Но Юнги все рушит. Просыпается в первый день весны. Он медленно разлепляет глаза и натыкается взглядом на Чимина. Пак стоит и смотрит в окно, такой тихий, поникший. Юнги с любовью смотрит на любимую макушку с мягкими волосами. В последнее время Чим пах перегаром, а раньше младший всегда был пропитан ароматом спелых персиков. Юнги всегда говорил, что Чимин, как его запах, сладких и нежный. Но время шло, меняло все безвозвратно. Чимин пропах алкоголем, а на смену нежности пришла грубость и поведение как у подростка. Но Юнги умеет терпеть, он всегда верил, что когда-то обманчивое «все хорошо» станет реальным.
За окном тает снег. Маленькие капельки скатываются с крыши и поблескивают на уже теплом весеннем солнце. Может, эта весна и правда изменит что-то?
— Чимин? — тихо зовет старший хриплым голосом. И пытается подняться в кровати, но боль во всем теле не даёт это сделать.
Первый день весны. Улица почему-то сразу преображается, а солнце мягко бьет в глаза. Чимин стоит у окна и сопровождает взглядом счастливую пару молодых людей. Как же его все это бесит. Бесит до такой степени, что опускаются руки...
Чимин оборачивается, ведь слышит родной и любимый голос, который все ещё хрипловат от долгого молчания.
— Юн... Юнги!
Он не верит своим глазам и за секунды преодолевает небольшое расстояние от окна до миновой постели.
— Глупый, лежи, не поднимайся, — Чимин ласково гладит бледную щеку хёна и тянет уголки губ в улыбке. Неужели весна начнётся с чуда? — Привет... Я так скучал, — шепчет тот.
Он буквально поселился в палате Мина. Перетащил дурацкие жёлтые подушки и не менее ядовито-яркого цвета плед, Кумамона и их фотографию в новой рамочке. Чимин всегда спал на стуле прямо возле кровати. Около его ножки стояла бутылка с водой, а на тумбе, рядом с фото, лежит книга. Пак каждый вечер читал Юну по пять страниц, потому что эта книга была самым любимым произведением старшего.
Юнги тихо смеётся и тянет Чимина в объятия. Неужели его булочка-Чимин вернулся?
— Я тоже скучал. Очень-очень.
Мин прижимает к себя любимое тело, вдыхает родной запах. Опять персики. Неужели это и правда чудо? Старший треплет мягкие волосы, массирует чужую голову и не отпускает. Сейчас плевать на все эти провода от капельниц и техники, главное, чтобы Чимин был рядом.
Юнги все же скоро отпускает, оседая на кровать. Тело ужасно ломит, особенно горло, ведь трубку для дыхательного аппарата вынули только вчера. Думали, это все, конец. Но Юн решил пошутить над всеми и его сердце забилось само, а легкие самостоятельно вобрали в себя воздух.
Сейчас Юн прикрывает глаза и еле слышно просит «не уходи», погружаясь в дремоту. Ему очень страшно и не хочется засыпать, но тело слишком ослаблено. Юн боится, что все это окажется сном. Яркое солнце, весенняя капель и такой милый Чимин. Юнги боится, что проснётся в прошлом, где первым делом после пробуждения он вдыхал запах перегара, и видел Чимина, что спал в чужих засосах и укусах. Мин ищет рукой ручку Чимина и хватается за неё, засыпая.
Чимин укладывает Юнги обратно на мягкие подушки и позволяет себе прилечь рядом. Он забирается одной рукой под одеяло и накрывает бедро хёна тёплой ладонью. Ведь только его ладони такие тёплые.
— Я тут, тут, Юнги, — лепечет Чимин, утыкаясь в шею старшего носом. Он так счастлив, что Юн пришёл в себя, пришёл в чувство наперекор всему и всем. Как бы глупо не звучало, но Чимин горд. Горд за то, что рядом с ним такой человек, как Юнги.
«Таких людей днём с огнём не сыщешь», — говорил Хосок.
