С уважением, миссис Хармон».
Усмехнувшись в прижатую к глазам ладонь, я сел прямо перед ноутбуком, закрыл изученное личное дело и открыл следующее. В классе практически никого не было, кроме тихих девиц, уткнувшихся в мобильники у дальнего окна. Через дверь шум из коридора долетал в терпимой дозировке, и легко абстрагировавшись от него, я вновь погрузился в чтение сухой информации. С небольшой фотографии на меня смотрел серьезный парнишка с подбритыми висками и стоячим хохолком каштановых волос. Взгляд темных глаз был тяжелым — на передний план выдвигался невидимый щит, подобный барьеру Нэнси: через такой не пробиться одними словами, да и действия, совершенные от чистого сердца, будут восприниматься в штыки, сколь б пользы ни приносили. Последний класс. Сестра подходящего возраста учится в соседней школе, потому что за хулиганство была исключена из этой, — вполне подходит под описание… Порядком погрузившись в чтиво, я склонился чуть ли не к самому экрану, закусил кончик большого пальца. Дверь в класс открылась, но звук шагов не последовал, и я вынырнул из-за ноутбука. Текст личного дела остался на экране, но вот фото чудесным образом встроилось в реальность! В дверном проеме замер школьник крепкого телосложения. Рукава сорочки были закатаны до локтей, плотно обхватывали широкие предплечья. Нахмуренные брови делали прямоугольное лицо еще более непроницаемым, но в прорвавшемся наружу напряжении не проглядывалась злость — лишь волнение и сосредоточенность. Сэл Сэлинджер (имя я успел выцепить из личного дела) разочарованно закончил осматривать класс, всецело проигнорировав обернувшихся на него девчонок, явно заинтересованных в знакомстве. Он уже собирался уходить, когда приметил меня и напрямую, в весьма вежливой манере спросил о Вельте. На секунду меня парализовало происходящее, и вместо меня Сэлинджеру ответила школьница: — Его сегодня нет. — Ясно… — тяжело выдохнул он и, по-военному повернувшись на каблуках, вышел из класса вон. Довольно подозрительно я подорвался с места, как только закрылась дверь, и поспешил за Сэлом, попутно доставая мобильный телефон и вызванивая Вельта. Удачный план зародился точно вспышка сгорающей звезды на фоне сплошной неопределенности ночного небосклона! Сэлу нужен Вельт? Отлично, устроим…***
Быстро обговорив идею с Вельтом, я настиг Сэлинджера у его класса, отвел в сторонку и чуток пообщался, придерживаясь роли постороннего учителя, всего лишь желающего помочь ученику. Я соврал Сэлу, что почти ежедневно по пути домой подмечал Вельта в парке, читающего на одной и той же скамейке, и раз уж Сэлинджеру необходима встреча с прогульщиком, он может попытаться пересечься с Вельтом там, — что привело в шесть вечера меня и Вельта в загороженную деревьями беседку поблизости от места будущей «случайной» встречи… — Скажи что-нибудь, — попросил я Вельта, отойдя от него в другой угол беседки и приложив телефон к уху. Откровенно мандражирующий, он расправил худи, в кармане которого находился его мобильник с отключенным динамиком, но работающим микрофоном, чтобы я мог быть в курсе предстоящего разговора. — Говорю что-нибудь… — Отлично, все слышно. — Я приблизился к Вельту, присел перед просветом среди деревьев, открывающим вид на упомянутую в беседе с Сэлинджером скамью, и ободряюще погладил крестника по плечу. — Все будет хорошо: я — рядом, и если разговор начнет заходить куда-то не туда, то тут же вмешаюсь. Веди себя как ни в чем не бывало, словно не знаешь о встрече и о самом Сэлинджере. Посмотрим, что ему от тебя надо, и уже от этого будем, как говорится, плясать. Вельт молча кивал, стискивал подрагивающими пальцами книгу, взятую для поддержания слепленной мною «легенды». Получив