Небо над

Дни шли один за другим, и вместе с ними шел снег - шел, таял и шел снова. Я возвращался домой ближе к восьми. Почти прямо у выхода из метро располагались несколько овощных палаток, в которых то и дело сменялись владельцы, что, однако, никак не влияло на ассортимент - он оставался неизменным. Должно быть, когда дома отдавали в пользование иммигрантским общинам, торговые палатки были призваны оживить в остальном довольно унылый пейзаж и придать району колорит восточного базара. Таким образом предполагалось создать новым поселенцам ощущение “дома вдалеке от дома”, а немногочисленным шведам, не нашедшим других вариантов, кроме как остаться жить внутри этого гетто и постепенно приспосабливаться к новым соседям, - уверенность в том, что там, где торгуют морковкой и сельдереем, не станут - по крайней мере, в открытую - раскуривать опиумные трубки. Впрочем, власти оказались правы: трубки действительно никто не раскуривал, а уровень преступности в округе снизился почти вдвое. Иммигранты, как ни странно, оказались самыми обычными людьми: водили детей в школу, участвовали в субботниках и торговали - мелкой галантереей, одеждой в традиционном стиле, овощами и продуктами питания. Шагая мимо палаток - когда-то выкрашенных броскими красками, а теперь обветшалых и скособоченных, чем-то похожих на престарелых клоунов с усталыми размалеванными лицами, я краем глаза наблюдал, как под небольшими электрическими обогревателями, установленными под навесами, продрогло жались друг к другу бледно-розовые, хрустящие на вид помидоры, длинные и толстые, какие-то словно разбухшие огурцы, пучки пахучей зелени, названия которой я не знал; баклажаны, заключенные, словно чумные больные, в пластиковые упаковки, головы брокколи на жилистых шеях, белые, будто присыпанные снегом шампиньоны, лук-порей - длинный, неуклюжий, растопыривший во все стороны плотные зеленые руки и паприка - та была другая, совсем непохожая на своих несчастных собратьев: наглая, крикливая, разноцветная, яркая. И тут же - фрукты: зимние, глянцевые от воска яблоки, виноград, от одного мимолетного взгляда на который сводило зубы, красная, раздутая до устрашающих размеров клубника, съежившиеся ананасы - на них я смотрел со щемящей жалостью и каким-то необъяснимым чувством вины; темно-зеленые груши и в тон им - киви, все как один похожие на бутафорские, на театральный реквизит: жалкие, безмолвные, пустые. Пожалуй, кроме гранатов - крупных, багровых, словно налитых кровью, разрезанных поперек, беззащитно, и в то же время как-то отчаянно-гордо, выставляющих напоказ живое, распотрошенное нутро. Я шел, вбирая ноздрями запах холодной, неурожайной земли и хрусткой, побитой морозом травы, вперед, мимо крохотной пекарни - запах зимы и сырости тут же сменялся на аромат сладкой выпечки с какими-то пряными специями, напоминающий прогретое солнцем полуденное дыхание далекой экзотической страны, и дальше, постепенно приближаясь к маленькой круглой площади, на которую была в свое время с почетом возложена миссия географического и социального центра всего района. На площади располагался парикмахерский салон, где в любую погоду, по будням и праздникам, было шумно и оживленно, где безостановочно транслировались футбольные матчи какой-то неизвестной лиги, а в перерывах между громогласными возгласами болельщиков бодро жужжали машинки и щелкали ножницы; через дверь - две халяльные лавки одна за другой, продуктовый магазин и крошечная кебабная. Кебабной заправлял Фаиз, турок лет пятидесяти - дородный, в неизменном черном фартуке поверх красной футболки, остриженный почти наголо, с короткой бычьей шеей и тщательно выбритым лицом, ловко и быстро управляющийся с насаженным на огромный вертел слоеным мясом, не болтливый, но и не угрюмый. Когда не было посетителей, он выключал газовую горелку, прикрывал нарезанные овощи пластиковым колпаком, вешал табличку “В парикмахерской” и отправлялся смотреть футбол. Если я возвращался домой позже обычного и слишком уставал, чтобы идти в супермаркет, то заходил за кебабом. Сделав заказ, я садился за один из столиков и смотрел - каждый раз как-то словно зачарованно, не в состоянии отвести взгляда - как длинным ножом Фаиз молниеносно срезал с истекающего горячим соком, румяного куска тонкую стружку - “нет, баранина со вчера, а вот говядина свежая, только-только, будешь с говядиной?” - укладывал ее в питу и с горкой засыпал овощами, каким-то образом запомнив уже с первого раза не класть мне острую маринованную свеклу и сократить, по крайней мере в два раза, порцию кориандра. Щедро поливая сверху соусом, он предлагал газировку - “возьми лучше эту, она не такая сладкая” - спрашивал, как дела, вскользь отмечал, что день сегодня выдался длинный, а снега в этом году мало, и больше не задавал никаких вопросов. Еще дальше, ближе к выходу, ютились пиццерия “на вынос” - ее держал Ахмад, родственник Фаиза - небольшое кафе, предназначенное для женщин, мастерская по ремонту обуви и изготовлению ключей. Прямиком через площадь тянулась узкая асфальтированная тропинка - по ней, то поскальзываясь на разъезженных дорожках, то зачерпывая носками ботинок размокший снег пополам с солью, я направлялся к дому, по пути огибая детскую игровую площадку с песочницей и пластиковыми горками, усеянную колясками и брошенными второпях розовыми и голубыми ледянками, а потом, уже на подходе, зону для пикников и понатыканные без какой-либо системы каменные вазоны, где отбывали свой срок чахлые зимние растения, к которым я снова испытывал некое виноватое сочувствие: в Стокгольме у них было пожизненное. Оттуда я машинально прибавлял шаг, с каждой секундой все больше, так что в итоге практически бежал вдоль монотонного и кажущегося бесконечным строения, к самому последнему подъезду. Не дожидаясь лифта, взлетал на четвертый этаж и рывком открывал дверь. - Я дома! - Хорошо, - он улыбался мне с дисплея телефона. - Ты поздно сегодня. Как дела?.. - Подожди, я включу лэптоп!.. - Может, ты сначала поешь? - озабоченно предлагал он. - Я могу перезвонить… - Я поел по пути, - врал я, не задумываясь ни на секунду. - По-моему, ты врешь, - улыбался он снова. - Что ты ел? Ответ - каждый день разный - заготавливался загодя, еще в метро, и поэтому рапортовался бодро, без запинки. - Рыбу и овощи! - Какие овощи?.. А вчера я что говорил?.. Картофель и кольраби?.. Или просто кольраби? Надо как-то записывать... Поспешно наступая на задники, я стягивал ботинки и проходил в комнату, стараясь держать телефон так, чтобы ему не были видны картонные упаковки с логотипом кебабной. - Всякие разные, Холм… всякие разные! У нас тут что, допрос что ли?! - Какие овощи? - Разные… Помидоры там, паприку… морковь. - Ну надо же, - притворно удивлялся он, и тут же фыркал. - А еще какие? - О, господи! - подхватывая эту его игру, я закатывал глаза. - Что ты пристал ко мне?.. Еще эту, брокколи. - Точно?.. - Точно-точно... Теперь давай, перезвони мне, я открыл Скайп. Он тут же перезванивал, и теперь я разворачивал изображение на весь экран. - Как ты? Как твой день? - Хорошо, - я улыбался ему. - Теперь хорошо. - Ну, расскажи мне тогда, - он облокачивался на изголовье кровати, клал свой лэптоп на колени