Секрет

– Дьявол! – выругался Гуро, как только за Николеттой захлопнулась скрипучая и хлипкая дверь сарая. Самым первым порывом дознавателя было кинуться вслед за писарем и наконец-то завершить начатое, поцеловать ее хоть на глазах у всей Диканьки. Однако голос разума возобладал над порывами страстей, и Яков Петрович, чтобы хоть как-то унять бушующую в душе бурю, принялся измерять сарай своими широкими шагами. Эта своенравная девчонка просто сводила его с ума! Угораздило же его выбрать себе в помощники именно ее. Конечно же, он отдавал себе отчет в том, что целиком и полностью в сложившейся ситуации виноват он сам, и на себя и следует злиться. Но, черт возьми, Николь заставляла его чувствовать себя сопливым подростком в пору первой влюбленности, да и вести себя соответствующе. Такого с ним не случалось, пожалуй, никогда. Всегда, абсолютно всегда он оставался холодным и расчетливым рационалистом, множество людей считали его совершенно бесчувственным, так почему же рядом с Николеттой он теряет самообладание?! Неужели Яков Петрович Гуро, гроза преступного Петербурга, хладнокровный сухарь с каменным сердцем, влюбился, как мальчишка, да еще и за такой короткий срок?.. Проанализировав в голове все имеющиеся по этому вопросу факты, дознаватель пришел к неутешительному выводу – дело обстояло именно так. И сейчас для него это было грандиозной помехой на пути к поимке убийцы. К своему сожалению, вариант решения данной проблемы у дознавателя нашелся лишь один – отослать Николетту обратно в Петербург, несмотря на все ее возражения, обиды и весьма высокую вероятность навсегда лишиться возможности ее завоевать. Однако это также означало и то, что он останется без помощника и будет вынужден вести все записи самостоятельно. Хотя, вероятно, на это дело вполне можно было сподрядить Тесака или другого мало-мальски грамотного мужика, находящегося в подчинении у Бинха. Но только вот вряд ли кто другой был способен дать Гуро мистические подсказки в расследовании. Хотя, за краткое время пребывания в Диканьке у Николь еще не случалось приступов. Конечно, если не считать этот, однако следователь не заметил, чтобы при этом она что-то писала. Но проверить не помешает. И все равно надо собрать бумаги, которые все еще лежали в беспорядке на полу сарая. С этими мыслями Яков Петрович склонился над упавшим планшетом писаря. Подобрав все разлетевшиеся листы, перья, чернильницу и прочие мелочи, он утроился на пошатывающемся стуле, примостив планшет на коленях. Все страницы были чисты, лишь на одной Гуро обнаружил записи – протокол вскрытия, ничего особенного, никаких отдельных слов-подсказок. Стоило его закончить, но это могло и подождать. Дознаватель уже собирался закрыть планшет, но вдруг нащупал сбоку небольшую выемку. Похоже, там было тайное отделение. Подцепив выемку пальцем и потянув, Яков Петрович убедился, что его догадка верна – за дощечкой обнаружился выдвижной ящичек, в котором лежало несколько исписанных страниц. Гуро прекрасно понимал, что вероятность найти в этих записях подсказки по делу ничтожно мала. Скорее, это были бумаги личного характера, и читать их – все равно, что читать чужую переписку. Однако Яков Петрович не мог удержаться от такого соблазна. Он пробежался взглядом по строчкам, написанным мелким изящным почерком. На первых двух листах не было ничего примечательного – путевые заметки, описание дороги, станции, некоторых блюд такой колоритной малороссийской кухни… Кое-где на бумагах были чернильные кляксы, и Гуро понял, что именно эти заметки Николетта делала в дороге, когда они подъезжали к Диканьке. А вот содержание следующей страницы оказалось для Якова Петровича куда любопытнее. Это были очень личные, можно даже сказать интимные записи. «Не перестаю корить себя за то, что в той спешке, в которой я собиралась в дорогу, я совершенно забыла про свой дневник и оставила его в Петербурге. Однако же, мои мысли рвутся наружу, и я просто обязана изложить их на бумаге – ведь больше мне открыть душу некому, а бумага, как известно, не краснеет…», – прочел Гуро самый первый абзац. Он честно намеревался на этом прекратить, однако его цепкий взгляд выхватил в тексте инициалы «Я. П.», и дознаватель с замиранием сердца понял, что девушка упоминала его в своих заметках. Не в силах больше противиться своему любопытству, следователь продолжил читать: «Меня не прекращают терзать эти странные и откровенные сны. Но теперь все стало гораздо запутаннее… У меня появились основания полагать, что они являются чем-то большим, нежели просто фантазия. Сегодня я вспомнила тот самый первый сон, в котором мне явился Я. П., когда он приснился мне в ночь после нашего знакомства. Неудивительно, что я его подзабыла – ведь по сравнению с другими снами он был совершенно непримечательный. Но