***
Настроение резко упало. С Люси в последнее время это происходило часто: один момент она смеется до слез, а через минуту уже просто плачет, и никто не мог понять, что случилось за эту минуту, как и сама Люси. Они спустились в трапезную, сели за стол и стоило исповеднице взять столовые приборы в руки, как в окне проскочила тень кареты. Этериасы пошли встречать прибывших, и исповеднице пришлось последовать за ними, гости как никак ее. Драгнил бережливо одел на нее теплый плащ, и они вышли на улицу. Слабый ветер обдул низ ее платья, отчего Хартфилия поежилась, хоть он и не был холодным, но все равно, привыкнув к окружающему теплу, горячим ваннам и жару тела Нацу, ей чувствовалось неуютно в холодную этерскую осень. Нацу приобнял ее за плечи, легкая улыбка расплылась на лице — его этери пристращается к жару, это хороший знак. Хартфилия внимательно следила за каретой, ей было крайне интересно, кто испортил ее «спальный» день. Однако, когда она увидела кто приехал, всякую злость бесследно смело. Из кареты вышла красивая девушка, чьи волосы алого цвета развевались на легком ветерке, и женщина с беспристрастным выражением лица, которое покрылось множеством морщинок от неумолимого течения времени. Драгнил крепче прижал к себе Люси, но это не помешало ей оторваться от него и сорваться на бег. Секунда, и она крепко сжимала в объятиях сестру. — Эрза! Люси не могла поверить в реальность происходящего. Она скучала, очень сильно скучала по сестрам, с которыми росла. Иногда вечерами она вспоминала свою прошлую жизнь, в эти моменты тоска разъедала ее сердце подобно кислоте. Они были ее семьей, она никогда не уходила надолго от них, и всегда знала, что у нее есть поддержка. Оказавшись в этом мире, Люси была совершенно одна. И хоть сейчас у нее появились новые друзья, Нацу и Игнил, это не могло заменить ее старую семью, как бы они не старались. Люси смирилась, давным-давно, ведь обратно она не попадет, пока не родит ребенка этериасу, или возможно не увидит их больше. Все, что ей оставалось — мечтать о скорой встрече и скрывать печаль, чтобы не волновать Нацу. Драгнил не отпустит ее, особенно сейчас. Однако все оказалось намного лучше, чем она могла бы себе представить: она была вновь рядом со своими родными, и Нацу тоже оставался рядом. Ответные объятия Эрзы, которая в своей манере сжала ее крепко, немного больно, словно мягкую игрушку, доказывали, что это не очередной сон. Радость и облегчение от столь долгого, и кажется, вечного ожидания хоть минутной встречи, чтобы увидеть близкие глаза, ощутить объятия своих сестер и услышать их родные голоса, расцвели в ее сердце подобно подсолнухам на теплом солнце. Улыбка не сползала с лица, на глазах выступили слезы, даже у всегда строгой Полюшки приподнялись уголки губ и она не начала ворчать, когда одна из ее приемных дочерей спустя месяцы разлуки обняла ее. Это не было сном, радость там несравнима с той, что исповедницы чувствовали, наконец, встретившись после долгих трех месяцев. — Это ей необходимо, Нацу. Ты правильно сделал, — одобрительно прошептал Игнил, положив руку на плечо племянника. Вот только, ни это, ни восторг его этери, не могли усмирить пробуждающего в нем зверя.***
После долгого и плаксивого со стороны Люси приветствия (немало удивившее исповедниц), все прошли в трапезную, где вместе завтракали. Хартфилия не переставала осыпать женщин вопросами, как без нее протекает жизнь в поселении. После того, как Люси забрало Министерство, все исповедницы двинулись туда вернуть свою сестру, однако там Верховные поставили их на место и сказали, это не ошибка — Люси Хартфилия является этери дома Драгнил. Вернуть им сестру сможет только сам Драгнил, и произойдет это не меньше чем через тринадцать месяцев, если вообще произойдет. Многие из них не до конца верили, что такие возможно — охотница на демонов этери демона, — но у них не было другого выбора, и они приняли это, надеясь на скорое возвращение своей веселой и оптимистичной сестры. Но не Эрза. Она не собиралась примиряться с