От свечи вверх струился тонкий поток дыма, растворяясь с каждым мгновением в теплом воздухе весенней ночи, стекавшие капли воска застывали на месте. Зеленые глаза наблюдали за занимательными процессами, переключая внимание с одного на другое. Однако они были слишком скоротечны, и вот ее взгляд устремился в потолок, выискивая, что может развлечь ее сознание или дать ему уснуть. Еще недавно она зевала чуть ли не каждую минуту и веки против воли закрывались, но вот она затушила свечу и вместе с ней всякую сонливость. Теперь Хисуи была бодра и полна сил, резко захотелось выйти на улицу прогуляться, почитать, заняться живописью или поесть. Вариантов много и ни один из них ей не был позволен — нянечки, как беременные прозвали гибридов, ужасно бесновались, когда их безупречный режим нарушался. И все-таки у Хисуи был еще один вариант, возможно даже более интересный, чем остальные. Повернувшись на бок, она смотрела на свою соседку по комнате: через щель между полом и дверьми проглядывал свет живого огня, что все еще горел в коридоре, и спадал на лицо без единой морщинки или напряженного мускула, ровное, оно не выражало ничего, словно у застывшей навечно статуи; собранные блондинистые волосы аккуратно, волосок к волоску, лежали на подушке, пышная грудь равномерно вздымалась вверх и вниз. Хисуи поджала губы, похоже девушка спала, а она так надеялась, что они смогут, наконец-то, пообщаться!
Дом Этери делился на три комплекса: в первом жили с начала беременности до двадцать второй недели, в паре километрах от него был второй, где проживали до конца человеческой беременности, третий же был предназначен для тех, у кого уже начался второй период, и чтобы не пугать остальных, он находился вдалеке, никто до начала положенного срока не мог его увидеть. Хисуи Е. Фиор переехала во второй комплекс неделю назад и познакомилась со всеми, кроме своей соседки, Люси Хартфилии. Про нее ходило множество слухов, однако Е. Фиор хотела узнать, что правда, а что нет, понять, что она за человек, и просто-напросто подружиться. В старом «доме» у нее была прелестная соседка, что стала ей подругой, они и на секунду не могли умолкнуть, даже мелких ссор не было, но вот пришел срок и теперь она жила здесь, старая соседка приедет через два месяца. Хисуи пыталась поговорить с Люси, но ничего кроме приветствий она от нее не услышала, та обрушивала холодность одним своим присутствием, настроение падало, за свои попытки становилось стыдно, и она предпочитала промолчать.
Практически все беременные этери искали друзей скрасить жизнь в этой тюрьме. Именно тюрьме, как по-другому можно назвать было место, где за тобой постоянно следят, вся твоя жизнь состоит из контроля и заранее составленного режима, что должен обеспечить нормальную беременность? Многих это раздражало, они нарушали правила или игнорировали, в итоге это прекращалось: то ли им надоедали вечные замечания, то ли был другой способ, неизвестный ей, ведь Е. Фиор соглашалась и следовала указаниям нянь. Отрицать нельзя, дом Этери напоминал заточение, но Хисуи уже жила в подобных условиях и ей даже нравилось. Здесь у нее были хоть и временные, но настоящие подруги, и подхватив это дружелюбие, она спешила подружиться со всеми, пока у нее есть время, ведь что ждет ее по возвращению домой — неизвестно.
Хисуи не прекращала задаваться вопросом: почему она такая отстраненная? Девушка видела, что со своей персональной няней, Амри, Люси была более радушна, и пару дней назад сюда приезжала девушка похожая на ребенка, с которой та была другой, открытой, умеющей улыбаться и смеяться. Может у Хисуи и были другие подруги, она считала одной из важнейших вещей: найти общий язык с соседкой. Они избегали друг друга на протяжении дня, но вечером возвращались в комнату и жить эти пару часов вместе в в подобном безразличии к друг другу испортит все плюсы. Точнее уже портило, правда она никогда это вслух не скажет.
Возможно в поведении Хартфилии была причина? Е.Фиор знала: не все способны пережить, что произошло за время проведенное у демонов. Обычно они справлялись с этим живя еще в первом «доме», но… Хисуи погладила себя по плечам. На самом деле нет, практически ни одна не справлялась. Эти воспоминания не исчезали и не стирались. Многие были способны сделать вид, что все нормально, пряча свои страхи и кошмары подальше. А те, кто не мог притворяться и страдал от паранойи, что первым делом вредила беременности, отправляли в отдельное крыло, где им помогали или успокаивали.
Никто не мог помочь ни одной из них.
— Прекрати, ты во мне дыру прожжешь, — Хисуи вздрогнула, услышав голос Люси, от которой за время размышлений не отвела взгляд. Ее лицо вытянулось, и она часто хлопала ресницами в удивлении.
— Извини, я думала ты спишь, — стыдливо проговорила девушка. Она не ожидала и немного испугалась. Голос соседки резал по слуху, холодный тон сковывал тонкой коркой льда воодушевление, появлявшееся исключительно в тихие бестревожные ночи. Тяжелый вздох со стороны Хартфилии, и поерзав на кровати, она вновь закрыла глаза. Заметив это, девушка встрепенулась. Она кусала губы, не зная, стоит ли начать разговор — предугадать реакцию соседки невозможно. Вот только, вскоре она точно не уснет, а провести ночь в мучащих раздумьях не хотелось. Решив для себя, что она стерпит и злость, и равнодушие, и любую другую эмоцию, начала разговор: — Люси, почему мы с тобой не виделись раньше?
Соседка приоткрыла глаза, устремив их на нее, и нахмурилась, отчего Хисуи нервно сглотнула. Ладно, может она не совсем готова стойко выдержать реакцию соседки, особенно ее холодность, к которой за неделю она так и не привыкла. Та нахмурилась, и Хисуи, зажмурившись, мысленно приготовилась, к тому, что ее сейчас не просто поставят на место, а принизят и раздавят, как букашку.
