ДОБРОДОШЛИ НА ГОДИШЊИ ФЕСТИВАЛ ПРЕТХОДНИХ ПРОГРАМА! Программа вечера: Экзотические танцы, эксклюзивные фотосессии с членами королевской династии, игры в роке, традиционный шахматный турнир, прыжки с самой высокой башни на скорость, прыжки через горящие кольца. Музыкальное сопровождение: Клейморский квартет «Ван Дер Миувис» с композицией «В Три Часа Ночи Мой Желудок Жрать Хочет», нашумевшая джаз-исполнительница Алида со своим хитом «Гаррота», тинтагельская рок-группа «СвоboDA», трио из Коула с новой развлекательной программой, Д. Бурцев с треком «Кто Ты» Ведущий: Павел Воля. Койт Древнее празднество «Койт» уходит своими корнями глубоко в прошлое, во времена правления Сэта, единственного сына Люцифера и Лилит. Данный праздник испокон веков считался священным обрядом, символизирующим совершеннолетие наследника, прощание с невинностью и летней порой, увяданием старого и рождением нового, сменой сезонов и поколений. В тогдашние времена праздник был наиболее известен как «Aralit» В настоящее время традиции подверглись инновациям. Таким образом, современный Койт является слиянием празднества «Aralit» и древнего ритуала Гоэтия. Гоэтия Ритуал, особенно популярный во время царствования Актеона фон Гельфанда, славится своей неоднозначной репутацией и влиянием не только на королевское, но и всё демоническое сообщество в целом. Гоэтия — это фестиваль плотских утех, чревоугодия, пьянства и плодородия. Приятного времяпровождения! ПОЖАЛУЙСТА, ПОМНИТЕ: НЕЛЬЗЯ БЛЕВАТЬ В КОРОЛЕВСКИХ ТУАЛЕТАХ! Нарушения преследуются по закону.
Дэни задумчиво разглядывал остатки вина на дне своего бокала. Он выпил совсем немного, но алкоголь всё равно крепко вдарил ему в голову. Юношу мутило и подташнивало — больше от атмосферы этого сраного «праздника», чем от выпитого — но вино нисколечко не повлияло на его планы, наоборот, оно подействовало, как дополнительное топливо, подбадривающее и толкающее к осуществлению цели. Меркурий гудел, как осиное гнездо, гудел тромбонами, флейтами и органом, скрипками, арфами, весёлыми и шальными голосами собравшихся в замке гостей. Воздух во дворце пенился голосами этих глумливых стервятников, съехавшихся сюда со всех уголков Преисподней чтобы напиться, нажраться, выгулять новёхонькие костюмчики и обмусолить свежие сплетни. Для большинства присутствующих юноша оставался невидимкой, клочком воздуха, бестелесным духом, занимающим незначительное местечко у натёртого до блеска сапфирового шоколадного фонтана — по каким-то неведомым причинам Даня не стремился наполнить свой бокал этим «шоколадом» — а те единицы, которые могли разглядеть его в толпе ряжёных, курьёзных демонов, не удостаивали его вниманием. Бурцев невольно улыбнулся, коснувшись сухими губами кромки бокала. Взгляд Дэни, осторожный, словно хирургический скальпель, плавно скользил по гостям, оценивая их. Сенаторы — всего он заметил четверых — выделялись на фоне всеобщего мракобесия своей напускной сдержанностью и скромными нарядами. Майами, обычно красочный, яркий, как новогодняя ёлка, был одет в скромные брюки клёш тёмно-серого цвета и белый жилет на серебристых заклёпках. В такой цветовой гамме он выглядел так, словно извалялся в пепле: его голубые глаза, светлые волосы, кожа, кисти рук, выглядывающие из-под кружевных манжетов рубахи, казались грифельно-серыми, плоскими, невыразительными. Драгни вёл непринуждённую беседу с господином Максом фон Гельфандом, на нём была широченная серебристая роба в нашивках с изображением нот. Приподнятое настроение Тимати было очевидным и сразу бросалось в глаза, хотя юноша не мог сообразить, чем оно было вызвано. Сенатор Коула, в своём строгом, отутюженном чёрном костюме, затаился в обществе барышень, мелькая среди их пёстрых, экстравагантных силуэтов узкой чёрной тенью. С его губ весь вечер не сходила пакостливая змеиная улыбка, что, мягко говоря, не вязалось с его мрачным, механическим поведением. Дамы — как же их сегодня было много, так много, что у Дэни начинала кружиться голова, когда он пытался их всех пересчитать — не оставили без внимания и Марко Джакомо. В его блестящих залысинах отражались блики факелов, свечей и сфер, словно на диско-шаре, густая чёрная борода была промаслена и украшена несколькими колечками, в мочке уха искрились два диковинных пирсинга. Он был одет в белую тунику поверх тонких кожаных брюк на тесёмках и не вписывался в светскую тусовку ни внешним видом, ни своим настроем. «Может быть он их клеит? — юноша склонил голову к плечу, сосредоточившись на бледных, обветренных губах Марко. Они шустро двигались в зарослях бороды, растолковывая что-то обступившим его демоницам. Они были высоки и красивы, как амазонки, но раздражены и недовольны. Забавно, забавно... Что эти юные, привлекательные создания тьмы, окутанные нежным красным шёлком, нашли в стареющем, хмуром лысом упыре? В мозгу Дэни что-то сдвинулось, раздался оглушительный щелчок, шестерёнки закрутились, выстроив логическую цепочку. Каре-зелёные глаза юноши наполнились мрачным пониманием. — Нет, не клеит. Он проводит инструктаж. Марко — сенатор Гоморры и у него нет выходных, а все эти дамочки с их густыми локонами, наполированными ногтями, шпильками и платиновыми побрякушками хотят вовсе не его, они хотят, хотят...» Хотят того же, допивая вино, подумал Даня, чего хочет он. — Я ума не приложу... — Кристина вынырнула из потока гостей бесшумно и неожиданно. Дэни заметно вздрогнул — как вор, попавшийся на краже — когда принцесса шлёпнулась на край фонтана, закинув одну стройную ножку на другую. Её вытянутое в изумлении лицо покрывали багровые пятна. — Какой кретин решает, во что Терри необходимо нарядиться во время торжества? — она приложила два пальца к переносице и