только вот он сбылся! Сбывается сию же минуту – я сейчас сижу в экипаже напротив Я. П., направляясь в какую-то небольшую деревеньку в Полтавской губернии. А что, если и другим снам суждено стать реальностью? Прошлую ночь мы с Я. П. провели на станции, и тогда я могла поклясться, что все происходило наяву! Никогда еще до этого мои чувства не были так обострены, однако ж, все вновь оказалось лишь сном. Правда, я совершенно не помню, как очутилась в постели… Однако нечто куда более странное произошло буквально только что. Я. П. дремал, и мне показалось, что ему снится кошмар, поскольку он стонал и метался во сне. Я решила разбудить его, но лишь только дотронулась до его ладони, как будто попала в его грезы (это я лишь сейчас осознала, но, Господи, как же бредово это звучит!). Ему снилось примерно то же самое, что и мне (до сих пор не верится в это!) – мы были в этом же экипаже, я сидела у него на коленях… Как он меня целовал!.. Я как будто до сих пор чувствую его прикосновения, все было так реально… Я даже решила, что у меня просто случился очередной припадок, и единственно поэтому я не помню, как все зашло так далеко. Однако лишь только я отняла свою руку от его, как все прекратилось… Неужели я ему нравлюсь? Или же я принимаю желаемое за действительное? Я все еще не могу до конца разобраться в себе, понять, хочу я, чтобы эти сны стали явью, или же нет. Ведь мои чувства к Я. П. так противоречивы – я безмерно благодарна ему за то, что он поверил в меня и дал этот шанс проявить себя. И мне, пожалуй, все же самую малость любопытно узнать, каковы его прикосновения, поцелуи в реальности… Чего уж юлить? Меня неимоверно тянет к нему! Но, с другой стороны, он постоянно ставит меня в неловкое положение, заставляет нервничать или злиться. Это сводит меня с ума! Я продолжаю убеждать себя, что это никакая не влюбленность, стараюсь сдерживать душевные порывы. Ведь дело касается не только моей чести, но и карьеры. Возможно, не будь я такой честолюбивой, опрометью бросилась бы в пучину страстей…» Дочитав страницу до конца, Яков Петрович так перевозбудился, что резко встал со стула, чуть было вновь не уронив писарский планшет на пол. Теперь для него все встало на свои места, он наконец-то понял, что творится у Николь в голове. И каким же облегчением для него было узнать, что именно она к нему чувствует! Однако ж, девушка прекрасно владела собой – если внутри нее на самом деле клокотал такой вулкан, понять это по ее лицу или же поведению было совершенно невозможно! Но эти ее сны… Уму непостижимо! Неужели тогда на станции ей снился он?! Вот ведь ирония судьбы! А то, что ей каким-то образом удалось «подсмотреть» его собственный сон? Да-а-а, поистине, удивительная девушка! И еще теперь ясно, почему она так на него злилась. Он-то думал, что из-за того, что он пытался ее поцеловать, а на деле, судя по всему, из-за того, что так и не поцеловал! И еще, видимо, она приревновала его к Ганне… Да, вот тут он, конечно же, дал маху. Возможно, она услышала, как они предаются любовным утехам, и теперь, небось, считает его развратником. Но это поправимо. Вернув бумаги обратно в секретный ящик, Гуро снова принялся измерять сарай шагами, размышляя над тем, как ему поступить с новообретенными знаниями. Его так распирало от эмоций, что аж щеки порозовели, а на лбу выступили капельки пота. Не в силах больше держать все в себе, следователь от души рассмеялся. Вот уж, чего он точно не ожидал от этой поездки! Ему хотелось, наплевав на все, пойти и найти Николетту, чтобы без лишних слов заключить ее в объятия. Но это был плохой план. Во-первых, сейчас она вряд ли хотела его видеть, было бы лучше, чтобы она немного успокоилась. Во-вторых, хоть Диканька была и не такой уж большой, Гуро все же не знал, куда именно могла направиться его помощница. К тому же, если она ревновала его к Ганне, нужно было найти какой-нибудь верный способ убедить ее в его искренности. Ведь если бы он знал о ее чувствах, хозяйке постоялого двора от него не перепало бы даже ласкового взгляда! Ну и, конечно же, дознаватель не мог просто так оставить несчастную жертву убийцы, так и не выяснив причины смерти и то, как тело оказалось обескровлено. Подойдя ближе к вскрытому трупу, Гуро взглянул на свой набор инструментов. Его взгляд упал на блеснувший на темной коже чехла перстень, который он загодя снял с пальца. В голове следователя тут же родился идеальный, но несколько радикальный план вымолить у Николь прощение… «А пошло оно все к черту! Пожалуй, это и есть тот самый случай, когда нужно заглушить голос разума и довериться сердцу. Да и разум говорит, что если я упущу Николетту, буду самым распоследним болваном, – сказал Гуро сам себе, повертев кольцо в руках. – Интересно, где в этой дыре можно найти кузнеца?»