— Я здесь всего месяц, — она услышала спокойный голос, с нотками усталости.
— Нет, ты не поняла, — девушка помотала головой и русые волосы растрепались сильнее. — Почему мы не встречались в первом «доме»? Разница сроков у нас не столь большая, мы должны были там увидеться хоть раз. Или же, — она прищурила зеленые глаза и голос стал тише, будто они обговаривали одну из ужаснейших тайн. — Ты была в крыле для неспокойных?
— Нет, это ты не поняла, — Хартфилия вновь тяжело вздохнула, и усталость в ней читалась четче. — Я живу в доме Этери ровно месяц.
Ровно месяц назад в ее дом постучали. Идя по коридору, до того, как заметить гостей, в окнах холла она увидела карету, без кого-либо семейного герба. У дверей стоял Зереф, и Люси надеялась, что рядом с ним Нацу, это была пожилая гибридка-кошка. Ее щеки казались еще более пухлыми из-за добродушной улыбки, пушистый хвост плавно ходил в разные стороны. Исповедница вежливо поприветствовала гостей, которых не была рада видеть. Приход единственного этериаса она ждала, все остальные, кто был ей нужен, уже были в поместье. Возможно, будь со Сприганном еще его этери, Люси приняла их и предложила бы остаться, но без нее исповедница терпеливо ожидала, когда они поскорее уйдут. Вместо этого уйти сказали ей. Она отказывалась и сопротивлялась — ее пытались вырвать из дома, опять. Она не могла позволить этому случиться. Если она уйдет, это станет подтверждением, что Нацу ее вправду бросил — уедет и, скорей всего, они не будут вместе никогда. Она не хотела в это верить и стояла до конца. Гибридка, явно пораженная тем, что этери не уговаривает забрать ее от демона, не могла придумать и аргумента, поэтому Зереф пытался уговорить ее. Исповедница демонтировано развернулась, но ее не оставили так просто: при помощи проклятья этериас усыпил ее. Очнулась она уже в незнакомом ей месте, где везде сновали гибриды и такие же беременные.
К радости, не все оставили ее одну: Амри до этого около полугода работала в доме Этери и стала ее личной няней, а Шерия на протяжении двух недель оставалась с ней — переезд вел за собой новый стресс, что мог сыграть плохую шутку, после предыдущих срывов. А также ей повезло с соседкой — темнокожая девушка, прибывшая из дальних краев. Она была тихой и сдержанной, с Люси не контактировала, как и с любой другой, кроме «няни», что постоянно ходила с переводчиком в руках (ее язык был редок, перевод отзывчиво предоставил этериас, способный понимать любой язык), что было только на руку исповеднице.
Люси предали, за этим следовало опустошение. Она замкнулась в себе, пыталась понять, приручить боль, что безостановочно бушевала в груди, свыкнуться со своей новой жизнью. Ей не нужно было общение, ей никто не нужен был.
Когда прошлую соседку перевели в третий дом, Хартфилия надеялась, что с новой повезет так же. Как же.
— Месяц? Месяц?! — прикрикнула Хисуи, тут же прикрыв себе рот. Привстала на локтях и подтянулась вперед, готовая внимательно слушать, проявляя в каждом своем действии немалый интерес. — А-а г-где раньше ты жила? Неужели?.. Нет, не может этого быть!..
— Не может быть чего? Что я жила у этериаса? Но я жила, жила более… — Хартфилия остановилась, подсчитывая сколько времени прошло с ее приезда. — Восьми месяцев вместе с этериасом, хотя последние два можно не считать.
— Постой-постой, — она вновь подняла голос и вновь прикрыла рот. Будет плохо, если нянечки застукают. Она приняла сидячее положение, все так же наклонившись к соседке. — Восемь месяцев вместе с демоном под одной крышей? Столько времени! Ушам не верю! Я думала это просто слухи! Не могла и подумать, что такое возможно. Я после трех недель была готова сделать все, чтобы уйти оттуда… И как? Какого жить с демоном?
— Я исповедница, не мне судить, но полагаю так же, как и с мужчиной, — подбирала слова Хартфилия. Нацу был единственный мужчина в ее жизни. Однако и он не мужчина — этериас. (Если так рассуждать, она даже не нарушала кодекс исповедниц, про связь с ними ничего не сказано, разве что должны их убивать.)
Люси закатила глаза, когда соседка начала предполагать, что значит «жить с мужчиной»: каждодневно измывались и насиловали, сделали рабом и подушкой для битья, испытывали на что способно человеческое тело. Ее фантазия была безгранична. Она говорила и говорила, ее лицо вытягивалось и голос становился тише. Исповедница покосилась на Хисуи. Люди очень мало знают об этериасах и представляют самое худшее, иногда заходят за грань и несут полную чепуху, но ведь о мужчинах она-то должна знать больше. Однако перед тем, как осуждать ее, Хартфилия вспомнила — таких этериасов, как Драгнилы, крайне мало. То, что Хисуи находилась в этом доме и сказанное, означало, что она не вытянула счастливый лотерейный билет.
До этого она не задумывалась, общалась только с Мавис, но живя с «обычными» этери, Люси осознала: ей повезло. Этериасы беспощадны и жестоки, даже со своими этери. Приход демонов сюда их пугал: они с облегчением делали вздох, узнав, что не к ним, «счастливицы» смиренно шли, но тревога была в них очевидна, некоторые отказывались, плакали и впадали в истерику. Если не считать принуждений после изнасилования, Нацу дважды применял к ней силу, но в те моменты она ощущала безнадежность и страх, никогда неведомый ей за всю жизнь. Казалось нет ничего кроме этого — впереди будет лишь хуже. Другие этери ощущали это постоянно, с первого дня приезда. Их сразу же вели в комнату и насиловали. С ними не пытались сблизиться, утешить или сделать процесс более приятным, в интересах демонов было, чтобы этери побыстрее забеременела, не ее желания и личность.