скривилась, словно ей под нос сунули судно с дерьмом. — Это же просто безвкусица. Уродливо, дёшево, нелепо... — Крис потрясла головой, как если бы пыталась вытряхнуть ужаснувший её вид брата, несколько бриллиантовых шпилек выскочило из причёски, запутавшись в волосах, её пучок съехал в бок. — Ты его видел? Дэни кивнул, плотно сжав губы, чтобы не болтнуть лишнего. Где-то в далеке, в глубине музыкального зала, раздался трескучий взрыв фейерверка, потом — хрусталя. Кто-то заливался истерическим смехом, кто-то простонал «у-у-у» скрипучим фальцетом. Свет на мгновение померк, жёлто-рыжий огонь в винтажных люстрах погас, а спустя мгновение разгорелся вновь, разгорелся ледяным синим пламенем. «Что я могу тебе сказать, Крис? Ваш излюбленный Койт не особо тянет на модный показ, даже в моем заурядном музыкальном училище устраивали попойки поинтереснее и поосмысленней. У нас не было всех этих рельефных стен и дорогущих батистовых гобеленов, хлопушек и королевской четы, зато мы, Крис, не превозносили групповой перепихон в священное таинство и не возводили культ поклонения вокруг члена» — М-мне д-думается, что с-стиль и красота не совсем то, к чему стремились здешние д-дизайнеры, — Даня воровато обернулся, удостоверился, что короля, кронпринца и сенаторов нет поблизости и вновь повернулся к Кристине. Её огромные золотисто-карие глаза налились любопытством. Сейчас она действительно напоминала Бэмби, маленького беззащитного оленёнка, зашуганного и неуместного на этом празднике плоти, лишнее звено в демонической цепи. Юноша улыбнулся уголком губ, стараясь скрыть обуявшую его горечь. — О-они просто одели его в то, из чего легче будет в-вылезти. Теперь, когда он произнёс это вслух, отчаяние обрушилось на него с новой силой. Словами он словно пробил недавно залатанную выбоину в прохудившейся крыше и вода, эта прогорклая, промёрзшая вода вновь полилась на него нескончаемым потоком, забилась в глаза, уши, нос, рот, насквозь промочила все элементы его костюма, все его мысли. «Он даже не посмотрел на меня, когда спускался в тронный зал вместе с Молли, — этим вечером юноша увидел кронпринца лишь мельком и издалека, но этого хватило для того, чтобы преисполниться отвращением и этим странным, удивительно плотным, едким чувством, сковавшим его чресла. Воскрешая в сознании образ Терри, разодетого как чучело на маскарад и роскошных дев, лоснящихся от чистоты и шёлка, Даня наконец-то нашёл этому чувству название. Ревность. Милостивый дьявол, это была ревность. — Ничего, он посмотрит на меня. Я знаю, что посмотрит. Они все будут смотреть» Кристина потянулась к Дэни, бесцеремонно вырвала у него пустой бокал и наполнила его шоколадом, сделала маленький глоток, невпечатлённо хмыкнула. Возле её нижней губы осталось смазанное коричневое пятно. — Опять кровь младенцев, — она со вздохом поднялась, расправила подол платья и вручила бокал сбитому с толку Дэни. — Ничего нового придумать не могут, ну разве не зануды, а? — юноша с сомнением покрутил бокал в руках, рассматривая вязкую тёмную субстанцию, прилипшую к стенкам и кромке. «Как как она выразилась? Кровь младенцев?». Принцесса снисходительно улыбнулась. — Хорошо, что ты вызвался сыграть что-то на сегодняшнем концерте. Ты воистину капля мёда в бочке с дёгтем. Или одна очень жирная капля дёгтя в бочке с мёдом, но Кристине об этом знать необязательно. Его очередь наступит сразу же после клейморских арфистов, жилистых, зеленоватых демонов, выступающих квартетом. Они были низкорослыми и немногословными, от них пахло серой и болотной тиной, однако, по словам Крис, уродцы были любимыми музыкантами её отца, и, хотя их манера исполнения навевала скорее тоску, нежели желание пуститься в пляс, никто не возникал и не смел противиться желанию господина. «Когда меня выведут на сцену, я останусь прозрачным для всех, кроме сенаторов и фон Гельфандов, но всё равно все будут смотреть на меня. — Дэни брезгливо брякнул отяжелевший бокал на поднос пробегающего мимо домистика, тот ахнул, от неожиданно обрушившегося на него веса, бросил на юношу косой взгляд, преисполненный желчи, и вихляющей походкой вышел прочь из зала. — Я устрою им такое представление, что они, эти плотоядные гады, будут вертеться, как волчки, и таращить свои глазёнки изо всех сил, пытаясь разглядеть меня под покровом невидимости. Та проделка в Содоме покажется им детским лепетом» Юношу пробрало странным холодом, холодом, вызванным не морозной погодой или сквозняком, а его собственными промыслами. В его мыслях поселилась ледяная, как ад, чертовщина и медленно, но верно брала над мальчишкой верх. — П-пойду подготовлюсь, — Дэни расправил широкие плечи, затянул чёрный галстук потуже и заговорщически подмигнул Кристине. Она хихикнула, проводив его беспечным, ничего не подозревающим взглядом. Юноша круто развернулся на пятках и принялся лавировать между танцующими демонами, прямо как в тетрисе, прытко и ловко виляя из одного ряда танцоров в другой, лениво уходя от ненарочитых подножек и локтей. План, зреющий в его мыслях, как нарыв, буквально тащил Дэни за руку, прочь, прочь отсюда, от этой солоноватой вони, от адской симфонии сербского гоготания, от омерзительного фонтана, наполненного детской кровью. — А я вам говорю, — Майами прыснул, стёр капли вина с губ тыльной стороной руки. Драгни тактично молчал, позволяя коллеге-позёру позорить честь сената. Два незнакомых Дэни демона, вопреки всему, внимали его словам со всей серьёзностью. — Терри нарочно растягивает удовольствие. Наше величество жульничает, иначе как объяснить, что он восемь лет не может заделать несчастного дьяволёнка? — Дэни замер, точно приклеился к полу. Он не верил своим ушам. — Койт должен проводиться лишь раз для