И Хосок, и Намджун навещали Мина. По началу Чимину было неловко, но он нашёл в себе силы и извинился перед каждым, ведь, кстати, он сломал Наму нос. Он тянется к телефону и пишет обоим радостные SMS-ки, улыбается и трется своей щекой о щеку Мина, но так невесомо, чтобы не дай бог не разбудить. Но сон старшего все равно беспокойный и он что-то лепечет, произнося имя младшего через раз.
Чимин тихо шепчет хёну на ушко, что все хорошо. Ведь теперь все, действительно, хорошо. Вот только они выпишутся из больницы — и сразу в «Икею»! За новыми подушками. Красными.
Юнги просыпается через пару часов и несколько минут просто смотрит на младшего, который что-то ищет в смартфоне. Юнги смотрит на нежную кожу, округлый носик и пухлые губки, как давно он не чувствовал их сладости... И в этом нет вины Чимина. Он все это время хотел Юнги, лез к нему по пьяни. Но Юнги не хотел по пьяни, он хотел трезвого Чимина, а трезвым Пак бывал только с похмелья, и в такие моменты мог только недовольствовать. Поэтому во всех изменах Чимина Юн винит только себя.
Юнги пересиливает себя и поднимает руку, гладит своё солнце по голове и глубоко вдыхает. Тело тяжёлое, слушается плохо, но функционирует.
— Надо будет купить новую машину. Хочу внедорожник... Чтобы высокий и красивый. И кровать новая нужна... А ещё хочу рыбок...
Чимин поднимает глаза на сонного Юнги и откладывает телефон, который тут же утопает в пучине пухового одеяла. С интересом выслушивает его пожелания и кивает. Кивает, но про себя думает, что за руль пока Мина не пустит. Пусть хотя бы пройдёт какое-то время. Может, произошедшие и было случайностью, но это Пака не волнует. Никаких внедорожников, хотя бы, первое время.
— Каких ты рыбок хочешь, Юн-ни? — Чимин ластится к тёплому телу старшего и непрерывно смотрит в лисьи добрые глаза. А вот на рыбок он согласен. И даже на собаку.
Чимин вспоминает их собаку, — золотистого ретривера, — она лежит в луже собственной крови без чувств и умирает. Юнги успокаивает воющего над трупом животного Чимина и сам пускает слезы.
Через какое-то время Мин предлагал завести пса снова, предлагал точно такого же, но сам понимал, как это глупо.
«Не нужен мне точно такой же, я хочу только его».
Но сейчас Чимин согласен на пса. На другого, не этой породы.
— М... Ну, не знаю. Маленьких и красивых.
Вообще Юнги умный, окончил и школу, и институт с отличием, но, вот, породы рыбок не знает. До того не знает, что даже представить не может, что рыбы классифицируются не на породы, а виды.
Мин пожимает плечами, думая, если вообще разница между рыбками. Он нежно прижимает к себе Пака, а потом забивает на рыб, — в магазине выберут.
— Я, кстати, тебе не изменял. Так, чтобы ты знал, — говорит Юнги, надеясь успокоить Чимина, а то вдруг младшего это волнует больше, чем порода будущих рыб.
Чимин виновато опускает глаза. Юнги-то не изменял, а вот младший в этом преуспел.
Он не знает, куда ему себя деть, потому что его тело пробивает дрожь. Паку становится мерзко от самого себя. Вспоминает, как его, пьяного, трахают в грязном туалете клуба. Чимин поджимает губы и пытается стереть из своей головы это все. Было бы ещё хорошо, если бы это можно было стереть не только из своей головы, но и из головы Мина. А лучше бы вообще стереть целый сезон. Целую зиму.
Но такое не стирается. Ни ластиками, ни Delete’ами... и даже Vanish’eм.
Чимин скулит в грудную клетку Юнги. Ему стыдно смотреть в глаза старшего, стыдно говорить и теперь даже находиться здесь. Рядом с Юнги. С чистым и добрым человеком, который позитивно верит во «все хорошо».
Юнги жмёт его ближе.
— Эй, ну ты чего? Не знаю из-за чего ты паришься, но прекращай, и поцелуй своего хёна.
