sand castle

       Тэен не понимает, почему ему хочется выгрызть этой бочке, гордо именующей себя человеком, язык и заставить его же проглотить. Возможно, все дело в том, что парень, сидящий под боком и сжимающий тоненькими пальчиками край шелковой рубашки, смотрит на него оленьими глазами и беззвучно умоляет о помощи. Отчасти, Тэен помнил какого это, когда за тобой гонятся и приказывают. Живя в окружении воинов — новобранцев, он научился всегда стоять на своем и смотреть страху в глаза, но ВинВин кажется ему хрупким, словно фарфоровая кукла, которую создали для прихоти богачей. Воспитали, откормили, обмыли и бросили в клетку ко львам, которые готовы жертву свою в клочья разорвать, лишь бы самим получить удовольствие. — Разве ты не понял меня? — раздается сверху, заставляя глаз Тэена дергаться. — Осмелишься пойти против меня? Ли сплевывает желчь и встает на ноги, оттряхивая колени от пыли. Он поднимает мальчика на ноги и заводит за спину, становясь точно напротив мужчины, который теперь не кажется таким большим. — Если не осмелится он, то это сделаю я, не сомневайся, — мальчик за спиной возмущается, пытается противостоять, ведь за такое его выпорят, но Тэен не приклонен. Сейчас задевают слабых, а он терпеть не может социальное неравенство, как бы абсурдно для якудзы это не звучало. — Ты - никому не нужный мешок с органами, которые я могу достать поочередно, полоснув катаной слегка. Моя малышка заточена и прорежет тебя без особых проблем, — Тэен лукавит, оружие осталось дома, тихо ждет своего часа в ножнах. Он бережет её, поскольку катана для любого якудзы — самое ценное, после верности предводителю. — Не боишься, что твой оябун покарает тебя за такое отношение к невинным людям? — Юта появляется неожиданно, вставая между Ли и его противником. — Действительно, когда тебя это волновало?— ерничает он, вскидывая бровь. — Только запомни, что став однажды частичкой наших группировок, ты не отделаешься от этого звания до конца дней своих. А я, знаешь ли, готов организовать их прямо сейчас. — Вот именно, Юта, я — якудза. Я, мать твою, готов глотки рвать голыми руками, но нашему оябуну всегда было все равно, так что же он сделает мне за то, что я спас мальчика из рук этого, — он пытается подобрать слова, которые могли бы точно описать толстяка за спиной Накамото. — Этой пивной бочки. Японец смотрит на него с насмешкой, но поворачивается к хозяину клуба. У Тэена рубашка на спине стала намокать, поэтому он с наигранной нежностью пытается утешить ВинВина, шепча, что все будет хорошо и они вытащат его. — Вы же продаете их, так? Что Вам стоит отдать нам этого хокана*? Мужчина кривит губу и смеется. Такие вопросы не свойственны в сторону гейш. Это не свойственно даже высшим слоям общества, потому что гейши — не проститутки, гейши — люди искусства. Их работа не ублажать твои сексуальные потребности. Но Юта знает, что это не так. Ради большой стопки денег, хозяин готов продать гейшу как дилер наркотики на черном рынке. Тэену такая концепция тоже знакома, в Корее такая же история с кисэн. — Только в залог, дорогуша, — он щелкает ногтями, покрытыми черным лаком, что так отличается от неестественного белого цвета кожи. — На два-три месяца, не больше. Он так молод, пригодится еще. Якудза дает заднюю и тянет Тэена к выходу, выплевывая: — Пошел нахуй, я не собираюсь платить за эту игрушку столько, зная, что мне придется возвращать её обратно. Сам справится как-нибудь. Тэен смотрит мальчику в глаза, пока его тащат насильно. Тот выглядит таким подавленным и разочарованным, что самому себе хочется пощечину дать. Он не может оставить его тут. По крайней мере, свобода — это единственное, что он может дать людям. Свобода и право на жизнь, которое он беспощадно заберет с собой, оставив эту гейшу здесь. У него остались запасы купюр, которые он не успел даже в йены перевести, поскольку так спешил сюда. Не то чтобы его сердце пронзили стрелой Амура и теперь он будет видеть этого мальчика во всех своих сновидениях, но какую-то долю человечности Тэену хотелось выстоять. Только