персональный ад

Кристина уехала. С началом осени возобновились занятия в Академии, где принцесса обучалась до сих пор, и с её отъездом — она пользовалась ключом-телепортом, ведущим из Гоморры в Град, уходя до рассвета и возвращаясь во дворец глубоко после заката — Терри ощутил удивительную сосущую пустоту. Словно что-то важное, делающее его цельным, вынули, оставив на этом месте зияющую чёрную дыру, увеличивающуюся с каждым днём. Во время учёбы брат с сестрой виделись крайне редко, но это, пожалуй, шло на пользу их расшатанным, антагонистичным отношениям. Терри успевал соскучиться по ней, а она, в свою очередь, возвращалась после учёбы как шёлковая — кронпринц подозревал, что все свои нечестивые затейки она вымещала на местных демонах и преподавателях, но не знал наверняка — как-будто котёл, из которого через край лилась отрава, опорожняли и оставалась лишь приятная, сияющая картинка: идеальная, без задоринки и изъяна, миловидная и покладистая Кристина. Однако сейчас Терри не думал об этой Кристине, о мартышке, которая играла с Дэни в судоку и критиковала неопрятный внешний вид брата, о той Кристине, которая улыбалась кровавой улыбкой, с ошмётками плоти, засохшими в её волосах, он думал о Кристине в целом: о его сестре, над которой нависла угроза куда более страшная, чем «Койт», неодобрение отца или порка. О Кристине-ангеле, которая коробит большую — если не всю — часть градских алхимиков простым фактом своего существование. Терри думал об этом за завтраком, к которому не притронулся, за тренировкой с Джакомо — их ежегодные «потасовки» тоже возобновились, и теперь сенатор учил его высасывать энергию из воздуха и материализовывать её в оружие — лёжа в ванной, вдыхая благовония, масла и травяные аромы, сидя в зале заседаний по правую руку от отца, выслушивая доклады о обстановке на земле и на стыке измерений, и только проводя время с Дэни поток его мыслей искривлялся и резко уходил в совершенно другое русло. К тому странному, неловкому разговору, возникшему у них сразу после окончания Койта, прояснившим, однако, значительные детали. Во-первых, их не прослушивали. Если бы отец имел представление о том, что творится за стенами спальни его сына, то дал бы о себе знать ещё до того, как штаны Терри мягко упали к его ногам, оставив принца в неглиже. Дэни помог ему перелезть через высокий бортик мраморной ванны — особенно ледяной в такое паскудное время года — и придержал за плечи, пока принц, морщась и куксясь в агонии, погружался в кипящую, как лава, воду. Все сто девять кранов из цветного золота покрылись белой плёнкой пара, зеркала в чёрных кварцевых рамах тоже заволокло белёсой пеленой, большие капли влаги скапливались на обшитых плиткой стенами, клубы пара застыли в воздухе, как танцующие полупрозрачные привидения, пронизанные ароматами чабреца, валерьяна, горицвета и донники. Во-вторых, Дэни вовсе не обезумел от ненависти. По тому, с каким трепетом он возился с флаконами и склянками в поисках необходимого заживляющего раствора, кронпринц пришёл к выводу, что причина такого взвинченного и озабоченного поведения юноши всё это время лежала на поверхности. И это была не ревность. — Затяжки, — с горечью выдохнул Терри. Дэни поднял голову от тумбочки, на которой расставил флаконы с лекарствами, и вопросительно изломил бровь. Рукава его кофты намокли и отяжелели, облепив жилистые руки, на животе отпечаталась ровная полоска от влажного бортика ванной, на локте болтался клочек пены. — Где?— Бурцев недоумевающе осмотрел свою одежду, чувствуя себя донельзя глупым. Где-то на краю сознания резво проскочила мысль, что Терри имел ввиду не затяжки в прямом смысле этого слова, но всё равно проверил наличие каких-то зацепок или выбившихся ниток, как убеждённый перфекционист. Рука Терри шевельнулась под мутной водицей, вынырнула на поверхность, как конус подводной лодки, указав на юношу. — Да на тебе, — устало объяснил принц. Гематома на его рёбрах щипала будь здоров, а кровь в ухе точно схватилась и теперь блокировала любые звуки с правой стороны, из-за чего у Терри повысилось внутричерепное давление — так сказать, вишенка на торте — и к томительной, ноющей боли в каждом мускуле тела к нему добавилось головокружение и тошнота. — На каждой душе, прошедшей через врата ада, остаются маленькие затяжки. Своего рода щепки чёрной магии, вонзившиеся в душу, как занозы. Юноша застыл, уставившись перед собой, его взгляд сделался стеклянным, как-будто он смотрел вовсе не на Терри, а в себя — в каналы своей памяти, где предупреждение о затяжках бултыхалось среди прочих, не менее интересных фактов, связанных с прибыванием в аду. Даня тряхнул головой, с трудом вырвавшись из оцепенения. На его шее и спине выступил холодный пот. — Как можно от них избавиться? — к изогнутому лиловому флакону крепилась этикетка «эфир». Он разгладил её большим пальцем, прочёл ещё раз, вернулся к бортику ванной, белый пар над которой вихрился, как над ведьминским котлом, и, вынув деревянную пробку, ухватившись за неё передними