Требует Мин немного обиженным голосом. Да, Чимин, как и все, совершал ошибки, но все кончилось с уходом зимы. Теперь все хорошо. А то, что было до «хорошо», не имеет никакого значения. Юнги любит Чимина безгранично, преодолевает всю боль, ревность, злость и даже смерть. Потому что только ради Пака Юн выбрал жить.
Чимин тянется и накрывает губы старшего своими. Целует мягко и нежно, так, как целовал раньше.
Он гладит Юнги по плечу и выпирающим скулам, а затем прерывает поцелуй, целуя Мина в уголок губ.
Через пару-тройку дней ребята оказываются дома. Квартира их встречает затхлым запахом и пыльной мебелью — с середины февраля здесь никто не убирался.
Пак берётся за уборку; целый день проводит с тряпкой и ведром в руке, пока не добивается свежести и чистоты в квартире.
Попутно успевает приготовить вкусный ужин для Мина. Он категорически запрещает Мину ему помогать, настойчиво усаживает на диван и вручает книгу. Накрывает тёплым пледом тощие ноги, включает для фона телевизор с новостной лентой в Сеуле и занимается домашними делами.
Начало марта кажется сказкой.
Юнги очень приятна такая забота младшего. Он с улыбкой наблюдает за младшим, борясь с желанием помочь. После того как вкусный ужин был съеден, Мин отблагодарил Чимина долгим поцелуем в губы и после просто объятиями.
— Пошли за рыбками?
Предлагает старший, нежно целуя Пака в шею. Бледные руки мягко прижимают любимое тело к себе, а голова спрятана в изгибе тонкой шеи.
Глаза Чимина теперь полыхают от желания. Приобретение новых домашних питомцев — всегда радость.
— Да, Юнги-я, идём.
Он тащит Мина к входной двери и накидывает на его плечи куртку. Юнги столько времени нуждался в ласке и любви, а Пак это игнорировал, огрызаясь и поступая как глупый подросток.
Они выбирают рыбок, стоя около безразмерно большого аквариума.
От переизбытка ярких красок Пак с восхищением вздыхает, тыча практически в каждое существо с плавниками пальцем, сопровождая все это «хён, смотри».
Его восхищение могло бы длиться больше, если бы за огромным окном зоомагазина он бы не увидел маленького пса.
— Юн...
Пак не договаривает. Вылетает из магазина и подхватывает щенка золотистого цвета на руки. Он вряд ли породистый. Его шерстка слиплась от комков грязи, а большие глаза, полные надежды, смотрели на подхватившего его на руки Чимина.
Он возвращается к Юнги, прячет под пальто щенка и шепчет, что нашёл то, что искал.
Юн, посоветовавшись с Паком, приобретает красных рыбок, потому что плюшку осеняет:
— Мы купим рыбок под новые красные подушки в гостиную!
Юнги смеётся, рыбки под подушки — это забавно. Он так же оформляет покупку аквариума, нужной техники и утвари для рыбок. Получив покупку, подходит к Паку. Старший видит что-то под одеждой Чимина, но решает не спрашивать. За несколько лет он привык к причудам парня.
На обратном пути они забегают в «Икею» за красными подушками, потому что «ну хён, пожалуйста, это важно!»
Когда парни почти доходят до дома, Юн слышит какие-то странные звуки. Он поворачивается к Чимину и поднимает бровь.
— Ты что, туда что-то живое запихнул?
— Да, Юнги, что-то...
Чимин легонько подталкивает застывшего Мина к подъезду.
— Ну иди уже, хён, дома покажу.
Пак слишком загадочно улыбается, заставляет Юнги напрячься, потому что, действительно, интригует. Что у него там? Голубь, что ли?
Чимин включает в прихожей свет и оттягиваеь ворот пальто, показывая рыжее испуганное чудо. В глазах щенка — надежда, ведь всегда хочется обрести дом и семью. Пёсик попал по адресу, потому что в этом доме его ни одна живая душа не обидит.
— Боже...
Юнги застывает в немом восторге. Он быстро забирает песика у Чимина и прижимает его к себе.
— Та-а-акой хороший, — тянет Мин, поглаживая грязную шерсть.
—Не волнуйся, теперь у тебя есть дом.