для себя. — Я дам тебе две тысячи американских долларов, если ты продашь мне этого гейшу, — он вырывает руку из цепкого захвата и несется на мужчину словно гроза. — Если ты и сейчас откажешься, то я подвешу тебя ногами к потолку и буду медленно срезать с тебя кожу по частям. Нервно пересчитывая деньги в руках, мужчина поглядывает на якудзу с нескрываемым страхом. Тэен накидывает на ВинВина свой пиджак и ведет его к выходу, сверля глазами неприятного ему человека. Японец плетется где-то сзади, но вскоре опомнившись, перебегает их на несколько метров. Именно он здесь глава, а не Тэен, который дал слабину дорогой (казалось бы, парень должен стоить дешевле) проститутке, которая, скорее всего, еще и несовершеннолетняя. Накамото соглашается подвести их до хостела, даже предлагает остановиться в его старой квартире, но Тэен лишь машет головой и уверяет, что с этой проблемой точно справится один. Он сажает мальчика на заднее сидение и прикрывает оголенные ноги своим пиджаком, пристегивая, на всякий случай. Сам же садится с противоположной стороны и дает сигнал двигаться. Первые двадцать минут в салоне авто держится угнетающая тишина, которая начинает играть на нервах Тэена, заставляя его кусать губу до стального привкуса на языке. Казалось бы, Юта — не тот человек, с которым он хотел бы вести беседу, учитывая то, что тот отказался помогать ему с его планом, а ВинВин — побочный эффект добродетельности, который не притягивает к себе чрезмерной бледностью и нервозностью. Ли готов поспорить, что на его родине, за такой цвет кожи, каждая девушка готова пудрить свое лицо в десятки слоев. Но именно сейчас ему совершенно не хотелось молчать. — Как тебя звать-то? — обращается он к мальчику, когда сил терпеть эту тишину уже не остается. Мальчишка мешкается изначально, потому что у гейш есть только прозвище. То, как их звали до того, как они приняли свою судьбу, им велели забыть. Должен ли сейчас он поверить в то, что он действительно свободен. Может, он все еще не понимает японского в совершенстве, но для того, чтобы понять, что его купили много думать и не нужно. — Я Сычен, — голос хриплый от того, что он за день вымолвил от силы два слова. — Дун Сычен. Я очень благодарен Вам за то, что Вы спасли меня, — он подбирает слова в голове так, чтобы его поняли. Сейчас ему стыдно за то, что он прогуливал занятия по языку. Он даже за спасение жизни теперь не в состоянии поблагодарить. — Ты не японец? — спрашивает водитель, выруливая на магистраль.— Имя даже отдаленно японское не напоминает. — Нет, я китаец, — Сычен вновь хватается за края рубашки, закусывая губу от неудобства. — Я... Меня хотели депортировать, потому что у меня не было документов на долгосрочное нахождение в Японии, но хозяин нашел меня и сказал, что теперь я буду работать на него, и жить, соответственно, тоже. — Ты можешь говорить на китайском, если тебе так удобнее. Мы, якудзы, знаем к счастью языки почти всех восточно-азиатских стран, включая Китай, — Тэен улыбается и похлопывает его по плечу. — Как ты вообще оказался здесь? — Родители привезли меня сюда и уехали, зная, что рано или поздно меня заберут в публичный дом или хотя бы подобие его. Насколько я знаю, их расстреляли на границе, но это не подтверждено никем, так что я искренне надеюсь, что они расплатятся за такое отношение со мной как угодно, но не своей смертью. Я так и не освоил японский, поэтому по сей день приходится тяжело. Мне всегда казалось, что я что-то на подобии горничной или служанки, пока они не поставили меня перед фактом того, что пришло время и мне начать торговать своими навыками и, конечно же, телом, — он начинает смеяться, слегка дергаться и переводит со своих колен в окно внедорожника. — Я не хочу такой жизни. Упираюсь, отказываюсь порой от еды, потому что не хочу казаться слабохарактерным. Все гейши такие. Подстраиваются, раздвигают ноги по приказу, а потом собирают свое сердце по кускам. Вы ведь думаете, что мы куклы, которые готовы подстроиться под каждого, но забываете о том, что мы такие же люди. Его плечи