Паб «У ХАБИБКИ»
Главным преимуществом паба была, по мнению Тимати, его удаленность. Расположенный на стыке миров, окруженный порталами, ведущими из мира людей, прямиком сквозь «медиумную милю» в жерло — ледяную тюрьму — ада, паб отталкивал от себя постояльцев. В основном здесь ошивались кочевники, реже — изгнанники, и перебежчики из верхнего мира, одним словом, всякого рода нечисть, но и они не задерживались надолго. Паб не мог похвастаться ни шармом, ни изысканными блюдами, ни атмосферой. «За исключением, быть может, извращенцев, которых привлекают полусгнившие столы и стулья, запах застоявшейся воды, многолетняя пыль и слащавые бармены» Тимати относил себя к последним, хотя никогда в жизни бы в этом не признался. Да и не до чувств ему сейчас — Хабиб безучастно протирал бокалы, не заговаривал и не давал повода демону начать разговор первым — пророчество, будь оно неладно, пророчество и страх перед ним перевешивали прочие желания. — Отвратное место, не буду кривить душой,— Скруджи опустился на табурет, обитый тонкой бархатной тканью и прокашлялся. — Но выбирать не приходится. — Не в этот раз,— Тимати согласно кивнул, ощупывая пустое, мрачное помещение взглядом. Доски в полу почти все прогнили, от них шел дурной заплесневелый запах, в воздухе висела завеса из пыли, она серебрилась в угрюмом бледном свете ламп, танцуя свой незатейливый танец, за барной стойкой едва слышно брякали стаканы, тишина умиротворяла. — Зачем ты позвал меня сюда? Скруджи покосился на бармена, и только убедившись, что тот не вслушивается в разговор, произнёс: — Мы в пизде. Тимати многозначительно посмотрел на демона. Скруджи не был мыслителем и философом, никогда не отличался глубиной мысли и смог получить титул сенатора исключительно благодаря своей жестокости, изворотливости и харизме, которая хлестала из всех отверстий, но его краткое и выразительное «мы в пизде» не вызвало у Тимати ничего, кроме снисходительной улыбки. — Че ты лыбишься,— оскорбленно буркнул Скруджи. Голубизна его глаз обжигала презрением, а татуировки, покрывшие белую, восковую кожу придавали ему ещё более суровый вид. Он был тощим, как анорексик, но поджарым, и тонул в своей вылинявшей шифоновой куртке, под которой, посмел предположить Тимати, ничего не было. Над левой бровью поблескивало кольцо из белого золота, Скруджи хмурился. — Я на полном серьезе, Тиман. Мы в пизде. В очке, если пророчество верно и Антихрист — мужского пола. Вот, значит, в чём дело. Должно быть страх, пульсирующий в глубинах сознания, отразился на невозмутимом лице Тимати, потому что Скруджи отвёл глаза с таким видом, словно почувствовал понимание со стороны коллеги. Тимати хлопнул рукой по столу, выбив из него всполохи пыли и выпрямился. Кости в спине и плечах негромко захрустели, но в тихом опустевшем баре, их мягкий треск прозвучал, как выстрел. — Пророчество верно,— неохотно признал Тимати. Перед глазами вспыхнул образ, емкий и безнадежный образ Коула, закатное небо которого почернело, наполнилось неясытями, созданиями из иного мира, которые явились в Преисподнюю с одной только целью — поглумиться и предупредить. Даты не лгут, и письмена, заставившие содрогнуться даже Горация фон Гельфанда, предшественника Максима, тоже не лгут. Многие столетия они жили в томительном ожидании — нет, разумеется, они не ждали пришествия Мессии, но чувствовали, как из года в год нервы натягиваются подобно гитарным струнам, готовые вот-вот лопнуть от напряжения — существа, призванного сокрушить Королевство Преисподняя, они понимали, что это неизбежно, и мороз, крепчающий с невероятной скоростью, лишь укреплял их веру и делал ожидание ещё более невыносимым. «Он придёт,— говаривал Гораций фон Гельфанд, склонившись над старыми пергаментными свитками. Его ручища, скрюченная, как у дряхлой хищной птицы, сжалась на плече Тимати. Ничего приятного и воодушевляющего в этом касании не было. — Один только вопрос. Когда» — Ну блестяще,— Скруджи клацнул зубами. — Значит он насадит нас на свой громадный антихристкий хуй, и вот тогда нам пизда. — Ты пригласил меня сюда для того, чтобы поделиться эмоциями?