Когда наступит весна

Проснулся Чимин в феврале. В феврале и в объятиях Юнги Мина. Пак кривит губы и выбирается из жилистых бледных рук, покидая постель и шлепая босыми ногами к ванной комнате. Сеул встречает первый день третьего месяца зимы не очень радушно. Люди всецело ждут оттепели и марта, когда, наконец, зацветёт сакура и застелет розовыми лепестками улицы и дороги. Чимин принимает душ наспех, сушит волосы, подбирает челку банданой (так его научил Тэхён) и идёт выбрасывать мусор. Два тяжелых мешка, грустящие в углу гостиной, наконец обретают дом, а Чимин с облегчением вздыхает, будто бы выбросил то, от чего ему было тяжело не физически, а морально. Телефон отзывается трелью, а Чимин вздрагивает; отвечает на звонок и слышит знакомый голос: — Чи, привет, — это был Тэхён, — Ты в порядке? Я хотел бы извиниться, — неужели Чимин думает, что это все искренне? Да, для него — вполне, только вот сразу после слов о прощении он слышит следующее: — Чи, не можешь занять денег немного? Приходи, отдохнём. Чимин радуется. Глупую плюшку опять разводят, как маленького ребёнка, а он лепечет: — Да давай лучше ко мне, Юнги уйдёт через час где-то. Тэхён охотно соглашается и кидает трубку, не прощаясь, а Чимину ничего не остаётся, как вернуться домой. Он быстро поднимается по лестничным пролетам и, тихо прикрывая дверь, садится на комод, складывая руки перед собой на коленях. Февраль не стал теплее Января, и разницы Чимин совсем не ощущает. Он трёт ладонь об ладонь, мнет пальцы и пытается согреться. Юнги просыпается в холодной постели, пропахшей перегаром Чимина. И это уже кажется чём-то настолько привычным, что не удивляет. Юн медленно поднимается и плетётся в душ. Младшего в доме нет, и Юнги ловит себя на мысли, что, возможно, Чимин больше не вернётся. В дУше вода кажется то слишком горячей, то слишком холодной. В душЕ не лучше, вроде, все хорошо, Чимин пытается исправиться, но все равно как-то мерзко. Покончив с утренними процедурами, Мин выпил густой кофе и быстро оделся. У выхода он заметил озябшего Пака. Надо бы что-то сказать, но как будто нечего. Мин накидывает на него свой тёплый кардиган и, оставив на тумбочке стопку денег, уходит, кинув напоследок «купи еды». Чимин паясничает, передразнивая миновское «купи еды», но стопку денег с тумбы забирает. Вообще-то очень странно жить с человеком, с которым ты даже не разговариваешь. Это как соседи, только даже иногда забываешь поздороваться. Или боишься. Прячешь глаза, чтобы не дай бог не пересечься с «соседом» взглядом, ведь иногда так не хочется ощущать на себе полный презрения и отвращения взгляд. Чимин ненадолго покидает квартиру и покупает продукты. По пути обратно он встречает Тэхёна, который по-дружески толкает его в плечо и уже идёт рядом. — Опять тебя этот мудак запряг делать че-то? — Нет, просто нужны продукты домой, — оправдывается Чимин. Ему иногда неприятно, когда Тэхён обзывает Мина. Иногда это, действительно, неоправданно, но Чимин не хочет думать об этом. Ведь Юнги — мудак! Да. — А где Чонгук? — Его пока не будет, он... уехал, — Тэхён как-то странно прячет глаза при ответе и суёт руки в свободные карманы спортивных штанов. Они поднимаются в квартиру вместе, Чимин разбирает пакеты и раскладывает на свои места, а Ким уже нашёл бутылку Юнги Мина. Ту, что с коньяком. — Тэ, отдай, пожалуйста... Юнги будет ругаться... — Пак пытается отобрать бутылку из рук Тэхёна, а тот ржёт, поднимая ее выше над головой. — Слыш, когда это ты начал беспокоиться о том, что он будет ругаться? Тебе ли не плевать?! Выпей со мной. — Это... это дорогой коньяк, — Чимин все ещё сопротивляется, тянется за почти полной бутылкой, но все его попытки тщетны. — Хорош выебываться, сдался тебе этот конченый старик. Он ведёт себя хуже, чем моя бабка. — Тэ... — Завали, давай выпьем. Теперь Чимин сдаётся — и на двоих они губят бутылку