Секрет

Чем ближе солнце клонилось к закату, тем сильнее Яков Петрович нервничал. Но не оттого, что на склоне лет наконец-то решил (и так спонтанно!) связать себя узами брака, да еще со столь юной особой, которая, впрочем, обладая весьма гордым и строптивым характером, могла и отвергнуть его предложение. Нет, его тревожило то, что он нигде не мог ее найти! Он переделал уже множество дел – еще раз попытался выяснить причину смерти, а зайдя в тупик, испросил мнение здешнего врача (тот еще забулдыга, но вполне себе компетентный, однако Гуро почти сразу же исключил его из списка подозреваемых), закончил протокол вскрытия, нашел местного кузнеца, который очень аккуратно уменьшил размер его фамильного перстня так, чтобы тот не слетел с тонкого девичьего пальчика (а это заняло немало времени)... И сейчас Гуро ужинал на постоялом дворе, с задумчивостью глядя на большой розовый топаз в золотой огранке. Все-таки этот кузнец, Вакула, проделал чудесную и тонкую работу. В столице у таких умелых мастеров всегда полным-полно богатых заказчиков, а он тут кобыл подковывает, да брички чинит… Спрятав кольцо поглубже в карман, дознаватель подумал о том, что его уменьшение было точкой невозврата – отступать уже нельзя. Но, в конце концов, где же Николетта?! Он уже о ком только о ней не справлялся, но писаря никто не видел. А на село, тем временем, опустились сумерки, и Гуро понял, что пора действовать более решительно. В первую очередь, он собрался разыскать слугу Гоголя, Якима. Сделать это оказалось нетрудно – он коротал досуг в местном шинке. Завидев сурового дознавателя в дверях, все хмельное веселье мигом слетело с лица мужика, он поспешно вышел за кивнувшим ему следователем. – Где Гоголь? – кратко и резко спросил Гуро. – Дык… эт самое… Я думал, с вами, – пожал плечами Яким. – Нет, как видишь. Ее нигде в деревне нет… И никто не видел, – глядя на растерянно хлопающего глазами мужика, Яков Петрович потерял самообладание. – Ты вообще знаешь, что мы сюда не в бирюльки играть притащились, а душегуба ловить? Который убивает именно молодых девушек, таких, как твоя барыня! М-м-м… была б моя воля, шкуру бы с тебя спустил, что недоглядел. Молись, чтобы с ней все было в порядке. И разуй глаза, ищи ее! – прошипел следователь, в гневе стиснув зубы и замахнувшись на Якима своей тростью. Клокоча от злости и тревоги, Гуро направился прямиком обратно на постоялый двор. Еще раз убедившись, что Николь не объявилась, он дал указание Никифору, своему слуге, седлать коня, а сам раздобыл фонарь. Стоило проверить окрестности Диканьки, и начать дознаватель намеревался с кладбища и сарая, где они проводили вскрытие – был призрачный шанс, что Гоголь вернется туда. Уже подъезжая к сараю, Гуро услышал невдалеке какой-то шум, похожий на плеск воды, и возрадовался, что, несмотря на полную луну, которую сейчас заволокли грозовые тучи, он взял с собой этот фонарь. Спешившись и оставив лошадь у дороги, Яков Петрович направился на шум, отчаянно стараясь не запнуться о какую-нибудь корягу. – Эй! Есть тут… – последнее слово застряло у дознавателя в горле, поскольку он разглядел темный силуэт, стоящий в реке у самого берега спиной к нему. Без сомнения, он принадлежал именно той, кого он искал, но, черт возьми, что она делает в воде, да еще и в такой холод?! Не топиться же она пошла, в самом-то деле? – Гоголь? Это вы? – позвал он на всякий случай. Человек не отреагировал. – Николь! Фигура медленно повернулась. – Господи боже! – только и смог воскликнуть Гуро. Отшвырнув фонарь на землю и быстро сбросив свой сюртук, он со всех ног кинулся к Николетте. Лишь сделав несколько шагов и войдя в студеную воду по самые бедра, он настиг ее. А вот Гоголь, по всей видимости, окуналась полностью – она была мокрая до нитки и вода буквально текла с нее ручьями. И еще она держала что-то в руках. Приглядевшись, Гуро понял, что это были ее сапоги. Больше всего Якова Петровича пугали глаза девушки и то, как она себя вела… Ее зрачки как будто подернула белесая пелена, это были глаза совершенно слепого человека! Или, скорее, рыбы, выброшенной на берег… Она глядела куда-то