Вторник, 02:50. Горы, Германия, вилла у озера.
Автор.
— Проходи, располагайся, — Киану ставит чемоданы у входа в виллу, наблюдая за тем, как улыбающаяся Агата осматривает всю гостиную, а когда подбегает к панорамному окну, то зависает несколько минут, любуясь видом на озеро. Она любуется озером, а Киану ею, всё, казалось бы, честно, только вот Киану сражён наповал. — Надеюсь, что тебе тут понравится со мной, — издевается Киану и ухмыляется на недовольный взгляд Агаты. — Ты шутишь? — Агата слабо бьёт Киану по грудине кулаком, а тот в ответ целует ладошку темноволосой. — Я такой красоты ещё не видела, — и она правда не видела, сколько бы денег она не имела, сколько бы за границей не была, сколько бы домов не перевидала, сколько бы курортов не посетила, такой красоты она не вкушала, таких чувств она не испытывала. Такого тепла и такой атмосферы никогда в жизни не ощущала, что даже пальцы сводит. Она сейчас только человеческую любовь и тепло чувствует, которое в макушку целует и большим пальцем по руке водит. — Я надеюсь, — уже тише и со своеобразной грустью говорит Киану, — что в этой поездке ты окончено полюбишь меня, — и Агата верит, что так и будет, потому что сама голову назад откидывает и под поцелуи подставляется. Теплые руки со спины обнимают и уют невообразимый дарят. Она блаженно глаза прикрывает и в самую гущу чувств падает. Киану её всем сердцем любит, и от неё того же требует. «Мне только ты и нужен», мысленно проговаривает Агата и к Киану лицом разворачивается, взглядом по губам пухлым мажет, к поцелую взглядом призывая. И он целует. Со всей своей животной нежностью. Целует так, как никого и никогда не целовал. Буквально через поцелуй всё сказать хочет, чего сказать вслух не может. Он по волосам волнистым руками водит и пальцами в эти волосы зарывается, запах кисло-сладкого киви от них чувствует. Хоть киви он и ненавидит, но этот запах для него самый любимый. «Мягкие такие», — думает парень и поцелуй углубляет, ему кажется, что мягче этих волос на земле просто не существует. Ему бы только их и гладить, эти губы жадно целовать и в пучину самых страшных грехов только с Агатой спускаться. Он углубляет поцелуй, буквально от земли Агату отрывает, уже на весу целует, а Агата у себя под рёбрами сердцебиение Киану слушает. Он отрываться не хочет, но Агата в поцелуй смеётся, Киану за губу слегка кусает и бежит к дверям, которые ведут к ещё незамёрзшему озеру. За её детской живостью и игривостью только бы и наблюдать, подкармливать, чтобы не прекращалось. Она как ребёнок по дому бегает, на улицу рвётся, словно впервые дорогое убранство видит, снегам радуется и морозный воздух жадно в лёгкие тянет. Агата в дом возвращается, зачем-то игрушки с ёлки снимает, на другое место их вешает, затем снова на улицу бежит, а когда замерзает, то, потирая ладошки, в дом вбегает и к Киану за теплом льнётся. Греется и снова убегает. — Ну скорее, Киану, — машет рукой девушка за стеклом в одном легком пальто, и плевала она на мороз, она улыбается, а Киану улыбается ей в ответ, запахивая зимнюю джинсовую куртку посильнее. Он не особо холод любит, хотя можно сказать, эта зима для него теплее, чем любое лето его жизни. — Ты собираешься там весь отдых проторчать? — тычет она пальцем в виллу и упирает руки в бока, недовольно супясь. «Где угодно, только с тобой», мысленно отвечает Киану и быстро шагает на улицу, желая намылить лицо надоеды.***
