Секрет

Николь не переставала корить себя за излишнее упрямство, чрезмерную амбициозность и тщеславие, что были в числе основных причин, по которым она вляпалась в эту историю. Она уже миллион раз пожалела об этом, однако гордость не позволяла ей, поджав хвост, сбежать обратно в Петербург. Теперь путь домой для нее лежал лишь через поимку убийцы. И, судя по тому, как вел себя ее покровитель, путь этот будет весьма тернист… Каждая минута, проведенная рядом с Гуро, порождала в душе девушки целую бурю эмоций, в большинстве своем негативных. Его постоянные подколы, ухмылки и совершенно несносное поведение, не поддающееся логике, буквально сводили Николетту с ума. Возможно, что ей это просто показалось, но по дороге на кладбище Яков Петрович как будто попытался коснуться ее руки. И вряд ли это был бы дружеский или просто ободряющий жест. Нельзя исключать того, что Гуро может быть самым последним мерзавцем и ловеласом, который просто не в состоянии пропустить ни одной юбки (хоть в отношении Николь это можно было сказать лишь в переносном смысле). В конце концов, она ведь о нем совершенно ничего не знает, кроме того, что он выдающийся сыщик. В итоге, за то время, что Гоголь и Гуро провели в пути от постоялого двора к месту вечного упокоения жителей Диканьки, девушка дала себе обещание держать под еще более жестким контролем все свои чувства, так рьяно рвущиеся наружу, и сосредоточиться на работе. В конце концов, именно из-за желания продвинуться по службе она ввязалась в это… Впрочем, на сельском погосте работы для писаря не нашлось. Яков Петрович, покуда два дюжих мужика из местных орудовали лопатами, лишь с интересном осматривал окрестности в зрительную трубу и беседовал о чем-то с Бинхом. Гоголь же мучилась от вновь накатившего на нее приступа тошноты и головокружения. Все события и разговоры, имевшие место, покуда несчастную жертву выкапывали, транспортировали в какой-то сарай на отшибе и готовили к вскрытию, Николь помнила смутно. Происходило все, как в тумане. Пришла в себя девушка, лишь войдя в сарай следом за Гуро. Бинх же, учтиво откланявшись с кислой миной, немедленно ретировался. В чувства Николь привел резкий сладковатый запах разлагающейся плоти, которым за считанные минуты пропиталось все помещение. От него у девушки слезились глаза, а мучившая ее тошнота стала просто невыносимой. Она возблагодарила небо за то, что, несмотря на голод, поела за обедом так мало. А вот для Якова Петровича, по всей видимости, все это было привычным делом – он чуть ли не напевал от безмятежности, пока снимал верхнюю одежду и готовил инструменты. Прежде чем приступить к делу, следователь также закатал рукава своей рубашки и стянул с указательного пальца правой руки массивный перстень с большим розовым камнем. Николь, подметившая это, невольно залюбовалась его изящными руками, длинными пальцами... Как же ей в этот момент захотелось ощутить их на своей коже! От внезапно нахлынувшей фантазии, казалось, даже запах в сарае стал для девушки не таким резким. Однако она быстро опомнилась и, встряхнувшись, вооружилась пером, готовая ловить и записывать каждое слово своего патрона. Правда, тошнота вновь довольно грубо напомнила ей о себе, и девушке пришлось зажать нос рукой. Иначе, она была уверена, ее точно вывернет, и это будет полное фиаско. – Так-так-так… Что ты нам расскажешь? – произнес Яков Петрович, склонившись над обнаженным трупом. Получше закатав рукава, прозектор взглянул на свою помощницу, дабы убедиться, что она готова вести записи. «Ох, бедная девочка! Она же вся прямо зеленая», – подумалось Гуро. Николь, перехватившая взгляд следователя, сперва ожидала увидеть злорадную ухмылку, однако в его глазах были лишь снисходительность и понимание. – Николетта