Тонкая грань

Тору невыносимо хотелось поднять лицо кверху и немного повыть. Стоящий рядом Локи с тоской вздыхал как небольшое привидение и старательно отводил взгляд. Зачем они встретились за два часа до начала, Одинсон и сам не знал. Всё равно запускать в здание начинали только за час до начала, а ещё один час в подобном обществе... Невыносимо. Сейчас Тор не понимал, что на него нашло утром. Вернее, понимал, но... Не знал, почему. Словно им руководил кто-то другой, странный и в какой-то степени опасный. Кто-то, кого он крайне редко позволял себе выпускать. Одинсон с недовольством осознавал, что рядом с Локи его откровенно ведёт. Его лицо, его запах... Как оказалось, за пять лет ни одно воспоминание не стёрлось. Лишь спряталось на глубине, ожидая своего часа. И теперь, судя по всему, этот час настал. Тор искоса поглядывал на Лафейсона, размышляя, что же именно послужило триггером, выводящим всё из-под контроля. Но кроме того, что брат – законченная сволочь, в голову больше ничего ничего не приходило. Внешне симпатичный, не лишён какого-то особенного обаяния, которое, казалось, выплескивалось через край при каждом повороте головы, движении тонких пальцев или коротком насмешливом взгляде совершенно невозможных глаз. Но это не отменяло того, что он – убийца. Поразительно, но сейчас Тор не чувствовал злости по отношению к брату. Зато против воли замечал другое – Локи потерян, так, что кажется, ещё хоть раз его заденешь – и сломается изнутри. Раньше такая мысль злорадством терзала душу, а сейчас... Сейчас этого чувства почему-то не было. Лишь странное волнение и где-то на глубине – желание помочь. Тор усмехнулся в ответ на собственные мысли. Поможешь ему, как же. Лафейсон со своим непробиваемым упрямством его бы и близко не допустил, предложи Тор свою помощь. И самым мягким в списке возможных вариантов было то, что детектив просто отправит брата куда подальше. Витиевато и красиво, конечно, но суть от этого вряд ли изменится. А значит... Остаётся лишь наблюдать со стороны, подмечая все детали, чтобы хотя бы не упустить момент, когда будет слишком поздно. Тор поморщился. С другой стороны, да с чего ему пытаться помочь? Пожалуй, если и что-то случилось, он заслужил это. Внутри что-то протестующе зашевелилось в ответ на подобные мысли. С удивлением Одинсон заметил, что воспоминания, которые раньше давили непомерным грузом, сейчас словно рассыпались, не позволяя собрать их вновь. И что самое странное – он больше не чувствовал злости. Раны зажили, оставляя розовые шрамы, но не болели и не сочились кровью. Это было очень непонятно. Как, как такие мысли вообще могу посещать его голову? После всего, что было, простить... Да ни за что. Тор с усилием попытался вытянуть из себя хоть капельку прежней злости и ненависти... Но не нашёл ничего. Лишь слабую, эфемерную грусть, которая, вопреки логике, грела изнутри. "Нет, – мысленно одёрнул себя Одинсон. – Даже не думай. Такое не прощается". И досадливо поморщился, чувствуя, как внутренний голос опять выступает вперёд. Не даёт сосредоточиться на том, что действительно важно. А нужно ли? Ведь... Попробовать переступить через себя не так уж и сложно. Всего одна попытка, но она позволит понять, как обстоят дела на самом деле. Почему-то только сейчас Тор начал вспоминать обо всех несостыковках в деле пятилетней давности. Тогда это не казалось важным, а вот сейчас зацепило. Слишком много фактов противоречили друг другу. Начиная от показаний свидетелей и заканчивая тем, что полиция раскопала сама. Но их цель – загадочный Танос, будто сидел высокой башне, где на всё, что находится вокруг, можно попросту забить. Никто ничего не видел и не слышал, лишь в рядах преступников иногда мелькало его имя, которые произносили тихо и с почтительным придыханием. "Как хренов Мориарти", – с раздражением подумал Тор, обещая себе подумать об этом в другое время. Сейчас, в подобном обществе, сосредоточиться