коньяка. Градус хорошо ударяет обоим в голову, Пак не успевает собрать мысли в помутневшей голове, как тяжелая тушка Тэхёна оказывается сверху. Они на кровати Чимина и Юнги. Тэхён по-хозяйски кладёт лицом вниз ту фотографию, на которой улыбается когда-то счастливая пара молодых людей. Слышится треск — стекло трещит по швам, оставляя паутинные нити на собственной поверхности. Ким уже давно хотел надругаться над желанным хрупким телом Чимина — и попытка была не одна. Но теперь он сверху — и совершит то, чего так хотел. Только вот маленькая деталь, упущенная без внимания... Чонгук мертв, потому что Тэхён так сильно надругался над ним вчера, когда они были в объебосе и закончено пьяные. Тэхён придушил шею Чонгука так сильно, что тот просто задохнулся. Задохнулся, не пытаясь даже сопротивляться; у Чона не было сил даже на стоны, не то, чтобы на сопротивление. Чонгук, давно холодный, лежит на кровати в съемной квартире Тэхёна. Его лицо статично и не выражает никаких эмоций, лишь пальцы, побелевшие до жути, вцепились мертвой хваткой в простынь. Жалко... Ким раздевает Пака быстро, практически рвёт одежду на его теле и отбрасывает в сторону. В глазах у него — остервенелое желание и ярость. Тела обоих сплетаются в грязном танго, Тэхён позволяет себе издеваться над полуживым телом: бьет паренька по щекам, беспардонно сует жёсткие пальцы в рот и заставляет их смачивать слюной. Зачем? Ведь растягивать юное тело он не собирается. Он хочет взять эту шлюшку грубо, так, чтобы вытрахать из этого тела все разумные хоть немного мысли и превратить в законченого овоща. Овоща, который потеряет способность отвечать за свои поступки. Тэхён скользит грубыми губами по грудной клетке Чимина и мажет головкой члена по неразработанному анальному отверстию. Чимин качает бёдрами, пытается насесть на возбужденный половой орган партнера, но все попытки тщетны. Этот сукан играет в игры и растягивает удовольствие. Чимин хмурит брови и хнычет, безнадёжно хватаясь за шею Кима: будто бы это единственное его спасение, непрочная ветка над глубоким обрывом, вниз которого Пак снова упадёт из-за измены. Он полетит на дно бесшумно, закатывая глаза в замедленной съемке. Ну, так делают в фильмах для эпичности. А на краю обрыва Чимин увидит Юнги, лисьи глаза которого наполнены болью. Болью от очередной ебаной измены. — Вы...выеби меня, — шепчет Чимин на ухо Тэхёну, лижет мочку его уха, опускаясь губами на пульсирующую шею. Тэхён красивый. Нет, не красивее Юнги, но тоже ничего. Паку стыдно признавать, что, закрывая глаза и лёжа под другом или малоизвестным партнером, он представляет жилистое тело Мина. Их секс был очень красивым и нежным. Юнги не позволял себе бить любимое тело или каким-то образом унижать. В каждый плавный толчок он вкладывал все свои чувства, весь трепет. Он никогда не был груб, скользил тонкими холодными пальцами по желанному телу и стонал в губы. Шепеляво шептал всякие нежности на ушко и изредка дразнил с виноватой улыбкой на тонких губах. Ким не слышит умоляющего Чимина, он продолжает издеваться, кусая затвердевшие соски младшего и наглаживая его горячую плоть. Чимин пьяный — и быстро кончает, кончает прямо в ладонь Тэхёна, а тот с отвращением шипит. — Ты все испортил, маленькая шлюха. Теперь Тэхён выглядит ещё яростнее; он переворачивает Чимина на живот, тычется головкой члена в его тугую задницу — и входит резко. Так резко, что все тело парниши пронизывает боль. Боль заполняет Пака полностью; он чувствует, как внутри него двигается чужое тело, но ему плевать. Он кривит губы, мычит что-то нечленораздельное и пытается стонать. Боль через какое-то время пропадает, да и пьяный Ким догадывается смочить слюной сухую разъезженную дырку Пака. «Сколько членов здесь побывало?» — невзначай думает Тэхён и ухмыляется — иметь Пака, как последнюю блядь, на постели его же парня он находит