Этому приходил конец. Вот только, если в случае Люси Драгнил заменил те воспоминания новыми, заставив забыть до этого момента, других отсылали в дом Этери и оставляли с болью и страхом, что никогда не покинет их. Этериасы волновались исключительно о росте плода, они не знали, что значит подарить спокойствие и недолгое счастье своим этери.
— Нет, хватит это говорить, — Хисуи сразу прекратила угадывать, что с исповедницей делал этериас (а может вспоминать, что делали с ней). Нацу сделал Люси больно, но ей было неприятно, что кто-то серьезно думает, что он подобным образом издевался над ней. — Нацу, мой этериас, конечно, одно время был ко мне… жесток, если можно так сказать. Однако потом он заботился обо мне, наверно, так же сильно, как и здесь заботятся о нас няни. С тех пор как я беременна, он ни разу не причинил физической боли, а если после близости на теле оставались синяки или глубокие укусы, долго извинялся, мазал мази и следил за их заживлением. Он подарил мне чувство защиты, и… — Люси запнулась на секунду. — Я была не просто счастлива с ним, я любила его.
Хартфилия взглянула на соседку. Она была шокирована, хотя казалось куда больше. Исповеднице хотелось рассмеяться — все, кончено, удивлялись в начале, и это раздражало, но прошло столько времени, что ей была приятна такая реакция.
— Звучит невероятно, — быстро проморгав, растеряно улыбнулась Е. Фиор. Перевела глаза на соседку и обратно на окно, почесав ногтем щеку. Демон, тиран и монстр, может быть заботливым и его можно любить — она была обескуражена и не знала, как реагировать. Она видела только одну сторону этериасов, и, возможно, они и вправду могли быть другими, вот только, после пережитого, в голове это не укладывалось.
— Если все было так хорошо, почему ты здесь? — хоть тему демонов Хисуи часто избегала, но этот вопрос ее занимал, как и разговор с исповедницей. Впервые она видела соседку раскрепощенной и сомневалась, что она еще кому-то открывалась здесь, что немного льстило. Девушка понимала, что заданный ей вопрос может вызвать неприятные воспоминания, но удержать себя было сложнее.
— У нас настали сложные времена, — Люси поджала губы. То ли ночная атмосфера на нее так действовала, то ли ей захотелось пообщаться и выгрузить долю своих переживаний. Однако не теряла линию дистанции. — Нам было тяжело. Он ушел, оставил меня одну. Думал, мне будет так лучше. Знаешь, он часто так делал: думал, как мне по его мнению будет лучше, а у меня спросить, нет! Он же самый умный! Все знает!
Она была терпелива. Нацу потерял дядю, его убили прямо на глазах. Мог потерять этери и дети. Он мог лишиться своей семьи, в которой был так необходим, которую, наконец, обрел спустя годы одиночества. Когда он ушел, Люси приняла это. Поняла, что если ему так будет легче принять случившееся, она готова дать время. У самой шрамы на сердце болели и болели сильнее, стоило вспомнить о вечерах с Игнилом, его успокаивающий и сильный голос, его редкие объятья. Кошмары, что посещали каждую ночь, не помогали. Она была знакома с Игнилом пару месяцев, и испытывала тоску, словно она потеряла родителя. Какого было Нацу, с которым Игнил всю жизнь вместе прожил и заменил отца, она не могла и близко представить.
Она верила, они смогут начать семейную жизнь, вернут времена, когда были счастливы.
Потом все те эмоции, что копились в ней одинокие недели без Нацу, и глубокая обида выплеснулись в злости, в безграничной злости к этериасу. Так трусливо бросил ее — послал в дом Этери, не пришел домой и не взглянул в глаза. «Так будет лучше», он опять решил, как будет для нее лучше, не обсудив с ней. От любви ее чувства медленно перерастали в ненависть. Она была на тонкой грани.
Она считала себя преданной, вот только, недавно она узнала, что это не совсем так.
Пару дней назад в дом Этери заехала Мавис. Она ворвалась в комнату и своей улыбкой, своим настроением разбудила и в Люси радость, что рядом с ней расцветала подобно цветку. Мавис была солнцем после долгих дождливых дней. Она долго и много извинялась, обещала же ей, что будет часто навещать, в итоге за три месяца они ни разу не увиделись: зимой, после бала Локсар, она тяжело заболела, за ней и мальчики, а потом Зереф не позволял, занятый делами, так же, как и Нацу. Люси не думала обижаться на подругу, она была просто рада ее видеть. Во время прогулки Спригган не молчала, у нее накопилось так много мыслей и тем за время, что они не виделись. Сначала Люси изредка вставляла свое слово, а потом ее все-таки разговорили. Она была даже не против, молчала слишком долго этот месяц, и не поддаться обаянию подруги было непосильной задачей. Болтали долго и много, об обыденных повседневных делах или веселых событиях за зиму и весну, коих в запасе девушки было немало. Хартфилия наслаждалась проведенным временем, однако в мыслях так и вертелись вопросы связанные с Драгнилом. Она молчала, портить первый хороший день не хотелось, и сама Мавис избегала этих разговоров, даже про дом Этери она говорила так, будто Хартфилия жила здесь давно, а случившегося за прошедшие месяцы было очень, очень плохим сном.
