Моя ненавистная любовь

      До вечера пробыв у гибридки в комнате, Люси пыталась переварить и осознать произошедшее за сегодня. Мысль, что сегодня ночью она могла сгореть не оставляла ее, также как и известие о беременности. Пару месяцев назад, когда она еще жила поселении вместе с сестрами, Хартфилия вдруг осознала: она устала смотреть за другими детьми и поздравлять подруг, ей хочется свое маленькое счастье. Тогда она только размышляла об этом и не решалась на серьезный шаг, но голову все чаще занимали мысли об одном и том же. Люси не особо углублялась в то, как ей придется впервые лечь в постель с мужчиной, зато представления как бы она выглядела с большим животом, какие во время беременности ощущения, как вместе с другими исповедницами будет готовить все для малышки и доставать из старого шкафа детскую одежду, которую сама когда-то носила. А потом еще полночи не могла заснуть мечтая о их с дочкой совместном и обязательно счастливом будущем. В том, что у нее будет дочка она не сомневалась, у исповедниц почти всегда рождаются девочки, и она стопроцентно знала, что у ее девочки будут карие глаза и блондинистые волосы, такие же как у нее и мамы — гены в роду Хартфилия крайне сильные.       Однако судьба не была согласна с ее планами — Люси Хартфилия, исповедница, этери этериаса Нацу Драгнила и с этим нельзя было ничего поделать. И теперь, спустя два месяца после приезда в другой мир, Люси носила ребенка от некогда ненавистного демона, который причинил ей много боли. Скажи ей кто-нибудь раньше о том, что исповедница забеременеет и будет вынашивать ребенка для этериаса, покрутила бы пальцем у виска. Это невозможно, думали все, реальность же решила посмеяться над ними: и вот в охотнице на демонов из древнейшего рода Хартфилия зародилось семя этериаса и с каждым днем оно растет, уже имеет жизнь и душу.       Раньше исповедница примерно знала, что будет с ее жизнью дальше, но сейчас она не подозревала какое ее будущее, и если честно, не задумывалась, ведь картинки были мрачными — там не было радости и светлых цветов. Однако пару минут назад впервые за все время с приезда, Люси почувствовала себя счастливой в этих объятиях, в этих серо-зеленых глазах и улыбке, в этих поцелуях. Мысли, что отцом ее ребенка станет именно Нацу Драгнил, приносили вовсе не отвращение, а необъяснимую радость. Она была счастлива вместе с ним.       И как бы она не хотела, но понимала, даже после всего, что он сделал, чувства остались, а после столь радостного известия, кажется, стали сильнее.       Однако все померкло, когда тоска вернулась в его глаза и прикосновения, несмотря на высокую температуру его тела, не несли в себе тепло. В них читалась отчужденность, так же как и в последние две недели. Почему-то опять сжималось сердце и хотелось кричать: «Лучше не прикасайся ко мне, чем так!»       Последние слова были, как контрольный выстрел, боль усилилась в разы и казалось разорвет ее сердце. В глазах запекло, сказанное этериасом четко говорило — он отталкивает, не хочет быть рядом с ней, даже когда в ее теле растет новая жизнь, частичка их двоих. Бесполезно пытаясь сдерживать рвущиеся наружу слезы и всхлипы, Люси понимала — Нацу не простит ее, никогда не простит.