одного индивида, а мы тут каждый год торчим, ждём, пока он не утолит жажду похоти... «Инструменты. Мне нужно забрать инструменты и подготовиться к шоу, — Даня двинулся дальше, мрачно воображая искажённые в ужасе лица демонов и придворных слуг, когда он начнёт пулять молниями в этих расфуфыренных, сексопильных девиц, оставляя после них неровные угольно-чёрные отметины на паркете. В воздухе повиснет белесая пелена гари, начнётся суета и паника, все переполошатся и планы Койта пойдут крахом. Планы Терри, Макса, Тимати, чьими бы они ни были, пойдут крахом. Но прежде всего, напомнил себе юноша, ему нужно добраться до инструментов. — Ничто не остановит меня» В просторном коридорчике, соединяющим два украшенных бальных зала, имелось узенькое ответвление, ведущее в подсобку, где домистики хранили швабры, чистящие средства, мётлы и широченные медные вёдра. Комната была небольшой, но опрятной, с одним длинным витражным окном, двумя низенькими шкафчиками, покрытыми уже облупившимся от времени прозрачным лаком, и велюровым тёмно-синим ковром. Дэни скользнул внутрь быстро и уверенно, плотно захлопнув за собой латунную дверь. Хмель уже успел выветриться из его разума, оставив за собой только приятное послевкусие и холодную решительность. Здесь, в подсобке, было тихо, как на кладбище в самый поздний час. Юноша огляделся, вернув сползшие с переносицы очки на место, взглядом нащупал свои инструменты — скрипку и смычок, тускло поблескивающие в бархатной полутьме, и направился в их сторону, шаркая подошвами туфель по мягкому ковру. Когда его руки, горячие и сухие, коснулись гладкого, прохладного инструмента, Дэни обуяло торжественное возбуждение. Изо рта вырвался приглушённый вздох. «Вот они, — его большой палец задумчиво скользил по поверхности скрипки, вырисовывая на ней невидимые завитки. — Всадники моего апокалипсиса» Зачарованный красотой инструмента и деяниями, которые он совершит с его помощью, Даня не заметил, как дверь в подсобку приоткрылась: комнату разрезал луч мертвенного сине-зелёного цвета, половицы в полу характерно застонали, предупреждая юношу о нежданном визитёре, но Даня так и стоял, ссутулившись над скрипкой, с глуповатой усмешкой на губах, пока Марко Джакомо не окликнул его: — И что ты собрался делать? Демон буравил Дэни тяжёлым, непроницаемым взглядом глубоко запавших карих глаз. Его пухлые руки были сцеплены за спиной, как у тюремщика, оскаленная брошь в форме черепушки отливала индиговым блеском. Льющийся в комнату свет обрамил силуэт демона сине-зелёным ореолом, а его лицо застыло маской негодования. Действительно, что ты собрался делать? Что ты будешь делать? Юноша с трудом проглотил вставший в горле ком, сжал и разжал пальцы на левой руке, в которой держал смычок, с шумом втянул в себя пыльный, пронизанный сыростью воздух. В его голове образовался абсолютный беспорядок, узел, сплетённый из обрывков фраз, идей, мыслей и оправданий. Наконец, спустя минуту оглушительного молчания, Даня обрёл дар речи. — Исполнить песню собственного сочинения. — он ослепительно улыбнулся демону своей по-детски приятной, ассиметричной улыбкой. — Крис меня попросила. — Неужели? — невозмутимо поинтересовался Джакомо. «Чтоб тебе провалиться, Марко, — от гнева у Бурцева закололо над бровью и он поморщился. — Чтобы ты провалился к хренам собачьим, в чистилище или куда поглубже, со своей дотошностью и зоркими глазами» — Кристина наша госпожа, ее слово для меня закон. На мгновение юноше показалось, что этот довод пронял Джакомо и он отступит в сторону, но Марко не был бы собой, если бы выполнял свою работу спустя рукава. Что-то в Дэни — то ли его побитый видок, то ли странная манера разговора, словно слова из его горла не выходят сами собой, а вырываются, как комья мокроты, то ли гигантская траурная туча, повисшая над его пепельноволосой головой — вызывало у Марко беспокойство. Мальчишка вёл себя иначе, выражался иначе, иначе пах, даже улыбался по-другому, как будто... Как-будто нечто грязное и порочное, какое-то скрюченное, озлобленное чудовище залезло в него, точно в костюм, и проглядывает сквозь тонкую оболочку его тела. Спина демона покрылась ледяными мурашками. — Кристина проницательная девушка... — задумчиво протянул Марко. Его рука взлетела вверх, к заросшей волосами щеке, поскребла её. — Необычная девушка. Единственная в своём роде. «О, — пронеслось в мыслях Дэни. Разговор, к которому его подталкивал Джакомо, ассоциировался у Бурцева лишь с протяжным, уставшим оханьем. Очевидно, сенатор Гоморры не мог оправдать такую щенячью преданность юноши к принцессе иначе, чем романтической заинтересованностью. — О-о-о» — Она не интересует меня в этом плане, ни как проницательная девушка, ни как экспонат. — прохладно ответил Дэни, ответил, пожалуй, резче чем собирался. Его шея и уши налились кровью от смущения. — Вы, должно быть, перепутали меня с алхимиками. Жилка на виске Джакомо дёрнулась, плотная стена благоразумия и бесстрастия дала первую трещину, из которой тонкой струйкой брызнуло раздражение. — Нет, я тебя ни с кем не перепутал. — сухо буркнул Марко. — Я имел ввиду, что несмотря на свою удивительную силу и уникальность, принцесса остается в неведении. — демон вопросительно поднял густые брови, его блестящий от пота лоб пронзили три глубокие складки. — Она не ведает о определённых аспектах нынешней ситуации в аду, она наивна в отношении тех, кто к ней близок, — Марк выдержал паузу, чтобы дать юноше время осмыслить сказанные им слова, а затем выпалил. — Все твои промыслы буквально написаны у тебя на лице, и если она слепа, я буду ее глазами. Первая волна страха мягкой волной стёрла самоуверенную полуулыбку с лица Дэни. Вот оно, это самое «ничто», которое