Испорченный ребенок

      Поцелуи ослабевали, приобретали призрачность, отстраненность — я прикладывал все силы для этого, боясь снова потерять контроль, позабыть об ошибочности совершенного прошлой ночью. Вельт прижался щекой к моей шее — горячей нежной кожей…       — Ты не ужинал… — припомнил я, и то ли из-за эха ванной, то ли из-за чрезмерной близости Вельта мой голос прозвучал надломленно.       — А ты?       — И я.       — Тогда давай поедим вместе, — ободряюще улыбнулся Вельт и закинул остатки бинта обратно в аптечку.       — Готовить долго — закажем что-нибудь.       Я был измотан окончанием дня и еще больше выпит приближающейся второй ночью наедине с Вельтом, оттого мой голос, как и движения, был монотонен, отчасти безжизненен; на фоне него детские подрыгивания Вельта выглядели наигранными, а скорая звонкая речь — счастливой напоказ. Но он и правда был счастлив, и если честно, это было единственным, что не давало мне рухнуть на диван мордой в подушку и просто отключиться, заставить этот адовый день завершиться в мгновение ока, пусть и для меня одного.       Мы заказали немного китайской еды — и время до достаточно скорой доставки обернулось неловкостью, утопленной в вязкой тишине. Даже когда загалдел телевизор, дом по-прежнему казался чрезмерно пустым, воздух — напряженным от электричества, стены и мебель давили на меня, незаметно для глаз окружали, загоняли в угол… Я не мог пойти в спальню, так как обязательно увидел бы нас: сошедших с ума от страсти, поддающихся ей, ублажающих друг друга… Не могу представить, что когда-нибудь вообще сумею спать на той кровати… Сидеть на диване и смотреть телевизор как ни в чем не бывало я тоже не мог, так что постарался занять руки приготовлением кофе, благодаря чему хоть ненадолго освободил голову, гудящую от роя воспоминаний, желаний, самоукоров. Украдкой я оглянулся на кусочек дивана, что видел из кухни: Вельт рассмеялся озвученной комиком шутке, и перед моими глазами явственно возникла одна из многих тысяч ситуаций, когда я также слышал его смех. Чуть ли не с самого рождения Вельта я всегда был рядом с ним, обнимал его, карапуза, сидящего у меня на ногах во время просмотра мультфильмов… Он заливался таким же солнечным смехом, несуразно хлопал в ладоши, подпрыгивал у меня на коленях… Мой маленький Вельт… Кофейная кружка выскользнула из моих похолодевших пальцев. Я даже не попытался ее поймать, хотя вряд ли смог бы; будто в замедленном течении времени смотрел, как она, вращаясь, падает на пол, как разлетаются крупные двухцветные осколки, рассыпается сахар. Вельт прибежал на кухню тотчас.       — Не нужно было… — взволнованно выдохнул он, мягко отодвинув остолбеневшего меня от кучи осколков. — Попросил бы меня — я б все сделал…       Он решил, что я выронил кружку из-за травмированной руки; принес из малюсенькой кладовой швабру и совок — ориентировался в моем доме как в своем собственном.       — Отдохни, — посоветовал он, не разгибая спины. Звенела керамика, шуршал ворс швабры. — Я со всем разберусь.       Я вымолвил «спасибо» одними губами, так что Вельт меня не услышал, и нетвердой походкой отправился в гостиную, устало опустился на диван. Комик с экрана вещал словно на неизвестном мне языке, оттого не заглушал болезненную мысль: «Хотел бы я забыть детство Вельта…»       Стоп, что?.. Я нахмурился, глядя на журнальный столик, играющий разноцветными телевизионными бликами. Я должен хотеть отмотать время вспять и переписать прошлую ночь, а вместо этого… Я поднял на Вельта взгляд: облокотившись на швабру, он высыпал из совка осколки в мусорное ведро. Не отдавая себе в этом отчета, я любовался изгибами его расслабленного тела, контуром губ, линией носа, тем, как неопрятно торчали его непослушные пряди…       