Через несколько часов в гостиной на тумбе стоял аквариум с рыбками, а Чим и Юн валялись на диване в обнимку с щеночком. На диване теперь, кстати, вместо желтых подушек лежали красные. По телевизору шла как-то юмористическая программа, Мин улыбался смеху Чимина и нежно гладил его по голове.
У Чимина в голове что-то щелкает. Ему надоела веселая передача — и он хочет чего-то такого, чего у него давно не было. Хочет нежное любимое тело, по которому он так сильно изголодался.
Пак серьёзнеет и припадает пухлыми горячими губами к шее старшего, второй рукой он тянется вниз и накрывает пухленькими пальцами половой орган сквозь домашние штаны. Кстати, со звёздочками. Наверное, у Вас нет сомнения, кто их приобрёл и подарил Мину на Новый год.
— Звездочки, Чиминни? Серьёзно?
Пак ведёт кончиком языка по контуру скулы и тянет уголки губ в улыбке.
Юнги дергается и притягивает Чимина ближе, целует в губы, но руку со штанов убирает: что-то не так. Нет, Юнги хочет Чимина, но будто не готов. Как только Пак начинает вести себя подобным образом, в голове Юнги рисуются картинки, на которых Чимин в постели с другими людьми — и от этого тошно.
Юн переворачивает их, покрывает шею Пака поцелуями, но потом отстраняется и, чмокнув в губы, уходит на кухню:
— Сделаю нам чаю.
Чимин лежит и кусает губы, поглаживая шерстку щенка, которого они, кстати, назвали Йогуртом. Почему? Юнги даже не стал задавать этого вопроса, просто согласился. Йогурт так Йогурт. Прикольно.
Юнги не хочет его? Или в чем дело? Впрочем, доставать вернувшегося с чаем Мина он не решается, просто дует губы, заметно поджимает их и обижается. Принимает чашку из рук старшего и молча пьёт, бесцельно смотря в экран телевизора.
Когда обе чашки остались пустыми на журнальном столике, Юнги взял Чимина на руки и плотно прижал к себе.
— Прости, Чимин... Может, немного позже, потом, но пока я не могу.
Он гладит мягкую макушку и целует любимые губы. Укрывает их пледом, так и не выпуская Чимина из рук.
Но потом решает, что это все-такие нечестно. Мин укладывает Пака на диван и залезает под плед. Устроившись меж накаченных ног, Юн стягивает с младшего штаны и белье, сразу облизывая головку.
— Ю... Юнги, — Чимин даже вздохнуть не успевает, как старший оказывается под пледом и уже вбирает головку его члена в рот.
Пак смущенно сдвигает ножки, но нет, — между бедрами Юнги, и ничего сделать не даёт. Младший запрокидывает голову и кусает губы, стонет тихо и сладко. Он давно так не стонал.
В основном на его чувства плевали и использовали как секс-игрушку, били и унижали. Все, что он слышал, это «шлюха», да и произносили это с таким отвращением, что Чимину становилось плохо и обидно.
Юнги не такой. Юнги доставляет удовольствие ненавязчиво; он невесомо порхает по уже возбужденному члену Пака языком. Чимин прогибается в спине и хватается цепкими пухлыми пальцами за спинку дивана. Дыхание сбивается, а в лёгких катастрофически мало воздуха.
Юнги делает все с осторожностью и нежностью. Только так, чтобы доставить Чимину удовольствие. Старший заглатывает полностью, плотно сжимая губы и двигает головой вверх-вниз, скользя по венкам язычком. Парень крепко держит бёдра Чимина, смакуя во рту его член.
Когда Пак, наконец, изливается в рот старшему, Юн послушно все проглатывает, вылезая из укрытия. Юнги заваливается на диван, пытаясь привести в порядок немного сбившиеся дыхание и обнимает Чиму.
Чимин почему-то чувствует себя виноватым. Немного медлит, а потом целует Мина в губы, проталкивая в его рот свой язык.
Он думает о том, что, наверное, Юнги достоин лучшего. И лучшее — это далеко не он. Наверное, с Намджуном Мину было бы лучше.