забавным. Тэхён вколачивает хрупкое тело Чимина в постель, что та даже прогибается под тяжестью двух тел. У Чимина тоже нет сил на стоны, он просто мычит и раздвигает ягодицы пухленькими пальчиками, которые так любил целовать Юнги. Тэхён снова тянется к шее, только уже к чиминовой, и душит. Кончает он через какое-то время на изогнутую спину Пака, который лежит без сознания. Тэхён немного трезвеет, тормошит товарища, но тот даже и не думает отзываться. «Черт, Тэхён, второе убийство... Нужно сваливать», — думает Ким и, действительно, валит из квартиры. Но Чимин не мертв, он просто потерял сознание. Юнги устало плетётся домой. По дороге он заходит в магазин и покупает продуктов. По большей части в мешке у него сладости для Чимина, все-таки хочется порадовать свою непутёвую булочку. Так же Мин заходит в цветочный и отваливает круглую сумму за симпатичный букет. Войдя в квартиру Юн не видит света и пугается. Он оставляет покупки на кухне и идёт на поиски Чимина. Да, Юн привык к любым проказам младшего. Но то, что он видит сейчас, переходит все границы. Их постель скомкана и залита спермой. Рядом валяется порванная одежда, бутылка из-под коньяка и разбитая в порыве страсти рамка с совместной фотографией. Юнги в бешенстве. Он хватает Чимина за плечи и трясёт, пока тот не открывает глаза. Орет что-то, плачет и шипит. Вновь отбрасывает Пака на кровать и, оставив на пухлой щёке красный след от ладони, скрывается в ванной. Шуга, рыча, безумно колотит кулаком по зеркалу. Режет руку об осколки, но не останавливается. Он ненавидит, ненавидит не Чимина, а себя. «Что я сделал не так?» — спрашивает Мин, опускаясь на залитый кровью пол. Чимин находится без чувств, пока его не начинают тормошить за плечи. Он приоткрывает глаза, которыми почти ничего не видит: их застилает туман. Пак слышит шипение, рык, плач, но не понимает, что происходит. Мало того, что не понимает, так ещё и не помнит. В чувство его приводит хлесткая пощёчина, которая будто бы снимает очки для близоруких с глаз: туман пропадает и он видит Юнги. Видит постель, засохшую на простыни сперму, руки в синяках и... и пустую бутылку с коньяком Мина. Что же он наделал?.. Изменять на их постели в планы Пака не входило. Тем более с Тэхёном... Ведь у него есть Чонгук. От помутнённых мыслей его вытягивает очередная трель смартфона. Звонят очень настойчиво — и Чимину приходится взять трубку. — М-м... Да? — Здравствуй, Чимин. Прости, что беспокою. Я мама Чонгука. Он не берет трубку, хотя, обычно отзванивается... — Мне Тэхён сказал, что он уехал куда-то, — Чимин трёт горящую от удара щеку и вспоминает, что случилось... Тэхён трахнул его и придушил практически до смерти. — Кто такой Тэхён? — обеспокоенно спрашивает мать Чона, а Пак удивленно вскидывает брови на лоб. — В смысле — кто? Друг... — Чимин-и, я не знаю, кто это... Я переживаю! Чимин сползает с постели и натягивает джинсы на худощавые ноги: — Я найду его и отзвонюсь... Простите, вторая линия... Он сбрасывает и принимает второй вызов с неопределённого номера. Из трубки слышится серьёзный тяжёлый голос взрослого мужчины: — Пак Чимин? Вас беспокоит старший следователь Ким. Вы знакомы с Чон Чонгуком? Голос Чимина дрожит, он пугается до жути, ведь понимает, что что-то случилось. — Да, знаю... Что с ним? — Он мертв. Его удушили во время полового акта. Все улики против Ким Тэхёна. Вам знаком этот человек? — Да... Глаза Пака застилают слезы, он кусает губы. Неужели один из его друзей — убийца?.. И что бы было, если бы... Если бы умер он? Наверное, Юнги бы очень переживал. Или бы спился от тоски. Слишком много он думает о Юнги в последнее время. — Чимин, Вы нужны мне для допроса в участке, как свидетель. Ким Тэхён пропал бесследно, а как мне известно, Вы видели его последним. — Вы... Вы подозреваете меня в соучастии? — Пак лепечет совсем тихо, но встречается