Васильевна, скажите, вы раньше уже протоколировали вскрытия? В ответ девушка лишь помотала головой. – Так я и думал… Быть может, вам стоит прогуляться? Я сам сделаю все записи, – великодушно предложил дознаватель. Однако Николь подобная инициатива явно не прельщала. Она даже перестала зажимать себе нос, гордо вскинула голову и, яростно сверкнув глазами, ответила: – Я в состоянии выполнять свою работу, Яков Петрович. Иначе зачем еще я сюда приехала? Реплика была сказана хоть и с достоинством, но весьма гнусаво, что не могло не вызвать на устах Гуро улыбку, которую он постарался скрыть от собеседницы. Ничего не говоря, он достал из глубин своего саквояжа какую-то склянку и вложил ее девушке в руку. – В таком случае, думаю, вам это пригодится, – тепло улыбнулся Гуро, теперь уже глядя на Николь, а затем вернувшись обратно к телу убитой девушки. С легким недоумением проводив следователя взглядом, Гоголь взглянула на предмет, который он ей дал – небольшой изящный флакон из зеленоватого стекла, в котором плескалась какая-то жидкость. Вынув пробку, писарь поднесла склянку к носу и осторожно вдохнула чудесный аромат розового масла – такой нежный, такой летний и чувственный. Она аж невольно зажмурилась от удовольствия. Несмотря на то, что полностью перебить зловоние смерти цветочному запаху было не по силам, он все же принес Николь заметное облегчение. Девушка капнула пару капель на кончик пальца и нанесла масло прямо на свои усы, примостив флакон рядом с чернильницей. Яков Петрович же с довольной улыбкой украдкой наблюдал за действиями Николетты. Кажется, наконец-то ему удалось хоть немного растопить лед в отношениях с этой удивительной девушкой. Теперь можно было и поработать… – Над грудью девушки небольшой надрез, сделанный острым предметом. Надрез неглубокий, стало быть, причиной смерти быть не может, – продиктовал Гуро, когда убедился, что его писарь способен работать. – Так-так, теперь самое интересное… Взяв скальпель, следователь уверенно рассек белую кожу, словно свечной воск, подивившись отсутствию привычной темно-бурой сгустившейся крови. Николь же от звука разрезания плоти вновь сделалось дурно, однако Яков Петрович был так увлечен, что ничего не заметил. К вящему сожалению девушки, дознаватель лишь только начал процедуру… Когда он, сменив скальпель на хирургическую пилу, принялся с усердием ей орудовать, вскрывая грудную клетку жертвы, Николетта вновь почувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Хотя она снова зажала себе нос и изо всех сил старалась не смотреть в сторону Гуро, проводящего некропсию с таким азартом, доносившиеся до ее уха звуки сводили на нет все старания – девушка все равно представляла себе все очень красочно. Когда Яков Петрович закончил работать пилой и взялся за реберный расширитель, вставил его в грудную клетку убитой и с ужасающим чавкающим звуком растянул пружину, глаза Николь заволокло туманом. – Вы как, Николетта Васильевна? – как сквозь толщу воды донеслись до нее слова следователя. – П-прекрасно, Яков Петрович, – с достоинством ответила Гоголь, однако высказанная реплика, похоже, забрала все ее силы, и девушка все же провалилась в достаточно глубокий обморок… Лишь после того, как в сарае раздался страшный грохот, Гуро обратил свой взор на Николь. Девушка потеряла сознание и свалилась со стула вместе со своим планшетом – прямо как в их самую первую встречу. Наскоро вытерев руки, дознаватель подошел к ней быстрым шагом и преклонил колени, приобняв несчастную за плечи. Вот ведь упрямица! Надо было просто выгнать ее из этого сарая! Сейчас писарю необходим был свежий воздух, однако, если бы Гуро вынес ее на улицу на руках, по деревне тут же поползли нелицеприятные слухи, и ее секрет оказался бы