напоследок пожелание удачи, он маленькими — осторожными, но быстрыми шажками добрался до скамьи, занял место и раскрыл том на случайной странице. Вокруг шумели кронами деревья, позвякивали велосипедные звонки на дальних парковых дорожках, в траве гордо щеголяли темные птички, почему-то до смешного напоминающие Вельта. В этом нервном «затишье перед бурей» мы просидели минут пятнадцать от силы, когда я рассмотрел среди гуляющих по тропкам посетителей парка Сэла. Он ступал быстро, уверенно, обходил неторопливых гуляк не глядя: все его внимание было направлено на сканирование скамеек. Целеустремленный взгляд ухватился за сутуло склонившегося над страницами Вельта, и Сэлинджер врос в землю. Несколько секунд он стоял неподвижно со сжатыми кулаками, вскоре один из них скользнул в карман школьных брюк, в котором, очевидно, что-то лежало, а то ведь иначе Сэл был уж как-то чересчур воодушевлен встречей с Вельтом… Мой крестник не видел медленно приближающегося Сэлинджера до последнего — пока тень не накрыла Вельта, а книгу частично не загородил протянутый шоколадный батончик. Вельт дернулся назад — ударился позвоночником о горбатую спинку скамейки. — Это что?.. — слабо спросил он. — Шоколадка с нугой, — кратко ответил Сэл, бросил батончик Вельту на колени и сел справа. Вельт захлопнул книгу, поднял угощение двумя пальцами за самый хвостик обертки, будто внутри вполне могла оказаться бомба. — Зачем мне это?.. И кто ты такой? — спохватился Вельт. — Мы разве знакомы? — Я Сэл Сэлинджер, и лично мы не знакомы, но… — Он сплел руки на груди, недовольно зыркнул вперед, поверх людских голов. — Я знаю, что тебя шантажировала моя сестра. Я с этим разобрался, честное слово! Она тебя больше не побеспокоит, — поспешно добавил Сэл. — Спа…сибо?.. — пролепетал Вельт, неосознанно поглядывая в сторону беседки. — А это — извинение, что ли? — Нет, просто шоколадка. — Спасибо, я такие люблю, — улыбнулся он не батончику, зажатому в руке, а воспоминаниям о всяком Хеллоуине, проведенном с этим вкусом. — Здорово, я тоже, — неожиданно дружелюбно вымолвил Сэлинджер. — Знаешь, я фанат твоих роликов… — Что?.. — …Впервые случайно наткнулся, но потом просмотрел все, которые разлетелись по сети! — Их там больше одного?.. — поморщился Вельт. — У меня в избранном что-то около… пятнадцати штук — и сохраняю я все, какие нахожу, потому что в полнейшем восторге от твоего творчества!.. — В этих видео нет ни толики творчества. — Не соглашусь. Мне до безумия нравится, какую ты для роликов надеваешь одежду, я обожаю твой стиль! Какое положение выбираешь относительно камеры, какие секс-игрушки используешь, как понемногу увеличиваешь напор сексуальности действиями… Что это, если не творчество? Вельт смотрел на Сэлинджера как зачарованный, в его пальцах таял батончик: такими темпами в обертке будет жидкий шоколад с нугой. — Меня… никогда не хвалили за те видео, — сглотнув, сказал Вельт. — Сам понимаешь… — Ханжество — зло. Если бы все придерживались прогрессивных взглядов, вокруг было бы гораздо больше счастливых и самореализующихся людей. Его слова прозвучали для меня как укор, который вполне мог ощутить и Вельт: я страшился оказаться неправым в глазах последнего, грубым, непонимающим! — но я же прав! Вельт — ребенок, еще слишком мал для развязности, тем более публичной!.. «А что, став взрослым, он сможет быть «Кроликом во грехе»? — отозвался второй Дэмиен в моей голове, и я, не найдя контраргументов, зажевал язык. — Раз дело не в возрасте, то в чем причина моего непринятия его способа самовыражения?» Будь я честнее с самим собой в том числе, влет осознал бы ответ на поставленный вопрос, как и истоки возрастающей антипатии к Сэлу Сэлинджеру, на деле оказывающемуся