Вечер только наступил, истома накрыла после эмоционального дня и натолкнула на то, чтобы включить уютный фильм под падающие за окном хлопья снега, намазать тосты джемом и спуститься в мир новогоднего тепла. Весь день Киану только и думал о том, когда он успел влюбиться в Агату, и когда успела она. Питал ли он чувства уже в тот момент, когда увидел сладкую первокурсницу, слегка опешившую от масштабов учебного заведения и теряющуюся среди коридоров. Какого вообще чёрта он решился проводить её тогда до кабинета и зачем спрашивал у студентов о ней. Он думал, что просто интересуется, а оказывается, что он тогда уже выращивал в своей душе цветок любви и трепета к пышногубой бестии, сводящей с ума одним своим взглядом. Он только сейчас понял, что раньше ловил её заинтересованный взгляд на себе, и сам Агату таким окидывал, но старался игнорировать, старался не замечать, потому что чувства убийственны. Но сейчас, он позволяет чувствам себя окрылять каждый новый день. Киану не боится быть поверженным. Лучше поверженным от неё, чем победившим без. — Мне не нравилось, когда ты приходила на занятия в короткой юбке, — с ревностной усмешкой Киану закатывает глаза, потому что на телефоне точно хранит фото Агаты в этой юбке. — Мне казалось, что ты не обращаешь на меня внимание, — удивляется Агата и продолжает мазать тосты клубничным джемом. — Ты вообще ходишь и вперёд себя смотришь, — ухмыляется Агата и также закатывает глаза. — Словно вокруг тебя и вовсе никого не существует. — Да что ты? — взмывает руками Киану и перепрыгивает через бархатный чёрный диван, чтобы включить гирлянду на ели. — А кто помог тебе учебники из одного кабинета перенести в другой, или ты уже забыла? — с иронией недовольствует Киану, но как только видит, как изменилась в лице Агата, как она задумалась, понимает, что это была другая и только что он спутал свою девушку с другой. Наказания не избежать, остаётся один выход — утопиться, потому что умирать мучительной смертью он рук разъярённой девушки не очень хочется. — Прости, это была не ты, — смеётся Киану, но успевает увернуться от апельсина, в него летящего. — Я же не виноват, что вы похожи, — на что увернуться от второго апельсина он уже не успевает.***
— И так, Киану, тебе один сложный вопрос или два лёгких? — Агата открывает книгу по тестированию, которую им давали на уроке «политика экономики», перелистывая страницы до нужной. Киану мысленно проклинает грёбанный предмет, но натягивает улыбку и садится рядом с Агатой, которая не позволила даже краем глаза заглянуть в учебник и лишь сильно хлопнула по ладошкам, которые тянулись к телефону на столике. Киану сдаётся и откидывает голову на сиденье кресла, сидя при этом на ворсистом коврике и ладонями оглаживая острые колени Агаты, чувствуя, как сам расслабляется от этого жеста, и уже совершенно ничего не хочется. — Один сложный. — В какой стране самый высокий денежный минимум на одну душу населения? — Киану думает, но понимает, что, если сейчас ответит на вопрос, то не увернётся и от второго. И пусть он знает, отвечать правильно не намерен. — В той, — невозмутимо выкручивается парень и пожимает плечами на недовольный взгляд девушки. — В какой «в той»? — напирает в ответ Агата и пытается высвободить ногу из плена, но Киану сам отпускает ногу и поднимается на ноги, оставляя непонимающую Агату. — А я на второй сложный не отвечаю, — открыто ржёт Киану и заранее бежит на второй этаж подальше от летающих апельсинов. — КИАНУ!***
— Я б веками так лежал, — сонно тянет Киану, зарываясь носом в пахнущие тем же киви волосы Агаты. Он улыбается, крепче полуспящую девушку к себе спиной прижимает и пальцами по впалому животу водит. — Просыпайся, — он шепчет ей на ухо, чтобы та наконец подняла свою аппетитную пятую точку с постели и начала очередной прекрасный день, но та лишь недовольно урчит, зарывается с носиком в одеяло. От этого Киану как взрывается, в нём комок нежности лопается и своим содержимым внутри организма всё забрызгивает. Он сильнее на талию Агаты давит, а та в ответ недовольно мяукает и пытается высвободиться. Киану лишь тепло смеётся и осторожно Агату к себе лицом разворачивает, следом скулу длинным пальцем очерчивая. — Ты ведь сама разбудить просила, — смеётся Киану. Агата не сдаётся, в грудь Киану уже носом утыкается и туда посапывает. Потом её тонкая ручка мощную спину обнимает, а Киану нацеловаться никак не может. Покрывает трепетом губ лоб, нос, скулы, пытается всю полностью зацеловать. — Ты так и будешь валяться? — в ответ лишь молчание. — Тогда я пошёл, — он подняться попытался, но