на грани раскрытия, а это было недопустимо. Посему дознаватель поднял с дощатого пола флакон с розовым маслом, который давал Николетте ранее. Это, конечно, не нюхательная соль, но хоть что-то. Вынув пробку, он начал водить пузырьком у девушки под носом, но это не особо помогало. Посему пришлось Якову Петровичу прибегнуть к легким пощечинам. – Ну же, Николетта Васильевна, придите уже в себя, – приговаривал Гуро, хлопая девушку по чахоточно бледным щекам. – Николетта, очнитесь! Николь… Давай же, милая. Яков Петрович и сам не заметил, как постепенно начал обращаться к девушке на «ты» и совершенно без формальностей, так ласково – просто Николь... Однако она все никак не приходила в сознание, из-за чего следователь уже начал было переживать. Взяв ее за тонкое запястье, он постарался нащупать пульс. И тут услышал тихое: – Яков Петрович? – Ну наконец-то! А я уж было заволновался, – ухмыльнулся Гуро, с теплом глядя на растерянно хлопающую глазами Николетту и продолжая крепко держать ее за руку. – Боже, у меня что, все-таки случился припадок?! – встрепенулась Гоголь, попытавшись рывком подняться, но Яков Петрович оказался сильнее и проворнее. – Куда?! Ну-ка расслабьтесь, голубушка, вам надо прийти в себя, – сказал он, вновь вынуждая ошалевшую девушку откинуться на его плечо. – Не такой уж и припадок, просто легкий обморок. Ничего страшного. – Боже, как стыдно… – простонала Гоголь, закрывая лицо рукой, свободной от мертвой хватки следователя. – Все в порядке, милая. На самом деле, вы были молодцом. Скажу по секрету, я на своем первом вскрытии тоже потерял сознание, – сообщил дознаватель, подмигнув своей помощнице. – Правда? – удивилась Николь, заливаясь краской. Постепенно до нее начинала доходить суть ситуации. Яков Петрович стоял на коленях прямо на грязных прогнивших досках пола сарая, пропахшего смертью, и держал ее в своих объятиях, не позволяя подняться. От всего этого Николь начинала захлестывать паника вперемешку с раздражением и… желанием? Господи, ведь он обнимал ее и был сейчас так близко!.. – Нет… – рассмеялся дознаватель в ответ. – Но немногие мужчины способны вынести подобное зрелище так же стойко, как и вы, это я могу сказать с уверенностью. Большинство просто буквально выворачивает наизнанку. В ответ Николь смогла лишь промычать нечто нечленораздельное. Несмотря на легкое головокружение, которое она все еще испытывала, девушка все же уловила быстрые взгляды, которые Гуро пару раз бросил на ее губы. Лишь только писарь подумала, что это, видно, ей почудилось, Яков Петрович, наконец, освободил ее руку от своей хватки. Он пропустил меж пальцев прядь темных волос Николетты, погладил алеющую девичью скулу и теперь уже смотрел на так давно манящие его уста совершенно открыто, не отрываясь. Расстояние между ними стремительно сокращалось, а намерения следователя были очевидны. Но тут девушку как будто ударило молнией. – Я… М-мне уже гораздо лучше, Яков Петрович. Правда, – залепетала она, отвернув лицо в сторону, вновь пытаясь выкрутиться из рук дознавателя, тут же прекратившего очередную попытку ее поцеловать. – Уверены? – кратко спросил он. Сказать, что Гуро был раздосадован – ничего не сказать. В ответ пунцовая Николетта лишь отчаянно закивала головой. Дознавателю не оставалось ничего, кроме как выпустить девушку из своих объятий и подняться с пола, помогая встать и ей. Однако, как только Гоголь вновь оказалась на ногах, головокружение нахлынуло на нее с новой силой. Она пошатнулась и чуть было вновь не упала, но Гуро подоспел вовремя и крепко обнял ее за талию, помогая удержать равновесие. Она уткнулась головой ему в грудь, положа свои холодные ладони на его плечи, и отчаянно надеялась, что бешеный стук ее сердца не разносится эхом на