зубами, вылил содержимое в воду. Ответ на вопрос беспокоил его, но не так сильно, как самочувствие Терри. «Пожалей его хоть ты, — слова Марко эхом звенели в его голове. — В этот раз всё будет ещё хуже, пожалей его хоть ты, пожалей» — Никак, — глаза Терри закрылись, рука соскользнула назад в воду с глухим «плюх». Дэни опустился на колени, ощутив холод мраморного пола через тонкую ткань брюк. Губы принца приоткрылись, он снова заговорил, чётким и внятным голосом. — Первое время затяжки практически неощутимы, но чем больше времени душа проводит в аду, тем глубже они становятся. — краны со скрежетом завинтились, плеск воды сменился вибрирующей тишиной и поверхностным дыханием демона. — Они расширяются и вся та дрянь, что оседает здесь, в аду, попадает в души через них, как через порталы. Это не несёт в себе какого-то вреда, но влияет на перемены в настроении. Единственное, что можно сделать, это держаться подальше от раздражителей. Дэни посерел, отшатнулся, будто только что столкнулся нос к носу с мертвецом. — Нет, — после заминки, пробормотал Бурцев. Если что-то и связывало покладистого Дэни с буйствующим, так это твёрдая, нерушимая уверенность в том, что миллионы затяжек не заставят его отказаться от Терри. «Раздражитель. Он — раздражитель? Я вас умоляю». Источником его гнева был Койт, полуголые женщины, фестиваль оргии, свившиеся вокруг Терри, как ядовитые змеи, но не он сам. — Я буду с тобой, если ты позволишь. Терри позволил. Принц думал, что это эгоистично: подпускать Дэни так близко и упрямо корчить из себя неприступного, незаинтересованного натурала, которому просто нравится, когда юноша ненароком задевает его колено своим, замирает взглядом на губах, убирает с мокрого лба пряди волос и помогает размять мышцу в спине. Терри просто нравится ощущать длинные, гладкие пальцы на своём лице, нравится частый ритм, который выбивает его сердце, нравится чувствовать как кладбище бабочек в его собственном животе оживает, превращается в космос. «Мне просто напросто нравится быть с ним, — именно так, но с большим пренебрежением, Терри собирался ответить отцу, если он вдруг прижмёт принца к ногтю. — В этом нет ничего нелегального, мне это просто, блять, нравится» Но сейчас перед Терри был отнюдь не предмет его обожания, а хмурое, насуплённое лицо Джакомо. Сенатор Гоморры измерял залу маленькими шагами, зачитывая демону перечень дисциплин, которые он обязан освоить, в каком темпе и за какое время, рассказывал о их эффективности, но без особого огонька, без страсти, которая раньше присутствовала в его голосе и жестикуляциях, а посему мысли Терри снова окрасились чёрным цветом и устремились к Крис, к её болезненному, остро ощутимому отсутствию, и к опасностям, которые окружают её в Граде. Целая гиена опасностей, если быть честным, и Антихрист, норовящий появится из-за любого угла лишь замыкал эту гигантскую цепь потенциальных врагов. «Знамения, знамения... Антихрист по-прежнему остаётся нереальной фигурой. Мистическим разрушителем миров, принцем апокалипсиса, который и не думает наступать. Град реален. Скруджи и его сговор с Назимой реален. Алхимики реальны, также, как и их ненависть, страх и презрение. Кто-то из них не применет воспользоваться ситуацией, не заблеет, как паршивая овца и попробует навредить Крис, кто-то...» — Что ты сделал? — простонал Джакомо, прервав монотонное перечисление дисциплин. Сенатор остановился, занеся ногу для очередного шага, цепочка на его шее перекрутилась, брошь скользнула с одной половины груди на другую. Терри вопросительно вскинул брови, липкая, вальсирующая в воздухе лента едкого фиолетового оттенка — у кронпринца с поразительной лёгкостью получилось сцедить магию из воздуха — зависла между указательными пальцами его рук, как какая-то разноцветная жвачка. Демон сидел на полу в позе лотоса, чуть сгорбившись и уперевшись локтями в колени. — О чём ты говоришь? — раздражённо зашипел принц. Сгустки энергии начали разжижаться, возвращаться в свое первоначальное состояние, трансформироваться в воздушные молекулы и таять. Прошла неделя с тех пор, как Терри подчинил себе эту технику — Марко не удосужился рассказать, имеется ли в его чудной методичке какое-то конкретное название подобным практикам, шуточно назвав приём «нека све ради за вас»* — но ему требовалось абсолютное умиротворение и тишина, чтобы держать её в узде. Магия рассосалась, оставив после себя неприятное жжение на ладонях, но принц не придал поражению особого значения. Какой-то экзотичный фокус волновал его сейчас меньше всего. — Чёра с два. Ты проверял, достаточно ли я сосредоточен? — Терри поднялся на ноги и фыркнул. — Молодец, подловил. — Нет, — ноздри Марко раздулись, плечи поднялись, он весь сжался, как перед прыжком. — Я говорю об этом, — уголок свитка, зажатый в руке сенатора, дёрнулся в сторону, как указка учителя. Он обвёл помещение. — Это что, а ещё более важно, это где? Терри неуверенно повертел головой из стороны в сторону. Ничего не изменилось. Под ногами расстилались всё те же