и брал в руки дымящуюся чашку. - Что тебе рассказать? - стараясь не думать, сколько я отдал бы сейчас, лишь бы его пальцы вот так гладили меня, я делал то же самое: устраивался удобнее на кровати, клал одну на другую подушки, а сверху, вровень с уровнем глаз, взгромождал ноутбук. - Что ты видел интересного? С кем разговаривал? - Сегодня… Я поднимал глаза вверх, вспоминая, как он вдруг спохватывался: - Да, кстати, а как там твой приятель?.. *** Его звали Тари́к Али. На самом деле, у него был, наверное, десяток имен - все их он проговорил одно за другим, когда мы познакомились, но запомнил я только первые два. Худой, высокий и сутулый, с длинными руками и большими ступнями, с крепкими белыми зубами и загорелым лицом, покрытым морщинами, особенно глубокими на лбу и у глаз - ему было, наверное, восемьдесят, а то и больше. Он частенько сидел на скамейке перед домом, закутанный в объемный пуховик с чуть короткими рукавами, явно с чужого плеча, шапку и шерстяной клетчатый шарф и, перекатывая в крупных ладонях палку для ходьбы, наблюдал за прохожими. От него пахло старомодным лосьоном после бритья и - еле слышно - какими-то пряными специями. Тогда, недели через две после переезда, я обратился к нему, чтобы узнать, где находится почтовое отделение. Со временем мы стали перебрасываться друг с другом ничего не значащими фразами, а затем постепенно разговорились. Я не совсем понял, когда конкретно это произошло, и почему, но когда он в какой-то момент спросил “Как дела?”, я вдруг остановился и стал рассказывать - сначала коротко, односложно, словно зачитывая телеграмму, а потом все более объемно, детально, постепенно добавляя красок в казавшийся до этого совершенно серым день, копируя звуки, называя неожиданно всплывающие в памяти имена или описывая предметы. Заводить в Стокгольме новые знакомства было последним в списке моих приоритетов, я всегда понимал это четко и до определенного времени не делал никаких исключений. Как и все в этом городе, окружающие были чужими и безликими, словно бесцветными, и даже когда я перестал их ненавидеть и постепенно научился смотреть им в глаза, а не сквозь, общение все равно давалось мне тяжело. Однако именно он… Что-то было в его взгляде, в повороте головы, даже не в самом голосе, а скорее в интонациях - плавных, будто журчащих - что-то понятное и легкое, безопасное… неуловимо знакомое и одновременно необычное, притягивающее. - Значит, на актера учишься, - сказал он, пожевав губами. - Жена у меня любила театр, мы, бывало, ходили по молодости-то. По-шведски Тарик Али говорил с сильным акцентом, так что поначалу я понимал его плохо и часто переспрашивал, однако, потом привык. Его младший сын приехал в Стокгольм из Марокко семь лет назад, со временем забрал жену и троих детей, а в позапрошлом году, когда Тарик Али овдовел, перевез и его. В какой-то из дней, увидев издалека знакомую фигуру, я заглянул в кофейню и взял нам по кофе - себе с молоком, а ему черный. - Ас-саляму алейкум, - заулыбался старик, едва я приблизился. Улыбка у него была открытая, яркая, необычайно светлая и жизнерадостная. - И вам, - улыбнулся я в ответ. - Ва-алейкум ас-салам. - Как? - Ва-алейкум ас-салам. - Ва-алейкум ас-салам, - повторил я, и протянул ему стаканчик. - Что это значит?.. Тарик Али погрел длинные сухие пальцы о бумажную поверхность. - Значит “и вам тоже мир”. - И вам тоже мир, Тарик Али, - я присел рядом. - Хорошая погода сегодня. - На то воля Аллаха. Спасибо тебе за кофе... Тарьяй. Мое имя, должно быть, странное для его уха и еще более непривычное для языка, он произносил медленно и, несмотря на большую разницу в возрасте, уважительно, старательно проговаривая каждый звук. - Не за что… Я еще сахар взял - вам надо?.. Он издал странный звук, отдаленно напоминающий тихое хихиканье, а потом как-то по-детски шкодливо оглянулся на окна за спиной и протянул ладонь. - Спасибо. А ты сам-то? - Я не привык с сахаром… - Зря. С сахаром вкуснее. Я сдержал улыбку и понимающе кивнул. - Вам один или два? - Да давай уж два, - он снова покосился за спину, - пока невестка не видит... Вот спасибо... Пару раз встряхнув, чтобы все крупинки упали вниз, я надорвал крохотный пакетик и высыпал сахар ему в кофе. Он осторожно помешал пластиковой палочкой, отпил - чуть прищурившись, с явным удовольствием. Облизал губы и причмокнул. - С сахаром вкуснее. - А что, дома так пьете? - усмехнулся я, тоже делая глоток. - Да ты понимаешь… - он дернул плечом и раздосадованно цокнул. - Придумали ерунду какую-то, мол, давление… А что давление?! У меня всю жизнь давление и ничего - сижу тут вот, что со мной станется… А они придумали… ерунду какую-то… - Ну, они вас любят, - я примирительно улыбнулся, - заботятся о вас… - Заботятся… Он снова отпил и причмокнул. - На эту, как ее… диету посадили… Овощами кормят. Как кролика... Я рассмеялся. - Тебе смешно, - шутливо проворчал Тарик Али, и тут же стрелочки чуть более бледной кожи вокруг глаз побежали к вискам, а потом и вовсе скрылись в морщинах: старик снова заулыбался. - А я утром проверяю: а ну как уши выросли?! Вот старуха-то моя подивилась бы!.. Ты не смейся, не смейся!.. Да еще было б какими овощами!.. Тут все на один вкус: что овощи, что фрукты… Все одно - хрустят как яблоки!.. Вот у нас фрукты - знаешь, какие?.. - В Марокко?.. - Ну. Знаешь, какие?.. - Какие? - Такие… как женщины. Сочные… - Неужели? - хмыкнул я. - Ну, - он придвинулся ближе и заговорщицки подтолкнул меня локтем, - точно тебе говорю!.. Клементины - знаешь какие?.. Душистые, медовые, тают на языке… Кожура нежная, шелковая… Чистишь ее - сок во все стороны, а внутри - мякоть… Яркая, как солнце… Золотая… Сверкает, горит! Аж глазам больно… Кокосы на рынке продают - пузатые, тяжелые… Бывало, откроешь, а там… Перламутровое такое, как луна, влажное, прохладное… Или ананасы!.. Тут-то что… Ананасы разве ж такие должны быть?! Тут-то они только в банках сладкие, с сахаром, а сами-то - трава травой, зубы сводит… Ты ананасы любишь?.. Я отпил из стаканчика. - Вот то-то и оно... Некоторое время мы молчали. Тарик Али посматривал то на дорогу, то на небо и перекатывал в руках палку. - Вот уж не гадал, что на старости лет занесет так от дома далеко, - задумчиво пробормотал он затем. - Как на другую планету. - Нравится вам тут? Хотя бы немножко?.. - Да везде хорошо, где войны нет, - он пожевал губами. - И тут хорошо, чего ж не хорошо?.. - Только что холодно, а так - еда есть, крыша над головой, внуки тут… Хорошо… Только не дом. Понимаешь?.. - Понимаю, - я вздохнул. - Ну, вот... Он снова погрузился в размышления, и я уже подумывал вежливо попрощаться, как вдруг он опять подтолкнул меня локтем, а когда я повернул голову и встретился с ним взглядом, подмигнул. - Я тут недавно помирать собрался… - Да? - глядя на его хитрое лицо, я невольно улыбнулся. - Ага. Надоело мне все, ничего не хочется. У тебя такое бывает?.. - Ну… Наверное, у всех такое бывает время от времени. - Вот-вот, - он согласно кивнул. - Все, думаю: раз ничего не хочется - пора помирать. А тут… кино стал смотреть, много серий… Про убийство. И про любовь, конечно... Он доверительно наклонился и, озорно поблескивая глазами, продолжил: - Пока не