Хорошо быть плохим

— Кто-нибудь, спасите! Кто-нибудь! — Ты, сука, по-хорошему не понимаешь? — прорычал Бакуго, освещённый тусклой старой лампой. — Я тебе все пальцы переломаю! Каждую косточку по очереди! — Стой, Кэцу, — вышел из тени Тодороки, и тусклое освещение показало пленнику его окровавленное лицо. — Давай я. Темный бункер эхом отразил вопль. Три дня назад Самолет быстро набирал высоту. Сидящий рядом Тодороки ещё перед взлётом надел маску для сна и, кажется, уже успел уснуть. У Бакуго так не получалось. Терзало осознание собственной важности. Если провалить это задание, то будет провал для всего мира. За окном уже появились нежно-розовые облака, похожие на разноцветные взбитые сливки. Оранжевое небо пестрило своей яркостью и насыщенностью. Кацуки вздохнул. Красиво. — Здравствуйте, мистер Мори. Чего-нибудь желаете? — с улыбкой предложила стюардесса, только подошедшая. — Апельсиновая газировка. — А вашему жениху? Бакуго замялся. Как примерный жених, он должен был обязательно знать, что нравится Шото. Но Кацуки же не жених на самом деле. Какого чёрта он должен знать это? Так, нужно собраться. — Зелёный чай с жасмином. Стюардесса ещё шире улыбнулась и удалилась. Бакуго вздохнул. Вроде справился. — Ты в курсе, что единственный чай, который я ненавижу больше всего, это зеленый с жасмином? — подал голос Тодороки под вопль Кацуки. — Какого черта ты меня пугаешь?! Ты не мог сам сказать?! — хватая за воротник рубашку Шото, прорычал Бакуго. — Мне было интересно, что ты скажешь, — приподняв маску, произнес Тодороки. — На нас все смотрят. — Ненавижу тебя, — продолжил рычать Кацуки и достаточно агрессивно поцеловал Шото в щеку, кусая её и оставляя немалый яркий след от зубов. — Ты, кажется, слишком нервничаешь. Раньше ты не был таким мнительным, — поднял Тодороки неожиданную тему. — А ты слишком спокоен. Сейчас весь мир замер в ожидании окончания нашего задания… — Никто не знает, кроме нашего начальства. Никто о нем не знает. Кацуки внимательно посмотрел на Шото. Это уже не был тот самый герой, который двигался вперед к великой цели и невероятным свершениям. Тодороки словно совершенно изменил свою идеологию и совершенно изменился сам. — Тебя больше не интересует спасение мира? — напрямую спросил Кацуки. — А тебя? Я просто не вижу смысла переживать за это человечество. Оно в любом случае недовольно героями. Почему я должен за них переживать, когда любой наш провал общество воспринимает агрессивно? — Слышал бы твои слова Мидория, — только и смог выдавить Бакуго. — Слышал. Был расстроен и пообещал, что человечество ещё изменит мое мнение о себе. Но дело же не во мне, а в них. Я уже давно им не верю. Они делают всё, чтобы их хотелось спасать всё меньше и меньше. Бакуго замолчал. С полностью алыми волосами и одинаковым бирюзовым цветом глаз Шото был точной копией Старателя. Специальная электронная маска полностью скрывала шрам и создавала вид обычной кожи. Тодороки точно стал своим отцом: холодным, расчётливым и жестоким. — Боже, не задумывайся о моей идеологии, — улыбнулся Шото. — Если тебя волнует наше задание, то давай снова всё повторим. Кацуки судорожно выдохнул и начал. — Меня зовут Кэцу Мори, мне двадцать семь лет, из которых уже пять я замужем за тобой, Шоджи Мори. Тебе тридцать один. Мы владеем компанией по перевозкам продуктов… — Нефтепродуктов, — тут же поправил его Шото. — Тебе не кажется, что это более заметно, чем просто перевозить еду? — сдерживая агрессию, спросил Кацуки. Подошла стюардесса и с легкой улыбкой на лице отдала мужчинам напитки. Тодороки попросил её принести кофе и повернулся к Бакуго. Мужчина немного смутился. Сейчас он стал брюнетом, и новый оттенок волос молодил Кацуки вплоть до его пятнадцати лет. Постоянно казалось, что все вокруг старше. — Мы чисто физически не смогли бы столько заработать на перевозках еды. Конечно, это благое дело, но не столь прибыльное, — аргументировал Шото. — Плюс, благодаря этим деньгам мы полностью уничтожили свою личность и можем беспрепятственно получать миллиарды. Зачем нам список Forbes? Мы обеспечиваем будущее нашему роду. — Всё равно, бред, — фыркнул Бакуго. — Тогда лучше продолжи, — предложил Шото. — Ты являешься консерватором в идеологии семьи, заведуешь большей частью всех финансовых