А чего достоин Чимин? Мать с отцом выгнали его на улицу, друзья растворились во времени, кто-то умер, кто-то сидит за решеткой, а кто-то решил просто исчезнуть. Его любимая собака умерла, ее закопали в холодную землю на заднем дворе, под балконами. И чуть не умер Юнги. Человек, который, кажется, являлся единственным, кто так, с трепетом, к нему относился.
Чимин не достоин. Абсолютно ничего не достоин. И эти руки, что сейчас гладят его бёдра, и эти губы, что целуют нежно то в шею, то в губы, — он не достоин этого.
Чимин прикрывает глаза и гладит Йоги, который забрался на тела новых хозяев. Молчит и думает. На глаза попадается шрам от острого стекла — и разум Чимина снова туманится. Он-то исправился, а куда девать все то, что буквально кричит о прошлом?
Юнги же совсем другого мнения о Чимине. Для Мина он самый лучший, независимо от того, что было в прошлом. Юнги вообще не видел смысла в жизни без этого маленького солнышка. Да, у него есть любимая работа, на которой он хорошо зарабатывает. Но если бы не было Пака, то Юну было бы некому приносить заслуженную зарплату.
Юнги любит баловать своего Чиминни, любит дарить ему дорогие подарки и угощать вкусностями. Юнги сложно подойти и напрямую сказать о своих чувствах, а такой язык любви кажется ему приятным.
Юнги так и засыпает под тихий щебет телевизора в объятиях любимого.
Девятое.
Пак лениво сползает с постели и потягивается. Сегодня день рождения Юнги, поэтому Пак борется с наступающей на пятки дремотой и встаёт так рано.
Нужно приготовить имениннику завтрак в постель, а ещё позвать его самых преданных друзей: Нама и Хоби.
Сначала он решает быстренько убраться в доме, хотя, с начала весны в квартире царит порядок. Уж кто-кто, а Пак умеет следить за такого рода вещами.
Наконец, очередь доходит до студии.
***
Чимин сидит в кабинете-студии Юнги Мина за его рабочим компьютером. Он протирал пыль на столе, а компьютер оказался включённым, просто находился в спящем режиме.
Пака сьедает детское любопытство, он открывает папку «Для Чиминни» и щёлкает два раза по звуковой дорожке.
Когда завершается день,
Когда опала листва,
Когда луна даёт тень,
Когда наступает зима.
Пусть космос открытый небом закрыт; пускай тишина. Пусть ветер несет мою песню и в ней ты услышишь, как я... как я жду тебя.
Чимин роняет тёплые слёзы на клавиатуру и улыбается дрожащими губами. Как же красиво... Как Юнги умудряется это делать? Вроде бы, день рождения же у него, а подарок — ему. Правда, он добрался до него не совсем законно, но... это же Чимин. Он возвращает все на свои места, закрывает папки и ставит компьютер на спящий режим. Делает он это все очень вовремя, потому что слышит шаги.
— Чиминни?
Юнги обеспокоенным голосом зовёт младшего. Он все ещё боится, что однажды не обнаружит Пака дома.
— Я здесь, хён, — успокаивающе отзывается Чимин и принимается за протирание уже чистого стола. Он слышит, как за Юнги, цокая коготками, спешит Йоги, скользя по паркету. Улыбается, потому что вспоминает, как часто заносит их маленькую собачку на поворотах. Это забавно.
Юнги вообще не из тех, кто помнит важные даты. Ну как, он помнит дату их первого дня с Чимином, его день рождения, первое свидание и первый раз. Эти даты он помнит максимально точно и с нетерпением ждёт их каждый год. А вот собственный день рождения важным не кажется, и потому Шуга думает, что сегодня самый обычный день.
Найдя Чимина, Мин обнимает его со спины и целует в макушку, вдыхая любимый запах.
— Доброе утро, солнышко. Чего ты так рано подорвался?
Чимин поворачивается лицом к старшему и с укоризной заглядывает в глаза, хмурит брови и кусает губы.
— Тебе должно быть стыдно за то, что ты не помнишь какой сегодня день...
Чимин ведёт ошарашенного Мина на кухню, усаживает за стол и подаёт завтрак.