досмотрю, не помру. Через несколько недель я стал специально спускаться во двор, если замечал его из окна. Заливал в термос кофе и брал ему немного сахара. Временами он был не в духе, насупленно и обидчиво молчал, хмурился, бормотал что-то неразборчивое - тогда мы просто сидели и смотрели на дорогу, но большей частью он был приветлив и довольно разговорчив: с большим интересом расспрашивал про театр, про то, где я был и что видел, или рассказывал сам - о своей жизни, детях и внуках, о Марокко. Историй у него было не слишком много и некоторые он повторял по два или три раза, но, чтобы доставить ему удовольствие, я все равно каждый раз удивлялся, восхищался или смеялся уже знакомым шуткам. В один из дней он принес мне традиционные лакомства - очень сладкие, почти приторные, пропитанные медом или сахарным сиропом. В другой ситуации я вежливо отказался бы, но обижать старика не хотелось. - Покушай, - он подтолкнул ко мне пластиковый контейнер c глянцевыми, влажно блестевшими квадратиками румяного теста, щедро сбрызнутыми зелеными капельками фисташек. - Покушай, это невестка делала. Мне не дает, говорит: вам, отец, вредно, а мальчику тому отнесите… Тебе, стало быть. - Спасибо, - я подхватил пальцами маленький кусочек. - Вкусно? - он с нетерпеливым любопытством заглянул мне в лицо. - Да, очень. Спасибо. - Ну и хорошо. Ты кушай-кушай… Вам, молодым, надо... Он откинулся на спинку скамьи, задумчиво помолчал, а затем, словно с середины мысли, пробормотал: - Нет, она так-то хорошая… - Невестка?.. - Угу… Строгая, правда - ух и строгая! - он покачал головой. - Бывает, бранится, ворчит… Придирается по мелочам - все ей не так!.. - На вас бранится? - И на меня бывает… Что, мол, болтаю много, звон в ушах стоит... а толку мало... Я улыбнулся, поднес ко рту крышку от термоса и отпил. - Мне кажется, я знаю человека, который бы вас понял. - Правда? - Угу. - Твоя, что ли? - Типа того… - Ну, ты ж не со зла… Не со зла ведь?.. - Нет, не со зла, - я покачал головой. - Ну, вот, - Тарик Али удовлетворенно закивал. - Иногда знаешь, как… Кого любим - на тех ругаемся. Мы с моей старухой-то… Как сцепимся, аж соседи бегут, ну… Чего ты смеешься, ты не смейся!.. Всякое бывало. А вот все ж, Аллах милостив, пятьдесят лет прожили - как один день... Он поднял глаза к вечереющему небу и ласково улыбнулся - взгляд его потеплел, словно он увидел перед собой родное лицо. Я не стал его тревожить и задавать вопросов, и так мы сидели какое-то время снова молча, вспоминая каждый свое. - А ты как считаешь, - вдруг прервал тишину Тарик Али, - я много болтаю?.. Нет?.. Пряча улыбку, я отрицательно помотал головой. - Вот и я говорю, - торопливо подхватил он, снова с середины мысли. - А она ругается. Или что топчу по чистому, или насорил, или еще что. Давеча, вот, в магазин ходил - велела мне молоко купить: кончилось, детям завтракать нечего… Дала денег, а я по пути… Ну, потерял, в общем, где вывалилось из кармана - я и не заметил. Голова-то уж не та… А она ругается, кричит, мол, горе мое!.. “И за что мне Аллах послал такое наказание?!“ Он посмотрел в сторону, пару раз легко стукнул палкой о землю, а потом вдруг чуть наклонился, глянул искоса и продолжил - чуть понизив голос, словно доверяя мне какой-то секрет: - Но я внимания не обращаю, нет. Она, знаешь, как… Ночью, бывает, кашель прихватит - сил нет никаких... Тут вот горит, в груди - жжет, как огнем… Воздух прямо колет - не вздохнуть… Она услышит, встанет, прибежит сразу, мол, что вы, отец, плохо вам?.. Воды принесет, лекарство, подушку поправит, носки вот тоже - к старости-то, знаешь, стали ноги мерзнуть… Принесет и рядом сидит, пока не пройдет кашель-то… А самой утром вставать - детей собирать, а потом на работу бежать: далеко работает, выходить рано надо.... Хорошая она… Заботится, переживает - пуще только за детей переживает, я знаю. Хоть и ругается. Ох и ругается, бывает!.. Слушай, а у тебя еще сахару нету?.. - А вам много сахару вредно, - я хмыкнул в кофе. - У вас давление. *** - Так как там твой приятель? - он улыбнулся мне с другой стороны. - Сегодня я его не видел - наверное, раньше ушел. - Ну, не переживай… Он насмешливо подмигнул и тут же словно спохватился: слегка свел брови и придал лицу преувеличенно участливое выражение. - … Завтра увидитесь. - Ты думаешь? - Ну. Будешь идти домой - а там уже он сидит. Ждет тебя - не дождется. - Холм, - я выдержал вескую паузу. - Это ты сейчас так ревнуешь?.. - Конечно, - с тем же наигранным согласием закивал он. - А как же?! Ты бы не ревновал на моем месте, если бы я только и говорил о том, как приятно провожу время в компании новых знакомых?.. - Этим “новым знакомым”, Холм… Им глубоко за семьдесят. - А это дело такое, - он горделиво задрал подбородок. - Я очень понимающий. И никого не сужу. - Неужели?.. - Не-а. И потом, в тебе всегда была склонность к… кхм… более зрелым мужчинам… - Угу, точно, - подтвердил я. - Особенно к тем, кто жалуется, что на молитву теперь собирают по смс, и куда катится мир, а вот в старое доброе время. К таким мужчинам. Он фыркнул и привычным движением прикусил губу. - Ты мне лучше скажи, зрелый мужчина моей жизни... Бросив быстрый взгляд вверх и в сторону, он мурлыкнул - так кокетливо и театрально, что я не сдержался, фыркнул сам и рассмеялся. - Господи, что у тебя в голове?.. - Много всяких грязных штучек… сын мой, - он многозначительно поиграл бровями. - … Только ума нет. - Ну вот зачем ты так говоришь… - Как?! - Как будто не любишь меня совсем, - он выпятил вперед губу. - Как будто проходит хоть минута, когда ты не думаешь, как на самом деле тебе со мной повезло… - Мне очень повезло с тобой, Холм, - проникновенно начал я, для пущей убедительности как можно шире распахивая глаза и принимаясь кивать. - Вот кому повезло - так это мне. - Нда?.. - Конечно, - я закивал быстрее. - А как же иначе?! Каждое утро просыпаюсь и думаю об этом: как мне повезло тебя отхватить. Такого невероятного тебя. Охуительного с ног до головы. И вечером, когда засыпаю - тоже. - А днем?.. - А днем вообще - постоянно. Вот, например, сегодня в театре… - Что сегодня в театре? - Нам дали задание представить себя другим человеком. Выбрать любого человека - и представить себя им. - Ну, и кем же ты себя представил? - Я представил себя, Холм, - я выдержал паузу и торжественно выдал предсказуемое, - тобой. - Красивым и умным? - фыркнул он. - Ага, именно. Каждый в группе получал случайную тему от преподавателя и должен был говорить от имени этого человека и на эту тему минимум 5 минут, не замолкая. - Ну и как, справился? - Нет, - я расстроенно покачал головой и развел руками. - Оказывается, пиздеть больше трех минут я не могу… в плане пиздежа ты недосягаем, поздравляю. Запрокинув голову, он рассмеялся. Я смотрел на него и смеялся тоже, вместе с ним, за ним... А потом тело вдруг подняло руку, и я, сам не отдавая отчета, машинально дотронулся большим пальцем до его губ на экране, очертил контур, чуть задержался в уголке… Медленно провел по нижней, без усилий воскрешая в памяти ощущение прикосновения к коже… Нежное, шелковое ощущение на самых подушечках... Едва-едва царапающие заплатки... Чуть “оттянул” в сторону... Он мгновенно затих, словно