взглядом с Юнги, который выходит из ванной комнаты, прислушиваясь к монологу Чимина. Руки Юнги в крови, а Чимин жмурится, отводя глаза. Он такой идиот... Просто меры нет. — Под подозрение попадает весь круг его знакомых, Чимин. Жду в участке. Юнги не слышит о чем говорит Чимин. Он не хочет его сейчас видеть, потому уходит в свой кабинет-студию и опускается на пол. Руки ужасно болят, но это кажется ерундой. По бледным щекам скатываются горячие слезы, оставляют мокрые следы и обрываются на пол. Юнги никогда не думал, что может быть настолько плохо. Кажется, это предел боли. Но Юн понимает, что нет, это не предел. Потому что, когда он слышит хлопок входной двери, становится ещё хуже. Чимин ушёл. Это конец? И, кажется, теперь Юнги и правда достиг предела боли. Намджун открывает сразу. Ничего не говорит, вытаскивает стекла из рук и обрабатывает многочисленные разрезы. Бинтует крепко, обнимает тепло и по голове гладит нежно. К счастью, Чимин выходит сухим из воды, в соучастии его больше не подозревают. Старший следователь Ким возбуждает против Тэхёна ещё одно дело: изнасилование, ведь Чимин рассказал всю правду. С рук и шеи Пака снимают побои, Пак чувствует себя мерзко, ведь винит во всем этом почему-то себя. Тэхёна нашли быстро; Чимин даже пересекся с ним взглядом в участке. Ким, тяжелым взглядом сопровождая испуганного замученного Чимина, лишь выплюнул: — Сука. Пак воспринял это на свой счёт, ведь, получается, он сдал Тэхёна? Но ведь он убийца, а убийцы должны быть наказаны... А вот и мать Чонгука. Она сорвалась с работы из другого города и прилетела в Сеул. Она плачет и тычется в грудь своему мужу, потому что, оказывается, ни о каком Тэхёне никто не знал. Чонгук рассказывал только о Чимине, рассказывал только хорошее. Под влиянием Кима Чонгук врал родителям, что учится, работает, а в это время просаживал украденные деньги в клубах и отдавался Тэхёну. Вот тебе и отдался... Чимин ускользает из участка; его отпустили под подписку о невыезде. Он блуждает по темным улицам Сеула, которые приветствуют тело Пака беспощадным холодом. Февраль... Пак вскидывает голову к небу и считает звезды. Сбивается на шестьдесят четвёртой и начинает плакать. Какой же он идиот... Наверное, Чимин начинает осознавать, что то, что происходило с начала декабря, — просто ужасно. Сколько нервов он потрепал бедному Юнги, который его любит. А любит ли он? Пак вытирает слезы и садится на скамейку в каком-то дворе, окружённом пятиэтажными домами. Холодно, пухленькие пальцы кусает мороз, но Чимин уже этого не чувствует. Он продрог настолько, что даже не чувствует собственных губ и носа. И слезы будто стекленеют на его щеках. У Чимина руки всегда тёплые, а у Намджуна холодные, блуждают под чужой футболкой. У Чимина губы пухлые, а у Нама тонкие, целует шею и грудь. Юнги лежит, не понимая, почему позволяет другу выцеловывать кожу. Намджун целует в губы аккуратно, бережно. Гладит большим пальцем щёку, прижимается ближе. Юнги поддаётся, отвечает. Намджун зарывается пальцами в чужие волосы и углубляет, пытается стянуть с Юнги футболку. И тут Мин будто просыпается, выскакивает из кровати как ошпаренный и выбегает из квартиры с тихим «прости, я так не могу». Юнги бредёт по улице, зябнет и понимает, что любит только Чимина. И не готов отдать своё тело кому-то другому. Мин почти доходит до дома, когда замечает в темноте замершего Чимина. Он молча берет младшего за руку и тащит домой. Быстро раздевает и запихивает под горячий душ, а сам выходит из ванной. Мин стелет чистое белье в спальне и себе на диване. Выкидывает засохший букет, растаявший шоколад и мороженное, помятую сахарную вату и все свои попытки что-то наладить. Заваривает Паку чай и уходит в гостиную, где ложится на диван и закрывает глаза. В отношениях с Юнги как в немом кино, только не в веселом, а в грустном. Никто не произносит ни