на чём-то ещё казалось нереальным. Локи задумчиво трепал в руке яркие билеты с изображением труппы оперы. Возможно, он был интересным, но накрашенные мужчины не внушали Одинсону ровно никакого доверия. Да и к классике он относился... Не слишком заинтересованно. Рок-опера "Моцарт" приезжала в Нью-Йорк не в первый раз. И, если судить по новостям, людям нравилась. Начавшая свой путь в Париже, она мгновенно завоевала всемирную известность и любовь зрителей. Вот и теперь яркие афиши с главными героями наводнили город, а реклама лезла буквально изо всех щелей. – Эй, – Тор едва не подпрыгнул от чувствительного тычка в бок и обернулся, глядя на Локи. Тот помахал билетами. – Если не хочешь стоять в очереди, то пошли сейчас. Через пару минут там будет толпа. – Может, оно и к лучшему, – пробурчал Одинсон, направляясь вслед за ним. – Это что, балет трансвеститов? Локи недовольно цокнул языком. – Рок-опера, ты что, не умеешь читать? Классика в новом прочтении. Они были у нас пару лет назад. Тор скривился. – Они выглядят, как будто упали лицом в женскую косметичку. Особенно этот, крашеный петух. И вообще, я последний раз слышал французский язык ещё в школе. Надеюсь, ты хотя бы объяснишь мне происходящее. – Оставлю тебя в счастливом неведении, – съязвил Лафейсон, протягивая билеты миловидной кассирше. – Всё равно это слишком сложно для твоего понимания. – Мне непонятно, почему они накрашены, – с упорством попугая-олигофрена повторил Тор. – Посмотри на этих двоих, они же выглядят так, будто собираются трахаться! – он обвинительно ткнул пальцем в одну из афиш на стене. На ней "тот крашеный петух" и ещё какой-то бородатый хрен обнимались с таким видом, будто всё самое интересное осталось за кадром. – Какой тут рейтинг вообще, а? Ну чистой воды же педики! Кажется, Тор хотел сказать что-то ещё, но под тяжёлым взглядом Локи заткнулся. – Как твой айкью рейтинг, всё в порядке, – огрызнулся тот. – Мы идём, или ты хочешь получше рассмотреть их на ближайшую ночь? Подобных фото полно и в интернете. Одинсон вспыхнул. – Я не!... – Я видел твою историю браузера, – поиграл бровями Локи. – Как мило, что моё имя – пароль к твоему ноутбуку. Не удивлюсь, если на сейфе в твоём кабинете – мой год рождения. Пихнув Тора, который беззвучно открывал и закрывал рот, как рыба на суше, Лафейсон направился ко входу в зрительный зал. – Надеюсь, ты хотя бы не будешь храпеть, – хмыкнул он, выискивая глазами их места. – В списке ситуаций, в которые я не хотел бы попасть, эта – на первом месте. Вместо ответа Одинсон пробурчал что-то невнятное и наконец дошёл до места. Всё было как-то... Странно. С учётом того, что произошло утром, Локи был уж слишком спокойным. Вёл себя так, словно и ничего и не было, если не считать того. Если не считать неловкого молчания у входа, конечно. Да, Лафейсона всегда было очень нелегко вывести из себя. А если и удавалось, то ненадолго. Но всё же, неужели ему правда плевать? Хотя тогда Тору так не казалось. Лихорадочно блестящие глаза, словно передёрнутые пеленой, закушенная губа, судорожные движения пальцев... Всё как раньше. С одним лишь исключением. Раньше Локи его не ненавидел и секс у них был по обоюдному согласию. – Попробуй хотя бы сделать вид, что тебе интересно, – прошипел тот на ухо Тору, выдёргивая из размышлений. Занавес зашевелился, раздвигаясь, зазвучали звуки классической музыки, и зал взорвался аплодисментами и радостными криками. Мужчина в костюме начал говорить что-то о великом композиторе и Тор старательно попытался вникнуть в происходящее. Бла-бла, великий композитор... Ну и причём тут рок? Тем временем на сцене появился какой-то напыщенный индюк, кажется, архиепископ, до жути противный. Одинсон скривился. Если хоть что-то более активное сейчас не начнётся, он точно уснёт. Но вот наконец раздались звуки музыки и все мысли мгновенно вылетели из головы. Действительно, в этой опере было что-то