все веселье разом улетучилось из него, глубоко и порывисто вздохнул и прикрыл глаза, пряча синий свет. Слегка повернул голову в одну сторону, в другую... словно потерся о мою ладонь - подбородком, щекой, лбом. - Как я устал, - пробормотал он. - Сегодня и вообще... - Пожалуйста, приезжай, - я продолжал гладить его, и мне казалось, что вместо гладкой, обездвиженной поверхности экрана я чувствую живое тепло. - Пожалуйста - на выходные… хотя бы на пару часов… Билет не такой дорогой, мы можем себе это позволить… Я соскучился… Пожалуйста, Холм... Он открыл глаза и улыбнулся - синева тотчас хлынула с той стороны экрана прямо мне в комнату. - Осталось совсем немного… Совсем чуть-чуть, да?.. - Нет. - Да… Пара недель - какие-то считанные дни. Да?.. - Нет. - Да… У тебя начнутся каникулы, здесь тоже все разъедутся - в студии будет перерыв, и в ресторане совсем мало народу… Всего пара недель... - Это много, Холм. Пара недель - это много. - Я знаю, - он вздохнул. - Четырнадцать дней - а чувствуется, будто вечность, правда?.. Каждая минута… - Не надо, Холм, только давай не будем, - вдруг вырвалось у меня. - Давай не будем считать минуты: я уже делал так однажды, и ничего хорошего это не принесло… - Ты считал минуты? Когда? - Тогда… раньше. - Что ты имеешь в виду? Я замотал головой. - Ничего… Это все глупости. Честное слово, ничего особенного!.. Все это было так давно… Не понимаю, почему я вдруг вспомнил… Нет, правда - давай лучше о чем-нибудь другом!.. Он нахмурился и посмотрел на меня выжидательно. Я помолчал несколько секунд, до последнего надеясь, что он передумает и сменит тему, но он молчал тоже и не спускал с меня взгляда, в мгновение ставшего из игривого и озорного необычайно проницательным и цепким. В конце концов мне пришлось продолжить - то и дело останавливаясь посреди фразы, лихорадочно ища правильные слова, мысленно ругая себя за этот несвоевременный порыв и одновременно стараясь дышать размеренно и не сорваться, не захлебнуться этими воспоминаниями, каждое из которых, вопреки обещанию оставить прошлое в прошлом, все еще было для меня слишком острым и болезненным, царапало в груди и горле : - Ты приезжал вечером в пятницу и оставался до воскресенья - это две тысячи восемьсот восемьдесят минут. Я считал - каждый раз. И когда они истекали, это было… Я чувствовал этот момент. Как будто опрокидываешь чашку, и кофе бежит по столу на пол: сначала быстро, потоком, затем слабее, пока не начнет падать каплями - одна за другой, со стуком… будто тикает стрелка… И ты считаешь их все, каждую знаешь на слух и на ощупь - сколько их надо на то, чтобы доехать из аэропорта, подняться по лестнице… Вымыть руки, поужинать… Чтобы мы раздели друг друга, чтобы оказались в постели - сколько их, этих капель. Чтобы ты спросил, как дела, и рассказал о своих - про съемки, и как живешь там, что видишь… Про эту Мари... Чтобы сказал, что соскучился. Что помнишь меня. Что как бы там ни было хорошо, ты хочешь вернуться… Что ты меня не забыл. Знаешь, иногда я смотрел на тебя и почти не мог разглядеть - все было как в тумане, только перед глазами отсчитывали эти проклятые минуты… Капали, капали, капали… стучали... Вот эта китайская пытка, знаешь?.. Когда капают на голову… А потом падает самая последняя, две тысячи восемьсот восемьдесят восьмая, и тебе одновременно больно… и как будто облегчение, понимаешь?.. Что не надо больше ждать. Что это уже произошло - ты уехал, и ждать больше не надо… Или, вернее, надо - но теперь ждать, пока ты вернешься, это другое... Ждать твоего отъезда, понимать, что он приближается, и ты ничего не можешь с этим поделать… Ждать было… не знаю… Наверное, я просто не из тех, кто умеет ждать. Как ты, например… Я не смог тогда, прости… Но теперь - теперь же все по-другому, правда?.. Я знаю, что по-другому. Но только все равно - давай не будем считать минуты, ладно?.. “Минута за минутой” - давай не будем так... Хорошо?.. У него вдруг как-то беспомощно дрогнуло лицо - словно бы я ударил его, обидел, снова причинил боль. - Холм... Он опустил взгляд и помотал головой, будто не веря услышанному. - Посмотри на меня, - попросил я. - Это все в прошлом и уже не имеет значения... - Каждый раз, - начал он глухо, с усилием, словно надтреснуто, - каждый раз, когда я думаю, что знаю уже все: как ты жил, о чем думал тогда… Сердце дернулось и ускорилось, швырнуло кровь к щекам, к векам, в лоб. Кожа моментально загорелась, стало трудно дышать. - Каждый раз я словно заново понимаю, сколько упустил, сколько не заметил, сколько… Все, чего мы могли бы избежать, если бы я говорил с тобой, если бы уделял больше внимания... Если бы просто - говорил!.. И если бы не умер отец, мы бы так и... - Хватит! - почти выкрикнул я, инстинктивно выбрасывая вперед ладонь. - Не надо сейчас, хватит!.. Мы оба столько всего наворотили, мы виноваты оба, но - я прошу тебя: давай не будем об этом, по крайней мере, сейчас, когда ты там, а я здесь... Давай… давай лучше поговорим о том, что будем делать, когда ты приедешь, хорошо?! Об этом или о чем угодно - но только не о том, что было раньше! Об этом я могу разговаривать только… Мне нужно, чтобы ты был рядом… Я не могу о таком, когда ты далеко… Хорошо?.. Пожалуйста… Холм?.. - Да, конечно, - он сглотнул и коротко кивнул. - Конечно, ты прав. Давай о чем-нибудь другом. Я… я пойду только налью кофе, ладно? Мне нужно… кофе, хорошо?.. - Давай, - торопливо пробормотал я. - Я тоже… что-нибудь… В кухне я налил из крана воды, сделал несколько больших, судорожных глотков и пару минут постоял у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу, успокаиваясь и выравнивая дыхание. Он был прав: несмотря на данное друг другу обещание забыть, начать с чистого листа, прошлое отчего-то не отпускало окончательно. Каждый раз, когда казалось, что между нами не осталось больше слепых пятен и все, что происходило тогда, было уже проговорено, прощено и забыто, оказывалось достаточно мелочи, вскользь брошенного слова, какого-то полуистлевшего образа, чтобы оно снова подняло голову, в очередной раз проступило темным пятном на свежевыкрашенной стене, сорной травой опять пробилось между крохотных щелей в стенах нового дома. И если хорошие, счастливые моменты мы вызывали в памяти сами, сознательно, то плохие возникали независимо от нашей воли, спонтанно и всегда не вовремя, застилали глаза мутной пеленой и мешали дышать, каждый раз ставя нас перед оглушающим пониманием того, сколько боли мы причинили друг другу за такое короткое время, как ломали или гнули под себя чужую жизнь. И теперь, стоя на кухне, глотая воду и собираясь с силами, чтобы дальше разговаривать о погоде, достопримечательностях и ресторанах, в которые мы пойдем, когда он приедет, - теперь я вдруг подумал, что, может быть, в этом был какой-то особый смысл. Раз прошлое возвращалось снова и снова… вдруг оно хотело сказать нам что-то? Дать некий знак, возможность полнее почувствовать, осознать и принять перемены, произошедшие с нами? Все те события - хорошие и плохие, наши поступки, мысли… все слова, которые мы плевали друг другу в лицо, шептали на ухо или так никогда и не смогли произнести - вдруг таким образом прошлое напоминало, как они