хорошим парнем… Вельт и Сэл еще двадцать минут душевно болтали о видео-непотребствах, вознесенных до высот творчества. Но разве я сам не отмечал красоту любой мелочи, попавшей в кадр увиденного мною ролика «Кролика во грехе»?.. Кроличьи уши, снежный парик, сиреневые линзы, гольфы, подтяжки, колокольчик на шее… У Вельта определенно есть вкус — не в той области, в какой бы мне хотелось, но все же… Это открыто признает Сэл, не сводящий взора с губ уплетающего батончик Вельта, и бескомпромиссно отрицаю я. Сэлинджер выгоднее для Вельта в качестве замены таинственного любимого человека: да, из-за внешности — возраста — больше подхожу я, но вскоре Вельт может понять, что Сэл согласен на все, что бы «Кролик во грехе» ему ни предложил. В старших классах и распускается сексуальность, щедро удобренная тягой к экспериментаторству. Не хочу, чтобы мой Вельт оказался в руках Сэлинджера… Вообще ни в чьих!.. …кроме моих?.. Да что за проклятие… Сэл настаивал на том, чтобы проводить Вельта до дома, но крестник был осторожен, понимал, насколько опасно в наши взбалмошные дни показывать малознакомым людям, где живешь. Незаметно для Сэлинджера отключив все это время продолжающийся телефонный разговор со мной, Вельт вбил в мобильник номер Сэла и продиктовал ему свой. О чем они говорили, прощаясь у скамьи, я уже не слышал, но у обоих язык тела был до невозможного прост: Вельт осторожно пятился, Сэлинджер наступал, даже попытался «по-дружески» обнять того, но едва смог дотянуться до плеча. Вельт умчался с книгой у груди, а проводивший его взглядом Сэл вернулся на скамейку и запрокинул голову, прикрыв глаза, благодаря чему я смог покинуть беседку и сам парк незамеченным. Совершенно неопытные в шпионских играх, мы с Вельтом забыли договориться о месте встречи после хитрой операции, посему как можно скорее я добрался до дома, где по соседству возле ожидающего такси плакала Шерон, обнимая на лужайке сына. Пол угрюмо загружал в багажник сумки; я проигнорировал его и поздоровался только с Шерон, заключившей в объятия и меня. — Проведывай его почаще, ладно? — трогательно взмолилась она, размазывая по щекам тушь, и я, кивнув, заверил, что как следует присмотрю за Вельтом. Пол скрылся в салоне такси, к распахнутой дверце подошла Шерон. — Звоните, если вдруг что!.. — Конечно, мам… — …И не пропускай школу!.. И не ешь одни сладости! Дэмиен, деньги на еду и прочие расходы я оставила на кухонном столе. Если потребуется ехать в больницу, бери машину в гараже; бак полный… Без преувеличения, Шерон озвучила десяток указаний — задержала бы такси еще больше, благо Пол втянул ее в авто за рукав. Я и Вельт махали удаляющейся машине, у мальчика повлажнели глаза, пусть он и постарался это скрыть: раньше он не расставался с родителями надолго. Плохо так думать — во мне, однозначно, говорит обида! — но по Шерон Вельт будет скучать явно больше, чем по Полу… Может, не стоило мне отчитывать его как мальчишку, лезть в чужой брак со своими указами… Но когда возникает необходимость защищать Вельта, я теряю рассудительность. Машина скрылась за поворотом. Я уже почти подобрал подходящие слова, однако Вельт, так и не дав мне шанса утешить его, убежал в дом, хлопнул дверью. Я решил, он уединился, чтобы дать волю слезам, совсем как в детстве. Оставил дверь в свой дом незапертой, думая: «Вельт придет через какое-то время, когда успокоится, совладает с тоской по семье, а я встречу его сладким какао и клубничными трубочками…» Но я даже не успел переодеться в домашнее! — громыхнула входная дверь. В майке, заправленной под ремень, я выглянул в гостиную и тотчас напоролся взглядом на Вельта, приволокшего сумку с вещами. — Это на первое время, — просиял он, предвосхитив