Секрет

      День начинал потихоньку клониться к закату. Николетта нетвердой походкой шла по грязным улочкам Диканьки, борясь с дурнотой и на чем свет стоит проклиная доктора Бомгарта. Следом за ней волочился, недовольно бурча что-то себе под нос, Яким, который в страхе перед Гуро теперь не оставлял свою барыню одну и на минуту.       Со скрипом отворив дверь полицейского управления села, Гоголь заглянула внутрь. В помещении было уже довольно темно, за писарским столом в свете единственной освещавшей комнату свечки корпел над какими-то бумагами помощник Бинха.       – Тесак, – окликнула его Николь. – А где Яков Петрович?       – Так он уже на постоялый двор ушел-с, – ответил писарь, оторвав усталый взгляд от документов.       – А, спасибо… – девушка уже собиралась уйти, но Тесак продолжил.       – Тоже вас загоняли, да?       – В смысле?       – Тоже дотемна у начальства на побегушках? Выглядите неважно, я слыхивал, вы приболели, так для Яков Петровича, видно, ничего святого нет, все равно вас гоняет, да?       – Д-да, никакого сладу с этим деспотом нет, – ответила Николь, передумав так спешно уходить. Видимо, то недомогание, которое она сейчас испытывала (не без участия в этом доктора), могло сыграть на руку.       Девушке подумалось, что, раз она снискала расположение Тесака, ей он может рассказать про Бинха что-нибудь, что Гуро еще не знает. В конце концов, какой подчиненный не будет рад пожаловаться товарищу по несчастью на начальника, заставляющего работать до ночи?       – Вам вон, вижу, Александр Христофорович тоже продыху не дает? – продолжила Гоголь, присаживаясь на стул и изо всех сил стараясь говорить четко, без запинок.       – А то ж! Сам-то сейчас, почитай, дома, ужинает в тепле да уюте…       Уговаривать Тесака даже не пришлось – он и сам вполне охотно излил Николетте всю душу, раскрыв заодно и некоторые весьма интересные детали… Казалось, за пятнадцать минут разговора они стали лучшими друзьями. Николь переживала лишь о том, чтобы ее затуманенный разум не упустил эти нюансы. Посему она сочла нужным спешно откланяться, дабы поскорее разыскать Гуро и пересказать ему все, что ей довелось узнать.       Дознаватель обнаружился на террасе постоялого двора – Ганна как раз ставила на стол тарелки с поздним ужином. К этому времени уже стемнело, и мрак вокруг разгоняло множество перемигивающихся свечей.       – О-о-о, Николай Васильевич! Что-то вы припозднились, я уж было начал волноваться… – громко воскликнул Гуро, когда Николь опустилась на стул напротив, попутно смерив хозяйку заезжего дома презрительным взглядом. Благо, Ганна этого не заметила, в отличие от Якова Петровича, который в очередной раз укорил себя за то, что поддался порыву с ней сразу по приезду. А еще явная ревность Николетты безумно ему льстила, однако, будучи человеком весьма мудрым, он прекрасно понимал, что поводов своей невесте давать не стоит.       – Простите, я… выполнял ваши поручения, – пробасила Гоголь, чувствуя, как перед глазами все плывет.       Наконец, Ганна ушла восвояси, и можно было больше не играть на публику. Воспользовавшись темнотой вокруг и тем, что на террасе больше почти никого не было, Гуро позволил себе накрыть ладонь Николь своей рукой.       – Что случилось? Ты…       – Пьяна, – продолжила за него Гоголь. В ответ на удивленный взгляд дознавателя она пояснила чуть заплетающимся языком. – Я больше к доктору Бомгарту ни ногой! Этот подлец просто так ничего не рассказывает, за каждый ответ требовал с ним выпить.       Николетта отодвинула свою тарелку, понимая, что из-за тошноты предпочтет остаться без ужина, и опустила голову на сложенные руки. А Яков Петрович тем временем смеялся над ее рассказом так заливисто и заразительно, что девушка и сама начала хихикать. От смеха Гуро у нее отлегло от сердца и потеплело на душе, даже обида на доктора стала уже не такой колючей. Ведь она переживала, что Яков Петрович ее отчитает или, по крайней мере, деликатно выскажет свое неодобрение – помнила его слова о том, что барышням не стоит пить, сказанные на пути в Диканьку.       – Его что, не смутило даже то, что он спаивает чужую невесту? Ведь он – единственный, кроме твоего слуги, кто в курсе... – спросил дознаватель, отсмеявшись.       – Все просто, он меня не узнал, – ответила Гоголь, вновь сев прямо и потерев виски. Стало немного легче.       – Видимо, информация, которой обладал Бомгарт, того стоила?       – Не то слово, иначе я бы к этому пойлу и не притронулась.       – Так что же удалось узнать?       – Ну, во-первых, насчет Лизы…       Внезапно Николь замолчала, ибо в ее хмельную голову пришла одна шальная мысль.       – Ну? Что же? – нетерпеливо спросил Гуро, когда пауза затянулась.       – Как-то несправедливо выходит, не считаешь? – спросила Гоголь, взглянув на него так томно, что Яков Петрович даже замер, не донеся до рта вилку с наколотым на нее соленым груздем, который спустя мгновение благополучно соскользнул с зубца обратно в тарелку.       – О чем это ты? – дознаватель решил поддержать эту игру.       – Просто мне эти сведения дорогой ценой достались. А ты хочешь заполучить их запросто так.       – Ах ты плутовка… И что же ты хочешь взамен? – Гуро хищно ухмыльнулся в предвкушении.       – О, уверена, я что-нибудь придумаю, – ответила Гоголь, буквально пожирая собеседника похотливым взглядом.       – Так что? Пошли придумывать?       Николь чуть было сразу не согласилась, однако голос разума возобладал над чувствами, взбудораженными алкоголем в крови и любимым человеком напротив.       – Сперва все расскажу, а то, боюсь, могу забыть что-то важное.       Яков Петрович после этой реплики тоже как-то сразу посерьезнел, однако игриво подмигнул, сказав:       – Тогда оплата за мной. Итак, что же ты разузнала?       – Данишевские. Доктор сказал, что они уже несколько лет тщетно пытаются завести ребенка. Этой весной Лиза родила мертвого младенца. Как сказал Бомгарт, все прошло очень тяжело, она и сама чуть не отдала богу душу. И, что интересно, доктор винит в этом Алексея. Оказалось, что он весьма хорошо разбирается в медицине и фармацевтике, где-то этому учился. И, судя по всему, он решил, что сможет сам принять роды у жены, не хотел видеть рядом никого, даже прислугу. Когда послали за доктором, было уже слишком поздно… Господи, как же мне жаль Лизу… – Николь потерла глаза и решила прерваться на глоток воды. Хоть хмель потихоньку спадал, ее голова еще немного кружилась.       – Николь, ты хоть понимаешь, что это может означать? – взбудоражено спросил Гуро, сверкнув глазами?       – Да. Данишевский мог повредиться рассудком от снедающего его чувства вины… А ты еще, вроде, упоминал, что раны последней жертве нанес врач или мясник?       – Именно! – от возбуждения Яков Петрович даже стукнул кулаком по столу, но спустя мгновение призадумался. – Только вот, как я уже говорил, я так и не смог понять, как же девушек обескровили… Рана была на груди, не задевала артерии.       – Он разбирается в аптекарском деле, даже сам делает лекарства для жены. Возможно ли, что это эффект от какого-то препарата?       – Все может быть, но я не специалист в этой области. Никогда не слышал о подобном… В любом случае, мы это выясним. Ведь теперь всё указывает именно на графа Данишевского, – Гуро встал было из-за стола, но Николь еще не закончила свой рассказ.       – Не всё…       Под выжидательным взглядом девушки Яков Петрович вернулся на свое место, вопросительно подняв брови.       – Думаю, нашего второго подозреваемого тоже не стоит пока исключать, – продолжила Николетта. – По дороге сюда я заглянула в управление, там у меня состоялся разговор с Тесаком. Он был не прочь перемыть косточки Бинху и рассказал вот что. Когда случилось первое убийство, Александр Христофорович якобы находился в отъезде. Как выразился его помощник, не то уток пострелять, не то тетушку проведать, в общем, как-то пространно. А еще он сказал, что Бинх в последнее время просто лютует, а после нашего приезда сюда вообще как с цепи сорвался. Говорит, даже поколотил его за то, что он рассказал тебе про Оксану и убийства тридцатилетней давности. И еще наказал держать рот на замке и обо всех твоих действиях ему лично докладывать. Каково, а?       – М-да, видимо, знатно Бинх парнишку-то запугал, мне он об этом и словом не обмолвился…       – Просто он, видимо, не вполне доверяет людям, стоящим выше него по званию. И еще… Думаю, ты должен знать. Чтобы расположить его к себе, я сделала вид, что ты тоже тот еще тиран, – сказала Николь, опустив взгляд.       На минуту в воздухе повисло молчание. Яков Петрович напряженно смотрел на Николетту, плотно сжав губы и сцепив пальцы в замок. Ей от этого взгляда стало как-то не по себе.       – Т-ты обиделся? Пожалуйста, прости! Но это нужно было, чтобы разговорить его… в интересах следствия, – Гоголь попыталась оправдаться, пожалев, что раскрыла эту деталь разговора.       – Ты закончила свой рассказ? Это все сведения? – наконец спросил Гуро.       В ответ Николь лишь кротко кивнула. Яков Петрович вновь встал из-за стола и, улыбнувшись, лукаво и в то же время нежно сказал:       – Тогда идем. Сейчас ты у меня узнаешь, какой я на самом деле тиран…       От хищного взгляда дознавателя сердце Николетты аж пропустило удар. Да, информация, которую она добыла, без сомнения, дорогого стоит, и время оплаты как раз пришло.