слова, все действия разворачиваются под грустную заунывную мелодию, а персонажи ограничиваются только жестикуляцией. Если бы их фильм жизни выпустили на голубые экраны, то только в черно-белых тонах, как и предполагается немому кино. Но ведь раньше все было хорошо. Неужели толчком в бездну измен, лжи, наркотиков и алкоголя стало знакомство с его друзьями? Друзьями, один из которых мертв, а второй будет сидеть за убийство и насилие. Чимин теперь что-то сомневается в искренности дружбы, но поздно. Ведь ни один, ни второй теперь его не побеспокоят ночным звонком с содержанием «а займи денег», которые он, конечно, просил у Юнги и щедро раздавал. Иногда не просил, а стаскивал с кошелька, думая, что Мин это не заметит. Горячие капли стекают по его обмякшему телу, душ совсем не приводит в чувство. Чимину плохо от того, что он поступал как последняя мразь по отношению к самому близкому человеку. Наверное, ближе Юнги у Чимина не было никого. Родители, действительно, отказались от него, когда он переехал к Мину. Отец его назвал законченным пидором, а мать выкинула все вещи из окна. В принципе, из-за этого он и оказался в доме старшего. До его переезда там было все очень... грустно. Чимин быстро это исправил; наверное, в нем умер несостоявшийся дизайнер. Пак потащил Юнги в «Икею», выбрал яркие подушки, пледы, гирлянды, красивую посуду, торшер, постельное белье и много чего ещё. Квартира Мина преобразовалась в момент, когда все вещи Чимин разложил по местам. Чёрный диван с ярко-желтыми подушками всеразличного размера как будто бы заиграл и ожил, а гирлянды на столах в гостиной и студии Мина стали проводником в мир сияющего счастья. И собака, которую Юнги подарил Чимину, радовала их обоих до первого снега. Потом ее сбила машина, а Чимин познакомился с Тэхёном и Чонгуком. Чимин прикусывает нижнюю пухловатую губу изнутри и снова тихо плачет. Стекло от разбитого зеркала никто и не думал убирать, а в голове глупой булочки что-то щёлкнуло. Он вылезает из душа и берет в ладонь невесомый острый кусок стекла. Раз его друзей больше нет, раз он такой идиот и придурок, значит, Юнги будет без него лучше... Чимин делает неглубокий надрез вдоль на внутренней стороне руки и стонет от боли, заполняющей его разум. В ушах звенит, а кровь тёплым ручьём стекает на ноги и пол. Пак слабеет, оседает на пол и макает указательный палец в красную густую жижу. Дрожащей фалангой он пишет на кафеле имя Мина и улыбается не менее дрожащими губами. Вот так, наверное, и закончится их глупая любовь. Любовь, которую Чимин растоптал. Жестоко, как осу, которая билась в грудную клетку, а потом упала под ноги. Ещё немного — и Пак потеряет сознание. Он дописывает рядом с именем «прости» и сжимает губы. Юнги уснуть не может, вертится на диване и прислушивается к звукам воды. Чимин слишком долго не выходит, и это пугает. Старший поднимается с тёплого места и шагает к ванной. — Чимин? — зовет старший, приоткрывая дверь. Ноги немеют, глаза вновь наполняются солёной влагой, а на лице застывает ужас. Юнги не помнит как вызвал скорую, как вытащил бледное тело из ванной и затянул ремнём руку. Не помнит как плакал и кричал, прижимая тело Чимина к себе. Все будто в тумане... За окном кружатся нежные хлопья снега, падают на землю и растворяются в слякотной грязи на чёрном асфальте. За врачами захлопывается дверь и Юнги идёт в спальню, где лежит Чимин с перевязанной рукой. Мину теперь тошно смотреть на когда-то любимую кровать. Он присаживается и треплет младшего по волосам. — Придурок. Мин целует Пака в макушку. Чимин приоткрывает застеленные пеленой глаза и безнадёжно вздыхает. Рука ноет от боли, а второй Пак пытается найти руку Юнги. Он находит и просто скользит пухленькими пальцами по тыльной стороне ладони. Чимину тяжело говорить, язык окончательно отказывается слушаться, но он лепечет: — Ю..