явилось из потаённых уголков разума, пропитанных страхом, в лице Марко Джакомо, излучающего убийственную энергию сдержанного гнева, чтобы остановить его. Зарубить, так сказать, на корню и спутать Дане все карты. — Вы очень оберегаете королевских детей, я понял,— юноша опустил глаза на носки своих остроконечных туфель, ощущая себя беспомощным и униженным. Его злило, что Марк так быстро раскусил его, злило, что он не находил в своем сердце той ядовитой ненависти к демону, чтобы размазать его по стенам этой комнаты, как второй слой свежей краски. Ладони Дэни вспотели, смычок начал выскальзывать из пальцев. — «Очень» — это не то слово. — впервые за время своего появления в подсобке, Джакомо приблизился к юноше, приблизился настолько, чтобы заставить его взглянуть себе прямо в глаза. Сделал он это, разумеется, для своего же спокойствия, чтобы убедиться, что из-под очков на него не зыркнет какой-нибудь безумный Суккуб или Аббадон. Радужки Дэни были болотно-зелёными, мутными, но всё-таки человеческими. — Я хочу чтобы ты сильно напряг свой розовый мозг и вспомнил, о чем я тебя спросил, когда ты здесь появился. Я хочу чтобы ты сказал мне, что с тех пор ничего не изменилось. — кажется, это случилось миллион лет назад с каким-то другим Дэни, с щуплым, неуверенным в себе тюфяком, вздрагивающим от каждого шороха. «Время. — воспоминание выплыло из подсознания, как дохлая рыба. — Он спрашивал у меня, не случится ли чего за те двадцать минут, что мы проведём вместе». — Если ты сомневаешься над своим ответом сейчас, прошу, задумайся над последствиями. Губительными последствиями как для тебя, так и для Терри. — Дэни вскинул подбородок, его нижняя челюсть отвисла, щёки вспыхнули румянцем. Черта с два, этот демон в самом деле читал его как открытую книгу? Плохи дела, если так, ой как плохи. — Он очень пострадает. В этот раз мне кажется, всё будет хуже, чем прежде. Ты хочешь испортить ему впечатления от праздника? — Праздника? — голос Дэни сорвался, надкололся и эхом разлетелся по комнате, ударился о высокий потолок и зазвенел в стеклах. Его глаза защипало от подступающих слёз. Слёз ненависти, злости, негодования, обиды. — Это же не бал, а чертовый притон. — Я знаю. — Марк кивнул, как показалось Дэни, сочувственно. Сложно было определить, могут ли демоны испытывать искреннее сочувствие. Однако юноше хотелось верить, что это было искренне, без насмешки и издевательств. Его руки проняла дрожь, губы побледнели. — Я бываю тут каждый год. Поэтому я вынужден настаивать на том, чтобы ты не добавлял масло в огонь. — мясистая рука демона осторожно опустилась на плечо Дэни, встряхнула его. Одумайся, вопил этот жест, прийди в себя. Ведь это, эта ярость и ненависть, не про тебя. — Пожалей его хоть ты. Слёзы стремительно прокладывали дорожки вниз по искажённому в гримасе лицу Дэни. В затылке засвербило и запульсировало, словно кто-то хорошенько приложил его травматом, горло судорожно сжималось, воздух застопорился в лёгких. «Ты с ума сошёл, — с непреклонностью врача, убедившегося в поставленном диагнозе, прозвучал внутренний голос. — Это не диснеевский мультфильм, где волшебная песня развеет злые чары и заставит принца влюбиться в протагониста. Что бы Макс сделал с тобой, если бы ты вытворил то, о чём думал? Какую службу ты сослужил бы самому себе? Ты вообще помнишь, что говорил Майами? Твой выкидоны никому не сдались, потому что весь этот паскудный праздник создан для того, чтобы Терри утолил жажду плоти. Женской плоти. Сними уже, блять, розовые очки и взгляни на мир — настоящий мир» Дэни вытянул руки вперёд — словно загипнотизированный — и передал музыкальный инструмент Марко, сморщившись, будто только что сбагрил мерзкую крысу. По всему дворцу прокатился звонкий хохот, а затем голос Павля Воли объявил о выступлении клейморского квартета. Праздник продолжался.***
В воздухе висел солоноватый аромат крови, пота, меди и резких, цветочных духов. Окна в спальне не открывались уже трое суток, поэтому вонизма была воистину адской — какая ирония — и каждый раз, когда сюда входила новая девушка, к этому густому запаху кошмара примешивался новый запах; миндаля, кокосового лосьона, диких ягод, мёда, шалфея, лаванды. Только так Терри их и различал — пытался различать по началу, но потом отказался от бессмысленной затеи — по запаху, к концу этого вечера превратившемуся в невыносимое, тошнотворное амбре, въевшееся в поры, глотку и лёгкие. Снова щёлкнули застёжки лифа — в безмятежной тишине вечера этот звук оказался оглушительно громким, как выстрел из пушки — лязгнул замок молнии, зашелестели шелка и густые завитые локоны. Терри чувствовал, лёжа с закрытыми глазами под тонким пледом из вискозы, как демоница возится в изголовье его постели. В этом году она была у него последней, поэтому принц испытывал к ней чуточку меньше отвращения, чем к предыдущим. «Потрясающе, — подумал демон, всё ещё слишком бодрый для того, чтобы уплыть за берега сознания и плюхнуться в бездну Морфея. Терри не спал нормально уже больше пяти суток, и последние семьдесят два часа провёл в молитвах: пусть Морфей заберёт его, пусть утащит в недра своего сонного царства, пусть похоронит его под плитами забытия, пусть вырвет его из этой грязной, удушающей реальности. Но боль крепко держала принца за загривок, пощипывала, прошибала тело электрическими волнами, не позволяя блаженной неге дрёмы сомкнуться над ним. Боль требовала, чтобы её чувствовали, и можете не сомневаться, он чувствовал. — Всё закончилось» Но ничего, разумеется, не закончилось. Не на самом деле. Фестиваль подошёл к концу, все обеты были сдержаны, традиции соблюдены, пакт — негласный пакт между Максом и Терри — не был нарушен, но как и времена