тонкая ручка слегка надавила на спину, как бы на место возвращая. — Ну что ты, сама не хочешь просыпаться и мне не позволяешь? — но в ответ лишь снова молчание. — Ты сама напросилась, — в последний раз целует Агату Киану и резким движением переворачивает её, усаживая на себя. — Ну что ты делаешь? — недовольно хнычет Агата и ложится уже на мощную грудь парня. — Верни меня в прежнее состояние, — растрёпанная и сонная она мягко дышит Киану в шею, кусает его за ключицу, а затем место укусу легонько целует. Киану кайфует, верх голову запрокидывает и сам позволяет свою шею выцеловывать. Агата слабо покусывает, целует, зализывает особо сильные укусы и снова кусает. Тонкие ручки на мышцах парня сжимаются, как бы силу его чувствуют. — Так мне нравится больше, — Киану же руками под её, точнее свою футболку лезет и там блуждает по горячей спине, ощущая, как в руках сила увеличивается, появляется сила даже на то, чтобы сталь руками гнуть. — К тому же, я уже и сам подниматься не особо желаю, — он мурлычет, когда она носом в шею его утыкается, и пока запах его геля наизусть выучивает, он же её щекотным дыханием наслаждается и сильнее к себе прижимает.***
— Тебе стоит научиться сдерживать себя, — негодует Агата и плюхается на сиденье машины рядом с водительским. — Он всего лишь спросил меня какой картой я пользуюсь, — Киану усмехается, а Агата с большим недовольством вспыхивает. — Ты меня теперь к каждому встречному ревновать будешь? — Буду, — резко перебивает Киану и с силой давит на педаль газа, совсем забыв, что рядом с ним ценный груз, который, в случае чего, повредить нельзя — опасно для собственной жизни. — И тебе настоятельно рекомендую не лезть ко мне в душу и просить меньше ревновать, натура у меня такая, — Киану рычит, когда его подрезают на трассе и хочет было выйти, чтобы набить водителю лицо, но Агата хватает светловолосого за воротник и притягивает к себе, врываясь в его объятия с поцелуем. — Что ты делаешь? — недовольствует Киану, но на поцелуй отвечает, а через время уже сам им руководит. Сильнее давит на губы, за непослушание и просранные нервные клетки ей губы чуть ли на мелкие атомы разрывает, всё ждёт, когда Агата запищит от боли, чтобы она наконец поняла, с кем в игры играет, но та лишь вздрагивает порой от напора, на поцелуй активно отвечает и руками в мягкие цветные волосы зарывается. У Киану всё тормоза слетают, он уже и про идиота-водителя забыл, уже про всё забыл, что даже злился на эту хитрую бестию, которая сейчас целует как самая искусная блядь. Она в его рот языком врывается, всё там исследует, хотя нет, она там уже всё наизусть знает, как к себе домой приходит уже, а Киану девушку к себе на колени пересаживает и благо, что салон машины достаточно просторный. — Мы стоим посредине дороги, — смеётся в поцелуй девушка, но за руль схватиться Киану не даёт: его руки к себе на бёдра перекладывает, а тот, намёк поняв, до посинения костяшек сочные бока Агата сжимает. Слышится протяжный выдох и чувствуется мелкая дрожь, исходящая от женского тела. Киану уже наплевал на всё, на то, что на передних сидениях даже окна не затонированы, он бесстыдно под свитером крупной вязки руками водит и каждую косточку на теле девушки запоминает, каждую мышцу, каждое вздрагивание ловит. — Сука, — выругивается Киану и в блаженстве закрывает глаза, когда Агата к шее спускается, там кусается, целует, приятно кожу оттягивает, снова повторяет, и Киану чувствует, как под её губами у него уже кожа горит и сам он в её поцелуях сгорает. — Не испытывай меня, Агата, — охрипшим от желания голосом говорит Киану и с силой талию темноволосой сжимает, когда та ещё более страстным поцелуем к нему в рот врывается. — Это тебе за твоё недоверие, — Агата усмехается на то, как Киану реагирует на возбуждение и желает было уже соскользнуть с колен парня, как тот резко вжимает её в руль, оттягивает за волосы голову, а первый женский стон перекрывает вторым, когда оставляет чуть ли не чёрные отметины на тонких ключицах. — Это тебе за плохое поведение, — он выцеловывает ключицы, шею, Агата уже сама откидывается, ему себя в руки отдаёт, но затем чувствует, как её на место рядом усадили, и машина поехала. — Дома мне на глаза не попадайся, — со звериным оскалом говорит Киану, знает же, что теперь она наденет свои самые короткие шорты и специально перед ним вилять своей упругой задницей будет, и всё ждёт, когда идиотская дорога домой уже закончится. С ней рядом находится невозможно.***
