Секрет

Николь сидела на кровати, растерянно хлопая глазами и пытаясь понять, где она находится. За окном было еще довольно темно, посему холодную комнатку освещала пара чадящих и мигающих свечей. Гуро стоял возле стола, глядя на свои карманные часы и попивая чай. Наконец, девушка осознала, где провела ночь. В памяти мгновенно всплыл ее сон, такой реальный, такой… живой. Она судорожно осмотрела себя, ощупала руками и, наконец, убедилась, что вся ее одежда на ней и никуда не делась. «Значит, это опять был всего лишь сон!», – подумала девушка с облегчением, но в то же время с толикой разочарования. – Что-то потеряли? – насмешливо вопросил Яков Петрович, украдкой наблюдавший за действиями Николь. – Нет-нет, я лишь… э-э-э… Доброе утро, Яков Петрович! – ответила девушка тихим и немного осипшим со сна голосом. Ее очень настораживало то, что она совершенно не помнила, как очутилась в постели. Воспоминания о вчерашней ночи обрывались на тарелке тушеных овощей, которыми она ужинала, а дальше – провал. Не мог же Гуро ее перенести? Совершенно точно не мог! Но не потому, что просто не поднял бы ее, нет! Николь ни на йоту не сомневалась в том, что Яков Петрович, несмотря на свой возраст, был человеком весьма сильным. Он бы просто не стал обращать внимания на такую проблему, как нерадивый писарь, уснувший в неподходящем месте. – Пожалуй, пойду прослежу за тем, как готовят наш транспорт, – Гуро вырвал девушку из раздумий. – А вам, голубушка, стоит привести себя в порядок и хорошенько позавтракать перед тем, как продолжить путь. А то нам еще ехать и ехать, больше остановок делать не будем. Уже более-менее проснувшаяся Николь подошла к столу, потерев глаза и пригладив рукой взъерошенные волосы. Надо сказать, завтрак ее ждал прямо-таки царский. Помимо миски путри с молоком там были вареные яйца, бублики с калачами и другая выпечка, по чашке с вареньем и с мёдом. «Еда, хоть и простая, но для эдакой провинции все равно слишком роскошно. Интересно, сколько же Яков Петрович заплатил смотрителю, чтобы его жёнушка проявила такое радушие?», – подумала Николь, пообещав себе обязательно как-нибудь в подробностях дать описание этим кушаньям. Яков Петрович тем временем уже стоял на пороге комнатушки, накинув на плечи красный щегольской сюртук с оторочкой из серых смушек. – И вот еще что, Николетта Васильевна… – он обернулся и взглянул на девушку, рассматривавшую расставленную на столе еду так внимательно, будто она собиралась запечатлеть ее на картине, но никак не съесть. Николь обернулась и взглянула на следователя. Как же она была хороша с утра! Опять так похожа на взъерошенного воробья, сонная, но порозовевшая, с блеском в этих больших голубых глазах… Гуро насилу заставил себя перестать думать о ней таким образом и принять невозмутимый вид. Перехватив взгляд девушки, он с ухмылкой постучал себя пальцем над верхней губой. Николетта сразу же поняла, на что он намекает, приложив руку к тому же месту. Сперва она подумала, что за ночь ее фальшивые усы просто немного отклеились и сейчас сидели криво. Однако когда девушка поняла, что их на месте вовсе нет, в ее глазах на секунду промелькнул испуг и она заозиралась по сторонам. Яков Петрович деликатно кашлянул, вновь привлекая к себе ее внимание. Когда Николь, все еще прикрывая рот ладонью, вновь повернулась к дознавателю, он одним лишь взглядом указал ей в сторону стула, на спинке которого по-прежнему покоилась ее черная крылатка. Николь поняла, что, видимо, нет никакой случайности в том, что она осталась без грима – это опять были проделки следователя. Очевидно, что он убрал реквизит на его законное место, ведь он видел, как она сама это делала, когда они были в экипаже прошлым утром. Неужели он рылся в ее карманах?! Осознав все это, девушка, недоуменно хмурясь, лишь кивнула дознавателю, глядя в его карие глаза, пронзительный и холодный взгляд которых заставил ее кожу покрыться мурашками. Гуро на это ничего не ответил, только издал странный смешок и вышел из комнаты. – М-да, занятный получился «диалог», – сказал он сам себе, оказавшись за дверью. Лишь когда Яков Петрович покинул комнату, Николь осознала, в каком напряжении она находится. Этот гениальный, но немного эксцентричный человек заставлял ее сильно нервничать. Она подошла к двери, закрыла ее на задвижку и лишь после этого смогла немного расслабиться. Со стороны Гуро было весьма галантно, что он предоставил девушке возможность хотя бы немного побыть одной. Умывшись ледяной водой из стоявшей в комнатушке небольшой деревянной кадки, Николь окончательно проснулась. Девушка достала свой футляр с заветными усами и приклеила их, смотрясь, как и Гуро всего несколько часов назад, в самовар – единственную в комнате отражающую