— Тимати бегло скользнул взглядом по Хабибу. Мужчина сосредоточенно убирался за барной стойкой, его лицо оставалось спокойным, хотя выглядел он уставшим, под золотистыми глазами тяжелели коричневые мешки, скулы заострились, свет путался в его темных волосах. Он не слушал, абстрагировавшись от посетителей. — Мой кузен не выпустит тебе кишки за крепкое словцо, Скрудж. Посквернословить мог и в Коуле. — С его величеством никогда не угадаешь,— Скруджи смачно харкнул на пол. Тимати вздёрнул бровь. — На нашем последнем заседании он, вместо того, чтобы разбираться с наплывом поганой нежити, ебучим холодом и эти сраным, блядским Антихристом решил отменить алкоголизм!— он пожал плечами, его рот обнажился в полубезумной улыбке. — Отменить, блять, алкоголизм! «Никто не сможет сказать, что мы пьяны, если по закону пьянства не будет существовать». Признаться честно,— он положил руку на сердце. — Я ахуел от такого заявления. Тимати выслушал его, не поднимая глаз от потрескавшейся лакированной поверхности стола. — Макс — дьявол,— сдержанно произнёс Тимати. Чувства фейерверками вспыхивали в груди, обжигая его изнутри. Зависть, злость, отвращение, но сильнее всего был стыд, покрывший его с ног до головы, его и всю их династию. — Он делает то, что хочет. — И он будет сидеть на своей жирной заднице, смиренно ожидая, когда его вздрючат,— ходить вокруг да около было бессмысленно, поэтому Скруджи произнёс, понизив голос до минимума. — Ты должен стать регентом королевства. Между ними повисла едкая звенящая тишина. Тимати остолбенел, обескураженный и польщенный, потому не сразу нашелся, что сказать. — Я смог бы регентствовать при кузене лишь в том случае,— мысли лениво ворочались в голове, гася виртуозные картины собственного царствования, с губ, побелевших от гнева, слетали заученные до дыр слова. — Если его наследник не достиг совершеннолетия. — он бросил на Скруджи преисполненный злобы взгляд. — Терри совершеннолетний. Ответ его шокировал. — Но Кристина ещё нет. Неожиданно все детали пазла встали на свои места. Скруджи выбрал этот плешивый паб не случайно, со смутным спокойствием осознал Тимати, он знал, паскудный, наглый демонюга, что за невинным, на первый взгляд, предложением, кроется опасная затея, узнав о которой Максим, в лучшем случае, разможил бы их головы о стены Меркурия. — Ты говоришь об убийстве нашего принца,— Тимати ужаснулся. «О чём же ещё? Иного пути, чтобы сделать Кристину наследницей, не существует». — Убийстве моего племянника. Не бывать этому. — Само благородство,— Скруджи откинулся на спинку стула, принялся играть со своим кольцом, перекатывая его на ладони. — Много лет назад у тебя был ещё один племянник, а у нас был другой принц, но вот незадача, папаша то его прибил, и все с этим смирились. Не припомню, чтобы ты сильно страдал. — То, что ты предлагаешь, называется изменой,— упрямо гнул Тимати, его ногти вонзились в край стола, он подался вперёд. От злости, застилавшей глаза, он едва мог соображать и выталкивать изо рта связные предложения. — Помнишь, что случилось с последними, кто изменил короне? — Как не помнить,— фыркнул Скруджи, подбросив кольцо в воздух. Оно лязгнуло, описав дугу, и исчезло в руке демона. — У нас стало на одного принца меньше, а дьявол вновь овдовел... В каком-то смысле. — он поёрзал на стуле, улыбаясь самой бессовестной из улыбок, которых Тимати довелось видеть. От демона веяло неумолимой решительностью. Он поднял костлявую руку к виску, изображая почтение. — Помянем принца и королеву. Он был молод и остер на язык, она неплохо рубила хуи. Да обретут они вечный покой. — Прекрати,— сквозь зубы прошипел Тимати. «Почему ты так разнервничался?