юнги, прости... Глупо, конечно, но разве «прости» что-то исправит? Жалкое слово из шести букв, которое растворится во времени, в пустоте, темноте, но не соберёт сердец обратно. Никогда. Все, что было до «прости», никому не прощается. Просто ненадолго прячется в памяти в далекие ящики, но когда остаёшься один — эти ящики оказываются самыми близкими, чтобы открыть. Открыть и упиться болью, слезами и, наверное, алкоголем. Юнги чувствует такие родные пальцы на своей руке и ложится рядом, аккуратно обнимая Чимина. — Все хорошо... Это то, что Юнги всегда отвечал на все «прости». И нет, все далеко не хорошо, но Юнги готов закрыть глаза на все, когда тёплое тело Чимина так близко. Когда его дыхание спокойно и он не кричит, не творит всякой фигни. И тогда и правда все становится хорошо, а все, что было до «хорошо», не имеет значения. Только вот каждое «хорошо» слишком быстро кончается. Наверное, в этом и есть смысл жизни, но кто знает... Говорят, без проблем жизнь была бы скучна. Но Юн готов на скуку. Мерлин Мюрей говорила, что глубина боли прямопропорциональна высоте радости. Если так, Чимин и Юнги достойны очень счастливой жизни. А пока все неважно. Вы, возможно, не поймёте, как это, когда все будто замирает и теряет своё значение, если никогда не лежали в обнимку с самым любимым человеком в жизни. — Я люблю тебя... — шепчет Мин, погружаясь в сон.

И не важно какую войну пройдём мы днём. Вечером мы заснём в объятиях друг друга. И для нас настанет мир.

По-прежнему февраль. Середина месяца. От перемен в погоде снег то подтаивает, превращаясь в грязную кашу, то снова выпадает, пеленая землю в белые выглаженные простыни. У Юнги и Чимина все более менее, только изредка Пак выпивает и курит сигареты, прячась в подъезде. Тусклые окна подъезда будто бы смотрят на него презрительно, обвиняя во всем том, что было буквально пятнадцать дней назад. По решению суда Тэхёна посадили на семь лет в колонию строгого режима. Чимин даже побывал на похоронах Чонгука. Наверное, это было толчком для изменения Чимина в лучшую сторону, но сегодня ему плохо. Он снова вспоминает Чонгука, его статичное бледное лицо, прикрытые глаза и ресницы, которые больше не дрожат. Пак ускользает из квартиры и направляется в клуб, где упивается алкоголем. Топит в себе все чувства, всю боль и жалость. К себе, к Тэхёну и Чонгуку. Из его памяти не может уйти образ плачущей женщины, которая обнимала уже закрытый гроб и целовала его заколоченную крышку. Чонгук был хорошим парнем. Как и Чимин. Рука покалывает — и Пак вспоминает тот злополучный вечер, когда порезал вены. Белым бинтом все ещё перемотано полруки: об этом, конечно, заботится Юнги Мин. Так бы Чимин даже и не думал заматывать шрамы бессмысленными тряпками. Юнги больно от вида Чимина. Конечно, младший ему все рассказал и Юн даже сделал так, чтобы Тэхёна посадили в камеру с нормальными людьми. Что бы он не сделал, для Чимина не был близок. Мин весь день зависает в студии. Под вечер приходит Нам. Они обсудили тот эпизод и сошлись на том, что эта была ошибка. У Юнги в студии не очень яркое освещение, много полок с техникой и сувенирами. Кумамона в гигантском количестве тоже никто не отменял. Пока Юн заканчивает последнии детали в новой песне, Нам разглядывает одну из плюшевых игрушек. Черный медвежонок с белыми глазками и красными щеками, кажется вполне милым. — Откуда этот у тебя? — спрашивает Нам, зная, что у каждой игрушки есть своя история. — Его подарил Чимин на нашем третьем свидании. Мы тогда в парк аттракционов ходили, и Пак его в тире выиграл. Я тогда был в шоке, что эта плюшка умеет стрелять. Лицо Юнги невольно расплывается в любящей улыбке, отрываясь от компьютера. Чимин в стельку пьяный возвращается домой, скидывает обувь и плетётся вдоль стены. Он направляется к постели, пошатываясь и хмуря брови. Траекторию Пак меняет, когда слышит из