вдаль, не мигая и не обращая на Гуро абсолютно никакого внимания, как будто не слышала его и не ощущала его прикосновений. В панике дознаватель подхватил безвольное тело писаря на руки, наплевав на то, что теперь он и сам полностью промок, и, борясь с ледяным течением, направился к берегу. В Диканьку Гуро гнал коня галопом, прижимая к себе Николетту, которую закутал в свой сюртук. Благо, с наступлением темноты людей на их пути почти не попадалось – все сидели по хатам. Заехав на пустынный постоялый двор Яков Петрович с облегчением увидел там Якима, который, приметив свою барыню на руках у следователя, испуганно кинулся к ним. – Принеси мне водки, горячей воды и одеяла. Живо! – только и бросил ему Гуро, спешно направляясь в комнату Николь. Бережно опустив девушку на постель и кинув на пол рядом ее сапоги, следователь зажег одну-единственную свечу и принялся быстро снимать с Николетты мокрую одежду, возрадовавшись тому, что она была одета, как мужчина – избавляться от бесконечных деталей женского гардероба ему было бы гораздо сложнее и дольше по времени. Наконец, отбросив на стоящий рядом с кроватью стул мокрое исподнее и тугой корсет, скрывавший ото всех ее женские формы, Яков Петрович застыл, глядя на обнаженное тело Николь, которое было как будто высечено из белого мрамора. На мгновение Гуро забыл, как дышать – так она была прекрасна в тусклом свете мигающей свечки. Капельки влаги поблескивали на гладкой коже, розовые соски затвердели от холода и так и манили… Лишь одна деталь портила безупречный образ. Приблизившись к лицу девушки, Яков Петрович аккуратно отклеил фальшивые усы. Только в его голове зародилась мысль о том, чтобы хотя бы быстро поцеловать ее, он услышал скрип открывающейся двери и возмущенный возглас Якима: – Барин, вы что это делаете?! – Спасаю твою госпожу от лихорадки… – с раздражением буркнул Гуро, возблагодарив небеса, что не наклонился к лицу Николетты слишком близко, меньше всего ему сейчас хотелось перед кем бы то ни было оправдываться. – Черт дернул ее пойти купаться в реке среди ночи и в одежде. Помоги мне, зажги свечи и омой ей ноги – они все в грязи и тине… Да найди для ней другое исподнее и дверь закрой! А ну как хозяйка постоялого двора заглянуть надумает… Лишь сейчас Гуро осознал, что его самого колотит озноб. Наспех сбросив промокшие фрак и жилет, он схватил имевшийся в комнате рушник, которым начал, проклиная нахлынувшее так некстати возбуждение, насухо вытирать Николетту. При этом дознаватель заметил одну странность – по всему ее телу, то тут, то там, к коже налипли рыбные чешуйки… И какая же она была холодная! Если бы не едва вздымавшаяся при дыхании грудь, можно было бы подумать, что она умерла… Закончив, Яков Петрович взял принесенную Якимом бутыль с горилкой. Глотнув прямо из горлышка, чтобы хоть как-то согреться самому, дознаватель принялся тщательно растирать девушку. Заметив, что Яким уже выполнил все его поручения и теперь лишь обеспокоенно стоял у изножья кровати, Гуро сказал ему: – Не стой без дела. Поди лучше разыщи доктора, да поскорее. Его зовут Бомгарт. – Вот уж еще чего, барин! Я вас с Николеттой Васильевной наедине не оставлю, хоть вы режьте меня. Вы думаете, я не вижу, как вы на нее смотрите? Как кот на колбасу. Нет, не пойду я никуда. С одной стороны, эти слова возмутили и оскорбили Якова Петровича. С другой, он прекрасно понимал Якима и был рад, что Николь достался такой искренне заботливый слуга. Посему Гуро постарался взять себя в руки и как можно спокойнее ответил: – Смею тебя заверить, что в отношении твоей барыни у меня исключительно благородные намерения. Но если ты сейчас же не приведешь доктора, она может просто не дотянуть до рассвета! Эта реплика возымела должный эффект, и Яким, слегка помявшись, все же покинул комнату. А Гуро тем временем продолжил растирать Николь, надеясь хоть немного ее согреть, затем облачил ее в белоснежную сорочку и закутал в несколько одеял. Девушка почти что не подавала признаков жизни, и следователя начало захлестывать отчаяние… Он не мог потерять ее, не успев даже обрести! – Ох, Николь, прости меня! Нельзя было