мой вопрос. — Одежда, предметы личной гигиены… — В смысле?.. Ты живешь в соседнем доме: ты можешь там принимать душ, переодеваться и… — Эту неделю я живу с тобой, — перебил меня Вельт, обаятельно округлив выразительные глазищи. — Или ты забыл? Подарок на день рождения… Да как такое забудешь… Махнув рукой, я ушел в спальню, дабы сменить одежду. Через дверь Вельт спросил, приготовить ли мне кофе. Я ответил ему наиболее честно: «Ну… попробуй!» — не смог представить его самостоятельным по возрасту. Однако к моменту, когда я явился на кухню, дом не горел, кружки не были разбиты, а помещение заполнял пьянящий кофейный аромат. Возможно, эта неделя пойдет нам обоим на пользу: я увижу Вельта в ином свете, найду, чем оспаривать словесные выпады Синди в его сторону, а сам мальчик потренируется вести себя в соответствии с реальным возрастом. За ужином мы обсудили ситуацию с Сэлом и его сестрой: опасения насчет безвозмездного прекращения шантажа тем не менее не отменяли радости и облегчения по поводу решения серьезнейшей проблемы. Вельт был раздосадован известием о прочих «слитых» роликах, и я чудом удержал язык за зубами, не испортив вечер очередными нравоучениями. Да ладно, Вельт уже все понял, сам раскаивается, видя последствия своих необдуманных поступков, — пинать его жестоко. К тому же, он пообещал не возвращаться на тернистую тропу порнографии… так же как и я — постараться не спать с черти кем: о чем вообще думал?.. Не знаю, сколько смогу продержаться, тем более в отсутствие Синди, но на все сто процентов я уверен в одном: не хочу, чтобы Вельт опять плакал…***
— Пора на боковую, — изрек я, выключил телевизор и отложил пульт на журнальный столик. Вельт нехотя отлип от моего плеча, потер сонные глаза, зевнул в ладонь. — Вставай с дивана — я постелю тебе… Вельт не сдвинулся с места, лишь улыбнулся в пол: — Мне нельзя будет спать на кровати?.. — Прости, дружок. …есть что-то нездоровое в позволении ребенку провести ночь на кровати, где я занимаюсь сексом с невестой и случайными мужчинами… Поникший, Вельт удалился в ванную, я же тем временем постелил на диван простыню, выискал пару мягчайших подушек, достал из шкафа лоскутное одеяло, сшитое моей бабушкой, ныне почившей. Сотканное из разноцветных кусочков материи, точно витраж, оно было памятью, настоящим сокровищем, материализовавшимся воспоминанием, самым светлым и теплым из всех. Я вечно ругался с Синди, когда она доставала это одеяло в холодные дни, но отчего-то не то что был не прочь — стремился поделиться им с Вельтом, укутать доверенного мне крестника в приятные отрывки, к сожалению, минувшего детства. Вельт вернулся в гостиную уже в пижаме, неловко забрался под одеяло, погладил его обеими ладошками. — Дэм, посидишь со мной?.. Немного… — Конечно. Вельт подобрал ноги, и я опустился на упругую диванную подушку. Он заинтересованно рассматривал узоры на одеяле, некоторые обрисовывал пальцами, и в этих пластичных движениях мой сонный разум тонул. — Очень красивое… — А то! — горделиво поддакнул я. — Это одеяло сшила моя бабушка: она любила шить, но у нее не всегда получалось то, что она хотела сделать, — то ли рассеянность мешала, то ли с мелкой моторикой что-то было не так уже с юности. Так что частенько она портила ткань или почти готовый элемент самодельной одежды. В таких случаях она вырезала лоскут из неудавшейся вещи и добавляла к этому одеялу. Первоначально планировался платок, но ты сам видишь, сколько у бабули было неудач, — тепло усмехнулся я, и Вельт тихо рассмеялся. — Бабушка всегда говорила, показывая мне одеяло: «От ошибок не нужно сбегать! Следует выбирать из них нечто полезное, важное и хранить этот опыт как зеницу ока, гордиться им, по