— спросил демон сам у себя. Голова шла кругом от такого беспринципного и подлого предложения, но всё же... Слова Скруджи не были лишены смысла. Антихрист надвигается на них, как грозовое облако, и Макс, вместо того, чтобы искать укрытие, предпочитает стоять посреди голого поля ровно до того момента, пока молния не выстрелит ему в задницу. Они ничего не знают об этом создании, ничего, кроме пола. Где он? Вверху, внизу, среди них? Что он из себя представляет, обезличенная фигура, таящая в себе разрушительную мощь. Антихрист — чистокровный демон, здоровый и полный сил, или же старик, чья истинная сущность проявилась лишь на склоне веков? Тимати не отпускала навязчивая мысль, что Антихрист может быть нерожденным ребёнком под сердцем матери, а быть может, Антихрист — мертвец, и сила его высвободилась в тот момент, когда душа отделилась от тела. — Ты так яростно отказываешься, потому что Скруджи прав. Промедлишь сейчас, и потом ничегошеньки не останется от твоего обожаемого королевства. Даже Софи, участь которой была страшнее смерти, залилась бы горьким плачем, увидев руины ада» — Терри спутался с мертвым мальчишкой и теперь таскается с ним по всем кругам ада, пытаясь доказать, что он знает что-то об ответственности, дьявол танцует стриптиз, вводит тупые законы и отрицает факты,— Скруджи выудил из рукава баночку дешевого пива, откупорил её — «пшш» — и присосался к ней с тем же аппетитом, с каким дитё сосёт материнскую грудь. — Они не защитят нас, Тиман, поэтому мы должны сделать это сами.«Муниципальное Хранилище Королевства Преисподняя» Корпус №3 Чешская Республика Прага
Соломона Я не могу сегодня. Прости.
Джей♥ Я должен тебя увидеть.
Джей♥ Я соскучился.
Соломона Мне нездоровится. Потерпи несколько дней.
Джей♥ Несколько дней, говоришь...
Джей♥ Удели мне всего час. Ты не представляешь, каково мне. Всё внутри воёт, умоляет о тебе. Ещё чуть-чуть и я точно рехнусь.
Соломона Сегодня не получится. Я люблю тебя.
Соломона Когда мне станет получше, я дам знать.
Телефон выскользнул из дрожащей руки, брякнулся на рабочий стол и продолжил моргать, оповещая о новых сообщениях. Соломона яростно заморгала, загоняя слёзы обратно. Чашка с кофе в её руках дрожала, над ней поднимался горячий пар, опаляя бледное, изможденное лицо девушки. Она опустила голову и встретилась взглядом со своим рябящим отражением. «Я делаю это ради него в первую очередь,— такие мысли немного успокаивали демоницу. — Единственное, что я могу сделать для него — это держаться подальше, хотя бы какое-то время, пока не придумаю... Что-нибудь» Девушке совершенно не хотелось ни есть, ни пить, ни спать, что было не удивительно. Последнее время она проводила дома, в своей постели. Курила, в основном, через нехочу проталкивала в глотку таблетки снотворного, забывалась тревожным сном, а при пробуждении мысли её уносились далеко в августовский день, когда Джей впервые её поцеловал. Его губы были теплыми и сухими, и пахло от него запретной сладостью, грецким орехом, мускусом и резким, выбивающим искры из глаз, одеколоном. Ей следовало оттолкнуть его, пресечь все попытки на корню, но ... разве она не отталкивала его? «Я залепила ему такую пощёчину, что он ещё неделю собирал свои зубы по тротуару, — демоница нервно рассмеялась, припоминая, каким звонким и смачным выдался шлепок, взрезавший тишину алого вечера. К горлу подкатила тошнота, во рту появился привкус желчи и улыбка Соломоны померкла. — Следовало ударить его сильнее» Но какой толк теперь об этом думать? Года словно пролитая вода, утекли и назад их не