произошедшим. Она пошла в Министерство, однако, для работы там исповедница должна иметь статус Верховной. Впрочем, для Белсерион это не являлось проблемой по многим причинам: ее предок была одной из первых Верховных исповедниц, а также Эрза являлась сильнейшей из живучих исповедниц и ей не раз предлагали новый статус, так что экзамен она сдала без проблем и сейчас работала в Министерстве, где занималась поиском этери и решением проблем связанными с ними. Все это делалось для возвращения Люси домой. Однако все, чего она добилась: приезд к Хартфилии, но и тут поспособствовала просьба самого Драгнила. Слушая рассказ, Люси почувствовала укол совести. Ей было противно от того, что она заставила переживать за себя стольких людей и пойти на такие жертвы, ведь Эрза, как молодая мама должна была заботиться о своей дочери, а вместо этого, горбатилась в Министерстве. Все за столом заметили, как расстроилась Хартфилия, особенно когда речь зашла о малышке Скарлетт, но Эрза заверила ее, что она успевает по вечерам провести время с дочерью, а пока ее нет, другие девушки не отходят от нее, осыпая заботой. Больше всех это делала Кагура, она стала для Скарлетт главной няней и охранником (Люси подметила, что ни капельки не удивлена этому, ведь все в поселении знали, что Кагура влюблена в Эрзу, кроме самой Эрзы конечно). За столом разговоры не умолкали, говорили не только Эрза с Люси, но и Игнил с Полюшкой. Оказывается, они одно время часто пересекались на работе в Министерстве. Только Нацу сидел с хмурым лицом, ковыряясь вилкой в тарелке и слушая чужие разговоры, тему которых он не до конца мог понять, особенно когда женщины внезапно могли перейти на свой родной язык. Ему вообще ничего не нравилось. Исповедниц он вызвал только для того, чтобы они забрали плеть из окрайда, которую Люси смогла пронести в их земли, и чтобы ему перестали приходить письма из Министерства, немало раздражающее его. Он, конечно, был рад за Люси, она давно не выглядела такой счастливой, но одновременно это и злило. Хартфилия была счастлива не с ним и, кажется, забыла о его существовании. Ладно старуха, возможно у нее есть теплые чувства к его этери, он видел, что она приехала по работе, но аловолосая исповедница — он чувствовал исходящую от нее опасность. Дело было даже не в том, что сила исповедницы от этой Эзры, или как ее там, в несколько раз сильнее, чем у Хартфилии, дело было совершенно в другом — в ее отношении к Люси. Нутро говорило ему: она хочет забрать твою этери и твоего ребенка. Этот приезд не принесет ему ничего хорошего.***
Нацу сотни раз пожалел о своем позволении приехать на «проверку» исповедницам. В сто первый раз это произошло сразу после завтрака. Приехавшие решили заняться своими обязанностями, которых между прочем было совсем немного и они могли бы уехать уже сегодня вечером, но дядя сказал, что Люси будет неплохо провести время вместе с ними и, без согласования с ним, разрешил отложить работу на вечер или даже на завтра, поэтому исповедницы решили прогуляться по окрестностям. Солнце больше не светило столь тепло и ярко, оно пряталось за облаками; на севере сгущались тучи, образуя черную полосу на небе. На улице поднимался ветер, отчего уже не радужные, почти голые ветки с редкими листьями на кустарниках покачивались из стороны сторону, величественные придес (Люси смешно их называла большие сосны) стояли все так же крепко, не колышась, однако скоро это изменится. Инстинкт, не покидавший ни этериасов, ни гибридов на протяжении месяца, говорил — скоро начнется дождь. Пускать свою этери в такую погоду на прогулку Драгнил не собирался, о чем и сообщил Хартфилии. Он видел, что девушка согласна с ним, как ее руки потянулись к пуговице плаща, но стоило женщинам метнуть на нее взгляд, как Люси заявила, что у них еще есть время и ей не повредит небольшая прогулка. Игнил опять встал на сторону девушки, и убедил его, что ей это нужно. Нацу послушал его в очередной раз. Однако, когда Белсерион вежливо сказала ему, что они обойдутся без его компании и