поверхность. Гоголь в очередной раз пожурила себя за то, что до сих пор не сподобилась купить маленькое зеркальце, которое было бы удобно носить с собой. Лишь окончательно перевоплотившись в Николая, писарь позволила себе позавтракать. Делала она это спешно, помятуя о том, что в прошлый раз Яков Петрович дал ей на сборы всего пятнадцать минут. Конечно, сейчас он ее никак не ограничил, но девушке не хотелось заставлять дознавателя ждать. Наспех насытившись, Гоголь решила уже отправиться вслед за Гуро. Но когда она надевала крылатку, заметила, что следователь оставил в комнате свой дорожный саквояж. Девушка подумала, что Яков Петрович намеревался за ним вернуться, а вовсе не забыл. Но, как бы то ни было, она решила захватить его вещь с собой, дабы сэкономить драгоценное время и избавить своего добродетеля от необходимости лишний раз возвращаться. Но лишь только Николь распахнула дверь станционной комнатушки, она увидела Гуро собственной персоной прямо на пороге. Почему-то ее щеки мгновенно вспыхнули. – О! Я смотрю, вы уже готовы отправляться? – спросил дознаватель с теплой улыбкой. – Так точно, – тихо ответила Николетта. – Тогда едем! Я лишь с вашего позволения заберу… – договаривать Гуро не стал, поскольку Николетта, почему-то смущенно улыбаясь и потупив взгляд, протягивала ему именно то, за чем он пришел – его саквояж. – Благодарю вас! Видимо, я не ошибся, когда решил взять вас в помощники… С этими словами дознаватель забрал свою вещь и при этом как бы невзначай коснулся руки Николь. От этого едва ощутимого, случайного (но случайного ли?) касания девушка почувствовала себя так, будто ее ударило молнией – сердце пропустило удар, а кожа мгновенно покрылась мурашками. Яков Петрович же непринужденно развернулся на каблуках и направился к выходу, как казалось Николетте, совершенно ничего не заметив. Но, разумеется, Гуро все заметил. Он обратил внимание даже на то, как за долю секунды расширились зрачки его спутницы, как ее голубые глаза чуть ли не полностью превратились в черные. Казалось, что для него это мгновение растянулось в бесконечность, будто само время замедлилось… «Болван! Возьми себя, наконец, в руки! Хватит сходить с ума, как какой-то юнец!», – мысленно говорил он себе, с силой сжимая ручку саквояжа и коря себя за то, что не надел перчатки. Ведь будь он в них, возможно, у него не возникло бы такого соблазна… Они провели вместе всего-то чуть больше суток, при этом почти что не разговаривая, но за это короткое время Николь каким-то образом умудрилась захватить почти все его мысли и затуманить разум. И Яков Петрович опасался того, что она может добраться и до его сердца, в чьей каменности и холодности он больше уже не мог быть уверен так, как раньше. «Скорей бы только до Диканьки добраться, а там уж будет не до лирики…» – подумал Гуро, забираясь в экипаж. *** Николь молча смотрела на дремавшего напротив следователя и думала. Она тоже пыталась заснуть, ведь было еще чертовски рано, однако мысли в ее голове роились, будто пчелы, и не давали сомкнуть глаз. Яков Петрович выглядел уставшим и измотанным, под его глазами залегли глубокие тени. Девушка пришла к выводу, что, вероятно, он совершенно не выспался ночью и, по всей видимости, именно из-за нее. Ведь если она спала на кровати (хоть и совершенно не помнила, как там оказалась), Гуро был вынужден довольствоваться не таким удобным, кишащим клопами диваном. Из-за этого девушка чувствовала себя виноватой. Но куда больше ее мучали собственные чувства к дознавателю, в которых она никак не могла разобраться. За то короткое время, что Николь провела вместе с самым выдающимся следователем Петербурга, она каких только эмоций в отношении него не испытывала. От благодарности до раздражения, от благоговейного трепета до откровенной злости. Однако чаще всего Яков Петрович заставлял ее смущаться. Казалось, это доставляет ему удовольствие. Но было еще и то, что девушка не могла игнорировать. Она взглянула на приютившийся в экипаже саквояж Гуро и вспомнила, как он задел ее руку, когда забирал его. Она никак не ожидала, что на случайное прикосновение ее тело отреагирует так. А если бы он коснулся ее намеренно? Как тогда, когда поцеловал ее ладонь при повторном знакомстве? Что бы она почувствовала? Неужели все ее сны, в которых он так умело и беззастенчиво ее ласкает, – не просто бредовые, навеянные уставшим, воспаленным разумом иллюзии? Да, она уже привыкла к этим постыдным сновидениям и даже получала от них удовольствие. Но Николь не могла отрицать, что хочет узнать, каково бы это было в реальности. И именно с ним, с Гуро. «Никакая это не влюбленность! Простое любопытство. Наверное…» – пыталась убедить себя девушка, нервно кусая губы. В любом случае, вряд ли ее сны