Терпение Люси не было безграничным, ей нужны были ответы. Мавис знала больше нее, Зереф наверняка не смолчал о Нацу, и, как бы исповедница не отрицала, она переживала за своего этериаса. Гневалась, мысленно проклинала и убеждала себя, что в оставшиеся месяцы беременности и без него справится. И все же, они вместе прошли через многое и чувства проросли корнями слишком глубоко, чтобы не думать о нем, не задаваться множеством вопросов, что прежде оставались без ответа. Стоило Мавис замолкнуть на секунду, как Хартфилия тут же, одним вздохом, одним словом, задала вопрос: Что с Нацу и где он? Мавис помрачнела. Они присели на скамейку, теребя подол платья, несколько мямля и тяжело начиная разговор, сквозь свое нежелание, делала это:
— Нацу, он, заходил к нам, примерно месяц назад. Мы видели, что он… Он какой-то не такой, весь потрепанный, в рваной одежде и грязный. Подумали, что он все еще охотиться на велнусов — хоть охота и прекратилась уже, для Нацу было небольшое исключение. Мы и не думали, что он вовсе ушел из дома… Слуги позаботились о нем, и он сел с нами ужинать. Он был подавлен, очень подавлен, практически не говорил, не замечал ничего, и кажется был не с нами — мы не придали этому значения, учитывая, что он переживал. Мы с мальчиками ушли, а Зереф остался с ним. Только потом он рассказал мне, что Нацу не остался на ночь, и перед уходом высказал странную просьбу: позаботься о Люси вместо меня. На следующий день он узнал, что Нацу не появлялся в своем поместье, — Мавис отвела глаза, и в нерешительности замолчала, сжав в кулачках ткань розового платья. — Оставлять тебя одну на одних только гибридов нельзя было, о тебе должны позаботиться, и Зереф решил исполнить просьбу. Честное слово, Люси, я пыталась, правда, пыталась его убедить привезти тебя пожить к нам, а не сюда! Вот только, он меня не послушал — сказал, что мне и так непросто с двумя детьми на плечах, хотя это отнюдь не так, но послушал ли он меня? Извини, Люси, мне самой неприятно от того, что тебе приходится жить здесь… — под конец с привычным оптимизмом и хитрой улыбкой добавила: — Но знай, я не оставлю попыток, и думаю, Зереф скоро подастся.
— Не стоит, Зереф прав, я для тебя буду обузой. Не грузи себя, — мягко проговорила Хартфилия. Пожить вместе со Спригганами звучало заманчиво, но Люси понимала, что будет только мешаться со своими проблемами. Да и здесь было не столь уж плохо. — Нацу знает, что я здесь?
Мавис пожала плечами, Нацу на связь не выходил, и насколько он оповещен тем, что сейчас происходит в мире, сказать было сложно. Она только знала, что вопрос с работой главы великой семьи был решен: за время расстановки защиты, он объездил всех подчиненных и решил все проблемы на ближайшие пару месяцев, а распоряжения на случай непредвиденной или его затянувшегося отсутствия оставил Мард Гиру, хотя тот все без Драгнила знал, как делать. Мавис предполагала, Зереф знает, где названный брат, однако с каждым днем и вопросом связанным с Нацу это ставилось под сомнение.
Солнце медленно садилось за горизонт, вдалеке около дома Этери виднелась карета Спригганов. Еще немного поговорив по пути, Мавис простилась с Люси и уехала, обещая чаще навещать ее. Этери улыбалась в спину подруги, и как та отъехала, на лицо легла тяжелая тень. Она была рада — первый хороший день за месяц, — вот только, вместе с Мавис уехало и всякое празднество. Вернулась жизнь в чужом доме без просвета в серых, повторяющихся днях. Многое прояснилось, стало яснее, но обида и злость на этериаса не убавилась ни на грамм.
— Я бы не хотела вдаваться в подробности моего появления здесь, — отрезала Хартфилия, предвещая, что соседка начнет допрос, судя по горящим глазам. Она привстала на локтях и приняла сидячее положение, поясница ныла, и мальчики что-то неспокойные были. Нашли время бодрствовать. — Сон ты у меня отбила, так что теперь твоя очередь говорить. Кто ты и какая была твоя жизнь раньше?
Не то, чтобы Люси сильно интересовала жизнь Хисуи, она решила продолжить разговор. Встреча с Мавис дала ей понять, что быть абсолютно одной тяжело — ей нужно хоть какое-то общение. Когда она отсюда уедет — а уедет ли? — неизвестно, и пора было вживляться в социальную жизнь в доме Этери, достаточно избегала этого. Е. Фиор была самым очевидным вариантом, открылась она ей уже, да и девушка была приятной особой, как успела заметить со стороны. Стоило рискнуть.
— Хорошо, но ты мне потом расскажи про охотниц на демонов. Слышала про вас много, но думаю это ничто по сравнению со словами одной из них, — улыбка Хисуи стала шире, сил прибавилось. Прогресс в их отношениях ее определенно радовал. — Я родом из Фиора — это маленькое королевство на одноименном острове. Моя семья состоит в родстве с королевской семьей, правда, мы уже далеко не так богаты, и в знатных светских рядах нас по большей части держит некогда славное имя — Нефрит. Посещать балы, развлекаться, это, конечно, весело, но что касается людей и правил, они мне не особо нравятся. Да и моя семья — отец, старший брат, я и сестра — особо к этому не тянемся. Как я думала.
— Что изменилось? — вставила вопрос Люси.
— Брак по расчету. Оказывается, мы были намного беднее, чем я думала. Брат, Денеб, который год ходит в холостяках не по своей воле — многих отталкивает его слишком пессимистичный характер и скудное состояние — на него не понадеется. И так как моя сестра еще мала, все легло на меня. Отец не долго искал для меня хорошую партию — герцог Аркадиус Е. Фиор. Не подумай, он приятный человек, добр, заботлив и, кажется влюблен, однако, как мужчина меня он совсем не привлекает — он мой четвероюродный брат и старше на семнадцать лет! Через пару месяцев со свадьбы за мной приехали, — Хисуи задумалась. Может Хисуи злилась на семью и Аркадиус в роли мужа ей не был привлекателен, но она говорила о них тепло и скучала. Исповедница не нарушала тишину, понимала важность и хрупкость моментов, когда вспоминаешь о старой жизни и тех, кто остался за барьером. Сначала это делаешь постоянно, а потом все реже и реже, потому что охватывало томление, что показывало — ты здесь чужая. Недостижимость вернуться к семье, единственному дорогому в этом мире, ощущалась как никогда четко, что даже больно.