вытесанные из гранита плиты, стены неизменно подпирали всё те же зелёные колонны, увитые белыми виноградными лозами, в оконных прорезях поблескивали прежние витражные стёкла, пропуская в комнату цветные лучи дневного света, в низенькой жадеитовой* урне бесшумно тлел изумрудный огонь. Кронпринц бросил подозрительный взгляд на сенатора Гоморры — не размягчился ли у него мозг от сильного стресса — но сразу же отмёл это предположение: что-то коснулось его слуха, мягко, словно из далека, а потом начало увеличиваться и наползать со всех сторон, как раскаты грома. «Что происходит? — червячок паники у Терри в мозгу нервно зашевелился. — Конец света? Небо упало на Преисподнюю, а эта какофония звуков — праведный гнев?» Небо, как и следовало полагать, никуда не падало, а апокалипсис по-прежнему витал за пределами этого измерения, зато щебетание голосов сделалось разборчивым и приобрело настроение: приподнятое, возбуждённое, игристое, нервозное. Голоса демонов огибали комнату со всех сторон, как размеренный поток воды огибает каменный выступ, сербский говор слышался снизу, сверху, сбоку — демоны обсуждали реконструкцию какого-то древнего моста, ремонтные работы в старой библиотеке, смену преподавательского состава и посмеивались над «сахарным запретом». Глаза Терри полезли из орбит, когда бьющиеся в непонимании осколки мыслей наконец-то столкнулись в хаотичном танце и привели его к потрясающему — и от этого не менее жуткому — выводу. Кронпринц перенёс себя, Джакомо и целую залу собственного замка в Град, уместив гигантский кусок каменистой породы под недавно отреставрированным мостом «Првикнез»* по которому прохаживались беззаботные студенты и студентки, саркастично посмеиваясь над тактическим правлением Скруджи и нелестно отзываясь о запрете на кофе и вкусняшки. — Всемогущий Сатана, что творится с этим местом в этом году... — Марко догадался о том, что они очутились в Граде не из-за разговоров, доносящихся снаружи, а по характерному душку разложения, и поспешил перекрыть себе поступление кислорода, пока у него не начали слезиться глаза. Он мог обходиться без воздуха четыре часа и двадцать девять минут — без вреда для своего здоровья — но подумывал, что если ситуация вынудит его пробыть здесь подольше, то он с охотой выберет смерть от удушья, чем аромы четвёртого круга ада. — Ваше величество опять издевается над своим покорным слугой и увиливает от практических занятий. Терри поджал губы. — Я не собирался издеваться, — медленно подбирая слова, кронпринц приблизился к окну, всё ещё придавленный шоком собственных деяний. Однако он говорил правду, ситуация, в которой они оказались, была незапланированной. Терри знал кое-что о хороших пранках и выдумал бы нечто поизощреннее путешествия в этот отшлифованный, сверкающий уголок мира. — Я ненарочно. «Такое нарочно не придумаешь, — чтобы Терри, время от времени телепортирующий себя в стены, осознанно пошёл на такой финт, как перемещение объекта? Он может и сумасшедший, но не дебил. Как же, чёрт подери, это произошло? Ответ оказался очевидней, чем затяжки на душе Дэни. — Скруджи, алхимики и Кристина отплясывали кабаре на моих нервах, пока я они не лопнули, как гитарные струны, и не выбросили меня на берега Града, поближе к источникам моих терзаний» — Значит так, — Джакомо промокнул белое, как мел, лицо рукавом кофты и устало прикрыл глаза. Кронпринц ощутил гневные импульсы, волнами расходящиеся от сенатора, и невольно отметил, что будь на месте Марко кто-то другой — например дядя — то из него бы фонтаном брызнуло дерьмо. — Сейчас вы ненарочно телепортируете нас обратно, и я имею ввиду нас и эту комнату тоже, пока ваш отец не заметил вашего отсутствия. — демон сунул свиток себе под мышку, помассировал висок. — Во сколько вы встречаетесь в зале заседаний? — В четыре. У нас коллегия в четыре. — правда, в промежутке между тренировками и залом заседаний Терри хотелось провести какое-то время наедине с Дэни. Убедиться, что он в безопасности, только и всего. В очередной раз хладнокровно пощеголять перед юношей с мигающей над головой надписью «натурал». Так, на случай, если Дэни вдруг об этом забыл. Но сейчас, застряв в Граде, Терри не задумывался всерьез ни о Дэни, ни о коллегии. Он перенёс себя на другой конец ада не пошевелив и мускулом. Столбик термометра на самомнении принца резко подскочил с «нихуя» до «нихуя себе». — Каким, блять, образом я верну нас обратно, если я не понял, какими усилиями я перенёс нас сюда? — Терри развернулся к Джакомо всем корпусом. — Раньше я падал навзничь и пускал слюни от истощения, а теперь — хуяк — и выдрал кусок дворца, чтобы повидаться с Кристиной? Марко смягчился. Морщинки возле его губ разгладились, перекрещенные на груди руки опустились, он состроил подобие одобрительной улыбки. От этой улыбки все внутренности Терри свернулись в отвратном предвкушении. «Если он сейчас начнёт меня жалеть, я взорвусь, — можете поверить, Терри ненавидел, когда его жалели. Он рос без матери, всегда в тени своего отца. Несчастливый парень, ему