студии голос Юна и кого-то ещё. «Че?» Чимин приоткрывает дверь и расширяет без того большие глаза, при виде Юнги, спокойно сидящего за компьютером и Намджуна, который сидит на столешнице ягодицами. — Ну и че это такое?! Своим криком он заставляет обратить на себя внимание двух абсолютно адекватных людей, которые с недоумением сопровождают пьяное тело Чимина. — Только я за порог, а ты мне изменяешь, Юнги?! Да? Вообще непонятно, что происходит в голове этой плюшки. Пак подлетает к столу и заезжает кулаком Наму в нос, а затем тащит его к входной двери. — Давай, вали отсюда. Знаю я, как ты на Юнги смотришь. Наверное, и поебаться тут уже успели! Он выталкивает ошарашенного Намджуна на лестничную клетку и хлопает дверью, содрагая стены в квартире. Кажется, весь дом сейчас рухнет как карточный домик. Чимин теперь накидывается с кулаками на Юнги. — Как ты смеешь? Выгоняешь меня из дома на улицу, издеваешься, вечно ругаешь, а теперь изменяешь! В голове плюшки исчезают воспоминания о том, что всю херню делал он, но почему-то сейчас обвиняет ни в чем неповинного Мина. Юнги вообще не понимает о чем говорит Чимин. Он пытается остановить младшего, но тот все равно продолжает орать и бить Мина. Тогда старший не выдерживает и после слов «ты шлюха, Мин Юнги» выходит из квартиры, громко хлопнув дверью. Юн быстро минует пролёты лестницы и спешит к своему автомобилю. — Ну и вали, — шепчет Чимин, уваливаясь на мягкие желтые подушки, — Давай, догоняй своего Кима и наебись с ним вдоволь. На дороге влажно, с неба падает то ли снег, то ли уже дождь. Юнги давит на педаль газа, вжимает её до упора и кричит на весь салон. Ему слишком больно. Он только поверил в призрачное «все хорошо», а Чимин вновь за старое. Опять пьяный, опять недовольный, так ещё и в измене обвиняет. Мотор ревет от сильно повышенной скорости, трасса, слава богу, пустая. Мин слышит как бешено колотиться сердце, чувствует влагу на щеках. Он жмурит глаза, открывает их вновь и видит яркий свет фар. Крутит руль, закрывая глаза, и чувствует, как машину трясёт из-за неровной дороги, а потом вдруг все замирает. Юнги открывает глаза и видит стремительно приближающуюся воду. Удар — и Юнги кажется, что это конец. Салон медленно наполняется грязной водой, ремень, как во всех фильмах про аварии, как назло не расстёгивается. Юнги дергает его, пытается вдохнуть побольше оставшегося воздуха, но все тщетно. Подушка безопасности не даёт нормально шевелиться. «Я люблю тебя, Чимин...» Над зелёным лугом светит солнце. Чимин бежит, смеясь, и крепко держит Юнги за руку. Мин бежит рядом и тоже смеется. Оба падают на землю, обнимаются крепко и целуются сладко. Чимин ласковый, податливый, нежно трется носиком об чужой и что-то ласково шепчет... Утром Чимин не сразу отвечает на звонок смартфона, который раздраженно вибрирует где-то на кровати. Пак находит телефон, слышит чужой незнакомый ему голос и округляет глаза, очухивается сразу, выбираясь из сонных объятий Морфея. — Пак Чимин? Мы из больницы по поводу Мин Юнги, Вы его знаете? — звучит в трубке голос, после того как Чимин, ответил на звонок с незнакомого номера. Такой вопрос ему задавал следователь про Чонгука и, увы, после этого вопроса он не услышал ничего хорошего. — Д..да. Что? Что случилось? Он молится всем существующим и несуществующим богам, чтобы Юнги был жив. Ещё одну смерть он не переживёт. А почему, собственно, Мин не дома? Чимин судорожно вспоминает вчерашнюю ночь и стонет, неумолимо кусая губы. Он наговорил много лишнего Юну, а ещё, вроде бы, врезал Намджуну. Придурок. — Что с Юнги?! Он жив?? Чимин вскакивает с постели и, зажимая телефон между плечом и ухом, натягивает джинсы на бёдра. Он клянётся самому себе, что больше пить не будет. Клянётся, что сигарета, вчера выброшенная на лестничный пролёт ниже, — последняя. Как и истерика, устроенная Мину. Последняя. Лишь