— Знаешь, если забыть про дни, прожитые у демона, поистине ужасные дни, — вновь подала голос девушка. При словах о демоне, Люси вспомнила следы на теле Хисуи, что подобно веткам расходились в стороны, порождая еще больше таких же веточек. В чем-то они выглядели красиво и эстетично, но их появление — удары разрядом тока — заставляло посочувствовать. — Мне тут нравится.
Хартфилия внимательно прислушалась. Сейчас ей этот мир не внушал ничего, кроме отвращения, как было раньше. Однако она могла еще сыскать здесь плюсы, но могла ли невезучая девушка, носящее дитя беспощадного демона?
— Хоть я и ношу ребенка демона и в доме Этери порой нянечки бывают слишком строгие, мне здесь нравится. Мне не диктуют правила этикета и поведения в обществе — что можно делать, говорить, чувствовать и думать, а что нельзя — за нарушение которого меня будет преследовать позор. Им важна беременность и наплевать какая я. Это звучит грубо, но для меня это синоним слова «свобода». Меня не ставят в рамки, не говорят, какая я должна быть для остальных, потому что им не важно. Я могу говорить о своих мыслях, чувствах, позволить, что запрещали прежде, открыть в себе что-то новое, и никто меня за это не упрекнет. Я могу быть собой.
У Люси распахнулись глаза. Она не ожидала этих слов, ведь совершенно забыла про это. Забыла какой была раньше и как сильно изменилась. Забыла, как сама радовалась возможности не быть безэмоциональной исповедницей, без кучи запретов, и становится простой девушкой, которая любит и которую любят. Забыла, как прекрасно открыть себя настоящую. Забыла, что ее приняли такой, и она была счастлива.
— Ты в чем-то права.
***
Люси с Хисуи ходили по выложенным каменным дорожкам парка. Их шаг был медленным. Раньше ходить медленно исповедница не умела и этот парк обошла бы за пару минут, но теперь неспешные прогулки были ее уделом. На начале девятого месяца с огромнейшим тяжелым животом, из-за которого ни встать самостоятельно нельзя, ни повернуться, не задев ничего, и даже не видеть собственных ног, куда уж там до бега ей, неуклюжему медведю, коим она себя ощущала. Хартфилия взглянула в одну сторону, где прорастали клумбы цветов, небольшие островки высоких деревьев, через которые виднелось продолжение дорожки, выученная ею от направления до единого уложенного камушка. Затем карие глаза перешли на другую сторону — там за оградой был дикий неухоженный лес. Здесь ей было скучно, хотелось пойти туда, где она ничего не знает, где можно встретить настоящую природу этериского мира. Она видела ее, гуляя около поместья Драгнила, заходя все дальше и дальше, узнавая все больше и больше, но здесь же это было другим! Хотелось побыть исследователем, и преграда в виде хлипкого забора даже сейчас не помешает исповеднице, вот только, ей было страшно. Неизведанность ее тянула, но соваться туда одной, без защиты, она боялась. В голове всплывали недавние воспоминания об опасности леса и страх ей говорил, что здесь намного лучше. Мысль, что ее мальчикам придется жить в этом мире, где угроза за каждым углом, не утешала, однако в такие моменты она радовалась, что дети еще не родились — может один раз она не смогла их должно защитить, но такое более не повторится.
— Люси, ты меня слушаешь? — Хисуи потянулась коснуться оголенного плеча подруги, как та кивнула. Она сделала тяжелый вдох, и вновь посмотрела на Хартфилию, правда уже с завистью: та ходила в легком платье без рукавов, в то время как ее было полностью закрытым. Ткань была тонкой, и кожа под ним не потела, однако в знойный день начавшегося лета хотелось снять себя любую лишнюю одежду. Она была не готова показать свои раны.
Поджав губы, она устремила зеленые глаза вперед, думая, о чем можно еще поговорить. Люси поддерживала диалог, однако если настроения у нее не было, в ответ она получала исключительно сухие и однотипные фразы — можно было подумать, она ее не слушает, но это было не так, Люси всегда внимательна — поэтому беседу в основном вела она. Болтливой она никогда не была, в светском обществе девушке не была присуща особая трепливость, теперь же она могла говорить что хочет и сколько захочет.
Тем в голову не лезло, соседка была крайне озабоченна чем-то другим. Посмотрев по сторонам, она искала других проходящих этери. Никого не было, они вдвоем забрели в самый дальний угол парка, не такой яркий и прибранный: скамейка была старой, перила и ворота прогнили, там царила вечная тень, благодаря высоким этериским деревьям, отчего не подстриженная темно-зеленная трава казалось почти черной; тут прорастали мелкие цветки диегерсии, от которой старательно избавлялись по неизвестной ей причине. Его старались обходить, это место немного пугало — она не понимала почему, оно напоминало о демонах. Неожиданно шестое чувство начало ей кричать «Уходи!».
Хартфилия резко, насколько это было возможно, повернулась. Девушка краем глаза заметила, как ее лицо стало суровым. Она хотела повторить действие за подругой и увидеть, что так повлияло на нее.
— Господин Дреяр, если я не ошибаюсь, — эти слова остановили Е. Фиор. Она остолбенела, ее руки застыли, окоченев, и, смотря в никуда, не могла сделать вдох.
Стоя спиной, ее реакцию не увидел никто — этериас и исповедница были сосредоточенны друг на друге. Хартфилия пристально следила за малейшим движениям демона, отматывая фотопленку памяти в поисках информации о неизвестном, но не безымянном — при встрече с новым вероятным врагом малейшая крупица знания становилось преимуществом, которое ей было так необходимо. У нее не было защиты — у нее не было Нацу. Она прежде не встречалась с другими этериасами без присутствия Драгнила.