весь сарай. – Ну нет, золотко, рано вы вскочили. Выглядите-то неважно, – тут Яков Петрович аккуратно взял девушку за подбородок, заставляя поднять лицо. Однако она старательно отводила взгляд, и Гуро вернул руку на ее талию. – Послушайте, а не отужинать ли нам? С работой мы на сегодня, мне думается, уже покончили. А вам явно не помешает подкрепиться и, быть может, выпить бокал вина. – М-мне еще нужно закончить протокол. Простите, я не слышала, что вы говорили после… после того, как вскрыли ее… – пробормотала Николь, покосившись на все еще лежащий на полу планшет и разлетевшиеся листы бумаги. – За это не переживайте, там дел на две минуты. Это можно будет сделать даже завтра. А сейчас я запрещаю вам думать о работе, для вашего же блага. – Тогда, с вашего позволения, мне бы хотелось немного побыть одной, пройтись… – Позвольте спросить, Николетта Васильевна, вам что, неприятно мое общество? Вы так старательно пытаетесь его избежать, – Яков Петрович решил поговорить со своей помощницей начистоту. – Нет-нет, что вы! – Николь залилась краской, с удивлением воззрившись на следователя. В ответ Гуро саркастично поднял бровь и девушка, вновь опустив взгляд, сдалась. – Просто вы иногда ставите меня в неловкое положение, заставляете нервничать. Меня это несколько напрягает, – о том, что она еще и безмерно злится и ревнует его, Гоголь благоразумно умолчала. – Вы слишком серьезно все воспринимаете, – улыбнулся дознаватель, заправив девушке за ухо прядь волос. – Давайте по-быстрому здесь со всем разберемся и поужинаем? Мне бы очень хотелось провести время в вашей компании, не думая о делах. – Компании Ганны вам уже недостаточно? – еле слышно буркнула себе под нос Николь, не поднимая взгляда. Однако Гуро все же прекрасно расслышал эту необдуманную реплику. – Что вы себе позволяете? – возмущенно вопросил он, слегка повысив голос и нахмурившись. – Забавно. Я намеревалась задать вам тот же вопрос, – злость и обида вскипели в Николь, что придало ей решимости, и она воззрилась на дознавателя. Глаза ее буквально метали молнии. Опомнившись, Яков Петрович убрал руки с талии девушки и отступил на шаг назад. На мгновение ему показалось, что на ее ресницах блеснули слезы, и это его несколько отрезвило. Он, действительно, позволял себе в отношении этой девушки слишком многое, совершенно не заботясь ни о приличиях, ни о том, что при этом чувствует она сама. Необходимо было срочным образом исправлять ситуацию. – Вы правы, – вздохнул он. – Полагаю, мне стоит извиниться за то, что произошло в экипаже на подъезде к селу… и сейчас. – Вернее, не произошло… – практически одними губами произнесла Николетта и, сломя голову, выбежала из сарая. Да, в этот раз она сама не позволила Гуро закончить начатое и поцеловать ее. Теперь она не сомневалась в том, что он хотел сделать это. Но, по всей видимости, для него подобное действо не значит ровным счетом ничего. Иначе он не предпринял бы попытки в тот же самый день, что предавался любовным утехам с другой женщиной. Да он просто похотливый мерзавец! За кого он ее принимает?! Нет, Николь не позволит ему так с собой обойтись, как бы больно ни было! Девушка шла, не разбирая дороги, изо всех сил стараясь не расплакаться. Ей необходимо было прийти в себя – но не от дурноты, накатившей из-за вскрытия. Гоголь не находила себе места из-за всех тех эмоций, которые порождал в ее душе Яков Петрович Гуро. По счастью, она набрела на речную излучину и, спустившись к берегу, с наслаждением умылась. Ледяная вода несколько ее освежила, однако, вернувшись на дорогу, девушка едва ли прошла и несколько шагов. Погруженная в мысли о Гуро, она, будто бы во сне, услышала чьи-то далекие крики и лошадиное ржание, обернулась, и в тот же миг ее мир окутала тьма…