изменили нас - эти слова и поступки - как сделали другими людьми? Которыми мы, быть может, никогда не стали бы иначе?.. Как, изменив, навсегда привязали нас друг к другу. Может быть, тогда, в море, во время краткого часового перехода от жизни without к жизни with, - может, тогда нам не стоило давать друг другу обещания начать все с начала в блаженстве деменции и амнезии?.. Обещания, которое мы попросту не в силах были сдержать?.. Что, если прошлое - со всеми его ошибками и разочарованиями, с болью и равнодушием - показным или искренним - было неотделимо от нашего настоящего, как и от будущего, и отказываться от него, отвергать, накидывать темным покрывалом, словно зеркало в доме покойника, означало отказываться от самих себя, от нас - какими мы стали друг для друга?.. Когда я вернулся, он был уже там - ждал меня перед монитором. - Ну, так что ты придумал? Куда мы пойдем? У него поблескивали глаза и чуть осип голос, и первым моим порывом было продолжить этот неудобный, тревожный, может быть, даже опасный разговор - чтобы он, ради всего святого, не подумал, что мне безразлично, что он чувствует, или что я хочу что-то скрыть. Однако стоило мне только открыть рот и попытаться найти правильные слова, как я тут же понял, что ничего хорошего из этого не получится. У нас вряд ли вышло бы поставить в прошлом окончательную точку, а бередить его сейчас, срывая пластырь с едва-едва затянувшихся ранок, не будучи в состоянии залечить их немедленно, мгновенно, тут же - поцелуем, обьятием, прикосновением пальцев к тонко вздрагивающей жилке… Полагаясь только на слова и интонации… У меня не слишком гладко выходило со словами, я начал более или менее ладить с ними только в самое последнее время, и не был уверен, что снова неосторожно не сделаю ему больно. Что не сделаю ему больно. Поэтому я проглотил все, что пришло на ум - отложил это до лучших времен, запер в крохотной комнатушке под лестницей, а потом набрал в грудь воздуха и на его преувеличенно жизнерадостный тон ответил с равным энтузиазмом: - Я подумал, что надо как-то приобщать тебя к культуре, Холм… Он фыркнул - еще слабо, явно через силу, но и это был уже хороший результат. - Неужели? - Да, - я веско кивнул. - Кто-то, может, скажет, что уже поздновато, но я пока не потерял надежды когда-нибудь услышать от тебя хоть что-то… стоящее. - Вот как? … давай, улыбнись мне… - Угу. Кратчайший путь к достижению этой цели - поход в музей, и именно туда-то мы и пойдем. Держу пари, в музее ты был последний раз… подожди-ка… где-то в начальной школе, наверное?.. Или тебя тогда еще в коляске катали?.. Он снова фыркнул - на этот раз отчетливо. … ну же… Улыбка еще пряталась где-то в глубине его взгляда, словно птица в тайном гнезде, затерянном в густой кроне дерева, но я уже видел то и дело мелькающую в листве юркую головку с гладким оперением и ярким клювиком. - Но ты, приятель, не расстраивайся: многое, конечно, упущено... но зато не все потеряно, - самым покровительственным тоном продолжил я, мысленно вытягивая вперед ладонь, выманивая птичку на крошки. - Вот приедешь - и сразу пойдем. Сделаем из тебя человека. Окультурим по полной. Я уже даже билеты купил онлайн… Ты мне должен, кстати. … еще чуть-чуть… - У них там, в Юнибаккен*, кстати, хорошая скидка… посетителям предпенсионного возраста… А дальше - как в кино, кадры посыпались быстро, один за другим, сталкиваясь друг с другом, кружась, собираясь в узоры и снова разбегаясь по сторонам, расцвечивая калейдоскопическим светом его лицо: от уголков глаз брызнули морщинки, вокруг зрачков затанцевали смешливые искорки, дрогнули и потянулись вверх уголки губ… синева согрелась, замерцала, задышала, вернулась… … иди ко мне… И вот она: спорхнула с ветки, радостно чирикнула, затрепетала крылышками в воздухе - его-моя ни с чем не сравнимая улыбка. Завертелась на губах, заюлила, прижалась, приласкалась к тонкой, теплой коже, запела… И мне осталось только смотреть на него, улыбаться самому и думать, что каким бы ни было наше прошлое, сколько бы ни было в нем недомолвок, боли и разочарования, чужих людей и ловушек, в которые мы загоняли сами себя или толкали друг друга - в настоящем он по-прежнему улыбался мне: все так же искренне, с такой же любовью, как и прежде, и это было единственное, что имело значение. - Я хотел заказать и аудиоэкскурсию тоже, но потом подумал, что ты достоин большего. И взял гида. Только для тебя одного, Холм. На два часа - чтобы тебе не сильно спешить и успеть все как следует рассмотреть. Что скажешь?.. Запрокинув голову, он расхохотался. Я выдержал секундную паузу - уже с трудом сдерживаясь сам, - а потом добавил: - А, еще в конце проводится викторина, и диплом дают - я узнавал. Заламинируем сразу, чтобы не помялся - похвастаешься маме. Уверен, она обрадуется. Опять же, будет наконец чем перед подругами козырнуть... Он снова смеялся, и я - как всегда - вслед за ним, теперь с легким сердцем, свободно, с радостью ощущая, как, словно по мановению волшебной палочки, расстояние между нами начинает сокращаться и как дни до его приезда будто на глазах мельчают, сжимаются, превращаются в крохотные, сухие, безвредные песчинки, чтобы с этого мгновения и до того момента, как я увижу его в зале прилета, лететь сквозь пальцы, ни на секунду не задерживаясь. - Спасибо, - он вытер глаза. - Какой ты заботливый. - Для тебя - все самое лучшее, - веско кивнул я. - Я так и понял. А мне можно предложить?.. - Ну... предложи. - По поводу музеев, - он чуть поерзал, усаживаясь удобнее. - Давай сходим в Васа**?.. - А ты не был?.. - Был, когда мы с классом ездили, давно… - Это когда, в 50-х что ли?.. - Примерно, - он фыркнул. - И с тех пор - ни разу. А как-то очень хотелось бы. Сходим с тобой?.. - Слушай, - ответил я вопросом на вопрос, - а помнишь Лондон?.. Он улыбнулся и радостно вздохнул. - Лондон… Лондон был... - Да, - перебил я его сразу, - помнишь, мы гуляли по Ист-Энду, “по местам Джека-Потрошителя”?.. - Когда? - Ну, в Лондоне - помнишь?.. - Не совсем, - все еще улыбаясь, он чуть нахмурился и помотал головой. - Ладно… А помнишь, у King's Cross был такой бар, назывался еще как-то забавно… Пепито?.. Да, точно: Пепито! Помнишь?.. - Не очень, - брови сошлись к переносице сильнее, образовали заметную складочку. - Ну, же, - подбодрил его я, - вспоминай! Мы выпили там по пиву - этот вот их знаменитый портер, я его до этого ни разу не пробовал… Отличный был, кстати!... А вечером пошли в театр, помнишь?.. Улыбка медленно сползла с его губ, и на лице появилось напряженно-настороженное выражение. - Помнишь?.. - Нет… Почему-то ничего из этого я не... - Ну как же? - я посмотрел на него подбадривающе. - Лондон. Столица театрального мира, я так хотел попасть на спектакль, помнишь?.. - Ну, что ты хотел, - неуверенно начал он, - я помню, но… - Да! - перебил я снова. - Очень хотел, и именно с тобой, именно тогда - в ту нашу самую первую поездку. Ну?! - Нет, прости, я не знаю, почему, но… - Не знаешь?.. - Нет... Я выдержал красноречивую паузу и с выражением самого покровительственного ехидства, на которое только был способен, сказал: - А это потому… Холм… Что ничего этого не было. Догадка зажглась огоньком где-то в самой