***

      Слуги, узнав о счастливой новости, устроили праздник с разукрашенной гостиной и большим сладким тортом, от которого Люси чуть ли не таяла. В поселении сладость редкая отрада для исповедниц, и ей нужно было унимать в себе сладкоежку. Тут она ела до сводящих скул сладкий торт и ей никто не запрещал, наоборот подкармливали и предлагали еще. Лишаться такой возможности и упускать шанс немного порадоваться впервые за долгие недели она не собиралась, всей душой отдаваясь празднику. Даже Нацу улыбался не натянуто и мог расслабиться, хоть порой было видно, что он старается держаться от девушки подальше.       Гибриды весь вечер не отходили от этери и поздравляли. Вели они себя так же, как и до использования окрайда на Драгниле. Люси наслаждалась легким общением, которого не хватало. Конечно, то как они отвернулись от нее, не может стереться из памяти, Люси понимала их причины, но обида не хотела уходить. Только потому что Хартфилия не желала портить праздник, игнорировала неприятные чувства, все можно решить потом.       Самым занимательным в тот вечер для исповедницы было знакомство с еще одним этериасом. Оказалось это был Игнил Драгнил, дядя Нацу. Хартфилия была не в малом шоке и замешательстве, она думала, что Нацу единственный живой представитель рода, учитывая, что она прежде не видела его в поместье, не ощущала еще одного источника сил. Мужчины решили избежать данной темы, поэтому подхватив под локоть девушку, Игнил увел ее от племянника и, наконец, смог познакомиться с той, о ком много думал, той, кто уже давным-давно стала частью его семьи. Было видно, что ему не терпится задать как можно больше вопросов, как ребенку, что узрел мир, однако держал себя в руках и выслушивал девушку. Игнил расположил Хартфилию к себе за первые несколько минут, а это мало каким представителям мужского пола удавалось, точнее никому. Этериас был спокойным, учтивым, но с характером, а порой и импульсивный, что кажется присуще всем Драгнилам с их огненной сущностью. Он сочетал в себе противоречивые черты, но этим и притягивал к себе, что помогло исповеднице отвлечься и не отрываться от разговора.       После празднества, Люси вернулась в покои Нацу. После произошедшего в ее старой комнате, он боялся оставлять ее где-нибудь еще. Хартфилия не очень желала этого, ведь опять проводить дни с этериасом, лежа по разным углам, прямо на той кровати, где ее жестоко лишили первого раза и не прекращали исполнять свой «долг» без ее согласия и малейшего желания. Однако все оказалось не так плохо: Нацу большую часть времени на протяжении этих дней удалялся по делам связанными с обязанностями главы великой семьи; она стала меньше бессмысленно лежать в кровати и больше гулять по поместью, если позволяла погода, по его окрестностям или общаться с гибридами и Игнилом. Но все же, у них была работа, и по большей части она оставалась наедине с собой, так что было достаточно времени во всем разобраться и решить все для себя. Мрачные мысли с завидным постоянством посещали ее голову, но стоило коснуться живота, который еще не показывал ее новое положение, как Люси тут же отгоняла их от себя.       Единственное время, когда она могла полностью расслабиться и не мучаться от раздумий, от которых порой болела голова, была ночь. Вовсе не потому что могла провалиться в бессознательность (хотя и это тоже) — рядом с ней был Нацу. Если он считал, что она уже уснула, Драгнил позволял себе прикоснуться к ней, нежно, с трепетом, а потом подвигался ближе и заключал в горячие объятия, что грели лучше самого теплого одеяла и давали почувствовать себя защищенной, нужной ему. Лишь тогда к ней приходил Морфей со своими сновидениями, куда уходить она не желала, ведь там она не сможет наслаждаться долгожданной близостью между ними. Днем такой возможности уже не будет.       