года, события в Преисподней были цикличны: аукционы начинались и заканчивались, как начиналось и заканчивалось лето, кто-то рождался, кто-то умирал, фестиваль созывал в Меркурий всех плодородных демониц королевства и распускал их, как дизайнер распускал свои творения, лишь для того чтобы связать их вновь. Койт закончился, но он обязательно повториться снова. Будут новые декорации, новые музыкальные номера, новый ведущий, новый тематический цвет — в этот раз жребий пал на ярко-красный, цвет свежих ран, цвет молодой крови — и новые, более изощрённые и безумные танцевальные номера, но Терри будет всё тем же. Как и его неистощимая ненависть к этому празднику. — Я не думала, что вы откажитесь таким недотрогой. — голос девушки, имени которой принц не мог припомнить — если вообще его спрашивал — эхом зазвенел у него в ушах. Он с трудом раскрыл слипшиеся веки, такие тяжёлые, словно кто-то возложил на них по медяку, и скосил на неё остекленевшие глаза. Её волосы были цвета золотистого пшена, под атласной тёмной кожей играли мускулы, лёгкая накидка прилипала к влажному телу. Она застенчиво улыбнулась ему, и от этой улыбки Терри поёжился так, словно отравленный клинок со всей силы впился ему в кишки и несколько раз повернулся. — О вашей сдержанной страсти ходит много слухов, но я придерживаюсь того, что судить можно только по личному опыту. — она развернулась к нему, продемонстрировав все три ряда белоснежных зубов, выглядывающих из-под раскрывшихся губ, покрытых маленькими коричневыми язвочками. — Всё это торжество — сплошное великолепие. Музыка, гости, закуски, танцоры, наряды, традиционная раскраска... Всё было таким необычайным. Каждая минута Койта была наполнена магическим очарованием... — демоница наклонилась вперёд, ее водянистые серебряные глаза, выпученные, как у лягушки, сверкнули. — Вашим очарованием. Что думаете, ваше величество, можем мы встретиться снова? Терри с усилием отнял голову от постели — он только сейчас сообразил, что под ним нет ни простыни, ни подушки, балдахин был сорван и отброшен в сторону, и один столбик кровати, кажется, снова покосился — и приподнялся на локтях, как никогда прежде ощущая все шероховатости и неровности матраса. — Мне кажется, я тысячу раз тебя видел уже. — негромким, отстранённым тоном отраптовал кронпринц. — Одинаковые треки, одинаковые люди, одинаковая ты. Демоница вскочила на ноги, её копытца быстро-быстро заклацали по плиточному полу. Она прытко вылетела из его спальни, как пробка из бутылки, двери за ней хлопнули с такой силой, что в гладкой деревянной поверхности образовались глубокие трещины: как морщины на рыхлом старческом лице. Терри беспомощно сполз на кровать, его невидящий, подёрнутый пеленой взгляд замер на старинной желто-голубой росписи на потолке. Дивное панно, отголосок прошлого, мёртвые пергаментные лица, нависшие над ним, как проклятье. Терри пролежал так, изнемогая от жажды и головной боли несколько долгих часов, вдыхая прелый аромат кисловатых выделений, засыхающей крови, масел и вина, пока наконец не пришёл к выводу — он шёл к нему малюсенькими шагами, качаясь и петляя, как классический алкоголик — что не заснёт, пока не отмокнет в горячей воде и не примет успокоительных трав. — Слы... — голос оцарапал горло изнутри, Терри зашёлся глухим кашлем. — Слышь, там, за дверью, пришли мне кого-нибудь... — нет, не кого-нибудь, пришлите Дэни. «Ты ведь этого хочешь на самом деле? Тебе не нужен «кто-нибудь» чтобы доковылять до ванной комнаты и помыться, тебе нужен предлог, какая-то соломинка, что-то, за что можно ухватиться, чтобы призвать Дэни». Наложить заплатку на зияющую рану, как-то сгладить эту боль, ревущую, бушующую боль, красную, как огонь. Двери приоткрылись, в комнату скользнула миниатюрная служанка в накрахмаленной юбке. Она часто-часто переступала с ноги на ногу, пытаясь согреть обнажённые икры. Терри вытер сухие губы ладонью. — Я хочу видеть Дэни, пусть придёт. Служанка неуклюже откланялась и резво — слишком уж резво, как-будто ей не терпелось выбежать из комнаты, крича и размахивая руками — вынырнула в прохладный коридор, залитый мягким жёлто-оранжевым светом огня. Возможно, Терри невольно задумался, её заворотило от застоявшегося, спрессованного запаха, выедающего глаза, а может быть ей было невыносимо смотреть на него такого, обнажённого и растерзанного, покрытого испариной, кровяными выделениями и ещё чёрт знает чем. «До рассвета осталось два часа, — кронпринц сделал над собой огромное усилие — ещё одно усилие — и сел на кровати, сбросив ноги на ледяной, как куб льда, пол. За окнами по-прежнему гудела непроглядная тьма, сквозь которую пробивался косой луч Немезиды, серебря своим светом витающие в воздухе клочки снега. Терри повернул шею в сторону камина, поросшего слоем пыли за то время, что к нему не прикасались руки домистиков, напрягся и заставил уже порядком истлевшие поленья, беспорядочно наложенные друг на друга, вспыхнуть. Температура в комнате заметно повысилась, по коже принца поползли приятные мурашки. — Я почти наверняка его разбужу... Но если я этого не сделаю, то начну орать, пока меня не вырубит от нервного истощения» Терри поднялся, выпустив наружу непроизвольный стон боли, ухватился рукой за рёбра — какая-то сука поцеловала его в этом месте, оставив красочный алый синяк, который к сегодняшнему утру приобрёл тёмно-фиолетовый оттенок и адски болел — с отвращением отшвырнул валявшиеся посреди комнаты платья, расшитые лилиями и стразами в угол силой мысли, обступил сваленные в одну громадную груду столовые приборы — золотые блюда, аккуратный маленький чайник, расписанный иероглифами, восемь длинных, загнутых, как птичьи когти вилок, миску с недоеденным креветочным