чей-либо еще, Драгнил рассвирепел: он знает, как исповедницы относятся к этериасам, и знал, что во время войны исповедницы без промедления убивали этери. Отпускать Люси с вполне реальной угрозой для его малыша — да Нацу лучше сам сдохнет, чем позволит это! Напряжение между ними двумя можно было почувствовать через нагретый воздух, увидеть в буравящих друг друга глазах, в сжатых кулаках — они были готовы напасть друг на друга в любой момент. В этот раз на выручку пришла Полюшка, несмотря на возмущение Эрзы, она позволила Нацу пойти с ними. Марвелл работала в Министерстве больше пятидесяти лет и, в отличии от Эрзы, проработавшей всего лишь месяц, она знала, что этериасы привязывавшиеся к своим этери даже под угрозой смерти не оставят их одних. Спорить с Драгнилом бесполезно, а затрачивать время ей не хотелось, и поэтому он следовал всю прогулку за исповедницами. Нацу следил за своей этери непрерывно, не отрывая взгляда, чтобы в любой момент быстро оказаться рядом. Эрзу это немало раздражало, он ловил пару раз на себе ее взгляды, пока остальные не замечали его и общались на своем языке. Но вовсе не это подогревало его гнев растущий с каждой минутой, которую девушка проводила с другими исповедницами. Люси менялась среди них. Она становилась исповедницей. Люси не послушала его, пошла на прогулку, когда вскоре начнется дождь и везде грязь слякоть, в то время, как на прогулках с ним часто жаловалась, как ей это не нравится; на пути был резкий подъем вверх и Нацу подал руку, перегрузка вредна для беременных, но Люси не просто отказалась, она отшвырнула его руку и грубо сказала, что обойдется без его помощи. Тоже самое произошло, когда он начал сильнее кутать ее в плащ, потому что она начала мерзнуть из-за поднявшегося ветра. Эти изменения были мелочны, и кажется, вовсе не заметны, однако Нацу выучил свою этери, все ее привычки, ее маленькие слабости, что ей нравится и что нет. Сейчас он не узнавал свою Люси, словно она возвращалась в те времена, когда приехала сюда. Она не замечала его, точнее замечала, но старательно делала вид, что нет, избегала, не принимала помощи и изо всех сил показывала свою независимость от него. Драгнил не понимал, что стало с его этери, однако терпел это ради нее самой. Дождь не застал их неожиданно, все небо было затянуто серыми тучами, сила ветра стала сильнее, чуть ли не сбивала с ног. Драгнил предупредил исповедниц, что дождь начнется в любой момент, стоит возвращаться. Эрза и Люси в который раз хотели показать свое упрямство, но Марвелл опять встала на его сторону, за что он был благодарен ей. Они не прошли половину пути, как упали первые капли. Исповедницы продолжали идти все так же размеренно и слишком медленно, накинув капюшоны. Нацу шел рядом и сдерживал себя: его этери нельзя мерзнуть, тем более гулять под дождем. И, когда он в очередной раз заметил, как Люси сильнее кутается в плащ, сжимает его края покрасневшими, слегка дрожавшими пальцами, он сорвался. Быстро настигнув Люси, он одел поверх плаща свой камзол, взял на руки и вспыхнул огнем. Нацу еле сдержался не ухмыльнуться, заметив, как в удивлении вытянулось лицо Эрзы. Удивление быстро сменилось злостью, та уже буравила Драгнила взглядом и, кажется, была готова высказать все, что она о нем думает, но Хартфилия сама смогла усмирить бестию. — Эрза, все хорошо. Огонь не вредит мне больше, — отводя глаза, произнесла Люси, и как в доказательство своих слов, показала как по ее руке пробежали языки огня, оставляя после себе приятное тепло на теле. Натянув капюшон на глаза, она смиренно лежала у него на руках, не смотря в сторону исповедниц. Тогда Нацу вдруг понял — ей стыдно. Люси стыдно за то, что она беременна от этериаса. Сердце отозвалось ноющей болью. Сжав челюсти, он пошел быстрым шагом и выцедил из себя: — Моей этери нельзя мерзнуть. Советую поторопиться, я не горю желанием искать вас в горах.***