Сегодня вечер для Люси вышел не самым удачным, как по другому объяснить, что она сидела в комнате Нацу и ела свой ужин под пристальным взглядом Шарли, от чего было крайне неуютно. Честно, лучше бы она поела наедине с собой, чем так. От исповедницы не укрылось, что в последнее время ее никогда не оставляют одну, постоянно кто-то был рядом и молча наблюдал за ней, что начинало выводить из себя — вроде всегда одна, а с другой стороны нет. Она, конечно, понимала, что они делают это, чтобы с ней опять ничего не случилось, однако легче не становилось. Продолжая класть еду в рот, Хартфилия не задумываясь над ее вкусом, избегала глаз гибридки, которая до сих пор оставалась холодна к ней: они больше не вели дружеские беседы, переговариваясь только по делу. С Хэппи было намного лучше и проще.       Изначально вечер начинался неплохо: после увлекательного ничего неделания, она пришла в трапезную, где уже сидели этериасы и разговаривали между собой. Стоило появиться исповеднице, как Игнил переключил свое внимание на нее, Нацу наоборот примолк и украдкой кидал на нее взгляд. Через несколько минут ожидания им принесли еду — сегодня было мясо зивса, напоминавшее на вкус рыбу, и очень полезное для беременных (как иначе?). Не то, чтобы Люси не нравилось мясо, но вот его запах был резкий и терпкий, что она не успела убежать из трапезной и ее стошнило прямо там. Все понимали причину этого и спокойно восприняли, но самой ей было ужасно стыдно, и она не могла продолжить ужин. Этериасы быстро догадались, что она плохо себя чувствует и позволили вернуться в спальню.       С каждым днем жизнь в поместье становилась невыносимее, что вновь наталкивало мысли на вопрос Нацу. Ответ был очевиден, но была одна причина, по которой она не могла дать уверенный ответ и до сих пор металась.       Через некоторое время, что текло для Люси неимоверно медленно, когда минуты превращались в часы, в комнату пришел этериас. Шарли сразу же вошла в дверь по правую сторону кровати, где находилась купальня, которую готовили к применению судя по выходящим от туда клубам пара. В подтверждении этого, Нацу достал из шкафчика хлопковый халат и снял одежду. Хартфилия отвела взгляд, до сих пор было стыдно за сегодняшний вечер — ее стошнило во время ужина! — наверняка и еще и испортила всем аппетит. Она сейчас так жалела, что ее комната, ставшая для нее личной крепостью, сгорела. Сейчас бы она вместо того, чтобы избегать встречи с серо-зелеными глазами, закрылась бы в комнатке. — Вы подготовили все как обычно? — уточнил Дрганил, как только запыхавшееся гибридка вышла из душного помещения. Ответом послужил кивок и, поняв, что от нее больше ничего не требуется, Шарли вышла из покоев хозяина.       Люси чувствовала на себе его взгляд — интуиция говорила, что это не просто так и этериас что-то задумал. Долго выжидать Драгнил не стал, он прямо сказал ей раздеваться. Кровь прилила к лицу, Хартфилия удивленно посмотрела на мужчину, стараясь понять зачем и для чего. Липкий страх стал сковывать ее. Неужели он принудит ее, когда она вынашивает его ребенка? Мелкими движениями исповедница отползала в глубь огромной кровати, что не укрылось от Драгнила.       Не удивительно, что после произошедшего она так реагировала на любой его сомнительный жест и повелительный тон. Стало на секунду обидно: неужели она думает, что он будет принуждать ее, когда она в положении?       Во искупление за свою резкость, он подошел и развернул Люси к себе спиной. Аккуратно развязывая повязки на ее темно-зеленом платье, при этом оправдываясь, тщательно подбирая слова (не нужно спугнуть ее снова), что им пора начать небольшую подготовку ко второму периоду, за одно вместе помыться. Смущенная до кончиков ушей исповедница томительно медленно снимала с себя лоскуты ткани — раньше бы такие действия немало возбудили его, заставляя себе сдерживаться, чтобы не накинуться на девушку, однако сейчас он не мог смотреть на ее тело: незажившие раны, букеты расцветших синяков и ожогов, опущенные сжатые плечи. Ему было стыдно смотреть на свое достижение — сломить исповедницу.       