Не такая уж и внушительная проблема, без него как-то всю жизнь справлялась.
Предполагаемый господин Дреяр, что был от девушек в метрах тридцати, остановился, совершенно не ожидая, что человек способен его заметить, и при этом знает его имя. Удивление он, конечно же, не показал, зато выгнул бровь в замешательстве. Приближаясь ближе, он всматривался в странную беременную. Скорей всего его имя ему сказала Хисуи, однако он уже видел ее, как ему казалось — будто мало он видел кареглазых блондинок? В сознании возник туман из прошлого, определенно недавнего, и кажется он ловил в толпе образ этой этери, что тут же выскальзывал. Чем ближе становилась девушка, тем четче слышались нотки ее запаха, этериской силы внутри нее и этот враждебный взгляд. Лаксус самодовольно ухмыльнулся.
— Этери Драгнила. И как я мог забыть? Ты такой фурор произвела на балу Локсар, давно мы такого не видели. До недавних событий, о тебе только и говорили — в последнее время эта жутко бесило. Но ты можешь гордиться собой, этери Драгнила, — этериас говорил, скорее самому себе, чем ей.
Хартфилия, приподняв голову из-за высокого роста Дреяра, не отрывала от него взгляда, испепеляя, словно вправду видела, как огонь распространяется по нему и сжигает плоть. Практически все этериасы были ей ненавистны от рождения и, несмотря на старания не быть столь категоричной к народу возлюбленного и детей, это было для нее рефлексом, срабатывающим быстрее, чем она успела осознать.
Этот этериас был ей не беспричинно отвратен. Это витающая вокруг него высокомерность и надменность, то как он произносил «этери Драгнила», будто это ее название — не имя, название. Но больше всего она в нем возненавидела другое — он этериас Хисуи. Именно он оставил ей следы на теле, именно из-за него в ее глазах появлялся страх и паника, когда говорили о приходе демона. Дело было не в том, что они подруги, будь любая другая на ее месте, это ничего не изменило бы в ее ненависти — никто не смеет так обращаться со своей этери!
В который раз за время житья здесь она осознала, насколько везуча была.
— Я не удивлен, что Нацу нарушил правило своей семьи, ни после такого, — новой причиной для Люси стал насмешливый взгляд. Но он быстро сменился презрением и злостью. — Будь я на его месте, за подобное неповиновение и своеволие ты бы не обошлась одной ссылкой в дом Этери. Я могу понять Нацу, но мне искренне его жаль — ты его так опозорила, а сделать с тобой ничего нельзя. Хотя, беременной ты будешь не вечно. И тогда… Как думаешь, какого она достойна наказания, самка? Можешь говорить, я разрешаю.
Исповедница заметила, как вытянулась спина Хисуи. Она повернулась к ним своим бледным лицом, на котором зеленые глаза, с мелькавшими смешливым и жизнерадостными бликами, теперь были полны ужаса, зрачок стал мелкой точкой в них. Мимолетно взглянув на демона, она опустила их. На лбу выступили капли пота, явно не от жары, пальчики мелко дрожали.
— Говори, — потребовал Дреяр, надвигаясь на девушку, что и слова вымолвить не могла.
Люси рукой закрыла подругу.
— Это еще что такое? — скривив рот, рявкнул демон. Со стороны этери Драгнила выглядела смешно: выпятила грудь вперед и вместе с тем, огромный живот, слегка пухлые щеки стали еще полнее, отчего ее угрожающий вид скатывался в нелепость, словно мелкий зверек встал перед хищником. Лаксус обязательно бы рассмеялся, не будь так взбешен этой выходкой. Как жалкий человек, букашка, посмел встать ему на пути?
— Не подходи к ней, — сквозь хмурые брови она обжигала его карими глазами. Она бы воинственно пошла на него в ответ, но инстинкт самосохранения приказывал держаться подальше. Защита не только сила, это осторожность и стойкость, что в ее случае была единственным вариантом. — Ты ее пугаешь. Разве вы, этериасы, не дорожите своими детьми. Не понимаешь, что ты можешь навредить?
— Мне решать, что навредит моему ребенку, а что нет! — вместо ожидаемого вразумления этериаса, он рассвирепел еще больше.
— Откуда тебе знать? Один раз навестил и все отец года? Хисуи единственная, кто знает, что для ребенка лучше — она его мать! — этериас сделал шаг и уже был рядом с ней, воздух наэлектризовывался. Люси не отступала. Его слова возмущали ее: все этериасы такие. Они думают, что знают лучше этери — той, в чьем чреве находится ребенок — лишь потому что у них есть небольшая связь, что и близко не похожа на связь матери и ребенка.
— Человеческая самка не мать, а просто инкубатор, — желваки заиграли на скулах Дреяра. Он злился все больше и уже не сдерживал ток, что был в его теле. Мелкие ниточки острой белой молнии, что обожгут не менее больно огня. — Советую уйти с дороги.
— Я с места не сойду, и ты ничего с этим не сделаешь, — упрямо заявила Хартфилия вскинув подбородок. Сзади она услышала, как ее умоляющие позвала Е. Фиор, про которую на минуту забыла. Та уже боялась не только за себя, за нее тоже. Рассудок говорил, что пора отступать, ситуация накаляется, но Люси двигало ожидание. Вот только, ожидание чего? — Я знаю ваши законы — ты меня и пальцем не тронешь. Да и не думаю, что ты настолько глуп, чтобы идти против Нацу, если ты, конечно, сам не жаждешь наказания.
— Уверена? — издевка в глазах и мерзкая ухмылка появились на его лице. — Ты не моя этери, никого, кроме нас тут нет — что помешает мне поставить тебя на место, раз этого так и не сделал Нацу? Скажем так, несчастный случай.