Юнги перебирает в голове четыре точные даты, но ни одна не совпадает с... Какое там? Девятое. Ничего непонятно...
— Юнги, у тебя сегодня день рождения!
Чимин бурчит, обижаясь на старшего и садится рядом.
— Ой, точно...
Юнги трёт рукой затылок и обнимает Пака.
—Тогда, может, поздравишь меня?
Парень хитро щурит лисьи глазки и чмокает Пака в носик.
— Именно это я и собирался сделать, — ворчит Чимин и покидает ненадолго кухню.
Возвращается он со строгим чёрным пакетиком, в котором, в бархатной чёрной коробке, лежали дорогие золотые часы.
— Прежде чем вручить тебе его, я хотел бы сказать, что заработал на этот подарок сам... Было бы неловко, если бы я дарил тебе подарок... за твои же деньги, — щеки Пака заливаются краской.
Наверняка, сейчас у Юнги возникнут вопросы, но он готов дать на них ответы.
Он, действительно, как только Мин покидал дом, уходя на работу, вылетал как ошпаренный следом и нёсся подрабатывать сначала в книжный, потом в продуктовый и успевал ещё разносить листовки, газеты и журналы. Возвращался он домой раньше Юнги и делал вид, что провёл этот день так же скучно, как и все предыдущие. Только вот Йоги смотрел на хозяина понимающим взглядом, опустив одно ушко, — он как будто говорил, мол, «вот, я храню твой секрет, я все знаю».
— Это тебе. С днём рождения, Юнги-я.
Чимин, наконец, вручает заветный, пока ещё секретный пакетик, и стоит, заломив руки. Ему интересна реакция хёна.
Юнги немного в шоке. Он и не думал, что этот малыш может работать. Теперь подарок не так важен, намного важнее то, что Чимми постарался ради своего хёна. Парень стискивает Пака в объятиях и много-много раз целует за ушком.
— Спасибо, — говорит Шуга, и не важно, что он ещё не видел самого подарка.
— Ну ты посмотри хоть, — недовольно лепечет Чимин, надувая и без того пухлые губы.
Все же, Пак доволен собой. Доволен, что может делать что-то самостоятельно. Что смог заработать на подарок для своего хёна сам.
Да и дарить подарки оказалось намного приятнее, чем получать. Ведь это «спасибо» и нежные поцелуи, яркая улыбка после вручения подарка вскруживают голову и не дают спокойно дышать. Хочется дарить ещё и ещё, пусть какую-то мелочь, но все же.
Юнги безумно нравятся часы, он сразу цепляет их на запястье и вновь душит Чимина объятиями. Он проводит ещё минут десять, не отлипая от парня, но потом, оставляя на его шее яркий засос, тихо шепчет «но, вообще-то, я не о таком подарке говорил...»
— М-м?..
Чимин удивленно переспрашивает, не понимая, о каком подарке идёт речь. И даже засос, оставленный на тонкой шее, ему ни о чем не говорит. Или же Чимин умело строит из себя дурачка?
Юнги щурится и ладонью ведёт с талии Пака на его живот, а потом все ниже и ниже. Парень пробирается рукой под кромку домашних штанов Чимина и оглаживает вялый орган младшего.
— Все ещё не понимаешь? — с издёвкой интересуется Шуга.
— Ю...Юнги, — Чимин заливается краской, стыдливо опуская глаза.
Ему все ещё непривычна ласка любимого человека, поэтому он все воспринимает как в первый раз. Как мышь, которую зажали в угол и не дают сбежать. Юнги выглядит таким суровым, таким требовательным, но в то же время нежным.
Юнги оставляют красные пятна на чиминовой шее, рукой исследуя то, что находится под его бельём, ласкает младшего и пытается вложить в эти прикосновения все свои чувства.
— Я так люблю тебя, — выдыхает старший, прижимая Чимина ближе.
Пак, конечно же, возбуждается. Пальцы хёна тонкие и музыкальные, немного прохладные, но это не имеет значения.
— И я люблю тебя...
Вторит Чимин. Он пятится назад и наседает на столешницу тумбы ягодицами, тянет за край футболки старшего на себя, обхватывая обеими ногами стальной торс.