Одержимый гневом это стало его главной целью, что станет одним из величайших свершений. Однако сейчас Нацу совершенно не гордился и считал этот поступок еще одной величайшей ошибкой — некогда гордая и сильная исповедница дрожала перед ним от любого движения, косого взгляда или повышенного тона, как забитая зверушка, что усвоила «урок жизни» и предпочла оставить свою тягу к свободе. Хотелось разорвать этериаса внутри себя, отомстить за свою этери, убить самого себя — Нацу не уверен будет ли этого наказания достаточно, чтобы искупить свой грех.       Когда с одеждой было покончено, Люси хотела направиться за этериасом в купальню, но встав на твердый каменный пол, холод которого скрывал толстый ковер, ее ноги задрожали. Нацу успел поймать ее и взял на руки для предотвращения падения.       Персональная купальня Драгнила удивила девушку: по размеру та была больше, чем купальня для слуг, которая построена для множества человек. Из-за белого густого пара хорошо разглядеть помещение нельзя было, только кремовые оттенки и различительную черту: у слуг было множество шкафчиков со средствами для мытья и кабинок, здесь же в начале стояла тумба со шкафчиками, большую часть помещения занимал небольших размеров бассейн, где с другой стороны водопадом вытекала вода. Назвать такое ванной язык не поворачивался.       Нацу продолжал держать Люси на руках, входя в воду. Уровень воды стремительно поднимался, дышать становилось тяжелее и ее кожа покрылась испариной, что хотелось вернуться в комнату, вдохнуть освежительный прохладный воздух. Когда кончики ее пальцев коснулись воды, Хартфилия тут же отдернула ногу от воды и, схватившись за плечи Драгнила, приподнялась выше от горячей воды, почти что кипятка. — Тшш, тихо, тихо, — успокаивающе шептал Нацу на ухо, поглаживая жмущуюся к нему в спасении девушку по спине. — Я знаю, что тебе больно, но надо перетерпеть и привыкнуть… Помнишь я тебе говорил, что второй период беременности будет очень сложный и большую часть времени тебя будет преследовать сильный жар? Чтобы потом тебе было легче ты должна научиться переносить его. Я не хочу делать тебе больно или ранить, но так надо.       Люси не оставалось ничего другого, как вцепиться ногтями в смуглую кожу и терпеть кипяток, что обжигал ее кожу, жег незашитые раны. Она словно горела заживо, но только не в огне, который принес ей сладкий сон, а в воде. Нацу шел медленно, давая немного привыкать к воде. Для него такая горячая ванна была нормой и он с легкостью переносил температуру, в отличии от своей этери, которая с трудом дышала. Смотря на исповедницу, он вспоминал их первую ночь, ей тоже было больно, она просила прекратить, и тогда, как и сейчас, в итоге смирилась и терпела, ожидая конца.       Не дойдя до конца бассейна, он приблизился к краю и сел на ступеньку, обеспокоенно смотря на девушку. Она была уже без сил, закрыв глаза, держалась за него и морщилась, словно ей снова снился очередной кошмар. Единственный плюс: у Люси не появятся новые ожоги: ребенок с первых дней защищал свою маму от любых повреждений нанесенных огнем или высокой температурой.       Кажется только спустя множество часов, а возможно и дней, когда Люси перестала ощущать ужасающий жар по всему телу, или же вода просто остыла. Она устала, эта боль в теле и в душе изматывала ее больше самых изнурительных тренировок исповедниц. Их учили переносить и терпеть боль, ведь еще в далеком детстве от каждого прикосновения к оружию хотелось отдернуть руку, но они продолжали держать потому что она исповедница, она должна уметь терпеть боль. И она научилась этому. Острая, разрывающая боль разносилась по ее телу от прикосновений к окрайду, даже спустя многие года, за которые она привыкла к ощущениям, что не переставали оставаться таким же яркими, как и в первый раз. На тот момент для нее это казалось самой болезненной вещью, и когда его не оказалось рядом, когда любимое оружие запрятали где-то в недрах поместья, Люси думала, что избавилась от неприятных ощущений преследующих ее долгие годы, однако оказалось, что в мире есть вещи побольнее окрайда и они вовсе не физические — они душевные, на самом сердце и его глубинах. Оказывается видеть мир без красок, надежд и мечт возможно, а жить без желания можно, но ты становишься безвольным, всего лишь существуешь. Люси долгие-долгие дни казалось, что это не закончиться никогда, но зародившееся в ней жизнь, ее ребенок, не дал ей окончательно впасть в пучину отчаяния, как и Нацу с его редкими теплыми объятиями, которых всегда было недостаточно. — Привыкла? — осторожно спросил Драгнил, заметив, что дыхание его этери стало равномерным, руки не сжимали его плечи, будто пытаясь перенести капельку боли на него.       