глубине синевы, и буквально через секунду вспыхнула и разгорелась. Он громко фыркнул и наконец расхохотался. - Да-да! - воскликнул я, сам едва сдерживаясь от смеха. - Вместо этого всего - и театра, и пива, и футбольного матча: всего, что я хотел посмотреть или попробовать, - ты затащил меня в номер и не выпускал из кровати!.. - Не было такого! - Конечно, ага! Не было, как же… Да я, чтобы поесть, должен был тебя умолять открыть дверь!.. - Ты этого хочешь?! - все еще смеясь, воскликнул он. - Чтобы я умолял?! Я могу! - О, да, - я кивнул. - Умолять ты будешь, еще и как. Но потом. - Правда? - переспросил он, тут же многозначительно понижая голос. От этих знакомых, медово-тягучих, сладких ноток, в паху моментально потяжелело. За какие-то несколько секунд рот наполнился слюной, так что мне пришлось пару раз сглотнуть. Он наблюдал за мной исподлобья, чуть насмешливо, вполне довольный произведенным эффектом. - Правда, - подтвердил я, прочищая горло и в очередной раз проваливая попытку скрыть, как легко он может управлять моим телом. - Вот как только диплом свой получишь - сразу. Так что готовься. - Подожди, - темнеющий с каждой секудой взгляд мгновенно посветлел - будто в самой глубине его глаз кто-то зажег лампочку; в голосе зазвенело привычное радостное удивление. - Так ты это серьезно?! - Конечно, серьезно. А что?.. - Мы правда пойдем в детский музей?! - Ты, - ответил я, уже почти совершенно невозмутимо, с благодарностью ощущая, что снова - могу владеть собой. - Ты пойдешь в детский музей. - Один?! - Почему один?.. С чего ты взял? Совсем не один. - Но ты же только что сказал… - Холм, я бы ни за что не отпустил тебя одного - в твоем-то возрасте и с твоей памятью!. - А как… - Говорю же, - я веско кивнул, - все продумано. Я взял тебе гида - целого гида, специально для тебя, Холм. Он с тобой будет ходить два часа… А куда ему деваться, с другой стороны, тут хочешь - не хочешь… Вот, и ему-то как раз ты и задашь всю ту кучу вопросов по поводу Пиппи и Калле Блумквиста***, которые, я знаю, тебе до сих пор спать не дают. - Понятно, - он прикусил губу. - А где, позволь спросить, в это время будешь ты? - А я… Я нарочито небрежно потянулся. - … я буду ждать, пока ты вернешься. В баре напротив. За два часа я успею… наверное, пива три-четыре. Это даст мне силы терпеть тебя все оставшееся время… я надеюсь. - Я смотрю, ты все продумал, - фыркнул он. - Ага. - Ясно. Тогда потом пообедаем в центре? - Давай. Ты знаешь, где?.. Он поднял глаза вверх, раздумывая. - Не совсем. Если честно, я не очень хорошо помню Стокгольм... Но я спрошу у мамы - может, она что-то посоветует. - Спроси, - кивнул я. - А ты - разве не знаешь? - осторожно поинтересовался он затем. - Может, ты где-то был в последнее время, в каком-то уютном месте… Куда-то вы ходили с приятелями с курса?.. Я поднял на него взгляд и в то же мгновение почувствовал, что щекочущее веселье, секунду назад заставлявшее меня смеяться с ним в унисон, вдруг испарилось, исчезло, словно вылетело из легких с последним выдохом. Я молча покачал головой. - Ты никуда не ходишь?.. Так же молча, я покачал головой снова. - Ну, хорошо, - он мягко улыбнулся. - Тогда мы пойдем искать новые места... И они будут только наши, да?.. Он подождал пару секунд, но так и не получив от меня ответа, продолжил: - Или, если хочешь… если хочешь, будем все время дома. Ну его, правда, к черту, этот Стокгольм!.. Чего мы там не видели?! Закроемся и ни разу не выйдем за порог... Я буду что-нибудь готовить… или закажем доставку… Хочешь? На секунду я прикрыл глаза и представил себе это: нас вдвоем. После этих бесконечных месяцев. Замурованных в четырех стенах. Как я хотел. Как мечтал все это время. Как мечтал всегда. На острове. Посреди океана. В постели. Его руки. Смех. Звуки, которые он издает. Его голова на подушке рядом. Волосы. Изгиб шеи. Расслабленное дыхание. Запах миндаля. Тепло. Губы. Капля пота на виске. Низкое рычание. Захлебывающаяся жилка. Его плечи, спина, живот, член. Бьющий волнами жар. Вены. Колотящиеся удары. Голос. Приказы. Просьбы. Я люблю тебя. Запястья. Ноги. Оплетенное вокруг меня тело. Прохладная, мерцающая синева. Размеренный стук сердца. Глаза. Улыбка. Шепот. Ладонь, сжимающая мою. С вечера среды по вечер понедельника. Пять дней и ночей. Семь тысяч двести минут. - Хочешь?.. Нет? - глядя на мое лицо, удивился он. - Почему? Я помедлил немного, собирая мысли, пытаясь облечь в слова то неясное и одновременно совершенно определенное, что чувствовал сейчас. Он ждал, чуть наклонив голову и приподняв брови, скользя взглядом по моему лицу. - Потому что ты уедешь, Холм, - сказал я наконец. - Потом ты уедешь. И если все, что мне останется от тебя, будет сосредоточено только здесь, в этих стенах… Все мои воспоминания - только здесь… Я не знаю, смогу ли найти в себе достаточно сил, чтобы выйти отсюда, а я только-только начал с этим справляться... Он ничего не ответил, а продолжал смотреть на меня так же пристально, и в какой-то момент я испугался, что, наверное, разочаровал его: быть может, он как раз хотел провести это время только со мной, он соскучился, а я тащу его куда-то, придумал какую-то глупость с этим музеем, и он смеется теперь только из вежливости, а на самом деле ему не смешно, а обидно, и… - Но если ты хочешь, - поспешно забормотал я, чувствуя, как лицо снова заливает краска, - конечно, мы останемся дома… то есть здесь, и… - Ты прав, - прервал он меня. - Разумеется, ты прав: нам надо выходить. Иногда видеть дневной свет, да?.. Я кивнул. - Но зато ночью... В голосе послышались смешливые нотки. - Зато ночью выходить нам не требуется, правда?.. - Правда, - уголки губ разъехались в стороны сами собой. - Ночью не требуется. - Вот и хорошо, - он хитро подмигнул. - На это время у меня есть план мероприятий, где тебе отводится ведущая роль. - Да?.. - Угу. Заглавная партия, если хочешь. - Хочу, - я рассмеялся, а потом продолжил. - Это и еще кое-что. - Ммм?.. - Я хочу показать тебе театр. - Правда?.. И снова что-то произошло в нем, какое-то неуловимое изменение: синева дрогнула, он тепло и ласково улыбнулся, подался вперед - инстинктивно, почти бездумно, как будто вдруг забыл о расстоянии между нами, будто его и не было, этого расстояния, просто не могло быть - и двинулся навстречу. Это выглядело так естественно и так правильно, что на мгновение я совершенно поверил: еще чуть-чуть, еще пара сантиметров - и он выйдет по эту сторону. Положит ладони мне на лицо. Коснется губ. Обнимет. - Ты не шутишь?.. - Нет, - я помотал головой и улыбнулся тоже. - Я хочу, чтобы ты увидел эту часть меня. - Спасибо, - помедлив, сказал он. - Спасибо тебе, - я поднял руку и снова погладил его лицо на экране. - Что ты ждал. *** - То есть, ты намерен жить со мной только до тех пор, пока я не выживу из ума?.. - Что?.. Я чуть двинул лэптоп на соседней подушке, чтобы его лицо снова стало вровень с моим. - Это ты к чему? - Ты сказал, помнишь?.. Что останешься со мной до тех пор, пока я не выживу из ума… Помнишь?.. - Во-первых, - начал я, - я сказал “окончательно не выживешь из ума”... Он засмеялся. - А во-вторых... я такого не говорил. - Чего это не говорил?! Говорил-говорил! - Холм, поправь телефон, ты