никогда не сравниться в смекалистости со своим братом, никогда не превзойти сестру вундеркинда. Родился извращенцем, к тому же смертельно больным. Бедолага-Терри. Бедный несчастный маленький принц. — Я выше жалости. Я могу выдержать всё. Даже если отец скажет мне лечь на рельсы и улыбаться, так я и сделаю, и бровью не поведу» — В этом нет ничего сверхъестественного, ваше величество. Ваша сила, хм... В последнее время ваша сила значительно выросла, — Джакомо опустился на скамью, поёрзал, поджал одну тучную ногу под себя и смерил Терри невыразительным взглядом. Словно перед ним стоял не демон-наследник ада, а инструкция по замене машинного масла. — Ваш мозг функционирует иначе, рождает и исполняет задуманные идеи за считанные секунды, а ваши тревоги, волнения и желания — своего рода рычаги, которые дёргаются туда-сюда, безвольно подчиняясь воле ваших импульсов. — Марко причмокнул губами, выудил пожелтевший пергаментный свиток из подмышки, встряхнул его, повёл указательным пальцем по начирканным наискосок строчкам. — Ваше тело делало то, что приказал я, но ваш разум сделал то, чего требовало ваше сердце. — Замечательно, — сухо отозвался Терри. — Мы выяснили, что у меня есть сердце. Прекрасно. — принц прикусил язык, чтобы не вылить на сенатора очередную порцию желчи. «Конечно у меня есть грёбаное сердце. У меня их целых два, это биологический факт». — Ты хочешь, чтобы я сфокусировался на чём-то — на чём угодно, кроме Кристины — что вернуло бы нас в Гоморру? Иными словами, Марко хотел, чтобы Терри нырнул в глубь своего сознания и договорился с невидимым диджеем, чтобы он перестал выёбываться и поставил нужную пластинку. «Эй, салага, настрой-ка мой организм таким образом, чтобы вся энергия, свербящая под моей кожей, перестала буйствовать и вернула нас домой, иначе мне придётся тебя уволить и нанять кого-то посговорчивей» — Вы делаете успехи, поэтому я не сомневаюсь, что это не составит труда, — Марко говорил с уступчивостью человека, которому связали руки и заставили прогуливаться по канату, натянутому над ущельем с ядовитыми тварями. Каждый шаг может закончиться падением, мучительной смертью наедине с хладнокровными бестиями. Сенатору не хотелось падать, не хотелось лицом к лицу сталкиваться с тварями, которые ползают по сознанию Терри. Улыбка становилась кислее и неестественней с каждой минутой, а желание вырваться из плена зловония и холода росла в геометрической прогрессии. — На каждое действие имеется противодействие, на каждый плюс есть минус. Если Град это жирный паук, заманивший вас в свою ловушку с помощью вашей сестры, подумайте о том, что влечёт вас в Гоморру. Терри подавил тяжкий вздох, потёр рукой шею. Шрамы уже затянулись и превратились в зудящие бледные ниточки, со спиной дела обстояли хуже: она потрескивала от боли вне зависимости от положения, в котором принц находился, зато ухо его больше не беспокоило. Его беспокоили женщины, с которыми ему пришлось возлечь, унижение, через которое пришлось пройти, и итог, долгожданная развязка этого мерзкого кровавого узелка событий, кульминация уродливого Койта — именно об этом отец собирался поговорить на коллегии. «Я всегда выкладываюсь по полной, но этот год превзошёл предыдущие по количеству демониц, — Терри зажмурился, гоня прочь навязчивые воспоминания фестиваля, преследующие его, как хищный зверь, дыша на него потом, вином и кислотой. Эти воспоминания атаковали его ночью и днём, в надежде загнать в угол и задрать насмерть. — Одна из них — хотя бы одна — должна забеременеть. Я вернусь домой и папа скажет мне, состроив мученическую гримасу, что Койта мне больше не видать, потому что чудо произошло и я заделал одной из барышень дьяволёнка. Я наконец-то стану отцом и выдохну с облегчением» Стрекотание голосов постепенно стихло, яркий свет потух и скверные запахи, присущие Граду, сменились сандалом, маслом, брусникой и чистящими средствами. Новообразовавшуюся тишину пронзил стон сместившихся плит, в воздухе всколыхнулись тучи седой пыли, огонь в урне вытянулся вверх, как гимнаст, и потух, вознесясь к потолку клочками чёрного дыма. В виске, над губой и под подбородком Терри кольнуло, как если бы озлобленная ведьма со всей дури пырнула его вилами, он пошатнулся, натолкнулся ногой на угол скамьи и растянулся бы на холодном полу, если бы Джакомо не придержал его за локоть. Его прикосновение вышло грубым, но осторожным. Демон распахнул глаза. Сквозь треугольный кусочек прозрачного стекла виднелись густые заросли хвойных деревьев, над которыми пенились бурые облака, набухающие дождём. Одинокая звезда — Немезида, будь она неладна — пробивалась сквозь сумрак и ветвистые кроны, как одинокая слеза, серебря медленно кружащие снежные хлопья своим светом. «Неплохо, ваше величество, — язвительно прогнусавил внутренний голос. — Вы весьма способный мужчина, если вам чуток сжать мошонку» — На сегодня — всё, — Терри вытянул руку перед собой, дождался, пока пиджак, небрежно наброшенный на один из плетёных стульев, не оказался зажат в его