У них была ссора, первая сильная ссора с их примирения. Все не закончилось страстным примирительным сексом по их новой традиции, они оба были злы и обижены друг на друга. Нацу ушел, ему нужно было где-то выместить свой гнев. Пугать Люси в приступе гнева он не хотел, поэтому не пришел на обед, свалив исповедниц на дядю. Игнил полностью им доверял, поэтому оставил одних. Женщины были не против, без присмотра этериасов, без Нацу, который был готов взорваться в любой момент, им стало легче и Эрза с Люси чувствовали себя более расслаблено. Хартфилии и вправду было неудобно с Нацу и его окружающей заботой. Когда они были одни, принимать это было гораздо легче, но сейчас, когда с ними Полюшка и Эрза, ей стало стыдно. Рядом с ним она чувствовала себя ребенком, который не может обойтись без присмотра, и показывать насколько она беспомощна и зависима от этериаса было позорно, ведь когда-то она называла себя непокорной исповедницей. По этой причине Люси разозлилась, когда во время прогулки он взял ее на руки — она что ходить не умеет?! И вот когда рядом не было этериасов, она ощущала себя уверенно, словно полноправная хозяйка дома. Люси вспомнила о тренировочном зале, где было множество оружий, которые наверняка восхитят Эрзу, но тут же в голову ударили другие события произошедшие там. Большинство орудий сгорели, сам зал ремонтируется и вход туда запрещен. Проскочила страшный вопрос: они с Нацу не вернутся к тому, что было? День близился к вечеру, дождь не прекращался, Нацу до сих пор не пришел. Люси начинала волноваться, хоть и не подавала виду, правда от Игнила это не укрылось. Пока Эрза с Полюшкой были отвлечены, он отвел ее в сторону и успокоил — когда в Нацу закипают эмоции, он всегда уходит, скрывается от остальных, пока не придет в себя. Хартфилию это немного взбодрило, возможно, это даже лучше, что его нет с ним, однако лучше от этого ей не было — Нацу сильный этериас, но она так привыкла, что он рядом или хотя бы знает, где он, а сейчас он просто взял и ушел. Ее тревога не оказалась беспричинной. Вечером, когда они направлялись из гостиной в трапезную, внезапно услышали погром. Ускорив шаг, они дошли до холла, где в раскрытых дверях стоял Драгнил. Он наполовину был в этерском обличи, когтями держался за стену и тяжело дышал. Одежда была порвана, в некоторых местах виднелись раны, все пропиталось грязью и кровью, и чем-то еще черным. Слуги тут же подскочили к нему, но Драгнил метнул в них предостерегающий взгляд. — Нацу, что случилось? — обеспокоенно спросил Игнил. Несмотря на ужасный внешний вид, Нацу чувствовал себя нормально, судя по тому, как оторвавшись от стены, он принял человеческое обличье и направился к лестнице, за исключением сгорбленной спины и глубокой раны на боку, зажимая ее рукой. Зная своего племянника, Игнил предположил, что Нацу просто устал, боевые царапины только способствовали этому. — Неподалеку от деревни, там где раньше были стойла для заргов, была пара велнусов, — держась за перила, хрипло произнес Драгнил. Его дядя не ошибся, за день он сильно вымотался эмоционально и все, что ему сейчас хотелось, лечь в постель или в горячую ванну. — Ты уверен? Что бы им делать так близко? — Черт его знает. В последнее время, они стали слишком смелые, — раздраженно ответил Нацу. Обычно велнусы ходили у подножья, и поодиночке, сейчас же они близко подошли к деревне гибридов, да еще и двое. Последние месяцы проблемы с ними становились все серьезней: это сейчас он успел убить их, пока они не напали на деревню, но в других домах нападения уже происходили. Он с другими главами Великих семей и приближенными не раз затрагивали эту тему, однако к решению этого, так и не пришли. То ли инстинкты, то ли интуиция говорили, что сделать это нужно как можно быстрее, иначе все приведет к непоправимым последствиям. Перед тем, как скрыться в одном из секретных проходов, ведущих в его комнату, Нацу взглянул на свою этери. Та резко отвернулась от него. Люси хотелось подбежать помочь ему (даже если помощь не была ему нужна), однако потом проскочила мысль, что подумают Полюшка с Эрзой. Они бы, наверно, разочаровались в ней, осудили за ее беспокойства и чувства. Нет, они наверняка разочаровались бы в ней. Поэтому она стояла на месте, и уже жалела.***