Он навис над ней, и Люси сдержалась, чтобы не посмотреть вверх и не проверить не накрыли ли их тучи. Казалось, вот-вот она услышит оглушающий гром и увидит разделяющее на части небо молнию. Разряды молнии стали прыгать по этериасу быстрее, становясь больше и длиннее, их цвет сменился с белого на черный. Они мелко дотрагивались до нее, Люси чувствовала, как мышцы дергаются под кожей, но после множества лет ношения окрайда, для нее это было подобно щекотке.
— Повторю еще раз: уйди с дороги, — серые глаза сверкали опасностью. Он был готов напасть на нее в любой момент.
Люси поняла, чего она так ждет, почему так рискует — она ждала Нацу. Ждала, когда этериас нападет и тогда перед ней окажется Нацу. Она провоцировала Лаксуса специально, она уже это делала с Гажилом и Флер. В момент, когда они собирались ударить, перед ней появлялась спина Драгнила и кожу опалял жар. В момент, когда ей казалось, что ее тело пронзит боль, этериас забирал эту боль на себя, легонько касался ее свободной рукой, прижимая к себя, и быстро окидывал взглядом окрасившихся в алый цвет глаз, проверить успел ли он, не ранена ли.
Нацу защитил ее, когда они ненавидели друг друга, защитил ее на балу, защитил в лесу и должен был защитить сейчас.
Он не появлялся. Она продолжала смотреть прямо в глаза демона, перед которым она ничто. Секунды шли, вместо поглаживаний языков огня, она ощущала укусы молнии. Нацу все еще не было. Разум и инстинкты кричали, но она стояла и ждала. Привлечь ее внимание решил один из детей. Ее живот изогнулся от сильного толчка и, шикнув, руки до этого лишь прикрывающие живот, закрыли его полностью. Действия не остались незамеченными этериасом. Нахмуренные брови исчезли с лица, с глаз пропала пелена злости, вслед за молниями. Дреяр сделал тяжелый вздох, отступил от этери, и внимательно смотрел, но уже больше не тем презрительным взглядом.
— Ты права, нарушать правило только идиот станет. Однако по-своему опыту ты, наверно, знаешь, что не все такие. Так что поумерь свой пыл, и подумай о себе и детях, — ровным строгим голосом говорил Дреяр. В ее глазах он был не менее отвратителен, ненависть к нему не исчезла, но его поступок был разумен и правилен. Лаксус поступил, как будущий родитель, в отличии от нее.
Люси побледнела. Сейчас осознала, что делала и насколько это было опасно, чему подвергла себя и детей. И все ради чего? Увидеть того, кого отвергала и, кажется, не любила. А ведь говорила себе, что он ей больше не нужен, что она справиться одна, без его поддержки и заботы, что он ей не нужен. Лгунья. Она лжет себе и всем остальным. Но теперь правда всплыла наружу, теперь она, наконец, увидела, что кроется под толстой стеной вокруг сердца, израненного и скачущего по семейному теплу.
Если бы Лаксус не остановился, что было бы тогда? Она отчетливо помнила, что случилось в лесу, что случилось на балу Локсар, как ей было страшно, когда она узнала, что могла сгореть, и помнила, как клялась себе и в первую очередь детям, своим мальчикам, что она больше ни за что не подвергнет их опасности — она, ее тело самый верный защитник пока они малы и слабы. Она единственная, кто может им обеспечить будущее. Она клялась, что станет хорошей матерью, такой какой была ее мать. Она должна была усмирить свою гордость и ненависть к этериасу, ради защиты детей, но разве она прислушалась? Что она сделала?
Когда она в последний раз читала мальчикам, разговаривала с ними или задумывалась о них? Она забыла, потому что рядом не было Нацу, напоминающего, что они станут родителям, и все ее мысли были забиты злобой к нему. Все здесь вели себя так, словно они не беременны, а она поддалась этому и забыла. Дети не виноваты ни в чем, они невинны, и должны получить от матери заботу и любовь. Но дело в том, что им досталась плохая мать.
Дреяр двинулся в сторону Хисуи, что все это время молча смотрела за происходящим. Она не могла пошевелиться и ждала. Она могла бы дернуться в сторону и загородить собой Люси, как та сделала, ведь ее тело устойчиво к молниям Дреяра, ей бы не было больно. Но она не могла. Она была испугана, ее тело еще помнило старую боль и истязания. Она не хотела, чтобы это повторилось. Люси дернулась, но тот успокоил ее:
— Остынь. Я не собираюсь ей ничего делать, я просто хочу побыть со своим ребенком. И скажи ей об этом.
Просьба показалась сперва странной, но потом до нее дошло — Хисуи не знает этериский. Ей не хотелось помогать Дреяру, особенно смотря, как при нем себя ведет подруга. Она не могла и представить, что он с ней делал. Один раз она тоже так боялась Нацу, что руки тряслись и ей хотелось убежать, спрятаться и не выходить из своего убежища никогда в жизни, лишь бы не встретиться с ним. Это чувство было один раз и прошло навсегда. Но что нужно было делать с бедной девушкой, что спустя месяца страх ее не покидает? Будь ее воля, Люси бы и на пушечный выстрел близко не подпустила его к Хисуи. Вот только, что она могла сделать? Опять встать ему на пути? Когда дело касается собственных детей, этериасы не жалеют никого и ничего, и в этот раз он не отступит. Все, что ей оставалось: постараться успокоить подругу, и пообещать, что сейчас он не проявит никаких насильственных действий — она беременна и сюда ее отправили, как раз-таки, чтобы беременность прошла нормально, так что он не допустит возникновения каких-либо осложнений собственноручно.
На удивление, Е. Фиор сильно не сопротивлялась, за три ужаснейших недели своей жизни, она поняла, что единственный способ побыстрее избавиться от присутствия Дреяра — сжав зубы, терпеть. Он никогда не уходил, оставив дело незаконченным, и сейчас ей нужно лишь потерпеть его прикосновения к себе, просто прикосновения. Но даже от них она вздрагивала, неровно дышала, ее глаза наполнялись слезами, и на подсознательном уровне ожидала удара.