пальцах, деловито, почти надменно ухмыльнулся. — Благодарю тебя за мудрость. Рычаги давления, а? От этого было больше пользы, чем от всей череды наших занятий, — принц ловко влез в пиджак, расправил велюровые манжеты. Ему хотелось войти в зал заседаний не просто чувствуя себя королем, но и выглядя соответственно. — Будем надеяться, что ребёночка я заделал с тем же успехом, с каким вернул нас домой. Марко прикрыл рот рукой — как карикатурная дева в фильме ужасов, узревшая труп своего возлюбленного — и побелел пуще прежнего, если такое вообще было возможно. — Сатана с тобой, Терри, о каком ребёнке идёт речь? — в искренней растерянности проговорил Джакомо, а потом, не выждав и минуты, принялся сбрасывать бомбы. Если бы сенатор мог предположить, к каким разрушительным последствиям приведёт этот разговор, он бы незамедлительно откусил себе язык. Но он не предполагал, посему продолжил, шокировано округлив глаза. — Ты не можешь иметь детей. Ни ты, ни твоя сестра не способны иметь детей. Вы бесплодны, разве ты не знаешь? Из-за Её Высочества. Из-за её одержимости пожирать дряблые души она подцепила одну очень гадкую бактерию. Эта бактерия поселилась в её организме, как хозяйка, и испоганила всю репродуктивную систему принцессы — разодрала на куски. По допущению алхимиков, этих градских кретинов, Кристину не проверили на наличие микробов и болезней прежде чем перелить тебе её кровь. — Марко испуганно покосился на принца. — Вы двое — это конец. Биологический тупик. К тому моменту, когда Марк закончил, надувшись и побагровев, как варёный рак, Терри уже терял связь с реальностью. Он вообразил себя космонавтом, потерявшемся в открытом космосе — его рука соскальзывала с поручня космического корабля, единственного якоря в этой бездонной, припорошенной колючими звёздами ледяной тьме, а в голове поднимался визг отчаянного ужаса, боли и страха неизбежного. Когда последние силы покинут его, когда кисть руки сведёт судорогой, наступит конец. Не биологический или теоретический, а самый настоящий: единственно настоящий конец, конец всего. Правда, насмешливая, несправедливая, омерзительная правда настойчиво дёрнула принца за ноги, сорвав с космического корабля и размазала его о свою неровную, угловатую поверхность. «Ха-ха-ха. Ты бесплоден, дуралей! Можешь ты представить это своей чугунной башкой? Возомнил себя королём, посчитал, что сможешь обвести вокруг пальца Отца Всея Лжи? А вот хер тебе, болван! Папочка уже давным давно обскакал тебя, шагов эдак на двадцать. Разве это не самая смешная хохма, которую он выдумывал, хм? Представь, как он заливался слезами и ухахатывался, прописывая программу Койта? «В 19:00 выступление арфистов, в 19:30 подадим гостям запечённого барашка, а в 20:15 заставлю своего бесплодного сына гомика перетрахаться с ордой женщин»?! Это куда забавнее, чем когда он отменил алкоголизм, согласен? Обхохочешься! Просто обоссаться! Тогда почему, позволь спросить, ты не смеёшься? Почему не смеёшься?» Пока Терри падал во мрак, мимо него проносились смазанные фрагменты его жизни, как страницы в старом фотоальбоме. Рождение Крис, сверкающий амулет из червонного золота, «придурку. не будь придурком» гравировкой на сербском внутри, чёрные, как вороново крыло, волосы матери, щекочущие его щёку, когда она опускалась на колено, чтобы поцеловать его в лоб, 2003 год, запахи жжёного сада, свалявшийся в комья пепел, звенящие тишиной дворцовые коридоры, обезглавленное тело старшего брата, окроплённые рыжевато-алой кровью нашивки и ордена на его рубахе, жёсткое, словно высеченное из камня лицо королевы Софи, осуждающий змеиный взгляд Тимати, брошенный из-под ресниц, бьющийся фарфор, дождь из стекла, летящий во все стороны, треск разрываемой напополам стены, гулко бьющееся сердце Кристины рядом с его собственным, 2007, пруд турмалиново-голубой водицы, превратившейся в волокнистое месиво кишок и крови, розги, как вспышки молний, вышибающие из него сознание, знакомство с Дэни, как крошечное белое пятно в внизу разъеденного ржавчиной фотоснимка, Койт — блеклая, облупленная, страшная картинка, с проступившей по краям плесенью, а под слоем старой краски чернь, чернь и ни единого луча света. Всё, смутно осознал Терри, конец. «Так и вышло, Бальтазар. Ты говорил мне, «не будь придурком», но я всё равно им сделался» — Терри? — что-то белое промелькнуло у принца перед глазами, его взгляд машинально сфокусировался: Джакомо склонился над ним, припавшим к колонне демоном, и щёлкал пальцами, пытаясь привести его в чувства. — Фуцкед уп!