воротишь, сколько не моли и не причитай. Её взгляд упал на Бестиарий, толстенную книгу со сводом правил, упакованную в кожу и золото, с рассыпанными по твердой обложке сапфирами. Тяжелые пергаментные страницы Бестиария пожелтели от времени, чужие пальцы, ранее листавшие её, местами смазали текст, но главную суть накарябанного на старо-сербском она понимала. «Моя беременность это смертный приговор» Её дитя бросят в море — ледяные фиолетовые волны растерзают новорожденного, как стая голодных собак, холод заморозит его сердце и тельце, крохотное и беззащитное, оторванное от материнской груди и уже заранее проклятое, уйдет на илистое дно — Джея и всю его семью покроют позором, дьявол, суровый, обрюзший мужчина с густой тёмной бородой и глубоко посаженными карими глазами, возьмется за меч и посмотрит, из чего возлюбленный Соломоны сделан. Её, в лучшем случае, повесят. Соломона сморщилась, сердце пронзили стрелы отчаяния — эти были самыми болючими — и она сгорбилась над столом, дрожащей рукой захлопнув книгу. По офису разнеслось гулкое «бух». У неё не осталось слёз, чтобы плакать. «Я ношу в своём чреве смерть,— содрогнулась она. — И нет способа выскрести её оттуда»Бестиарий Дети-демоны отличаются от человеческих тем, что их сознание начинает формироваться ещё в утробе. Дети-демоны приобретают способность мыслить, анализировать, ощущать ещё до того, как появятся на свет, но в этих детях нет добра. Единственная их цель — выжить, чего бы это не стоило. Такого ребенка не убить говеной таблеткой, стрессами или дорогостоящей процедурой, хрен там. Демонические эмбрионы сродни самым живучим паразитам во вселенной, они плотно и основательно сплетают свои жизненные силы с жизненными силами матери, а потому избавиться от ребенка-демона, не умерев самой, невозможно.
«Я могу спасти его,— самоубийство уже не казалось такой безумной затеей. Если Соломона и ребёнок умрут, Джей избежит не только казни, но и позора. История закончится тихо, без скандалов и расследований. Джей будет её оплакивать, а горе подскосит его, украдёт волю к жизни, превратит миры в чёрно-белые города, по которым Джей Мар будет скитаться долгие годы, прежде чем снова улыбнется по-настоящему, прежде чем шрамы на его душе затянутся и перестанут терзать его, но он оправится. Соломона знала, что он встретит д р у г у ю женщину. И эта д р у г а я не станет для него трагедией, какой стала она. — Однажды демон и полукровка влюбились друг в друга, и жили долго и счастливо. Но это не про нас, не про нас...» Все переживания, мрачные перспективы и мысли, которые подобно старым ржавым гвоздям вонзались в мозг, поражая его, испарились. Всё померкло перед голодным, свирепым ужасом, накрывшим девушку своими холодными, грубыми руками. Соломона обмерла, застигнутая врасплох этим незнакомым — на первый взгляд — чувством. Она вытянула шею и осмотрелась. Никого, кроме неё самой, в офисе не было. Первая волна страха разлилась по телу легким бризом, похожим на слабый удар электрического тока. Что происходит? Господи, я вся трясусь. Что тебя испугало, Соломона? Вторая же захлестнула девушку с головой — пришло понимание. Тонкая рука Соломоны резко взметнулась вверх и зажала рот, сдерживая вопль. Это сон. Тот самый кошмарный сон, повторяющийся каждую ночь, как заезженная пластинка, нашёл её в реальности. Будто подтверждая опасения Соломоны, свет начал гаснуть, мерцая, словно в агонии, лампочки хлопнули и всё вокруг залила чернильная мгла. «Воняет так, будто адские врата распахнулись и смрад Преисподней ворвался в Прагу» Оцепеневшие пальцы Соломоны сомкнулись на копье, орудии с превосходным балансом, которое оканчивалось заостренным серебряным наконечником. Девушка выразительно уставилась на дверь. Та распахнулась с тихим, скрежещущим писком, за которым последовали крадущиеся, шаркающие шаги. Бледный свет, сочащийся из коридора, ореолом окаймил фигуру демона, замершего в дверном проёме. Лазурные глаза Соломоны вопросительно сверкнули, рот растянулся в гримасе. — Гринберг?