В чувства меня привел звонок в дверь, и я поспешил принять заказ у курьера. К моменту, когда я разложил на журнальном столике легкие алюминиевые контейнеры, сохраняющие еду горячей и потому вкусной, Вельт вернул швабру и совок на место, вымыл руки и, довольный, плюхнулся на диван. Как и всегда, я распаковал все три контейнера, протянул крестнику палочки, отсоединил друг от друга свои и сел рядом с ним. Голод, наконец, дал о себе знать — запустил сильные щупальца в мозг и поглотил электрические импульсы, питающие его. Чудом позабыв о прошлой ночи, я откинулся на мягкую спинку, левой рукой прижал к груди контейнер с мясом по-пекински, на колени предварительно водрузил второй, с пельменями на пару. Так же, как и я, Вельт держал яичную лапшу с шампиньонами, сладким перцем и луком, подцеплял палочками то ее, то пропитанные кисло-сладким соусом кусочки мяса и ананаса из моего контейнера, запихивал за щеку пельмени, отказываясь от разумных укусов, из-за чего становился похожим на набившего рот грызуна. Безмолвно мы сидели плечом к плечу, смотрели телевизор, ели общую еду, и на душе разливалось спокойствие, какое в последнее время я не испытывал…       Постепенно контейнеры опустели и переместились на стол. Погрузившись в приключенческий боевик, я не заметил, как сыто лег на бок, подперев висок ладонью. Вельт расположился на мне, как коала на ветке; под щекой его оказалось мое левое плечо, руки и ноги он свесил и в такой неординарной позе поглядывал на телеэкран. Его веки двигались все медленнее во время моргания, смыкались на более длительный срок, и вскоре Вельт погрузился в сон, словно насытившийся питон.       Я выключил телевизор, осознав, что смотрел фильм только с Вельтом — без него это занятие почему-то теряло всякий смысл. Бережно уложив крестника на нагретое место, я ушел от дивана и через «не хочу» переступил порог спальни. Ночевать здесь я и не собирался. Награждая себя ментальными оплеухами, дабы развеять оживающие перед глазами воспоминания, я скрутил постельное белье в массивный ком, отнес в ванную, утрамбовал в стиральную машину, в которой уже валялась моя рубашка, хотя я точно помню, что там ее не оставлял — закинул бы в корзину для белья. После всего, что я натворил, будь я неладен, придерживаться былых решений глупо: пусть Вельт спит на кровати, где ему будет и удобнее, и теплее, чем на диване.       Перестелив, я вернулся в гостиную и мягко потряс Вельта за плечо. Он открыл заспанные глаза далеко не с первого раза — мне пришлось сесть на край дивана, возле бока Вельта, и подождать, пока он способен будет понимать меня, а не имитировать общение случайными фразами, оброненными сквозь липкую сонливость.       — Сходи в ванную, переоденься в пижаму. Спать сегодня будешь на кровати.       — Иди в ванную первым… — покраснев, сказал он. Я понял его слишком хорошо:       — Вельт, мы не… — Как же тяжело давалось всякое слово: терялось среди прочих мыслей, стопорилось в сжимающемся горле. — То, что случилось, больше не повторится, Вельт.       Он мгновенно избавился от пелены недавней дремы, сел рывком, ухватился за мою одежду.       — Но мы же договорились!.. Ты покажешь мне другую сторону отношений! Л… лю… — замялся он и спрятал от меня глаза. — Любовь, Дэм…       — Я помню. И я выполню обещание. Уже выполняю: и первый урок заключается в том, что любовь не определяется сексом. Мы провели вечер вместе, разделили еду, передачи, этот диван… Вот основное проявление любви, Вельт. Душевное тепло. Без него у двух людей ничего не получится, сколько бы времени они ни проводили вместе в постели.       