Вечер прошел размеренно и спокойно, так же как и день до прихода Нацу. Полюшка решила не откладывать работу и направилась к Адере, узнать о состоянии своей приемной дочери, сама Хартфилия пошла в комнату Белсерион. Это очень напоминало времена, когда они прокрадывались друг другу в комнаты и переговаривались между собой, до тех пор, пока Полюшка не зайдет в комнату и не погонит по кроватям. При Верховной Марвелл они говорили более сдержанно на определенные темы, сейчас же, когда ее нет, они могли вдоволь посплетничать и посмеяться. Только Хэппи нарушал их идиллию, но когда он принял ипостась кота, стал полноценным участником их небольшой компании и наслаждался поглаживавшими от рук девушек. Впервые за весь день Люси чувствовала себя легко и непринужденно, мысли о Нацу не тревожили ее. Все-таки, ей было необходимо общение со своими сестрами и скука перестала грызть изнутри. Эрза не могла не затронуть тему об этериасе, жизнь Люси волновала ее слишком сильно. Они росли вместе, были неразлучны с детства, расставаясь на время, когда Эрза уходила на задания. Хартфилию она смело могла назвать своим родным человеком. Она переживала за свою сестру, не меньше чем за дочь. А сейчас Люси находилась в другом мире, наедине с ужасным этериасом, без кого-либо близкого. Нет ничего удивительного в том, что Люси изменилась, слишком сильно изменилась, что это было видно лишь при взгляде на нее. Люси больше не была прежней и эти изменения пугали Эрзу, ведь они может больше не смогут вернуть ее. Лекарша дома проболталась им с Полюшкой, что Нацу делал с Люси, пока та не забеременела, как он контролировал ее и вымещал свою злость. Белсерион догадывалась, но тогда поняла окончательно — Нацу своей силой принизил Люси, заставил бояться себя и стать кроткой, смиренной, измученной, такой какой Люси не являлась. После того, как она увидела Драгнила с огромными лапами и кровожадными красными глаза, она осознала насколько он отвратительный. Ей было страшно за Люси, ей пришлось не только разделить с ним постель, но жить и вынашивать его ребенка. Сжав руку Люси в своей, Берселион сочувствующе смотрела на нее, сердце сжималось от мыслей, сколько ей пришлось вынести: — Люси, я корю себя, за то, что не могу ничего поделать. Если бы я могла, то сделала бы все что угодно, чтобы ты не была этери этого монстра, — Эрза говорила тихо, почти шепотом, и только на последнем слове в ее голосе послышалось отвращение, и Хартфилия подумала, что так должно быть: исповедницы ненавидят этериасов, у них не бывает к ним теплых чувств, тем более любви. Люси из старого рода Хартфилия — предательница. Она не смела называть себя исповедницей, ведь исповедницы исполняют свой долг, им запрещено любить мужчин, тем более этериасов. Как бы Люси не старалась показать Полюшке и Эрзе, что она не зависит от Драгнила, не привязалась к нему, не полюбила его, это не могло отменить того, что уже произошло — того, что она перестала быть исповедницей. Ей было так стыдно перед своими сестрами и Верховными, но поделать что-либо со своими чувствами она не могла, как бы не пыталась. — Я помню, как ты мечтала стать матерью. И вот ты беременна… Беременна демоном, таким же как и его отец. Не представляю, каково тебе жить с этим. — Эрза, прекрати, пожалуйста, — попросила Хартфилия, в ее голосе слышались нотки злости. Ей было противно от слов Белсерион, они не ранили ее, они рождали гнев за то, что подруга смеет говорить такие вещи о ее ребенке. Достав свою руку из руки Эрзы, она сложила их на животе, который через пару месяцев станет круглым, а через год родится малыш. Гнев дал ей смелость и решительность. Люси сказала исповеднице свои настоящие чувства, не боясь больше осуждения. — Эрза, пойми это не только ребенок Нацу, он и мой. Он частичка меня и мне наплевать кто его отец, я люблю его. И Нацу тоже… Нас всю жизнь учат, что этериасы чудовища заслужившие смерти, но они ведь не отличаются от нас, по крайне мере