— На улице уже темно, ты ни в какой магазин не пойдёшь сама, — кричит Киану и за руку хватает собирающуюся натянуть зимнюю обувь Агату. Ей ни свет, ни заря приспичило мармелада посреди ночи, а Киану хоть и вызвался поехать и купить ей мармелад, услышал лишь женское бурчание. Он знал о том, что никакой мармелад Агате не нужен, что это всего лишь отмазка, но он подыгрывает ей, хочет для себя узнать, сколько её ложь перед Киану выдержит, но разочароваться боится. — Ты поедешь либо со мной, либо я поеду без тебя, — твёрдо говорит Киану и усаживает девушку на подоконник, она же слабо попискивает, но возражать не смеет. Агата не вырывается, послушно сидит и то ли с вызовом, то ли с жалостью на полуобнажённого парня смотрит и ладошками края курточки сжимает. — Почему я не могу прогуляться сама? — Агата хнычет, маленькими ладошками слабо по груди Киану бьёт и носом в шарф зарывается, когда Киану покрывает её недовольным взглядом. — Магазин недалеко ведь, — сама знает, что далеко, ведь они вообще находятся в ненаселённом пункте, а на вилле за городом, ближайший магазин здесь только на заправке, а до супермаркета она вообще не дойдёт. Всё время её везде Киану возит, отвозит, собирает, будь то магазин, или семинары, но саму её никуда не отпускает, даже ей саму себя не доверяет. Но Агата видит, как меняется взгляд второй половинки напротив, и съеживается. — Ты никуда не пойдёшь, к тому же, ты думаешь я не знаю, что ты стащила у меня сигарету? — со спокойным лицом, но со злостью в голосе выдаёт Киану, а Агата вздрагивает от тона парня, съеживается и от греха подальше опускает глаза, рассматривая пальцы ног. Она молчит, а у него внутри кости трескаются и на пол осколками падают. — С Оливии пример берёшь? — ухмыляется Киану и параллельно тянется к карману Агаты, вытаскивая оттуда внушительную, совсем не женскую сигарету. Агата в страхе глазами метает, стыдно становится только через какие-то жалкие секунды, когда Киану улыбается и с холодной нежностью заправляет пряди рыжих волос за ухо. — Киану, я… — после неловкой тишины начинает было Агата, но запинается, как только видит, что Киану разворачивается, всем видом показывает, что не желает её слушать и уходит в гостиную, усаживается на диван и продолжает читать книгу, словно ничего и не произошло. Но у него внутри от обиды зверь плачет, всё желает самого дорогого человека оправдать, но ложь ведь — самое страшное предательство, хуже него только измена. Он вид держать старается, но сам чувствует, как и сигарета, которая сломалась… Он тоже сломался вместе с ней, хоть и на 0,00001%. — Ты можешь идти, куда пожелаешь, — устало выдаёт Киану, а голова в это время от боли разрывается, он глаза щурит и только громкий хлопок двери в ответ слышит. — ДА ЧТОБ ЕЁ, — кричит Киану и со злостью отшвыривает книгу в камин, наблюдая, как книга дотла сгорает, сам понимает, что вместе с книгой и он горит. Видит, что страницы этой книги превращается в пепел. Он тоже превращается в пепел, но помочь себе никак не может. Он бы обязательно за Агатой побежал, если бы мог, надавал ей по самые не хочу, на её костях бы танцевал и в костре спалил ведьму, чтобы знала, что будет за ложь. Но у него душа сейчас без неё истощается. У него ощущение, что ему сердце вместе с ногами вырвали и его же ногами это сердце растоптали. У него так, как болит сейчас, вообще никогда не болело. Он к предательствам привык, но ни одна сранная сигарета с ним такого не делала, никогда так душу не рвала, не заставляла в самом себе