и юридических дел. Тебе нравится называть меня Кэц. Твой день рождения десятого декабря… — Стой, ты слишком много говоришь обо мне. Давай о себе. — Я родился четырнадцатого февраля. Я стараюсь сидеть дома. — И все? Ты больше ничего не запомнил о себе? — кажется даже возмутился Шото. — Заткнись, мне просто не нравится моя роль домохозяйки, — огрызнулся Кацуки. — А как можно тебя выводить в люди? — фыркнул Тодороки. — Пошёл ты. Остаток полёта они молчали. Тодороки не предпринимал никаких попыток заговорить, но активно играл на публику: дул на горячий чай Кацуки, целовал его руки, когда он уходил в туалет, подбивал подушку. Бакуго принимал заботу, плотно сжав губы. В отеле их ждал вполне ожидаемый сюрприз. Двуспальная кровать невиданных размеров. Вся красота номера, его изящество, роскошь бледнели на фоне этой неожиданности. Бакуго придется спать с Тодороки. Именно придется. Повсюду могут быть жучки и камеры. Спать с Тодороки. По сути, как в летнем лагере. Но, черт возьми, это же на деле совсем другое. — Мне сегодня поспать отдельно? — спокойно предложил Шото, наблюдая за округлившими глазами Бакуго. — Да! Распаковка вещей и подготовка к выходу не заняли много времени. Бакуго всё не мог отвести взгляда от нового лица Шото. Старатель редко был любимым героем у людей, а тем более у своего сына. Но его смерть поразила всех. Младший Тодороки не был готов к такому. Каково же ему сейчас было видеть лицо отца в собственном отражении? — Ты собираешься идти ужинать? — неожиданно повернулся на него Тодороки. — Конечно, п-придурок, — рявкнул Бакуго, вставая с кровати. Ресторан отеля оказался тем еще местечком. Цены в меню больше напоминали расценки на дома в Киото. Тодороки вёл себя естественно, сделал заказ сразу на двоих и принял рассеяно-влюбленный вид, разглядывая Бакуго. — Слишком долго смотришь, — буркнул Кацуки, злясь на то, что не может так же быстро принять чужую роль на себя. — За эту минуту ты моргнул три раза, один раз потер нос, дважды почесал шею и раз семь закусил губу. Не нервничай. Ощущение такое, что это твое первое задание под прикрытием. — До этого все задания были быстрыми и не такими важными, — всё же признался Бакуго. — Нет неважных заданий, — философски изрек Тодороки. — К сожалению, не могу ничего посоветовать. Если сложно, то веди себя, как обычно. Играть буду я. — Не делай мне одолжений. — Ты же переживаешь за людей, а не я, — улыбка Шото приобрела язвительный характер. — Пока ты не возьмёшь себя в руки, я буду главным. — В чём главным? К столику подошел статный официант и передал Тодороки конверт. Шото тихо поблагодарил его, и, как только служащий удалился, раскрыл бумажный футляр. — Что это? — не сдержавшись, поинтересовался Бакуго. — Приглашение на благотворительный вечер. Все сливки Британского общества, включая наших Джонсонов. — Когда ты… — Пока ты дремал в холле. Бакуго, поэтому я и говорю: я буду главным. Кацуки отбросил приборы и встал. Столики вокруг затихли, и сотня пар глаз порядочных светских людей обратились к ним. Тодороки откинулся на спинку стула. Во взгляде мужчины читались усталость и некое разочарование. Это было слишком. Кацуки уже казалось, что Шото поставили вместе с ним, чтобы он следил за ним. — Кэцу, сядь, — властно произнес Шото. Бакуго задрожал от злости. — Пошел ты нахуй, — прошипел он. — Кэцу Мори, сел на свое место и закрыл свой грязный рот, чтобы я не слышал от тебя до конца вечера ни слова. И Кацуки сел, замолчав. Шото смотрел на него строго и жёстко, одним взглядом подавляя все желание устроить бунт. Люди вокруг успокоились и вернулись к трапезе, хоть некоторые из них и продолжали поглядывать на парочку. — Если ты продолжишь подобное вытворять, мне будет сложно контролировать процесс. Нам нужно добыть информацию, а не пугать народ. Повзрослей, — прошипел уже Шото, когда они заканчивали ужинать. Тодороки, как и обещал, лёг спать отдельно на диванчик в гостиной. Шото, кажется, оставался в состоянии тихой ярости, однако Кацуки максимально это игнорировал. В голову пришла мысль, что Тодороки за одно только начало задания сделал ему уже минимум три замечания и трижды спасал ситуацию. А что сделал Бакуго? Кацуки ложился спать с обещанием, что теперь в неприятности будут попадать только их враги.