* О каком Бальтазаре ты бормочешь? О, всемогущий дьявол, тебе снова нужно переливание крови, тебе нужно... — Спешить на встречу с моим отцом, — отрешённым голосом заявил Терри. Он провел рукой по прохладной стене, ощущая торжественную силу, таящуюся в старых плитах Меркурия, и осторожно выпрямил подогнувшиеся колени. Его лоб и скулы белели, как бенгальские огоньки в ночи, губы побледнели и сжались в узкую полоску, но чёрные как дёготь глаза улыбались. В этих глазах не было Терри, с запоздалым ужасом понял Джакомо, там была бездна и она — срань господня — выглядывала оттуда, готовая вырваться наружу. — Я тебя испугал, Марк? Тебе нечего бояться, — рука принца с уверенностью сжалась на воротнике белой футболки сенатора и дёрнула его на себя. — Тебя здесь не будет. Демон с силой оттолкнул его, но Марко не запутался в собственных ногах, не ушибся о металлический ободок скамейки, не расшиб себе лоб о рельеф колонны и не ободрал локти, шлёпнувшись на щербатые плиты, вовсе нет. Марко гладко проскользнул через щель пространства — как бильярдный шар через лунку — и вывалился в Тинтагеле, протаранив спиной только что вымытое и отполированное панорамное окно, пролетел несколько метров, пересчитав затылком углы всех стеллажей, плюхнулся в обтрепанное кожаное кресло, чьи колесики протестующие заскрипели под неожиданно свалившимся на них весом, с лязгом прокатился до расписанной золотистым аффреско стены и потерял сознание.

***

В тронном зале стояло смачное чавканье. Стрелки часов на циферблате уже давно переползли отметку «16:00 по гоморрскому времени», но Макс фон Гельфанд никуда не торопился: он в кои-то веке восседал на троне, как ему и полагалось, дегустировал цветные канапешки, пил чифирь из малахитового кубка и жаловался стражникам на работу своих дизайнеров. «Я так устал от парчи, — морщился господин, отравляя в широко раззявленный рот оранжевую канапешку. Челюсти задвигались туда-сюда, в проволочной бороде запутались крошки. — Я этим простофилям говорю, парча тяжелая, наклепайте мне чего-нибудь из атласа, а они в ответ : «ваше величанство, ми говоримо само српски»*. Извините, а чья это вина, что они говорят только по-сербски, моя?» Дьяволу тоже бывает несладко, можете себе представить, ему тоже бывает тошно, а душу излить некому. Он ведь не может просто взять и наведаться к батюшке, чтобы исповедаться? Зато дворцовые стражники — милое дело. Они умели молчать, но что ещё более важно, они обладали редким даром слушать и слышать. Максу не нравился покрой мантии, плотность материала, внутренняя отделка, этот заезженный, вышедший из моды лет двести назад цвет терракоты, декоративные стразы, которыми были обшиты удлинённые рукава, вышитый на подоле узор в виде огненных языков. «Клише, — Макс разочарованно цокнул языком, очередная канапешка поднялась с увесистого мраморного подноса и исчезла у дьявола во рту. — Я не хочу быть ассоциирован с клише. Когда я просил огня, я не имел ввиду буквального огня, понимаете? — его лицо вдруг скривилось и вытянулось, губы сложились в трубочку. — Фисташковая канапе выдалась неудачной. Отмените её» О, да, он жаловался подолгу и с пылом, жаловался на нерасторопных домистиков, на алхимиков, заваливших его письмами с просьбами и предложениями, на резко ухудшившийся климат, на влитых в золото банши, совершенно не вписывающихся в общий интерьер тронного зала, жаловался на тех, кто жаловался, критиковал ободок короны, натёрший мозоль на его лбу аж в трёх местах сразу. Он бы сыпал жалобами и негодованием ещё долго — пока поднос с канапе не опустел, а чифирь не остыл — однако его уединение с дворцовыми стражами оборвалась: дубовые двери, окантованные белым золотом, со скрипом распахнулись — на пороге замаячила, осаждённая дёргающимися тенями, фигура Терри. Максим приосанился, оживлённый визитом сына, вытер липкую от сладости ладонь о подол мантии, причмокнул губами. — Сынок. Дьявол внимательно проследил за вошедшим в залу кронпринцем со своего пьедестала. Самодовольная улыбка медленно сползла с лица господина, будто невидимый кулак смачно съездил королю по морде. Что-то было не так. Что-то ворвалось в Меркурий, что-то греховное, и оно взъерошило потаённые тревоги и разбередило старую, гнилую рану в душе Максима, рану, о существовании которой он не вспоминал до сих пор. Вместе с его сыном в комнату вошло что-то ещё, что-то огромное и злое, источающее убийственную мощь, но ловко прячущееся за Терри, как за маской. В голове Сатаны вспыхнуло и мгновенно погасло одно только слово: «Бальтазар». К чему бы это? Макса пробрал озноб. — Я не предполагал, что ты заглянёшь, что-то стряслось? Терри остановился. Огненные блики, отбрасываемые факелами, сверкнули в его зализанных гелем смоляных волосах, играючи отразились на бляшке ремня и в бриллиантовых запонках. В последний раз, когда Макс застал сына таким бледным и немногословным, он едва держался на ногах, его язык заплетался и скакал с сербского на адский, сморщённое в агонии лицо заливал пот, но сейчас Терри держал осанку и был собран. Пожалуй, слишком собран. — У нас запланирована коллегия на четыре, — принц сцепил руки в замок за спиной. — Ты не пришёл. Температура в комнате словно упала на десять градусов. Аура, нависшая над кронпринцем, таила в себе чётко выраженную угрозу. Его поза, наклон головы, излом бледных, бескровных губ, затопленный чёрнотой белок глаз, тонкая, почти неуловимая насмешка в голосе... К горлу Макса подкатил тёплый ком тошноты. «Почему я вдруг подумал о Бальтазаре? — дьявол