнули слезы. Она вскочила с места — посуда на столе звонко подпрыгнула! — Извините… — обронила Шерон и выбежала в ванную.       Вельт отпустил ложку и позволил ей утонуть в молоке.       — Пол, — тихо окликнул я друга.       — Что?       — Ты не хочешь пойти за ней?       — Она… Шерон лучше сейчас побыть одной, — поморщившись, мотнул он головой.       Вельт встал из-за стола и покинул кухню. Через несколько секунд мы с Полом услышали короткий стук по дереву, следом дверь в ванную открылась и тихо захлопнулась.       Разочарованно выдохнув, я бросил вилку на край тарелки и устремил на Пола осуждающий взгляд.       — Да что?! — вспылил он.       — А ничего. Все правильно делаешь: бросаешь ночью жену, рыдающую в голос, перекладываешь свои супружеские обязанности на несовершеннолетнего сына…       — Ты, — усмехнулся Пол, — понял, что сказал сейчас?       — Я, черт тебя дери, не шучу, — каменно парировал я, и ухмылка Пола сиюминутно сползла. — Вельт не способен тянуть на себе эмоции Шерон — он со своими-то чувствами справляться еще не умеет! Мне плевать, как ты это сделаешь, но отрасти яйца и утешь свою жену! Покажи Шерон, что тебе не плевать, и не смей больше сбегать, когда ей нужна твоя помощь!..       — Нашелся советчик! — к моему удивлению, раздраженно воскликнул Пол. — Вы с Синди еще и не пожили вместе толком, а ты уже возомнил себя спецом по отношениям!..       — Синди не рыдает в ванной одна, пока я прохлаждаюсь неизвестно где!..       — Да! — передразнил меня Пол, швырнув полотенце в мокрую раковину. — Зато все последние дни ходит убитая, жалуется на что-то Шерон за бокалом вина на кухне — небось, идеальные рабочие условия не устраивают! Или ТВ-шоу про моделей так ее расстроило! — сатирически изобразил он огорчение. — Но что-то мне подсказывает, в раю с тобой не все гладко, но ты продолжай, строй из себя всезнающего Фрейда!       Сжав кулаки, я встал — опрокинувшийся стул грохнул о пол, и мой друг, позволивший себе слишком многое, в тот же миг притих, шумно выдохнул и отвернулся к окну. Не бей его… Не бей его по лицемерной роже, иначе расстроишь Вельта и Шерон…       — Наши с Синди отношения — наше с ней дело, — справившись с гневом, вымолвил я, поднял и задвинул стул. — Вот приду к тебе за советом — тогда и будешь выплевывать упреки в лицо.       — А я не приходил к тебе за советом! — ударилось мне в затылок, когда я переступил через кухонный порожек.       На две секунды я замер: тело подначивало мозг отдать приказ вернуться… но нет: Вельт — и Шерон… Одернув одежду, пропахшую алкоголем и чужим сигаретным дымом в баре, я добрался до двери ванной комнаты и трижды постучал. За ней послышался шепотом, после Вельт спросил:       — Кто?..       — Я.       Щелкнул замок, и мне отворила Шерон. Вельт сидел на душевой табуретке; Шерон отошла к белоснежной прямоугольной раковине, явно не в первый и не во второй раз за последние несколько минут умылась, чтобы справиться со слезами, вытерла измученные глаза черным, будто траурным, махровым полотенцем.       — Извини… — изрекла она.       — Не стоит, — сразу же перебил ее я. — И о Вельте можешь не волноваться: если вам с Полом нужно побыть вне дома какое-то время, я с удовольствием присмотрю за Вельтом. А ты позаботься вот об этом, — и я неощутимо дотронулся до ее сердца.       — Ты настоящий друг, — печально улыбнулась Шерон, сминая в пальцах полотенце, словно огромный платок. — И мне очень неудобно эксплуатировать твою доброту… Нас может не быть неделю — это ведь много, да?..       — Нет, сущая мелочь. Синди тоже не будет неделю: она отправилась в Париж — привезет всем нам опять целую кучу ненужных сувениров! — ухмыльнулся я, и лицо Шерон посветлело, едва она подумала о возвращении лучшей подруги. — Так что езжай, на сколько тебе потребуется. С Вельтом все будет в порядке — и меня забота о нем ничуть не напряжет.       Уже шире и естественнее улыбнувшись собственным ногам, Шерон обняла меня и отстранилась к раковине.       — Спасибо огромное… А теперь оба выйдите, пожалуйста. Мне нужно привести себя в порядок, — смущенно указала она на мокрый нос.       Мы с Вельтом покинули не только ванную, но и дом, благо Пола на кухне уже не было, и мы без лишней нервотрепки вышли через заднюю дверь в украшенный росой дворик. Где-то поблизости пищали птицы, ветер качал их в гнезде, как в колыбели, нашептывая песню листвой.       — Подарок на день рождения… — заговорил Вельт, и я, решивший пойти уже, наконец, к себе, остановился. — Ты попросил придумать, чего бы я хотел. Я придумал.       — И что это?       — Просьба, не вещь, — нерешительно пояснил он. Я махнул Вельту рукой, и вместе мы направились к моему крыльцу. — Я хочу, пока нет родителей, пожить у тебя.       Только-только найденные в кармане брюк ключи выпали в траву, и я с тревогой обернулся на крестника. И дурак согласится: быть Вельту со мной в одном доме круглосуточно, когда в голове у меня черти что, небезопасно…       — Тебе нет нужды жить у меня, — попытался я найти обходную тропинку. — Я буду готовить у вас дома, буду проведывать тебя хоть каждый час…       — Это мое желание на день рождения, Дэм, — возразил Вельт, окончательно и бесповоротно меня обезоружив. — Единственный ценный подарок, который ты можешь сделать. И ты мне откажешь?..