коктейлем, одиннадцать хрустальных фужеров в кружевах помад и две разбитых соусницы — и остановился перед шкафом. Перед глазами поплыло и принц вцепился в ручки шкафа, как капитан в штурвал корабля, угодившего вдруг в коварный водоворот: сказывался недосып и недоедание. Однако это было не самым худшим. На правом плече пленочкой засохла кровь — само плечо было целым, пострадало ухо, которое, как Терри мог судить, было прокушено чьими-то ненасытными зубками. Его ушная раковина напоминала раскуроченный вулканический кратор, а он сам был похож на отбивную, которую только что отделала толпа профессиональных боксёров. Терри открыл шкаф, постоял, прислонившись воспалённым виском к прохладной древесине, вытащил единственные неизмятые штаны — здесь явно ощущалось присутствие Кристины, и кронпринц отогнал его от себя, как чумное облако, не желая, чтобы воспоминания прошедших дней смешивались с его сестрой — и влезал в них, кажется, целую вечность, вальсируя то на одной ноге, то на второй. Наконец, в левую пятку вонзился осколок от фарфорового блюдца и принцу пришлось опуститься на свой любимый стеклянный стол, чтобы извлечь эту гадость из своей кожи. «Ничего не чувствую, — белый треугольник фарфора оказался зажат между указательным и средним пальцами, с одного края обагрённый тёмной, бордовой кровью. Как кусок пиццы, политый соусом терияки. — Как хорошо. Моё тело онемело и я больше не чувствую их присутствия, их власти надо мной, как же это великолепно» Лёгкий сквозняк встрепенул махровые подвязки на тяжёлых синих шторах, дверной косяк тихо скрипнул, клацнул замок. Дэни стоял у порога, в зелёных клетчатых штанах и такой же зелёной кофте с высоким воротником. Юноша выглядел бодро и даже несколько надменно: волосы зачёсаны назад, губы поджаты, обе руки запрятаны в складки карманов. Из-за отсутствия очков Даня будто прибавил пару лет и казался отстранённым, неприступным и чужим. «Он жив и, вроде как, цел — Терри разогнулся, медленно встал со стола. Этого ему было достаточно. Дэни был здесь, только рукой подать, здоровый, без единой ссадины. — Значит, папа не устроил очередной подляны. Хорошо. Вся эта нервотрёпка была не зря» Юноша пробежался по кронпринцу оценивающим взглядом. — Ты весь исцарапан, — взгляд на секунду задержался на шее Терри, исполосованной белёсыми шрамами. Их он заработал три дня назад, поэтому сейчас они уже почти зажили, хотя всё ещё пощипывали и зверски чесались. — И будто не спал трое суток. Терри подёрнул плечами. По спине волнами разошлась боль. От Дэни веяло горечью, каким-то замогильным отторжением и обидой. Демон растерянно смотрел на юношу — на дне сердца засел страх, что парень вот-вот развеется, как галлюцинация или видение — не зная, как сдвинуться с мёртвой точки. — Я не спал трое суток, — и опасался, что это очень заметно. Неожиданно, как толчок из-под земли, на Терри нахлынуло раздражение. Не буйное, а скорее кроткое, раздражение отвергнутого подростка. «Чего ты ожидал, что он придёт и кинется тебе на шею после всего этого? — упрямо вклинился внутренний голос. — Избегать кого-то три недели, а потом снизойти и ожидать от него благоговения?». Трезвая часть расколотого болью рассудка излагала факты, и в любой другой день Терри не стал бы руководствоваться эмоциями, но сегодня всё было хуёво. Вчера всё было хуево, и позавчера, позапозавчера и завтра тоже будет хуево. — Что, когда я не такой симпатичный, я тебе уже не нравлюсь? Бесстрастие на лице юноши плавно перешло в негодование — как рябь по глади озера — его ноздри широко раздулись, брови сдвинулись к переносице. — В чём дело, твои бабы вымотали тебе нервы? — рука Дэни интуитивно дёрнулась к лицу, но, не обнаружив там очков, сжалась в кулак. Удивительно, но он не разу не запнулся, его упругий голос гремел на всю спальню. — Спермотоксикоза быть не должно, трое суток трахаться не переставая... — он хмыкнул, ещё раз пробежавшись по кронпринцу взглядом. Раны, наложившиеся одна на другую, как краски на холсте, притягивали к себе внимание и как бы упорно Даня не старался, не мог их игнорировать. — Как ты вообще на ногах стоишь? Не отвечай, я догадаюсь. Сатанинская особенность. Терри понурил голову, прикрыл глаза, борясь с резким головокружением. Комната вдруг завертелась, как детальки в калейдоскопе, рот наполнился привкусом металла. — Не цепляйся к моим бабам, — угрюмо пробормотал принц. — Они ни в чём не виноваты. Это было чистой правдой. На протяжении девяти лет кронпринц повидал множество женщин, опрятных, красивых, высоких, низкорослых, белых, чёрных, бурых, лиловых, страстных, скромных, диких и неразборчивых, таинственных, развратных, одиноких, озабоченных, жадных, скурпулёзных и уродливых, но ни одна из них не представляла, что является для наследника ада очередным эпизодом кошмарного фильма. Их вины во всём этом было столько же, сколько вины в этом было у самого Терри, а себя он виноватым не считал. Но у Дэни было своё мнение на этот счёт. Он видел картину, жуткую, вульгарную картину только с одного ракурса и чем дольше он смотрел на неё — на него, покоцанного, измученного, такого жалкого, словно советская армия прошлась по нему на пути в Берлин — тем сильнее ненавидел. — Судя по твоему внешнему виду, виноваты. — юноша был непреклонен. Он прошёлся вдоль книжного шкафа, забитого скетчбуками, виниловыми пластинками и альбомами, миновал камин, где весело трещал рыжий огонь, остановился возле стула, придвинутого к столу и с отвращением указал на кружевные трусы, наброшенные на спинку. — Эти дамы тебя всей толпой отымели. — Даня покачал головой, аккуратно уложенные волосы растрепались, скулы и шея покрылись ярко-красными пятнами гнева. То был безотчётный гнев, не