такое... Цепляющее. Тор невольно заслушался. Пусть и половины слов он не знал, мозг будто сам подстраивал недостающей части, позволяя понять текст. На мгновение зал затих, а затем, когда на сцене появился тот крашеный петух с афиш, зашумел вновь. – Это Моцарт, – неизвестно зачем шёпотом пояснил Локи и тут же вновь начал смотреть на сцену. – Вообще-то имя на французском я и сам понять могу, – огрызнулся Одинсон и передразнил: – К вашим услугам, блин. Почему он в леопардовом? Не знаю, как дела обстояли тогда, но вот в наше время... Локи устало закатил глаза и шикнул. – Возмущайся потише, а? Образ такой. Между прочим, исполнитель ходит так и в обычной жизни. – В леопардовом? – ужаснулся Тор. – С макияжем, – фыркнул Лафейсон. – Надеюсь, это не сильно шатает твои нравственные скрепы... Или что там у тебя. По-моему, он довольно привлекательный. Да и слухи ходят разные. Как считаешь, Микеланджело Лафейсон – звучит? – Как корове седло, – буркнул в ответ Тор, чувствуя, как внутри поднимает голову ревность. Какого чёрта? Но Локи казался настолько заворожённым, наблюдая за этим Моцартом, который скакал по сцене, убегая от какого-то клоуна, очень активно распускающего руки... Это точно рок, а не порно? Затолкав колыхающиеся внутри чувства куда подальше, Одинсон вновь начал смотреть на происходящее. Трактир, семейство Вебер, Алоизия с километровыми ресницами, смерть матери Моцарта... – А где этот бородатый? – громким шёпотом поинтересовался Тор. Вместо ответа Лафейсон махнул рукой в сторону сцены. Человек в нелепом парике что-то втолковывал Моцарту, не то про "слишком много нот", не то "слишком много слов", а затем Тору показалось, что сейчас всех, кто был на сцене, просто сметёт звуковой волной. Что ж... Зато вопрос о том, кто у людей – любимый персонаж, больше не стоял. Но этот Сальери и правда был неплох. Холодный и отстранённый, он всё равно каким-то невероятным образом передавал внутренний надлом. А то, как он смотрел на Моцарта... На сцене появились танцоры, и Тор подавился воздухом. – Постучать? – ехидно подмигнув, предложил Локи. – Н-н-н... Не надо, – просипел в ответ Одинсон, не в силах отвести шокированного взгляда. Пока Сальери трагично подвывал что-то о страсти, пленяющей его рассудок, танцоры в латексе лапали его так откровенно, будто были не демонами, а порноактёрами. Особенно старалась одна из девушек, от которой Сальери не менее настойчиво отмахивался, бросая полные страдания взгляды на Моцарта, который почему-то остался на сцене и теперь недовольно поджимал губы. В остальные песни Тор не особенно вслушивался, всё ещё пытаясь отойти от увиденного. Один определённо поиздевался, отправляя его сюда. И кого тут только убить собирались? Или Сальери всё-таки отравит Моцарта по-настоящему? Нахмурившись, Одинсон понял, что совершенно забыл о главной цели визита сюда. Но пока самым подозрительным, что происходило на сцене, был Сальери. Который, восторженно посмотрев на задницу Моцарта, пробормотал что-то о его музыке (по крайней мере, Тор надеялся, что это было именно о музыке). И принялся носиться от стены к стене, периодически падая на пол, завывая что-то о страсти*, которая его подстерегает, и пытался сделать харакири пластмассовым ножом. После такой страдальческой песни Тору определённо нужен был отдых. В этот раз ему повезло. Начался антракт, занавес задёрнули. Локи всё ещё продолжал завороженно пялиться на сцену. Одинсон помахал рукой перед его глазами. – Эй, ты жив? Надеюсь, ты не не настолько в восторге, чтобы пришлось... – он красноречиво покосился куда-то вниз. – Ты совсем поехавший, – раздражённо констатировал Локи. – Слушай, если у тебя какие-то проблемы, то будь добр решать их без моего участия. – Косвенного или непосредственного? – поиграл бровями Тор и, проигнорировав возмущённое сопение и испепеляющий взгляд, заявил: – Сегодня уже убьют кого-нибудь, или я зря сюда пришёл? Как выяснилось, не зря.