Парень устраивается между его ног, впиваясь в пухлые губки. Пальцами исследуя нежную кожу под футболкой. Юнги никогда не торопится, он никогда не хотел быть как животное, которое поскорее хочет добиться оргазма. Шуга всегда тянул до последнего, растягивал ласки и не спешил приступать к самому делу, чтобы доставить Паку максимальное удовольствие.
Чимину столько месяцев не хватало этого. Он совсем и забыл, что секс может быть нежным, чувственным и по любви.
Пак обвивает шею хёна обеими руками, причмокивает пухлыми губами и постанывает в чужие губы.
Юнги всегда в первую очередь думает о Чимине, как и всецело, так и о партнере. Он всегда доставляет удовольствие сначала младшему, а потом и позволяет себе немного насладиться.
Так происходит и сейчас. Они растягивают сладкий поцелуй, чуткие и, что ли, робкие прикосновения, прежде чем оказаться в постели.
Юнги подхватывает парня под бёдра и несёт в спальню. Раздев младшего, Мин покрывает поцелуями все его тело, особенно внутреннюю поверхность бедра. Потом Мин переворачивает Чиму на живот и целует каждый позвонок. Он спускается все ниже и ниже, доходя до пышных половинок. Тут он высовывает язык и проводит им между ними, а потом кружит вокруг сфинктера и аккуратно проникает внутрь кончиком языка.
Тело Чимина вздрагивает от каждого прикосновения и отказывается слушаться, когда шершавый шаловливый язык Юнги орудует меж его ягодиц.
Пак прогибается в спине, то ли мычит, то ли стонет в одеяло, подставляя податливое тело на «растерзание» Мину.
Если Чимин — персик, тогда Юнги — сладкая вата. Или сахар, стертый в мелкий порошок. И то, и то легко тает на языке, оставляет приторный привкус. После такого, конечно, стоило бы напиться ледяной проточной воды, но вот Чимину бы хотелось съесть всю вату. Обычно вата розовая. Ну или белая. А Юнги для него мятная вата, нежно-бирюзовая, сладкая-сладкая.
— Хён...
Чимин обнимает свои ягодицы обеими руками и, конечно, хочет большего. Наверное, поэтому так неумолимо тихо зовёт Юнги.
— Потерпи, — просит Мин, вновь приникая в младшего языком и добавляя один пальчик.
Вскоре, на смену языку, приходит ещё один палец, а потом и третий. Мин тщательно растягивает Пака и только после этого переворачивает обратно на спину. Парень стягивает с себя футболку и отбрасывает прочь. Он вновь впивается в пухлые губы, прижимая к себе голое тело Чимина.
Чимин отвечает на очередной нежный поцелуй хёна, опоясывая его торс обеими ногами. Он хочет, чтобы Юнги был к нему ещё ближе, но ведь ближе уже некуда.
Пак терпит и не торопит Мина, потому что знает, как тот любит все растягивать. Пусть это будет чаепитие или секс, все это будет тянуться у Юнги как нуга. В этом и есть вся прелесть, да, Юнги Мин?
Чимин судорожно хватает воздух губами, потому что поцелуй вновь затягивается надолго, заставляя потерять счёт времени. Он уже скорее перевозбужден, чем просто возбуждён.
Мин решает, что Пак уже начинает мучиться, потому стягивает с себя весь низ гардероба и подставляет сочащуюся головку к растянутой дырочке.
Первый толчок ужасно узкий несмотря на «опыт» Чимина. Мин жмурит глаза и пытается на всякий случай отвлечь Пака от боли, прикусывая ключицу.
Чимин сжимает ногами костлявые бледные бедра Юнги, скулит от боли, но старший прекрасно справляется, отвлекая того укусами.
Пак царапает ногтями фарфоровую кожу плеч и лопаток партнера, приподнимает таз, чтобы проникновение было слишком глубоким, слишком интимным и откровенным.
В принципе, рядом с Юнги даже молчание в каком-то смысле интимно.
Чимин вздыхает, покусывая губы, и находит в себе смелость смотреть старшему прямо в глаза. Визуальный контакт во время полового акта тоже многозначим.