застыл, вцепившись в испещрённые рунами подлокотники твёрдого, костяного трона. Между бровей набрякла пульсирующая жилка, рот наполнился вкусом меди. — Терри не похож на него, никогда не был похож на него... — но в этот раз с сыном творилось нечто совершенно вопиющее, нечто настолько ужасное и всепоглощающее, что высосало из него сходство с матерью. Агрессия хлестала из Софи, небезызвестной королевы-головорезки, как кровь из открытой раны. Глядя на Терри, Макс видел только сплошную, непроницаемую стену. Гигантский блок чёрной энергии, не пропускающий через себя свет. — Либо я объелся этими канапешками, либо у меня поехала крыша, но он выглядит как... Он напоминает мне... Нет, я знаю, на кого он похож, я знаю и это знание ужасает. Он похож на меня» — Коллегия, понимаешь... кхем, кхем, я её отменил. — с трудом вырвавшись из оцепенения, откашлялся Максим. У основания трона, где располагались переплетённые между собой, как корни деревьев, скелеты первых падших, вспыхнул жидкий синий огонёк. Терри вытянул руку вперёд, приласкав распаляющееся ледяное пламя, как ластящегося котёнка. Дьявол вдруг обнаружил, что его голос надкололся и вырывался сквозь стиснутые челюсти высоким писком. — Мы никогда не узнаём ничего хорошего на этих собраниях. Наверняка Тимати снова обнаружил следы не демонического присутствия на вратах ада, зафиксировал волнения народа на юге, смуту градских алхимиков, дефицит хлебобулочных изделий, утечку какой-то взрывоопасной энергии на заводе в Клейморе... — дьявол вжал голову в плечи, его многочисленные подбородки вздрогнули, как желе. — Меня очень расстраивают все эти новости. Я смею заметить, что и ты сегодня не весел. Принц отнял невредимую руку от огня, выудил из нагрудного кармана толстую золотую булавку и приколол её к лацкану. Когда-то давно, кажется, в прошлой жизни, Кристина цепляла на брата булавки и броши, чтобы придать его неотёсанному величеству «фирменный вид». Терри не нуждался в цацках, зато нуждался в сестричке — в её безжалостной ярости, в единой капле яда, которым она была. — Не весел. Снова тишина. Она висела между отцом и сыном, как брезент, плотная и едкая, пронизанная недосказанностью и безотчётной злобой, единственная грань, отделяющая мир от хаотичного развала. Максим подпёр дряблую щеку ладонью, скосив глаза в бок, на пурпурно-алые гобелены, свисающие со стен, как кровяные выделения... «Будто стены кровоточат. Будто она заставляет их истекать кровью, раздирает их изнутри своими скрюченными пальцами. Софья» — Что тебя расстроило? — Макс удивился как странно, чуждо и нелепо прозвучал этот вопрос. Словно дух вложил эту фразу в его уста и заставил её выплюнуть. «Нужно было что-то сказать, как-то разорвать это зачарованное молчание. Оно невыносимо. Терри невыносим». Принц поднял белое, как бумажный лист, лицо на отца. Бездонные щёлочки чёрных глаз встретились с водянистыми карими глазами Макса. Сатана со свистом втянул в себя морозный воздух, чувствуя, как страх прокладывает дорогу от сердца к желудку, к мочевому пузырю, железной перчаткой обхватывает легкие. «Не тяни кота за причинное место, — мысли в голове дьявола пузырились и лопались, как праздничные хлопушки, но внешне он оставался невозмутим. — Какой кошмар, я словно смотрюсь в зеркало. В кривое, неправильное зеркало, отражающее в Терри меня самого столетий десять назад» Демон пожал плечами, в складках воротника, затесавшись между бледными шрамами, мелькнуло украшение из червонного золота. Сатана был уверен, что видел эту цепь прежде, но не мог вспомнить, где именно. — Дело в Крис. — вкрадчиво проговорил Терри. — Я хочу чтобы её перевели на домашнее обучение. Ей безопаснее быть дома. Скрючившаяся в виске Макса извилина вдруг плавно выпрямилась. Осознание обрушилось на него, ясное как день. Он блефует. «Это представление, его скованность, леденящая кровь мрачность, всего-навсего занавес, за которым в смиренном ожидании прячется дрянь. Гораций, Софья, Бальтазар, моё юное я. Это не Терри. Это порочная тварь разыгрывает свою партию и ждёт... ждёт, как я отреагирую» Где-то в заплесневелых и отсыревших катакомбах разума, на глубинах, которых не доставал дневной свет, собирались крупицы понимания. Ты был таким же, сбивчиво нашёптывал внутренний голос, голос страха и предубеждений, ты знаешь, по какой тропинке он идёт, потому что она была протоптана твоими собственными копытами. Монстр в коже кронпринца умело скользил по кнопкам, перескакивая с одной на другую, как опытный программист, пытающийся обнаружить уязвимое место в системе, фехтовальщик, танцующий вокруг противника в поисках правильного угла для фатального удара. Что он сделает, этот высокий, статный восковой кошмар, восставший из трещины дьявольской души? Ведь это не Терри. Это чудовище из прошлого, привидение, обросшее плотью, тварь, нашедшая свой путь в подземный мир, апокалипсис, наряженный в одежду Терри, говорящий голосом Терри, пахнущий как Терри, но это не он, это Бальтазар Сатана. Макс смотрел на своего сына, но видел