усомниться. Он бы дал чёртову сигарету, чёрт, даже с собственных рук ей прикурил. Но она врёт, а он боится. Он верил однажды женщине, а сейчас ей «швалью» называет, с Агатой он так не хочет, поэтому и болит. Он думает, что он что-то неправильно делает, сейчас во все окна смотрит, девушку выглядывает, а в душе такой ураган переживаний за неё. «На улице ведь темно, а ты так легко одета», Киану хочет было сорваться и поехать за Агатой, но понимает, когда не находит ключи, что Агата уже уехала за него на его машине, отчего волнение возрастает, и Киану уже не может с собой совладать. Он успокаивается только через час, когда выкуривает всю пачку злополучных сигарет, а упаковку сжигает, как и книгу, обещает, что по приезду обязательно на другой табак перейдёт, этот резко мерзким стал. Он плюхается на разложенный у камина диван, пледом укрывается, волнуется об Агате, но о себе волнуется также. Он с болью, как и в голове борется, так и в душе, а когда глаза закрывает, то с трудом образ Агаты стирает и в руки Морфея, как в собственное спасение, прыгает. Агата успокоилась, после нервного срыва, изодранных от ногтей в кровь ладоней, больно бьющей в поддых бурлящей совести, которая ласковыми руками сейчас терзает душу. Агата осознала вину, но не осознала, как теперь самому любимому в глаза смотреть, чтобы душу свою на части не изорвать. Его разочарованием вечером можно было мясо отбивать, самые твёрдые материалы резать и ничего бы с этим разочарованием не случилось, а вот Агата режется об этот острый нож сомнения в его глазах, а затем сама и так несколько раз добровольно, так что уже и сил нет, а всё же надо. Слёзы уже опалили всё лицо, а глаза опухли до состояния, что Агата даже видит с трудом. Она щурится, трёт веки, и понимает: «Мне нужно возвращаться к нему». Ей стыдно, но так хочется к нему прижаться и просить прощение, покрывать любимого поцелуями, чтобы он навсегда обо всех обидах забыл и снова её на ручки усадил, волосы начал гладить. Она Киану больше всего на свете потерять боится, его любовь для неё уже святыней стала, собственным храмом, дарующим спасение. Она всю жизнь думала, что замуж по расчёту выйдет, а здесь влюбилась и теперь только фамилию Бабкок примеряет, мужем будущим собственным восторгается и выше небес его возносит. А сейчас же свою единственную слабость и боль потерять боится, но у дома паркуется, когда уже за час ночи и осторожно ступает к дому, будто боится, что он её ещё с улицы услышит. Осторожно прикрыв за собой дверь и также осторожно ступая по прогретому паркету, девушка первым делом пошла к камину, где нашла его спящим на диване. Он вздрагивал, в плед сильнее кутался и брови на переносице сводил, словно кошмар видел. Агата хотела было поцеловать его в лоб, тепло почувствовать, но он во сне резко развернулся и поцеловать себя не позволил. — Какого чёрта так поздно? — шипит Киану и за шею к себе Агату притягивает, чтобы в глаза посмотреть. — И какого чёрта у тебя руки в крови? — беснуется Киану, но девушку, когда чувствует её страх, отпускает и наблюдает, как она безмолвно куда-то двигается. — Прости, пожалуйста, — сквозь слёзы шепчет Агата и ступает на второй этаж, где снимает с себя холодную одежду, влезает в мужскую футболку с шортами и валится в пустую и такую холодную постель. — Так холодно, — снова шепчет Агата, словно призвать кого-то пытается, кто от холода уберечь сможет. Она в клубочек вся собирается и лицом в колени упирается, с трудом в себе душит слёзы, чтобы не разрыдаться на весь дом и Киану этим не разбудить. Ей сил не хватает ему в глаза смотреть, она в душе умирает. Ей стыдно так, а от его холода ещё и больно. Она тихие слёзы пускает и простынь под собой мочит, пальчиками рук пальчики ног перебирает и всё заснуть пытается. Спать в холодной постели с ним в одном доме почти невозможно, тело к нему рвётся, душа тоже, больше всего прижаться хочется. Ворочалась она, ворочалась, и вместо сна нашла лишь слабую дремоту, в которой почувствовала, как сильные