Он держал ее на руках и гладил по спине. Он прижимал к себе крепко, но это были не такие объятия, в них читалась осторожность, страх, вина. В ней и так полно этих чувств, а он делает их только сильнее, давая укрепиться в ней, завязавшись узлами на краях ее души. Хотелось выть, чтобы Нацу перестал так делать, но он не понимал, что делает, даже не знал. И все, что она могла, смиренно молчать. Что она может сделать?       За очередными раздумьями, Люси не сразу заметила, что Нацу больше не прижимал ее к себе и перекладывал на соседнее место, но не ожидавшая этого, она с двойной силой вновь вцепилась в плечи этериаса и по инерции от резкого движения, упала обратно к нему. Драгнил тут же, насколько мог, согнулся пополам и, стиснув зубы, зашипел. Люси слезла с него, с беспокойством наблюдая, как расширяются ноздри, заиграли желваки на скулах. — Все нормально, — вымолвил демон, покосившись на ногу, которую задела Хартфилия, навалившись на нее всем весом.       Осознание до девушки пришло мгновенно — это была нога, об которую словно лоза оплелся кнут из окрайда. Она совершенно забыла об этом. Посмела забыть с чего начался персональный кошмар наяву.       Как же больно было Нацу, раз она, та в которой лишь малая доля крови этериаса, каждый раз испытывает острую боль? — задумалась исповедница. Она постоянно винила себя за сделанное, но за все это время не задумалась о том, что на самом деле ощутил этериас тогда — лишь знала, что это была ненависть. Не подумала, насколько сильным был страх смерти, она могла подчиниться воле Исповедницы и убить заклятого врага.       Боль в ноге уходила, черты лица смягчались, восстанавливалось дыхание. Рана практически прошла и в скором времени от нее останется напоминанием шрам, но сейчас, когда она медленно с человеческой скоростью заживает, любое воздействие на нее не приносило тех резких неприятных ощущений, что недели две назад, когда он едва ходил, но больно было все равно. Полностью придя в себя, Нацу решил сделать задуманное — принести масла и кремы для мытья, но легкое прикосновение к ранению привлекло его внимание. Длинные тонкие пальчики невесомо касались кожи вокруг, задевая огрубевшие участки. Касания почти не чувствовались, будто боялась надавить чуть сильнее и вновь вызвать ту же реакцию.       Подняв глаза на свою этери, Драгнил увидел, как из карих глаз по красным щекам стекают слезы, скатываясь к подбородку и опадая в огромную ванну. — Люси… — его голос заставил зажмуриться и возненавидеть себя больше. Он говорил так, будто это он во всем виноват, не она.       Услышав его, неосознанно Люси прижала руки к груди и, скрывая слезы, опустила голову, отползла от него дальше, оказавшись почти по горло в воде, игнорируя жар, от которого еще недавно мучилась. Он снова совершил ошибку, не знает какую, но это причинило боль Люси — это самое главное. Драгнил в миг оказался около девушки и взял ее лицо в свои руки, потому что только сейчас понял, как он не любит, когда она отводит от него взгляд, испуганный и провинившийся. — Люси, что случилось? — это звучало мягко и нежно, но все с тем же извинением за сделанное, которое совершила она. — Извини, — на удивление ее голос подрагивал и звучал сипло, из-за застрявшего в горле кома. Как казалось ей, она не выдаст что-то большее чем всхлипы. — Я так виновата… Использовала окрайд, оставила такие раны и последствия… На секунду посмела насладиться этим, после того, как добр ты был ко мне, заботился и защищал… Не принудил, когда мог это сделать, и старался, так старался сблизиться, несмотря на мои отвратительные поступки, отказы и упреки. Ты старался ради нас и что сделала я?.. За все время так и не извинилась перед тобой! Эгоистично думала только о себе! Не смогла сказать тебе простое «прости»!       