нацеленный на кого-то определённого, не имеющий одного конкретного истока. Он повернулся к Терри. — Оба твоих глаза налиты кровью, ухо разорвано, а на ребрах гематома размером с Град. — он говорил быстро, повышая голос с каждым следующим словом, будто начинал задыхаться. — Или это было в порыве страсти, «адское БДСМ», традиционная сексуальная практика. Бум. Граната наконец-то разорвалась, вывернув наружу все свои угловатые внутренности. Терри не шевельнулся, точно знал, что рано или поздно это произойдёт. Что чудовище выскочит из-за угла, из-за дверцы шкафа, из-под кровати, и выкрикнет эти слова ему в лицо. Зубы кронпринца заскрипели, желваки задвигались под пергаментной кожей. «Тише, тише, тише, — убаюкивал внутренний голос. Как призрак, откуда ни возьмись, выплыл 2007 год. Тот самый 2007, с ног до головы покрытый дёгтем, опарышами и зловонной трухлятиной, 2007, ледяной, как прикосновение трупа, замаячил у принца перед глазами. И Терри вдруг понял, что все его суждения, домыслы и страхи, его хладнокровный, но резонный внутренний голос опираются на взрыхлённую граблями мора почву того поганого 2007 года. Это его личный призрак, тянущий полупрозрачные руки из прошлого, неумолкаемый, неиссякаемый голос страха и осторожности, голос Олега, которым он был одиннадцать лет назад, шёпот вод в том бассейне, белесый свет глаза Гора.— Отец, возможно, прослушивает наш разговор. Если он не пьян и не объелся рыбных потрошков, он слушает. Проверяет меня. Испытывает. А если же нет, если нет... То будет лучше, если между мной и Дэни возникнет преграда. Она защитит его от меня, от моего отца» Эта преграда уже образовалась между ними, натянулась, как силовое поле и крепла с каждым днём. Терри потёр переносицу, тщательно выбирая слова. От него зависело, что произойдёт дальше — рухнет эта преграда или станет только крепче. Демон поднял лицо, белое, как мел, и ухмыльнулся. — С чего ты решил, что меня интересуют нетрадиционные сексуальные практики, друже? Ответ Дэни не то чтобы сразил его наповал, но сработал, как оплеуха: — Я тебе не друже, я твой раб. За окнами наступил мрачный рассвет. Небо, местами розовое, местами тёмно-серое, усыпанное звёздной крошкой, уверенно наползало на башни Меркурия, стирая тени, обнажая уродства, скрытые в темноте. Снова шёл снег. Он осыпался на землю, покатую крышу и кроны деревьев отвратительной бледно-серой крошкой, лёд сковал горное озеро, мутной плёнкой инея покрыл стёкла. Мороз, подумалось кронпринцу, сковал и его тоже. Он остолбенел, напрочь позабыв обо всём, о чём так усердно думал несколько минут назад. Терри опустился на край комода, чувствуя себя бессильным и растоптанным. В душе что-то отвратительно гадкое свернулось клубком и начало скрестись. — Если бы ко всем рабам относились так, как к тебе, это королевство называлось бы Раем. — проговорил Терри безо всякого раздражения или злобы. Усталость последних дней мягко напомнила о своем присутствии: руки начали дрожать, глаза не могли сфокусироваться, голос сел на несколько октав, плечи ссутулились, а рваное ухо, гематома и шрамы начали дружным хором выть свою песнь боли. Промежность тоже болела, но принц старался изолироваться от этой части своего тела на какое-то время. — Не преувеличивай, — фыркнул Дэни. Он приблизился к Терри достаточно близко, чтобы оценить нанесённый принцу ущерб и утихший вихрь злости поднялся вновь, с новой силой. «Ты сам-то веришь в то, что говоришь? — кричал весь его вид. — Всё, что ты сказал мне в этой комнате, было правдой?». — Может я и не чищу картошку, не ношу рабскую униформу и не сижу в котельной, но у меня нет ни одной свободной минутки, потому что всё свое время я трачу на тебя. В те редкие моменты, когда я не с тобой, ты всё ещё в моей голове. — Бурцев приложил к виску сложенные друг с другом указательный с большим пальцы, на дне его глаз шевельнулось что-то жуткое. — Всё мое существование завязано на тебе, это и делает меня твоим рабом. — Я могу отдать тебе моей сестренке, только попроси, — этот разговор больше походил на избиение человека, уже лежавшего на земле, и Терри был готов на что угодно, лишь бы усмирить злость Дэни. Робкого, наивного, долговязого, нескладного, хрупкого, ласкового Дэни. «Если он продолжит настаивать, я признаюсь ему. Я расскажу всё как есть. Я не смогу продолжать корчить из себя хрен пойми кого, не смогу идти по тропе лжи... в настоящее время, у меня просто не хватит на это сил» — Конечно, ты можешь отдать меня Крис, а можешь и своему дядюшке в Коул, так будет даже сподручнее. — юноша убрал упавшие на лоб волосы, его губы изломились в невесёлой улыбке. — Я не буду ошиваться рядом с тобой, беспокоиться о том, кто пытается убить тебя сегодня, как тебя будут планировать убить завтра — после обеда или за ужином? — не буду злиться из-за твоих любовных похождений и детей, которых ты зачал... — он проглотил остаток последней фразы, умолк, судорожно вобрал в себя спёртый воздух. — Ты можешь отдать меня кому угодно. Хоть бы запечатать в конвертик и вернуть Гринбергу по почте с пометкой «браковано». Ты можешь, потому что ты мой хозяин. — Никогда меня так не называй. — Ваше величество? Так тебе больше нравится? — Что с тобой происходит? — Терри отнял руки от лица, испугавшись впервые за долгое время. Как он, чёрт побери, раньше не заметил, что парень не просто обижен из-за того, что Терри избегал его, он обезумел от ненависти. Из него лились тонны дерьма, как из сточной трубы. Засор рассосался и всё, что накопилось там, в этой тёмной сточной трубе, вся грязь, шлаки, помои и другие продукты жизнедеятельности, вырывалось наружу. Мальчишке необходимо было отчиститься от этого, выговориться, выплеснуть горечь наружу, не то