Драгнилы точно. Ты скорее всего не поймешь меня, но Нацу не такой монстр, как ты его представляешь. Да у нас были разногласия, мы ненавидели и были готовы убить друг друга, однако все изменилось. Он предлагал мне уехать в дом этери, я отказалась и не жалею об этом… Знаешь, Нацу хороший, внимательный и чуткий, конечно, иногда он бывает слишком заботливым, и меня это раздражает, но я счастлива, по-настоящему счастлива с ним. Уверена, он будет хорошим отцом, а я… — Люси хотела сказать, что поможет ему. Стоило этим словам почти слетать с языка, как она поняла: если она останется с Нацу, то больше никогда не увидит ни своих сестер, ни свое поселение. Ей придется навсегда это оставить. А если она уйдет в свой настоящий дом, то оборвет любую связь с миром этериасов, в том числе и с Нацу и со своим малышом. С утра она была счастлива, что и исповедницы и ее этериас рядом с ней, и только сейчас поняла, что это единственный раз, когда такое возможно. Хартфилия глубоко задумалась и совершенно не замечала грустный взгляд Эрзы. Ее опасения подтвердились — Люси настолько запугана жестокостью Драгнила, что думает, что это любовь. Может сейчас он относится к ней заботливо и не насилует ее, но Белсерион была уверена, что это временно — у этериасов слишком развит родительский инстинкт, они ни за что не тронут своих этери, когда она в положении. Однако, как только ребенок родится, этери станет для него бесполезна и все вернется к тому, что было, если ее не убьют — Эрза была уверена в этом всем своим существом и поэтому она дала себе обещание. Хартфилия не желала ее слышать, она просто встала и ушла. Начинавшийся весело и беззаботно вечер, закончился на тяжелых мыслях и разрушившимися узами долгой дружбы. В поместье было слишком тихо, почти что все спали. Холод камня разливался в босых ногах, ветер трепал края ночнушки Хартфилии. Она вспомнила, как, кажется, давным-давно, точно так же шла к Нацу, после его пробуждения от использования окрайда, и именно в тот вечер ее сердце разбилось под натиском его ненависти. Люси было страшно, до дрожащих пальцев и бешеного стука болевшего сердца, ведь сейчас все может закончиться так же, как и в тот вечер. Открыв двери спальни, слабо горевший живой огонь осветил комнату, тускло, чтобы не потревожить своего истинного хозяина. Нацу лежал на большой кровати, придвинувшись к краю, словно отгородившись от всех. Он выглядел одиноко. В глазах защипало — она привела его к этому, из-за нее он брошен совсем один в этой огромной кровати. Всхлипнув, Люси залезла в кровать и со спины обняла Нацу. От скачущих гормонов, она совершенно не могла контролировать свои эмоции. Слезы катились по щекам, оседали на горячую спину этериаса, всхлипы становились громче. — Нацу, извини меня… Я люблю тебя, извини меня, пожалуйста, я такая дура! — она не могла остановить слезы, не могла унять начинавшуюся истерику и лепетала все, что придет на ум, чтобы искупить свою вину и убрать это противное чувство стыда, которое было в сотни раз сильнее, чем перед сестрами. Только после разговора с Эрзой, она осознала, что пытаться скрыть свои чувства, боясь осуждения, непоправимо глупо и только причиняющие боль им обоим. Нацу просто заботился о ней, как делал всегда до этого, но ей было так важно показать свою непокорность, что забыла о чужих чувствах. — Я эгоистка! Так хотела показать им, что все еще исповедница, но… — Ты не исповедница. Ты Люси, моя этери и мать моих детей, — его голос был твердым и непоколебимым. Люси замолчала на секунду, она думала, что он спит. Нацу развернулся к ней и прижал к себе. Давая ей поплакаться на своем плече, он гладил свою этери по голове и больше не злился на нее, наоборот злился на себя, Люси опять плакала из-за него. Когда Хартфилия успокоилась, она вытерла последние слезы, упрекая себя, что она слишком много плачет. Она взглянула на Нацу и заинтересовано, со смешком спросила, отгоняя остатки горечи. — Детей? У нас он будет не один? Ответом ей послужила хитрая улыбка и шаловливые руки этериаса, забравшиеся под ночнушку. Наслаждаясь глубоким поцелуем примирения, с нотками нежности и страсти, Люси подумала, что возможно они смогут возместить небольшую часть своего неудавшегося «спального» дня.***