Люси не понимала, что она говорит, слова сами вырывались, пока слезы стекали с двойной силой. Она задыхалась, не смея прерваться. Казалось, что если она сейчас не выскажет все, то в эту же секунду умрет от ненависти к себе, что поглотит в свой бескрайний океан, заполнит легкие и костлявыми разносящими холод руками затянет на самое свое дно, без возможности выбраться.       Хартфилия не заметила, как прижалась к мужскому телу и, обвив руками, цеплялась как за спасательный круг. Нацу был растерян, смотрел на ее слезы, не смел оттолкнуть и даже приобнять Люси. Слушая ее, он понимал, насколько она права — они оба эгоистично закрылись в себе, винили за свои поступки, за причиненную боль, но так и не смогли извиниться друг перед другом, элементарное «извини» ни разу не слетело с их губ. Иронично. — Хватит, Люси, не переваливай все на себя. Не тебе стоит просить прощения, — его руки вновь успокаивающие гладили девушку, прижимая к себе. Он прислушивался к всхлипам и представлял, как внутренний этериас разрывает его, за то, что заставил плакать мать своего ребенка, свою единственную. — Если бы я сдержался и не накинулся на тебя, ничего этого не было, ты ведь и вправду всего лишь испугалась. Я даже не выслушал и обвинил во всем тебя, взял грубой силой и продолжал принуждать каждый день! Не тебе себя винить. — Прекрати! Не оправдывай меня! — крикнула Хартфилия, смотря в серо-зеленые глаза, когда внутри нее крутилась злость, поток бесконечного количества слез, наконец, прекратился. Только сейчас, когда они решили откровенно поговорить друг с другом и открыли все, что долго копилось, она увидела, как же глупо это выглядит со стороны — дура и дурак — мечтают, но не ничего не делают, чтобы исправить ситуацию, вместо этого закрылись в себе и пустили на самотек. Разве так все должно быть? Старая она стала бы такое терпеть?       Но сейчас было глупо задавать все эти вопросы, все изменилось, в том числе и они сами, так к чему же, когда это бессмысленно? Ослаблено опустив руки, Люси положила голову на плечо этериаса и впервые позволила себе расслабиться. — Нацу, я устала. Мне надоело ночью плакать и быть такой никчемной. Меня убивают собственные мысли и вина. Оно ни на секунду не оставляет меня!.. Мы боимся признать, что оба виноваты, каждый приложил руку к этому и теперь платим за свои поступки, но я уже так устала. Мне просто хочется, чтобы это уже прекратилось. Мы этого хотим. Но если не прекратим это, ничего не произойдет, а без тебя ничего не выйдет, если продолжишь отталкивать не только меня, но и своего ребенка. Ты необходим нам, необходим мне… Нацу, пожалуйста.       Шмыгнув еще раз носом, она обвила руками его торс, пытаясь через объятия передать свои чувства, чтобы он, наконец, понял ее слова, понял, что она скучает по нему и готова простить все, только лишь бы он был рядом с ней и дарил свое тепло, без которого она уже не сможет, ощутив на себе раз.       С замиранием сердца Люси ждала его ответ — предсказать действия этериаса за проведенное вместе время она так и не научилась. Но вопреки пожирающим представлениям, Нацу поступил так же, как и в прошлый раз: взял ее маленькую ладошку в свою, поднес к губам и оставил легкий невесомый поцелуй на запястье. — Я тебя простил давным-давно, но готова ли ты к этому после всего, что я натворил? — Я готова на все, если ты будешь рядом со мной, — прошептала Люси, уголки губ сами приподнялись вверх. Поднеся руку Нацу, она оставила такой же невесомый поцелуй.       Заправив прядь светлых волос, что липли к лицу, Нацу огладил щеку своей этери, любуясь ее лицом, на котором отразилось умиротворение. Смутился, когда хотел убрать руку, а Люси положила свою ладошку поверх его и сама прильнула ближе к ней. Приятное тепло разлилось в его груди — исповедница никогда бы так не сделала раньше, но теперь все изменилось, возможно в лучшую сторону, несмотря на столь омраченное начало.       Он дал ей шанс уехать, больше не видеть его, как мечтала с их первой встречи во сне, однако теперь, даже если захочет, он не отпустит ее от себя, особенно теперь.