Люси сидела с ней рядом на старой скамейке и держала за руку. Она отвернула голову, считая действия этериаса слишком интимными, не для ее глаз: Дреяр кончиками пальцев медленно водил по все еще небольшому животу (чему Люси несколько завидовала), пуская на девичье тело разряды молнии, наслаждался первой связи с ребенком — их первому контакту. Люси не сомневалась, что и его ребенок реагирует так же на стихию своего отца, как делали мальчики. Им нравился Нацу, они тянулись к нему, к его голосу и прикосновениям. Сейчас они наверняка скучали по нему и не понимали, почему папы нет рядом? Почему все закончилось? А мама не говорила им ничего, она с ними не разговаривала вовсе.
Она была зла, обижена и расстроена, но как долго это еще продлиться, если стены рушатся уже сейчас? Продержатся ли она до родов, месяц, или хотя бы неделю? А не рухнет ли уже сегодня?
***
Хисуи проснулась посреди ночи от странных ощущений. Сегодня был первый раз, когда она виделась с Лаксусом, впервые молния на его теле не приносила боли, хотя смотреть на это было пугающие, казалось, вот-вот и ее тело скуют судороги. Не произошло. Она продолжала ощущать эти странные, похожие на щекотку, ощущения. Или она проснулась от того, что выспалась? После его ухода, ее напоили чаем со странной травой успокоить нервы, и после уснула. В комнате была полная темнота, а значит время уже было за полночь. Прикрыв глаза, она пыталась обратно заснуть и прислушивалась к своим внутренним ощущениям.
Это была ее первая беременность, однако несмотря на это, для нее это не было чем-то значительным и волнующим. Дело было в Дреяре, внушении и отторжении. Она боялась, что может привязаться к ребенку или даже полюбить, однако слухи об этериасах, что она слышала на протяжении жизни, и пережитые ужасы не давали воспринимать этого ребенка, как своего. Она не хотела породить нового демона, но старая жизнь и Дреяр научили смиряться и любые попытки сопротивления наказуемы. Многие в доме любили делать вид, что в них не растет демон, и это помогало. Она просто родит этого ребенка и ее оставят в покое раз и навсегда — это все, чего она хотела.
У нее не было никаких чувств к ребенку, и это было прекрасно.
За своими попытками уснуть она не сразу заметила, что в комнате одна. Подождала несколько минут, думая, что соседка отошла в туалет. Та не возвращалась. Девушка начала волноваться. Подождала еще несколько минут перед тем, как отправиться на поиски. Вариантов, куда могла пойти Хартфилия практически не было: у нее не было любимых мест, в основном шла куда-то просьбе нянечки или с ней за компанию. Хотя нет, ее любимым местом была личная комната, где ее не было. Медленно идя по коридорам, освещенными люстрами с горящим живым огнем над головой, мягко наступала на ковер, чтобы не создавать шума или привлекать к себе внимание одной из дежурных нянечек. Она направилась в сторону библиотеки, Люси часто и много читала книги. Там тоже никого не было. Нахмурившись, она размышляла — отсутствие Люси напрягало и пугало.
Вдруг ее перевели в третий дом?! Хартфилия уже на поздних сроках, второй период может и раньше начаться. А она и не знает, даже не попрощалась с ней, не сказала спасибо за сегодняшнее. Они ведь только подружились, начали общаться, гулять вместе, только стали подругами и вот они уже расстаются! Как же это нечестно! Нельзя было подождать еще хотя бы недельку-две?!
Грусть настигла ее, и по щекам уже текли слезы и ожидалась новая истерика — гормоны бушевали и нещадно издевались над ней.
— Хисуи? — подняв глаза, она увидела белые кроличьи ушки. На нашедшую ее нянечку было плевать, как и то, что эта была именно Амри, персональная няня Хартфилии. — Что вы здесь делаете?
— Люси она, она… — девушка и слова нормально связать не могла из-за слез.
— Успокойтесь, пожалуйста, вы сегодня достаточно нервничали, — крольчиха гладила ее по плечу. Приступ плача не вызывал растерянности, тут с этим сталкивались каждодневно, если не ежечасно. — Госпожа Люси в главной гостиной, с ней все хорошо. Она хотела побыть наедине с собой.
Плач, к удивлению, закончился в ту же минуту. Е. Фиор следовала за гибридкой, утирая влажные следы с щек, и в голове возникла внезапная мысль потрогать кроличьи ушки, наверняка они очень мягкие, и покушать было бы неплохо.
Амри приоткрыла светлую деревянную дверь, и, увидев, что за ней, Хисуи вскрикнула и хотела кинуться к соседке — в камине полностью в огне сидела Люси. Ее остановила няня, приложив палец к губам. В этот раз Хисуи было сложно успокоиться, у нее перехватило дыхание, была одновременно ошарашена и испугана. Ничего не происходило, ни криков, ни выбегания из огня, ни ожогов на теле. Люси не заметила их, она держала ладони на животе и нежно улыбалась.
— Я знаю, это, конечно, не папин огонь, честно говоря, и близко не похож, но у нас с вами нет выбора. Да, да, да, мне тоже он нравится не больше вашего, но пока папы нет, не капризничайте. Когда он появится делайте, что хотите, главное меня не замучаете, пожалуйста, вы и так уже не маленькие и не легкие, между прочим, — не строгая и не скупая на эмоции, она выглядела совершенно иначе. Хисуи видела и слышала то, что никогда прежде не встречала в этом месте: голос ласковый и сладкий, как молоко с медом или старый потрепанный плед, что до сих пор оставался самым теплым, а в карих глазах материнская любовь. — Не бойтесь, папа любит нас и не бросит здесь. Я обещаю вам… А теперь надо бы вспомнить какую сказку вам еще не рассказывали.