Чимин никому, кроме Мина, не смотрел в глаза, когда отдавался направо и налево. Да и кого там интересовали глаза? Смешно...
Как же приятно, когда ты можешь быть собой, без опаски смотреть в глаза любимому человеку и не стесняться своего голого тела. Не стесняться недостатков, которые, возможно, могут стать фундаментом для тяжелых кирпичей из комплексов.
— Я... лю...блю те...бя.
Мягкие толчки Мина не позволяют Чимину признаться в чувствах без запинки.
Старший, не прерывая зрительного контакта, входит в Чимина глубже, с каждым толчком ускоряясь. За несколько лет он успел изучить тело любимого, потому почти сразу находит простату и давит на чувствительный комочек нервов, прикусывая мочку ушка, зная ее чувствительность у Пака. Мин всегда хочет доставить младшему максимум удовольствия, но и сам кусает запретный плод, получает кайф, вбиваясь в податливое тело и чувствуя, как эластичные стеночки сжимают его член.
Чимин закатывает глаза, больно кусает свои губы и судорожно хватается за плечи старшего.
Все тело пронизывает мелкой дрожью, в кончиках пальцев покалывает, а уши закладывает.
Чимин выпадает из реальности: кроме Юнги нет ничего и никого. Каждой клеточкой своего тела он чувствует его, любимое и горячее. И только прохладные пальцы хёна на щеках оставляют щель в комнатку разума, но та будто скоро затянется. Затянется — и Чимин утонет, утонет в пучине непрекращающегося оргазма. Чувства, когда все тело словно беспощадно бьет током, бьет так сильно, что чувствуешь, как умираешь. Но это ложно, через пару минут тебя отпускает: больше не сводит челюсть, шум в ушах пропадает, а о прекрасном сексе напоминает только приятно ноющие мышцы.
У Юнги всегда получалось вымещать всю свою любовь, когда дело доходило до физического контакта. Как и сейчас.
Чимин утопает; запрокидывает голову назад и непроизвольно с силой прижимает тело Мина к своему.
Юнги прижимается ещё ближе и не выдерживает плотно сжавшегося сфинктера. Мин изливается внутрь Пака, сразу обмякая на нем. Глаза сами собой закрываются, а ресницы еле-еле подрагивают в такт немного трясущимся губам. Старший пытается перевести дыхание, но пока не находит сил даже слезть с Чимина. Он вяло мажет губами по шее Пака, собирая бисеринки пота и потом мягко целует, как бы говоря «спасибо».
***
Чимин держится за указательный палец Юнги и балансирует второй рукой, осторожно ступая по узкому бордюру. Рядом с ними, гордо задрав носик к верху, идёт Йоги. Жалко, что нельзя взять рыбок на прогулку вместе с собой.
Последние дни марта. Сакура роняет последние розовые лепестки на тёплый, нагретый солнцем асфальт. Улица преображается и превращается в картину, нарисованную безумным художником, который просто помешан на розовом и его оттенках.
— Юн. А давай я покрашусь в розовый? — неожиданно предлагает Чимин, остановливаясь на месте и падая с бордюра в объятия хёна. Юнги сразу реагирует и ловит своё солнце.
— В розовый? Хм-м... и ты будешь как лепесток Сакуры, как первый день весны, который подарил мне жизнь снова... Согласен.
Парень прижимает любимого к себе и так и не опускает на землю. Пёсик кружится вокруг них и тихо радостно тявкает. Мин убирает непослушную челку с лица Пака и целует его в лобик.
— Знаешь, я тебя очень-очень люблю.
Парень дарит свою нежную улыбку, обнажая верхние дёсны.
— Очень-очень, Чимин, больше всех.
— И я тебя люблю, Юнги-я, — шепчет смущенный Чимин и тоже улыбается.
Ребята проживают последний день первого месяца весны. Завтра наступит апрель, потянет за собой череду месяцев. Впереди лето, впереди счастье. И все будет хорошо.
Мерлин Мюрей говорила, что глубина боли прямопропорциональна высоте радости. Если так, Чимин и Юнги достойны очень счастливой жизни.