он надуется, как воздушный шарик, и взорвётся. — Ваше злобное высочество? — юноша потёр подбородок. — Ваше превосходительство кронпринц и осеменитель всея Преисподней? Юноша не ждал объяснений — как верно подметил Терри, ему просто нужно было вскрыть набухший чирей и выдавить чёртов гной, вычистить укоренившуюся в душе дрянь — потому опешил, когда кронпринц заявил твёрдым, окрепшим голосом: — Я не хочу спать с этими женщинами, я должен. Должен — вот значит как? Мысленно Даня перелистывал страницы потрепанной книжонки в кожаном переплёте, ведя невидимым пальцем по параграфам, в поисках сноски, где чёрным по белому написано, что оргии входят в священные обязанности кронпринца, но не нашёл ничего, кроме безумных, нелепых правил о том, что в полночь нельзя пить вишнёвый ликёр, а по вторникам запрещалось есть сырное суфле. Да, он много чего откопал в своей мысленной картотеке, все бредовые суеверия, осечки, правила, демонические особенности и целое эссе о институте репутации, но ни слова о оргиях, ни единого, блять, слова. — Не прикидывайся, ничего ты не должен, — Дэни потёр озябшие ладони друг о друга. Огонь в камине не перебивал холода, повисшего между ним и Терри. — Я знаю всё про Койт и Гоэтию. Слияние двух праздников потому что ты — якобы — не можешь зачать ребёнка на протяжении восьми лет. — обрывки происходящего здесь всего несколько часов назад сами собой складывались в чёткие картинки. Дэни прикинул, что, глядя на ошмётки еды, подкошенную кровать, рваные балдахины, переломанные табуреты, битую посуду и обрывки одежды может проследить последовательность событий. Где, как и что творилось, в каких позах и с каким звуковым сопровождением. Он облизнул пересохшие губы. — Все считают, что ты кайфуешь от этого процесса, растягиваешь удовольствие. — Я знаю, о чём треплются придворные, они могут засунуть свое мнение туда, откуда они его высрали. — грубым, ожесточённым тоном оборвал Терри. Вены на его шее и бицепсах набухли, глаза презрительно сощурились. — Я выполняю то, что от меня требует отец, и оправдываться не обязан. Дэни поёжился, невольно отступив на шаг назад. Юноша ощутил укол совести, его окатило отвращением к самому себе, к своему наглому, лицемерному поведению. Однако одного взгляда на перепачканные белыми выделениями женские трусы оказалось достаточно, чтобы совесть исчезла, уползла назад в свою тёмную конуру и заткнулась. — Т-ты прав, — Даня сдержанно закивал, как студент, проигравший в пылком споре с преподавателем. — Я лучше пойду. Юноша развернулся, собираясь как можно громче шарахнуть дверью на выходе, но вместо этого врезался в грудь Терри, сморщившись от кисловатой вони, окружившей принца токсичным облаком. «Он телепортировался. После того переливания что-то в нём поменялось. Он насосался крови Кристины, как пиявка, и вместе с кровью ему перешла её неугасаемая мощь». Дэни попятился, под каблуком его башмака что-то хрустнуло. — Я хочу чтобы ты остался, — в дыхании Терри сквозили нотки вина и металла. Он наклонил голову в бок, продемонстрировав запекшуюся в смоляных волосах кровь. — Кто будет обо мне беспокоиться, если ты уйдешь? — демон поднял дрожащую руку, ткнул указательным пальцем на хромированную арку, ведущую в полутьму. — Может в ванной комнате меня поджидает Назима? — Ну так и её трахни заодно. — фраза вырвалась изо рта прежде, чем юноша успел обдумать её, но дороги назад не было. Терри преградил ему путь, как тремя днями ранее Марко преградил ему путь из подсобки, но нынче Даня не предчувствовал появления слёз и шмыганья носом: он был твёрд, как камень, и верил в то, что говорил. Может быть, внутри него тоже сидел демон, и этот демон требовал, чтобы его услышали. — Полагаю, ты в этом хорош. Веки Терри затрепетали, в коньячно-карих глазах тускло блеснуло отчаяние. Он неуверенно шагнул к юноше, обвил его талию своей рукой, и, не почувствовав сопротивления, прислонился своим лбом к его, тёплому и сухому. Сердце Дэни вздрогнуло, забилось чаще и ритмичнее. Терзавшие его ненависть, озлобленность и раздражение притупились, а спустя две минуты, проведённые в плотную прижатым к демону, исчезли вовсе. — Избавь меня от своей ревности,— полушёпотом попросил Терри. Чувствуя одну его руку на своей талии, а вторую на щеке, Даня не находил в себе сил на что-либо, кроме протяжного стона: — И что мне делать, притворяться, как и всем марионеткам этого дворца, что мне на тебя плевать? Что мне на это плевать? «Я ничего не понимаю. Я этого не понимаю. Я тебя не понимаю. Даже себя уже не понимаю» Терри отстранился, внимательно изучил лицо Дэни, такое безмятежное и совсем юное, и черт пойми какими усилиями заглушил в себе саднящее желание поцеловать его. Если бы он это сделал, если бы поддался порыву, вся их перебранка, высосанная из пальца, пришла бы к логическому, единственно верному завершению. Это было так легко — прикоснуться к его приоткрытым губам своими, натолкнуться языком на преграду из зубов, в томительном ожидании ответной реакции, позволить его рукам зарыться в его волосы, сжаться на бёдрах, блуждать там, где им захочется... Терри поймал насуплённый взгляд Бурцева. — Я хочу, чтобы ты не ревновал, потому что это бессмысленно, — в этом плане, у него не было конкурентов. Юноша накрыл руку принца своей ладонью, крепко сжал его пальцы. — Мы идём в ванну или нет? — уточнил он, не выразив, однако, особого энтузиазма. Ещё бы, хмуро подумал Терри, предвкушать тут нечего. Им предстоит сдирать с принца слои кровяной коросты, желто-белых выделений, пот, грязь и гной. Пожалуй, это было самым неромантичным занятием во всех существующих измерениях. Но так будет лучше, лучше для них обоих. — Конечно, идём. Только, пожалуйста, давай помолчим.