съезжаешь… - Вот так?.. Приблизив руку к камере, он выровнял изображение. - Так лучше?.. - Да, - я улегся поудобнее. - Давно пришел? - Нет, не очень. - Ты долго сегодня... Много было посетителей? - Ну, в общем да, - он потер лицо рукой и лег тоже. - Утром сняли две сцены, а потом я сразу поехал в ресторан. Сначала вроде ничего, спокойно, а потом пришла довольно большая компания, а следом за ней еще одна, и как-то под конец дня… - Какой-то у вас… наплыв. - Ну. Все как сговорились: неделя до Пасхи и ... Внезапно он оборвал себя на полуслове - я поднял на него взгляд и мы одновременно улыбнулись. - Не верится, правда?.. - Правда, - эхом признал я. - И мне, - он радостно вздохнул. - Господи, я иногда закрываю глаза и думаю, что этого не может быть - чтобы уже так скоро… Но все же это правда: еще несколько дней, и я тебя увижу. Ты знаешь, я подумал сегодня… - О чем? - Не заказать ли нам все же номер в гостинице? Хотя бы на первую ночь. - В гостинице?.. - Угу. Прямо в аэропорту. Я проверил - там переход прямо из зала прилета. Двести метров. - Онлайн регистрация, никакой очереди на ресепшене. Что скажешь?.. Что скажу. Что я скажу… Что кто-то в моем положении может сказать на это?.. Ты убиваешь меня. - Скажу, что у нас уже есть план, и мы будем его придерживаться - вот что я скажу. Встреча в аэропорту, кофе, осмотр достопримечательностей, ужин в городе. - Ммм, - насмешливо протянул он. - А потом? - А потом… потом мы поедем домой. В смысле, сюда. И тогда… - Угу?.. - … В общем, есть план, Холм. И мы будем его придерживаться. - Ах, да, - он фыркнул. - “Человек, у которого был план”. И заметь: я в который раз предлагаю тебе номер, а ты отказываешься. Какой ты все же неромантичный… котеночек. - Именно, - подтвердил я, машинально облизывая губы и снова стараясь сглотнуть незаметно. - Вот когда я услышу слово “Ритц”, тогда и поговорим. Он рассмеялся. - А пока… Что ты там говорил про ресторан? Лучше давай об этом. Иначе я не усну, и вообще не смогу думать ни о чем другом, а в среду у меня отчетная постановка… Пожалуйста. Хорошо?.. Он вздохнул - счастливо, расслабленно, снова улыбнулся и согласно кивнул. - Так вот: до Пасхи неделя, но такое впечатление, что все стараются как-то… нагуляться, что ли… Будто когда снова вернутся в город, ни одного ресторана уже не будет, все закроются… - Странно... - И не говори, - продолжил он. - Потом… пока закрыли, пока вымыли - как обычно. А еще снегу после обеда навалило, вот такущие сугробы… Транспорт в центре встал, как это обычно бывает, так что я возвращался пешком - вот и получилось поздновато. Во дворе встретил Марит - она, бедная, упала на прошлой неделе, прямо у дома, представляешь?.. У нас, конечно, очень скользко, надо написать в домоуправление… Ну, вот: упала - вроде перелома нет, но сильно ушиблась… Надо было ей в магазин сбегать. - Держу пари, потом она тебя благодарила полчаса… - Откуда ты знаешь?.. - … И торт тебе снова совала… - Лефсе. - Так я и знал, - подытожил я. - Грязная извращенка. Фыркнув, он рассмеялся снова. ... только лишь неделя... - Устал? - спросил я затем. - Немного… но не сильно. А ты? - Я… да почти нет: сегодня был не самый насыщенный день: только лекции. И один практический семинар. - Что вы на нем делали? - На семинаре? - Угу. - Ну, - я переместил лэптоп и лег на другой бок. - Тебе дают фразу, и ты должен произнести ее от лица нескольких персонажей: взрослого, ребенка, главы корпорации, таксиста, домохозяйки, знаменитости и… А, да: и президента. - Ух ты, - он сверкнул глазами. - Здорово! - Да, было, в общем, довольно интересно, - согласился я. - А потом? - Потом… потом каждому досталась одна сцена, и надо было показать пантомиму. - И что досталось тебе? - “Человек, который неожиданно выиграл целое состояние в рулетку, и тут же его проиграл”. - Драматично… - Не то слово, - я хмыкнул. - Но в целом, мне понравилось. - Тебе нравится там? - он чуть наклонил голову. Учиться - нравится?.. Признаваться в этом было как-то странно, почти неловко, но он смотрел на меня с таким теплом, с гордостью, с таким одобрением, что слова вылетели изо рта словно сами собой - без смущения, легко и свободно. - Да, кажется, да... Не думал, что скажу это, но, кажется, здесь даже интереснее, чем в Осло. Сам процесс, я имею в виду… подходы, методы, как организованы занятия и репетиции. Они здесь гораздо больше опираются на международный опыт - и такой… довольно разнообразный: европейский, русский, азиатский. К тому же, здесь часто гастролируют разные театры, и просмотр постановок входит в программу... Слушая, он согласно кивал. - Но ты же знаешь, - поспешил добавить я затем, - я все равно хочу домой. - Конечно, - он ласково улыбнулся. - Ты там ненадолго. Курс закончится, и ты вернешься домой. Ко мне. - К тебе. - Ко мне. - И ты снова будешь действовать мне на нервы... - Всегда, - фыркнул он. - До самого конца. И даже тогда, когда окончательно выживу из ума. - Особенно тогда, - нарочито обреченно подтвердил я. - Особенно. Не знаю, наверное, в какой-то момент придется мне тебя, Холм, отправить в дом престарелых… в государственный. - Я хочу в частный, - он капризно выгнул бровь. - Этого, приятель, я тебе обещать не могу, - я развел руками. - Эти твои загородные клубы, клюшки для гольфа, претенциозные мотоциклы и вульгарно дорогая брендовая обувь высосали из меня все до последней кроны. Он рассмеялся. - Так что, - продолжил я. - Придется довольствоваться государственным. - Только не говори мне, что ты тоже собрался довольствоваться государственным!.. Никогда в это не поверю! Со всем разочарованием, на которое был способен, я вздохнул и закатил глаза. Он прыснул и тут же засмеялся снова. - Ну, а что мне остается?.. Я бы сам перебрался, конечно, в частный, но… Не бросать же тебя вот так, на закате лет, промучившись всю жизнь. Как-то жалко: столько усилий и все коту под хвост… Нет, Холм... Продадим квартиру и переедем в государственный, а оставшиеся деньги будем просаживать в бинго-барах. - Я смотрю, ты и здесь все продумал… - Ну, кто-то же должен из нас двоих. - Вот засранец, - все еще посмеиваясь, пробормотал он. - Да… Днем мы будем прожигать жизнь и выбрасывать состояния на азартные игры - как ты и хотел, а вечером - лежать на соседних койках и есть пюре через трубочку. - Какое пюре? - Из кольраби, - подумав самую малость, ответил я. - А по средам - из брокколи с картошкой. - Звучит… не очень, - он сморщил нос. - Так себе звучит, прямо скажем. Мог бы и получше придумать, раз такой умный... - Подожди, - прервал я его, - это ты еще не знаешь, что у меня в кармане припасен батончик Smil****. И если ты хорошо попросишь... Я многозначительно поиграл бровями. - ...