в нём проказливую, искаженную тень себя самого. Сквозняк, ворвавшийся в тронную залу, со злорадным шипением затушил парящие в невесомости факела, пошелестел сатиновыми гобеленами, вцепился своими незримыми зубами в вытесанные из оранжевого сердолика дверные ручки и потянул их на себя: двери со стоном захлопнулись. Парящая над изголовьем трона сфера подпрыгнула, расплескав искры света во все стороны. — Нет. Этому не бывать, — на лбу Максима выступил холодный пот, уголок его рта нервно задёргался, из-за чего создалось комическое впечатление, будто губы зажили своей собственной жизнью и не могли определиться, улыбаться им или нет. Дьявол упёрся шершавыми ладонями в колени, поднялся, игнорируя протестующий скрип старых суставов. — Ты опять драматизируешь. — чем дольше продолжался этот диалог, тем хуже Макс себя чувствовал. — А теперь, уважь своего старика и будь послушным ребёнком хоть один чёртов раз в своей чёртовой жизни. Стражи проводят тебя в лазарет. Твой нездоровый видок прямо-таки вопит о недостатке успокоительных. Настойка из перечной мяты и берёзовых листьев исцелит твои расхлёбанные нервы. Дьявол согнул правую руку в локте, собираясь отдать молчаливым стражам приказ, перстень на его мизинце поймал в себе отражение сферы, но слова, заранее обмусоленные в голове, так и не сорвались с губ. Руку Максима вывернуло в противоположную сторону с оглушительным рокотом — сломались кости, надорвалась нежная, старческая плоть, из разорванной пигментированной кожи хлынула вязкая кровь — и от шока, набросившегося на него, как голодный пёс на кусок сырого мяса, Сатана напрочь лишился дара речи. Он вытаращился на свою руку, как на пришельца. «Откуда здесь взялся этот гуманоид? Где моя рука, но что ещё более важно, кто впустил инопланетян в Преисподнюю? Я отменял их!» — Настойка исцелит мою расхлебанную фертильность? — лицо Терри исказилось, начало меняться. Лёд, сковавший спящее озеро, надломился и треснул, выпуская дремлющий водный поток наружу. Демон ощерился, из его ноздрей вырвались струйки пара. — Что скажешь, папочка, твоя настойка вылечит меня? — безжизненное, отупевшее выражение на лице Максима неспешно перетекло в гримасу боли. Тишину вскрыл очередной леденящий кровь хруст: в этот раз сломалось запястье, с которого, словно в попытке спастись, слетел драгоценный браслет и с грохотом разбился о шестиугольную плитку, который был выстлан пол. Бусины подпрыгивая и клацая разбежались по сторонам. — И Кристину эта ёбаная настойка вылечит? Комната задрожала у дьявола перед глазами. Острая боль пронзила челюсть, а после и тазобедренную кость. Максим неуклюже завалился на бок, разбил нос о ощерившиеся скелеты падших, брызнула свежая кровь, россыпью багровых бусин отпечатавших на носках ботинок принца. — Не криви морду так, будто впервые об этом слышишь. — на щеках Терри заиграл лихорадочный румянец. Каждая вена в его теле натянулась, жилы сводило от ненависти, мысли под лобной долей зудели, упрашивая, вымаливая его убить, убить, убить. Выдрать душу из этого ублюдка, звавшегося его отцом, выдрать вместе с гнилым, смердящим корнем. — Ты заведомо знал, что Койт не увенчается успехом, потому что я бесплоден. — теперь стены вздрогнули по-настоящему. Заржавевшая люстра, завинченная в потолок, протяжно заскрипела, сверху на принца мягкой снежной бурей посыпалась известь. Гобелены с шелестом сползли наземь, сфера схлопнулась, рассыпавшись на миллионы маленьких сверкающих капель. Стражи, остававшиеся в стороне, засуетились. — Ты знал, но всё равно заставил меня. Макс попытался пошевелить руками, но его тело отказалось подчиняться ему. Если бы он был человеком, а не властителем ада, то он бы всерьез задумался над вероятностью того, что он свалился с инсультом и его парализовало. Придавленный силой ненависти, как громадным каблуком, дьявол мог лишь кряхтеть и испуганно вращать поросячьими глазками из стороны в сторону, с замиранием сердца наблюдая за тем, как один за другим стражи ополчаются против Терри — вынимают мечи из ножен, выставляют ороговевшие рога вперёд, оцепляют принца кольцом, фыркают, скребут плиточный пол подкованными лапами, нервно щёлкают челюстями, кидаются на своего принца и отлетают, разрубленные на куски, продырявленные, как решето, охваченные синим пламенем, ревущие и беспомощные. Тронная зала наполнилась запахами кислоты, металла и солода, в дёгтевой темноте вздрагивали и извивались силуэты, жужжали, как живые, энергетические разряды, надувались и с треском рвались мохнатые головы слуг. Тёплые ошмётки с чваканьем шлёпались на пол, разбрызгивая прогорклую кровь по сторонам. «‎Я должен его остановить, я — дьявол, — Макс распахнул губы, как выброшенная на берег рыба. Шок пришпорил его к месту, сковал мысли и чресла. — Но как я могу бороться, если он — это я?»‎ Кронпринц продолжал перебирать воздух пальцами — как если бы собирал Кубик Рубика — а стражники продолжали умирать в тщетных попытках к нему прикоснуться. Белёсый свет немезиды неистово пульсировал и был необычайно ярок.