возможности превращая выученный урок в нечто прекрасное!» — Это очень мудро… Жаль, что я ее не знал… — Действительно, жаль… И что с дедом моим не был знаком тоже: он бы тебе понравился! Если бы ты пришел к нему за советом, он бы ответил: «Ты хочешь делать то, о чем говоришь, или нет, черт возьми?! Если хочешь — делай!» Он мог так сказать и о чем-то плохом, как, к примеру, курение, но тогда добавлял: «Имей в виду, что и я буду делать то, что хочу! А я хочу помешать тебе забивать голову всякой дурью!» — Вельт не отрывал взгляд от прикрытых одеялом коленей, и у меня вырвалось: — Извини. Рассказываю всякие нудные истории, а ты из вежливости вынужден слушать… — Нет, мне правда интересно! — Но ты лица не поднимаешь… — Мне… очень трудно смотреть тебе в глаза… — почти шепотом проговорил Вельт, покраснев. — Почему? — Потому что я хочу смотреть на твои губы… От его слов дыхание перехватило… Вельт взглянул на меня из-под бровей «домиком», и я понял, что пора уходить. Целуя его в висок, я закрыл ладонью губы Вельта не из-за опасения, что он извернется и похитит взрослый поцелуй, хотя провернуть этот трюк он мог легко. Я был не уверен в себе… — Спокойной ночи, Вельт, — попрощался я, поднявшись с дивана. Вельт ничего не ответил, не двинулся, не повернул головы. Он так и продолжил сидеть над лоскутным одеялом при погашенном свете. Глухо я притворил за собой дверь. На душе было гадко, в груди будто гиря давила. С застывшим на лице сожалением я разделся догола, натянул пижамные штаны, так как намеренно щеголять в трусах перед ребенком — за пределами вменяемости. Постель была такой же как всегда, но все же холодной, жесткой, недружелюбной. Нет, таким был я — так повел себя в конце разговора с Вельтом… Надо было что-то ответить ему, напомнить о границах между нами, а не бросать одного лицом к лицу со спутанными чувствами… Я хотел выйти в гостиную, однако не знал, сумею ли правильно выразить мысли, не раню ли Вельта вновь. И так, словно лежа на колкой крупе, я провалился в сон, прерывающийся завыванием ветра за оконным стеклом. …В том сновидении я был спокоен и счастлив: совсем как в детстве, Вельт обхватывал мою ногу, и это тепло разливалось по телу, просачивалось в самую душу, трансформируясь в чистейшее умиротворение… Снова зашуршало одеяло — залезший ранее под него Вельт скинул его со своих плеч и моих бедер. Я списывал реалистичность сна на психологическое истощение: мозг выжат как лимон и не может придумать что-нибудь свое, потому и создал вокруг меня спальню, ночь, посвистывающий ветер за окном, ту же пижаму на Вельте и те же тонкие клетчатые штаны на мне. Вот только это был не сон — реальный мир принял блудного сына через пару часов после прощания с Вельтом, и за время глубокой дремоты организм сделал то, что и всякую ночь по несколько раз… Я спохватился слишком поздно: изредка поднимая на меня помутневшие от возбуждения глаза, Вельт терся щекой о набухший член, благо через штаны, однако для интенсивности моих ощущений разница была невелика. Приподнявшись на локтях, я вцепился пальцами в простыню, задохнулся застопорившимся в горле воздухом! Вельт приложился к головке губами, и вместо порицания из уст моих вырвался спертый выдох, растерявший стон по пути. Это дико! Нездорóво! Ненормально! Противозаконно! Аморально, в конце-то концов! Я должен прекратить все это, остановить Вельта сию же секунду! …Но если он не получит этого от меня, сегодня-завтра под давлением губительного вальса безнадежности и гормонов обратится к Сэлинджеру или кому похуже… Я разомкнул губы, еще толком не ведая, что собираюсь сказать. Вельт боязливо вздрогнул в ожидании скандала, но лишь с большей мольбой потерся лицом о член… — Возьми его в рот…