Вельт пододвинулся ближе, не отпуская мою одежду. Уткнулся носом мне в грудь…       — Мне с тобой очень тепло… — проникновенно вымолвил он, и за забором из ребер учащенные удары разбавил один — глухой, мощный, нарушающий ритм. Я судорожно сглотнул, опустил плохо подчиняющиеся руки на его плечи, чтобы как можно нейтральнее отодвинуть от себя Вельта.       — Мне с тобой тоже… всегда…       Он не сопротивлялся, неторопливо отстранился сам, будто через прикосновение смог прочесть мои мысли.       — Мы ведь можем просто спать рядом друг с другом? — спросил он, воззрев на меня большими чистыми глазами.       Этот взгляд прожигал мои строгость, решительность, холодность как лазер, добирался до нежного пылающего ядра, превращал тот огонь в настоящий пожар сердечности. Когда он так смотрит на меня, как я вообще могу быть способен ему отказать?..       — Нет…       — Дэм, — вздохнул он и приподнял брови, — в этом же ничего странного нет. Все эти годы мы часто засыпали вместе… Мне спокойнее, когда ты под боком… — добавил он, скользнув взором в сторону, к диванным подушкам. В следующую же секунду он понял, что последние слова не возымели должного эффекта, и решил сломить мою волю окончательно: — …Я очень скучаю по родителям… Не могу снова на долгие часы остаться в одиночестве… Ты же не бросишь меня?..       Мой выдох был похож на скрип, с коим отворилась тяжелая старая дверь мягкого сердца. Первый Дэмиен напоминал, что Вельт бессовестно эксплуатирует мою жалостливость; второго Дэмиена не было вовсе: вместо него уши обласкивал снова и снова укоряющий голос Вельта: «Ты же не бросишь меня?..» — как оставил его одного на весь день сегодня…       Итог был вполне ожидаем. Я вышел из ванной, выключил свет. Вельт уже лежал под одеялом в другой пижаме, принесенной из дома, усердно прикидывался спящим. От одного взгляда на его умиротворенное лицо меня начинал душить воротник пижамной рубашки. Присев, я проверил будильник, взбил подушку, забрался под одеяло. Пока нас с Вельтом разделяла половина постели, все было так же, как и всегда: я словно ложился спать с Синди, не испытывая ровным счетом ничего…       Нахмурившись, я уставился сквозь полутьму на прикроватную тумбочку. А это нормально вообще — не чувствовать ничего рядом с человеком, с которым планируешь провести всю оставшуюся жизнь?.. Вельт не дал мне додумать: шурша как мышь в соломе, он подлез ко мне, обхватил обеими руками мое предплечье, ногами проделал то же с моим бедром.       — Вельт… — недовольным тоном нарушил я тишину.       — Мне холодно…       — Так давай я достану еще одно одеяло.       — Нет… Мне и так хорошо…       Спорить с ним было бесполезно. Я понадеялся лишь на то, что с минуты на минуту он, усталый и сытый, заснет и я смогу высвободиться. Вельт горячо дышал мне в плечо, старался лежать неподвижно, но тело слушалось его так же, как и он меня. Чрезвычайно медленно, будто это делало манипуляции Вельта полностью незаметными, крестник терся о мою ногу пахом, неправдоподобно изображал сонное сопение. У меня в груди гремели гулкие выстрелы; Вельт теснее сжал мою руку, потерся о рубашку лицом; мне в ногу упирался вставший член… Хватка Вельта ослабла. Издав самый фальшивый зевок из возможных, мальчик повернулся ко мне спиной и отполз обратно на свою половину постели.       Большим пальцем я расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, чуть ее не оторвав, но удушье никуда не делось. Я тоже лег на бок, отодвинулся на край. Что за нелепая ситуация: оба в одной постели — ждем, пока спадет возбуждение, — безрезультатно стараемся избегать мыслей друг о друге…       Чем ближе подплывал сонный туман, тем сложнее становилось следить за внутренней речью, формирующей фундамент для сегодняшних сновидений…       …Хотел бы я не знать Вельта с рождения…       …Хотел бы я, чтобы он был взрослее…       …Хотел бы я сейчас оказаться перед «Кроликом во грехе»…