То я с тобой, так и быть, поделюсь. - Откуда у тебя Smil? - А я его со стойки в бинго-баре стащил. - Почему стащил?.. - А почему бы и нет?.. В жизни должно быть место острым ощущениям. - Так ты у нас воришка?! - он широко распахнул глаза и поцокал языком. - Я старый больной человек, - веско заметил я и посмотрел на него осуждающе. - Я сплю рядом с тобой в государственном доме престарелых - на неудобной, между прочим, кровати - и вынужден наблюдать, как ты каждый день флиртуешь со всяким медсестрами, что заходят померять нам давление. И лыбишься, и трещишь с ними без умолку… Ты вообще к старости… тебя и сейчас-то не заткнуть, а уж потом… - Это наглая ложь! - смеясь, воскликнул он. - Этому вас в Академии учат: врать и не краснеть?! - Никакая это не ложь! А самая настоящая правда. И я с ужасом жду, когда этот день наступит… - Прямо с ужасом?.. - Прямо с ужасом, - подтвердил я. - Одно только меня радует: к тому времени я, скорее всего, уже буду носить слуховой аппарат, а у него всегда можно подкрутить громкость… - Что тут скажешь, - он повздыхал и покачал головой. Только посочувствуешь... - Это точно. - Ты об этом своему приятелю расскажи. С которым вы у дома про соседей сплетничаете… Я открыл рот, чтобы сказать что-нибудь умное - ну, или просто сказать что-нибудь, как вдруг он вспомнил: - А, да, кстати: по поводу приятелей… Завтра я встречаюсь с твоим. - С каким? - С тем самым, - он усмехнулся, - который мне в прошлый раз чуть в горло не вцепился. - Да ладно тебе, - примирительно протянул я. - Румен совсем ручной, он и мухи не обидит… - Угу, точно: ручной и мухи не обидит. Я все так и помню… *** В прошлый раз мы виделись с Руменом сразу после нового года. Он позвонил накануне вечером и заявил, что если завтра опять не увидит моей физиономии в нашем баре на Olav Ryes, то нет у него нахуй больше никакого друга. Так и сказал: никакого нахуй друга. - И еще Давид придет, - добавил он в конце. - Давид?.. - Ну. Тоже хочет плюнуть в твои бесстыжие глаза. - Чего это? - я фыркнул. - Того это, - веско ответил Румен. - Я понимаю: ты у нас теперь звезда что посрать рядом не сесть, но вот так динамить друзей, как ты уже хер знает сколько делаешь - это не по-человечески... Слышишь, блять, Му?!. Не по-христиански это! Я засмеялся. - Я был занят. - Да пошел ты, - лениво процедил он. - Тоже мне нашелся. В общем, завтра в восемь, и ты проставляешься, понял?.. Так что не опаздывай… любимый. - Ладно, - согласился я. - Буду к восьми, давно я вас, неудачников, морально не натягивал… - Ага, помечтай, - хмыкнул он напоследок. - Давай тогда, до скорого. В коридоре вдруг хлопнула дверь, и через пару секунд он заглянул в комнату. - Привет! Ты давно пришел?.. - Привет, - я улыбнулся и махнул рукой. - А, да!.. - услышал я снова Румена, - и Кристиана возьми с собой, если он сможет: мне с ним тут кое-что перетереть надо… Я машинально прижал телефон плотнее к уху. - Что перетереть?.. - Да я у него струны брал в прошлый раз, для баса - хотел спросить по поводу обмотки и… Ладно, чего я тебе рассказываю, все равно толку никакого... - Чего это никакого, - машинально пробормотал я, одновременно соображая, как и когда рассказать ему про Кристиана. - Короче, - заспешил Румен, - завтра увидимся, окей? Оба приходите. И, не дожидаясь ответа, положил трубку. - Все в порядке?.. Он застал самое окончание разговора и, должно быть, оно показалось ему странным или он не мог до конца понять выражения моего лица, поэтому смотрел на меня по-прежнему улыбаясь, но чуть настороженно, выжидательно. - Да, конечно, - я постарался звучать непринужденно. - Точно?.. - Да, конечно. Машинально глянув на погасший дисплей, я спрятал телефон в карман. - Звонил Румен, он приглашает завтра вечером выпить… нас... - Отлично, - легкая озабоченная складочка между бровями тотчас разгладилась, он скользнул руками мне на пояс, подтолкнул к себе ближе и потянулся губами. - … с Кристианом. Он затормозил в миллиметрах от моего лица, вскинул на меня изумленный взгляд, и только я успел внутренне приготовиться и набрать в легкие побольше воздуха, как словно что-то переключилось в нем: тревожные буквально секунду назад глаза потеплели, наполнились синевой, замерцали смешливыми искорками, и через мгновение, к моему огромному облегчению, он улыбнулся - широко и счастливо. - Это вряд ли, - сказал он и накрыл мои губы своими. А потом оторвался на секунду, крепче сжал пальцы на моих бедрах и пробормотал: - Пойдешь со мной. - С тобой, - я обнял его за шею и приоткрыл рот, впуская внутрь. - Я пойду с тобой. Больше мы не говорили об этом - собственно, остаток вечера нам вообще было не до разговоров, но когда на следующий день мы подходили к бару, я почувствовал необходимость объясниться. - Я не говорил им, - начал я, - просто не было времени. - Я понимаю, - в кармане своего пальто он успокаивающе пожал мои пальцы. - На самом деле, это не имеет большого значения. Я сделал пару быстрых шагов, забегая вперед и пытаясь на ходу заглянуть ему в глаза. - Это ничего?.. Ты… нормально?.. Просто все как-то не приходилось, понимаешь?.. Я хотел лично, а не по телефону, но с тех пор, как мы вернулись, я так ни с кем и не встречался… Ты не сердишься?.. - Ну что за глупости, - он мягко улыбнулся, - о чем ты говоришь?! Не было возможности - значит не было. Это же твои друзья, тебе и решать, когда и что им рассказывать… - Точно?.. Ты точно не обиделся?.. Он вдруг остановился - прямо посреди парковой дорожки - и потянул меня к себе. Я уперся в него грудью, и он тут же замкнул руки у меня за спиной, а потом легко покачал из стороны в сторону. - Точно. Совершенно и абсолютно. Клянусь. - Ну, хорошо тогда, - я облегченно выдохнул. - Хорошо. - Не переживай, - он улыбнулся и поцеловал меня. - Ты слишком переживаешь, а тут и повода нет… Посидим, выпьем пива… Я же их знаю, и они меня… Чего ты так распереживался?.. - Не знаю, - я пожал плечами и улыбнулся тоже. - Ты прав: это как-то очень глупо… В притворном изумлении он слегка откинул голову, широко распахнул глаза и тревожно на меня уставился. - Подожди, я не ослышался?!.. Ты признал, что я был прав?! И даже более того - что ты сам повел себя нерационально и даже… глупо?!.. Ты не заболел?.. Может, нам лучше к врачу?.. Подожди, я поймаю такси!.. - Пошел ты, - прибегнул я к безотказному аргументу, одновременно обхватывая его под полами пальто и прижимаясь крепче. - А нет, - он фыркнул и снова покачал меня, - все в порядке. Мы были уже у двери, когда ему пришел сигнал о входящем. - Я возьму, - он мельком глянул на дисплей, - это Лене. Иди, я тебя догоню… - Конечно. Что тебе взять? - Пиво наверное?.. - он подмигнул и улыбнулся, а потом сдвинул зеленый значок. - Привет, Лене, как дела?.. Да, я видел твоей мейл.. Конечно, я с ними встречусь, почему нет?.. Ближе к марту?.. Я оставил его на пороге и зашел внутрь, взглядом поискал нужный столик. Давид сидел лицом к выходу и заметил меня почти сразу, приветственно замахал рукой. Румен обернулся на жест. - Привет, неудачники, - я бросил на стол перчатки и шапку. - Напомните мне, почему у меня до сих пор есть ваши номера телефонов?.. Мы рассмеялись, и они по очереди подали мне руки. - Ну наконец-то, - радостно воскликнул Давид. - А мы уж не чаяли! Не надеялись тебя лицезреть! - Это же как вам сегодня повезло, - я восторженно покивал и сел на свободный стул. - Прямо хоть Flax***** покупай. - Давно тебя не было слышно, - Румен развернулся ко мне и облокотился на спинку. - Ну, рассказывай, какие новости. - Да так, - я напряг мускулы, безуспешно пытаясь стащить улыбку с лица, - всего по чуть-чуть. И говорить-то не о чем... - Как прошло рождество? - поинтересовался Давид, прихлебывая. - Дома был?..