выпускать тебя из того сарая… Да что там! Лучше б я вообще не брал тебя с собой… – тихо сказал он, убрав с ее лба мокрые пряди волос. *** Яков Петрович ждал Якима с врачом, как ему показалось, уже целую вечность. Он метался по комнате, будто лев в клетке, время от времени прикладываясь к бутыли с горилкой и даже не думая о закуске. Голова его уже слегка шла кругом, а по-прежнему мокрая одежда была нипочем. Вдруг он услышал тихий стон – Николетта, она начала приходить в себя! Но нет, похоже, девушка просто бредила… Она все еще была холодна, как лед, и бледна пуще обычного. Единственное принесло дознавателю крошечное облегчение – на мгновение Гоголь разомкнула ресницы, и он мельком увидел, что глаза ее вновь приобрели этот чудесный небесно-голубой цвет. Возможно ли, что тогда на реке ему все просто привиделось?.. Наконец, дверь в комнату скрипнула и на пороге появились Яким с Бомгартом. Врач находился сейчас примерно в той же кондиции, что и сам Гуро, что, впрочем, для него было обычным состоянием. – Господи, голубчик вы мой! Что ж это с вами приключилось-то? На вас прямо лица нет! А одежда?.. – запричитал доктор, не приметив на постели закутанную в одеяла Николетту. – Вы здесь не ради меня, – оборвал его Гуро. Он показал Бомгарту Николь, рассказал, как нашел ее и что было сделано, дабы ее согреть. И теперь смотрел, как врач перебирает в своем саквояже склянки с микстурами. – Яков Петрович, вы бы сходили, переоделись. Не хватало мне еще и вас лечить, – строго сказал доктор. Но даже понимая, что Гоголь находится в надежных руках, а самому ему грозит воспаление, Гуро не хотел оставлять девушку. В итоге Яким чуть ли не вытолкал его за дверь, сунув в руки сюртук и снятые ранее фрак с жилетом. Переодевался следователь как можно более спешно. Да что там! Он просто-напросто накинул свой любимый бархатный халат на голое тело, не удосужившись надеть даже белье! Надо отметить, что в сочетании с сапогами на босу ногу облик его был весьма нелепым. Но сейчас Гуро не мог тратить драгоценные секунды на такие мелочи. Ведь у Николь, возможно, времени почти не осталось, и, если это так, он намеревался провести с ней каждое отпущенное мгновение… Когда он вернулся, врач был мрачен. В голове Гуро сразу же пронеслись самые ужасные мысли. Заметив, как изменилось его лицо, доктор поспешил сказать: – Я дал ей пару настоек. В принципе, вы сами сделали все возможное, а я, боюсь, больше ничем не могу помочь. Нам остается лишь ждать… Это странно, но температура ее тела аномально низкая, я никогда с таким не сталкивался. Но все же смею надеяться, что с ней все будет в порядке, нужно время. Однако за ней следует неустанно присматривать. – Спасибо… Спасибо, Леопольд Леопольдович! Вы меня успокоили, – Гуро благодарно пожал доктору руку, но едва ли вздохнул с облегчением. – Позвольте полюбопытствовать… Больная… Ваша дочь, верно? – Невеста, – это слово прозвучало, как гром среди ясного неба. Яким, перебиравший мокрую одежду своей барыни, казалось, готов был съесть Гуро взглядом. Да и Бомгарт не мог скрыть своего удивления. – Простите… Она… у нее раньше уже бывали подобные припадки? Приступы забытья или лунатизма? – продолжил врач, придя в себя. – Случались обмороки, – честно ответил Яков Петрович. – Понятно. В таком случае, думаю, мне лучше будет остаться здесь на ночь. На всякий случай. – Разумеется. Моя спальня в вашем полном распоряжении. Я вас провожу. – А вы как же? – недоуменно спросил Бомгарт, следуя за Гуро в соседнюю комнату. – Я буду с ней… И вот еще что, очень щекотливый момент. Видите ли, дело в том, что Николетта Васильевна находится здесь инкогнито. Поскольку вы доктор, уверен, вам не чуждо такое понятие, как врачебная тайна. Но все же должен попросить вас не говорить о ее присутствии ни единой живой душе. – Конечно, можете на меня положиться, – кивнул Леопольд Леопольдович. Поблагодарив врача, Гуро направился обратно к Николетте, а в затуманенном хмелем разуме Бомгарта родилась мысль, что, даже несмотря на существенную разницу в возрасте, с Яковом Петровичем эта девушка будет безмерно счастлива. Разумеется, если выживет…