начинают подрагивать так, что Юта решает включить отопление в машине, но Сычен просит остановиться. Его трясет совсем не от холода, а от страха. За себя и свою жизнь. Он откидывается на заднее сидение, принимает наиболее удобное положение и сам не замечает, как его глаза закрываются, а тело расслабляется от приятной музыки, играющей в авто. Тэен решает его не трогать, просто поправляет пиджак, окончательно убедившись, что китаец спит. Они приезжают в подходящий отель (Юта настоял на отеле, поскольку в хостелах порой многовато народу) к утру, когда Сычен спит крепким сном, прислонившись в окну. Тэен всю дорогу обдумывал то, что ему дальше делать с таким грузом в виде одного женоподобного гейши. Юта помогает ему перенести спящего парня в хостел, предварительно оплатив им проживание на месяц, потому что отказов он не принимает. Каким бы дерьмом Ли Тэен в его глазах не был, он продолжал оставаться якудзой, его братом. А братьев, на минуточку, не предают и в беде не оставляют. Поэтому, как бы Тэен не пытался отмахнуться от денег Юты, тот лишь качал головой и делал вид, что не слышит. Они выходят на улицу, чтобы покурить, но это слегка затягивается. Юта просит брюнета подождать, а сам лезет в бардачок автомобиля, доставая оттуда телефон. Тэен смотрит на него секунду для того, чтобы понять, что Накамото решил ему помочь. В таких телефонах обычно хранят номера всех важных персон триады, которых, на самом деле, приличное количество. — Ты можешь попробовать позвонить им, но я более чем уверен, что из-за тесных связей с твоим оябуном, половина откажется, а возможно даже настучит, — он достает из пачки сигарету и закуривает, выпуская клубы дыма, а с ними и напряжение. — Не звони корейцам, мой тебе совет. Они все пляшут под одну дудку, состроенную оябуном. В этом плане более лояльны будут китайцы, которые временно разместились в Тайланде и Вьетнаме. В заметках будут пометки с их номерами. — Зачем ты мне помогаешь? — в лоб спрашивает Тэен. — Какой смысл был отказывать мне в клубе, если сейчас ты делаешь мне такую услугу? — То, как ты поступил с тем пацаном доказывает, что ты не так прогнил, как это сделал я, — ответ абсурдный, потому что в конечном итоге Тэен постарается стать главой триады, а это можно сравнивать с ролью серийного убийцы, истребившего половину населения каждой страны. — Я понятия не имею, что ты собираешься делать с ним дальше, но то, что ты спас его — уже многое значит. Он тушит окурок об капот авто, а затем давит ногой, размазывая пепел по асфальту. Сказать, что кто-то лучше чем он, оказалось гораздо сложнее, чем он думал, но так он чувствует себя чуточку лучше, потому что говорит правду. — Если нужна будет помощь, то звони. Я помогу, — он обходит Тэена и садится в машину. — Бывай, — кидает он, прежде чем рванут с места и развести пыль, от которой Ли хочется чихать. Он возвращается в номер и кидает ключ-карту на стол в прихожей, снимая обувь у входа, как это принято в Корее и смеется, потому что Сычен сделал так же. Знает. Тэен находит его на кровати, завернутым в одеяло и без одежды, хотя он прекрасно помнит, что не раздевал его. Тот выглядит таким беззащитным, что хочется оставить его у себя подольше, словно маленького щеночка, найденного на улице. От шуршания одежды он просыпается и смотрит на Тэена с немым вопросом, пока тот стоит, не смея двигаться вновь. — Ложись скорее, ты же замерзнешь, — он раскрывает одеяло и просит поскорее раздеться. — Что же мне делать с тобой? — спрашивает Тэен, когда забирается к нему под одеяло. Там тепло человеческого тела и тепло от одеяла, что в сумме дают ощущение комфорта. Сычен прикладывает указательный палец к его губам и просит помолчать. — Спи, завтра все обсудим. Тэен засыпает быстро. События прошедшего дня отдают усталостью во всем теле, что приводит к быстрой отключке. Во сне он даже не замечает, как гейша обнимает его, а он сам притягивает того ближе к себе, даря свое и воруя чужое тепло.

Ветви сакуры в белых шелках Согревает дыханье весны, Но Ёджи-самурай молодой, Не видит её красоты.