Следующее утро прошло намного лучше предыдущего. После замечательной ночи, Нацу был в хорошем настроении, и Люси тоже, однако толика печали не оставляла ее — сегодня ее дорогие гости уедут. Еще вчера Полюшка сообщила им, что это произойдет после обеда, чтобы не приехать поздно ночью, поэтому у них оставалось только полдня, потом долгий год или больше никогда. Вчерашний день задался не очень: Эрза и Нацу сразу не поладили, Люси поссорилась с Нацу, в конце с Эрзой. Для того, чтобы это не повторилось, Хартфилия поговорила с Драгнилом, проблема заключалась не только в плохих взаимоотношениях этериасов и исповедниц, Нацу ревновал ее к Эрзе и не отрицал этого. Люси смеялась, но Драгнил был настроен уверенно. Она не совсем понимала причину этого, но чтобы не поссориться, она прислушалась к нему и объяснила, что любит только его, ему не о чем волноваться. Упрямясь, Нацу все же дал женщинам побыть последние часы наедине, а чтобы его не мучили порывы ревности вместе с выводящей из себя Белсерион, ушел осматривать территории на велнусов, вчерашние раны затянулись, но опасность, что где-то есть еще дикие, способные напасть на деревню, существовала. Напряжение между Эрзой и Люси Полюшка заметила сразу, еще вчера Белсерион высказала ей свое мнение насчет Драгнила и изменений Люси, и зная ее, поняла, что та прямо высказала все сестре. Однако она не лезла к ним, сохраняла нейтралитет. Марвелл видела изменения Хартфилии, и возможно для исповедницы подобное является табу, она ничего не говорила. На самом деле, она боялась другого расклада, учитывая, что исповедницы и этериасы извечные враги, и была в шоке, когда узнала, что Люси использовала на Драгниле окрайд. Ее могли убить, поэтому то, что между ней и Драгнилом зародились какие-то чувства, не являлось таким уж плохим исходом. Эрза с Люси осознавали, что у них осталось мало времени провести вместе, так что решили оставить вчерашнее недопонимание и провести оставшиеся полдня вместе, без всяких обид. Однако Люси иногда ловила на себе сочувствующий взгляд сестры, в котором читалось: «ты изменилась». Она не обращала на это внимание, хоть это вызывало волны раздражения и некой скорби. Люси всегда восхищалась Эрзой, часто прислушивалась к ее мнению, старалась поступать, как она, вот только сейчас, она ни в чем не была согласна с ней, ведь не считала, что Нацу изменил ее в худшую сторону. Однако она не винила Эрзу — она исповедница, намного больше, чем кто-либо из живущих — нарушение табу неприемлемо, ей не понять, что значит любить и быть любимой. Когда время проводишь хорошо, оно течет слишком быстро, и вот исповедницам было уже пора уезжать. Нацу пришел проводить гостей и поддержать Люси. Ей и вправду было грустно, слезы накатывали на глаза, но она решила, что должна под конец показать себя сильной и сдерживала себя. Все-таки прощание никогда не бывает радостным, тоска струилась по венам, как кровь, обволакивало своими нежными руками, погружая внутрь себя и когда ты оказываешься в ее эпицентре, от тебя остается лишь беспомощность и слабость перед самим собой. Справиться с этим тяжело, но Люси старалась улыбаться, ведь знала, что это встревожит остальных. Стоя перед каретой она крепко обняла Полюшку, и радовалась ее вечному ворчанию, ей хотелось помнить Полюшку такой, а не расклеившейся старухой. Эрза сама сжала ее в объятиях, так же как и вчера, когда только приехала. Перед тем, как сесть в карету и уехать обратно, ее последними словами было вовсе не прощание. — Люси, я заберу тебя отсюда, во что бы то не стало. Но Люси ничего не ответила ей. Она проводила ее взглядом и смотрела на горизонт, куда мчались зарги. Еще два месяца назад, она бы с надеждой смотрела на Белсерион и с нетерпением ждала, когда закончит свое проживание здесь, но сейчас… Сейчас Люси не знала, какой она сделает выбор.