— севшим голосом произнесла она. Мышцы расслабились, она опустила копьё. Тим окинул её озадаченным взглядом. — Значит, сегодня твоя смена,— вместо приветствия пробормотал он. Дверь за его спиной мягко захлопнулась, лопнувшие лампы забрезжили огненными всполохами и в офисе снова стало светло. Тим был одет по классике, впрочем, как обычно. В тяжелые, кожаные сапоги на шнуровке заправлены строгие чёрные брюки из батиста, вокруг шеи намотана цепь, поблескивающая между ключиц, куртка на железных заклепках, сшитая из сияющего велюра, застегнута на две пуговицы, копна тёмно-каштановых волос зачесана назад, в правом ухе поблескивает алмаз, запястья увиты руническими браслетами, а глаза, омертвевшие и тёмные, не улыбались, как это делали его чувственные алые губы. Это напрягло Соломону сильнее всего прочего. — Что ты здесь делаешь?— лишенным интонаций голосом, спросила демоница. Она с грохотом спустилась со стула, каблуки мягко ударились о ковролин. — Тебе нельзя здесь находиться,— демоница не стала дожидаться ответа. — Уходи. Тим склонил голову набок, его брови удивлённо взлетели вверх по лбу. — Ты беременна,— несмотря на саркастичную усмешку, голос его был не весел. Гринберг с трудом держал язык за зубами, прекрасно отдавая себе отчет в том, что он здесь не для того, чтобы лясы точить, но уголки губ разбежались в разные стороны, и слова полились изо рта игривым бренчащим потоком. — Противозачаточные таблетки, спирали, чаи, способствующие снижению фертильности,— Тим принялся загибать пальцы, перечисляя. — Презервативы, в конце концов! Скажи честно, вы с Ананасом — идиоты? Вижу, что идиоты. Мне всегда было любопытно, идиотизм передается по наследству, его можно подцепить воздушно капельным путем? Я просто имел дело с парнем, который продал себя в интернете... «Сукин сын,— Соломона обняла себя руками, крепко прижав копье к груди. Тим знает, что она с Джеем, более того, теперь он знает о её беременности. Как он узнал? Неужто это так бросается в глаза? Демоница не сомневалась: Тим отнимет у неё то драгоценное время, которое ещё оставалось до рождения ребёнка, сдав их с Джеем властям. Её окутала беспомощная паника. Что теперь делать? Её малыш уже может думать и чувствовать, но его единственные доспехи — это тело его матери. Нужно беречь себя, чтобы сберечь его. Торнадо переживаний вынесло на поверхность следующий вопрос. — Зачем он здесь?» — Ничего личного, дорогая,— высокая стройная тень утопила собой Соломону. Тим передвигался бесшумно, всё равно, что плыл и она упустила момент, когда он приблизился к ней. Демоницу по-прежнему била крупная дрожь, наконечник копья холодил кожу, а её затравленный вид не вызывал ничего, кроме жалости. — Я бы убил любого на твоём месте. — из груди Гринберга вырвался безрадостный смешок. — Мне правда жаль, что сегодня твоя смена. Соломона попятилась, ударившись бедром о край стола. Последним, что она запомнила, были ледяные, как сталь, белые глаза, излучающие мутный желтоватый свет. «Это милосердие,— рассудок ускользал, серебрясь тлеющими угольками в темноте её смерти. Соломона понимала, что мысли эти принадлежат не ей.— Она была бы мертва в любом случае» Копье выпало из ослабевшей руки, ноги Соломоны подкосились и она полетела вниз, на залитый кровью — её собственной, фонтаном бьющей из ушей и глаз — пол, пару раз дёрнулась, как выброшенная на сушу рыба, и умерла. Телефон продолжал моргать.Джей♥ Пятнадцать минут.
Джей♥ Тебе жалко пятнадцати минут?
Джей♥ Я всё равно приеду, а ты, если осмелишься, прогони меня.
Джей♥ Ты ещё здесь?