бы с Юнги все было хорошо. Лишь бы он был жив... Пак не теряет надежды, он решает во что бы то ни стало исправиться, стать тем, кем он был раньше. До того, как повстречал «друзей». — Да, но он в критическом состоянии. Нам надо согласие на переливание крови. Вы можете приехать и подписать бумаги? Это очень важно, у него была клиническая смерть длиной в сорок минут. Это чудо, что сердце вновь забилось. Но без переливания он умрет. Юнги лежит в тихой палате. В горло проведена трубка, что закачивает в безжизненные лёгкие воздух. Кожа стала ещё бледнее и кажется совсем прозрачной. Все тело Мина усеяно ранами и гематомами. Он, вроде бы, живой, аппараты показывают слабый пульс. Но живо лишь его тело, а жива ли в этой оболочке душа, очень сложный вопрос. Чимин вылетает из квартиры как ошпаренный, наспех накидывает на плечи пальто и уточняет адрес больницы, обещает быть на месте как можно быстрее. Почему он приносит одни неприятности и боль? Всем до единого. Клиническая смерть. Юнги пережил клиническую смерть, но борется ради... ради Чимина. Ведь он живет ради него, определённо. Пак сдерживает слезы, кутается в пальто и ловит попутку. К счастью до больницы он добирается быстро, пробки на дорогах как ни странно отсутствуют совсем. Поток машин движется очень быстро и размеренно. Чимин дрожащей рукой подписывает все бумаги, конечно, даёт согласие. И даже предлагает помощь. Предлагает свою кровь, сердце, душу, все, но чтобы врачи сделали так, чтобы Юнги был жив. Врач по-доброму улыбается и хлопает парня по плечу: — Успокойтесь, Вы, конечно, очень преданный... друг, но Ваша кровь, Ваше сердце, а тем более, душа не пригодится. Преданный... Пак вертит в голове это слово, а в уголках глаз предательски режет. Он не преданный, он придурок. К счастью или к сожалению он все же это понимает. — Пройдите к нему в палату, думаю, сейчас он нуждается в Вашей поддержке. Чимин кивает и входит в палату. Стены здесь такие белые, как первый снег, который изменил всю их жизнь. И тело Юнги такое белое, фарфоровое. Пак кусает губы и опускается на колени около постели, мягко берет тонкие пальцы в свою пухленькую ладонь и целует. Целует и тихо плачет. Эти пальцы, эти руки столько всего сделали для него. Юнги, несмотря на свой северный характер, как никто другой умел любить. Он умел сделать так, чтобы Чимину было хорошо и комфортно. Он позволял ему все, потакал всем капризам, заменял мать и отца, друга и брата. Чимин задыхается от слез и мочит ими простынь. Нет, ну уж точно та сигарета была последней. И та бутылка тоже. Он перебирает тонкие побледневшие пальцы Мина пухлыми губами и обжигает их горячим дыханием. — Юн... Юнги, не умирай, пожалуйста... Будь моей каждой весной... Я куплю новые подушки в гостиную. Красные. Ты же любишь красный?.. Хочешь, мы заведём собаку? Или кота? Юнги, пожалуйста... Я снова буду делать тебе кофе по утрам. Ну тот, в котором слишком много сахара. Ты ведь пьёшь только сладкий. Мы поменяем кровать. На новую... Круглую. Ну помнишь, я такую хотел... А хочешь, я буду работать? Я найду работу и буду приносить домой зарплату. А ты будешь покупать все что тебе захочется. Юнги Мин! Не оставляй меня здесь одного! Чимин упивается слезами, плачет навзрыд и целует тыльную сторону ладони Мина. — Я люблю тебя, Мин Юнги. Чимин не говорил этих слов очень давно. С выпадением первого снега эти слова из лексикона Пака просто исчезли. Тело Юнги холодное, совершенно не отвечает на ласку. Пульс так и не меняется, не меняется ещё две недели. Врачи пожимают плечами и говорят, что нет никаких надежд на то, что Шуга проснётся. Чимин не теряет надежды, хотя, врачи вторят друг другу, каждый день говоря одно и то же: «Чимин, это бессмысленно». Ух, как Чимина это бесит. Он поджимает губы и каждый раз возвращается к постели Мина, садится и терпеливо ждёт, когда старший придёт в себя.