когда-либо станут явью, ведь для Якова Петровича она не более чем помощник в расследовании. А для нее это дело было очень важно. Не только потому, что необходимо было остановить душегуба, но и потому, что его поимка могла доказать всем, да и самой Николетте, что она чего-то да стоит! Внезапно девушка услышала, что Яков Петрович издал слишком уж громкий, прерывистый вдох. Он хмурился и метался во сне. Николь решила, что ему снится кошмар. «Мало ли, какие ужасы могут его преследовать? Наверняка он за время работы в Третьем отделении на всю жизнь страстей насмотрелся, у нас ведь чего только не случается», – рассудила девушка и, недолго думая, решила разбудить мужчину. Но лишь она коснулась его руки с этим намерением, всё вокруг вдруг переменилось… Николетте понадобилось несколько секунд, чтобы осознать все изменения. В первую очередь она заметила освещение – за окном почему-то стало гораздо темнее, а свет каретного фонаря казался мягче. Сам экипаж как будто остановился – его не трясло на колдобинах и не покачивало. И еще в нем стало ощутимо теплее, почти жарко. Но осознание самой существенной перемены пришло к девушке лишь спустя мгновение – каким-то непостижимым образом она оказалась не напротив Якова Петровича, а на его коленях! Следователь больше не спал – он покрывал жаркими поцелуями обнаженную шею девушки. Ее крылатка и жилет куда-то пропали, а рубашка оказалась полностью расстегнута и никуда не делась лишь потому, что Николь не вытащила руки из рукавов. Единственным предметом гардероба, который теперь хоть как-то скрывал ее грудь от наготы, оставался корсет, но Яков Петрович, по всей видимости, не собирался с этим мириться. – Ну, теперь это уж точно не может быть сном, – пробормотала Николь, прикрыв глаза и запустив руку в волосы дознавателя. Она вдыхала его дурманящий запах, ощущала его горячее дыхание на своей шее, невесомые поцелуи на плечах, то, как он сжимал ее бедра сквозь ткань брюк… Наверняка с ней просто случился провал, отчего она не помнит, как все зашло так далеко. Но девушка была совершенно уверена в том, что сейчас не спит. – Увы, моя дорогая, но это не может быть реальностью, – с печалью в голосе ответил Яков Петрович. Эти слова слегка отрезвили Николетту, она распахнула глаза и чуть отстранилась от Гуро. – Почему? – спросила она, с недоумением глядя в его глаза. – Просто я тебе не пара. Но хоть так… – тут Яков Петрович поднес ладонь Николь к своим губам, намереваясь поцеловать. Не осознавая все до конца, девушка отняла свою руку и… И тут все стало как раньше. За окном потихоньку рассветало, фонарь горел тускло, холод заставлял поёживаться, рессоры скрипели… А Яков Петрович по-прежнему беспокойно спал на скамье напротив. Николь задумчиво посмотрела на свою ладонь. «Не может быть такого! Неужто я каким-то образом попала в его сон?! Да нет, звучит, как бред какой-то… Скорее всего, у меня снова случился обморок. Ведь не могут ему сниться такие сны», – думала девушка. Как будто в ответ на ее мысли, Гуро тихо и сдавленно застонал. «А если и могут, я не позволю ему их видеть!», – продолжила Гоголь свои размышления. Почему-то эта ситуация ее рассердила. Девушка вновь вознамерилась разбудить следователя, но на этот раз не осмелилась коснуться его ладони, а потому встряхнула за плечо. – Яков Петрович, проснитесь! Следователь отреагировал мгновенно: – Что такое? Мы еще не должны были приехать. Про себя Николь с долей удовлетворения отметила, что выглядит он недовольным. – И не приехали. Просто вам снилось… что-то тревожное, – на этих словах она чуть покраснела. К досаде Якова Петровича, это не укрылось от его глаз, и он понял, что, по-видимому, выдал себя с потрохами и девушка прекрасно поняла, что сон был вовсе не тревожный. – Издержки профессии, – холодно отчеканил он в ответ, но затем смягчился. – Почему вы все еще не отклеили эту гадость над своей губой? – Вы говорили, что больше мы не будем делать остановок, – Николь задумчиво коснулась своих усов. – А у меня нет зеркала. Я боюсь вновь приклеить их криво. Если бы меня кто заметил так на станции, невелика беда, но я не могу допустить, чтобы кто-либо прознал о моем секрете в Диканьке. – Что ж, резонно. Но не беспокойтесь, я скажу вам, если что-то в вашем облике будет выглядеть компрометирующе, – с этими словами Гуро потянулся к девушке, намереваясь в очередной раз самолично убрать треклятый реквизит, но она вдруг отпрянула. – Я и сама могу это сделать, знаете ли, – несколько раздраженно сказала она и подтвердила слова действием. «Однако, какой у нее характер! Очаровательно», – подумал Гуро, усмехнувшись, а вслух ответил: – Я нисколько в этом и не сомневаюсь. Вы бы отдохнули, пока есть возможность. По приезду нас ожидает чертовски много работы…