руки обвивают за талию, к мужскому телу прижимают, нос в лопатки девушки упирается и глубоко воздух затягивает, отчего у Агаты мороз по коже бежит и она резко из дремоты вырывается. — Киану… — хрипит осипшим от слёз голосом Агата, но замолкает, как только Киану её к себе разворачивает и осторожно скулы по очереди целует. — Прости меня, — плачет она, чувствует, как слёзы с лица исчезают вместе с горячими губами. — Я не хочу больше такого, — шмыгает носом Агата и зарывается в ключицы Киану. Он запах сигарет не улавливает, мысленно победу празднует, а аплодисменты и цветы под ноги вместе с сердцем Агате кидает. — Я такого больше не допущу, — нежно, но с ноткой серьёзности в голосе тихо произносит Киану и пальцами зарывается в слегка растрёпанные от метания по постели волосы. Он целует девушку в лоб и, пока она окончательно не засыпает, гладит её, нежные слова шепчет, сам прощение просит и её заодно прощает, разрушенное сердце отстраивает и органы срастаться заставляет. — Что же ты делаешь со мной?***
Температура тела повышается чуть ли до предела, потерянное время, потерянное в страсти, в общем дыхании. Отголоски совести кричат о том, что он будет жалеть об этом, что по пьяни всё сделать гораздо легче, но вот только смириться с этим будет тяжело. Он со всей дури, которая в нём есть, отбрасывает Агату в стену, а затем следом к ней кидается. Он злиться на неё, принимает своего зверя, который кричит что-то о мести. — Стерва, — на выдохе шепчет Киану и сильнее в неё поцелуем впивается, руками к стене за талию прибивает и ходу не даёт. Да и Агата не отступает, в ней сейчас огонь полыхает, последние разумные «стопы» сжигает, чтобы Агата впервые свою сущности выпустила. И она выпускает. Со всей своей ярость в шею любимого пальцами цепляется и тот поцелуй в клубе с другой прощать не собирается. Она злится, но знает, как отомстить. — Стерва та, к которой ты свои губы тянул, — с игривостью тянет Агата и в ответ получает разъярённый рык Киану, который со злости, не рассчитав силы, рвёт прямо на Агате её красивую тонкую блузку, открывая вид на винного цвета кружевное бельё. Он не сдерживается, он сам свой промах понимает и принимает, что не нужно было доводить Агату рассказами о том, что совсем недавно с другой целовался, ибо, твою мать, спутал. Он думал, что перерастёт в шутку, но переросло в скандал, хоть и начавшийся в целях поиграть на эмоциях, а не от обиды. Агата своим же воздухом давится и пытается рассудок восстановить. А Киану словно холодной водой окатили и что-то там о тепле доказывают. Ему себя сдерживать всё тяжелее, а когда она такими словами разбрасывается, то и вовсе невозможно, он последние силы с трудом находит. Агата усмехается на пошлый, съедающий её взгляд Киану и стаскивает куски блузки с себя, оставляя их на полу. Тонкие ключицы, украшенные маленькими татуировками листов папоротника и губы Киану, которые так с ними контрастируют. Он в эти ключицы носом утыкается, а затем губами горячую кожу подминает и под отрывистое дыхание Агаты ещё и руками тонкую спину поглаживает. В нём пожар уже, а Агата и есть бензин. Ей самой держаться трудно, но хоть она понимает, что Киану действительно просто спутал ей с другой, смириться с этим крайне тяжело, именно поэтому она сейчас держится, драконит и себя, и Киану, который видит прекрасно поведение любимой, и старается одержать победу в неравной схватке. Только это не удаётся сделать, потому что Киану с силой впивается в бедра темноволосой и, закинув её к себе на плечо, несёт в неизвестном для неё направлении, больно хлопнув ладонью по бедру. — Ты ещё и смеешь ко мне так нагло прикасаться, — возмущается Агата, а затем чувствует ладошку Киану на своей ягодице, бесцеремонно её гладящей. — Убери руки, Киану, — снова заводится Агата и с силой ударяет по упругой заднице усмехнувшегося теперь уже блондина. — Иначе я тоже буду парней в клубах путать, — Киану понимает шутку, или даже специальный укол, который должен его раззадорить, но сказать честно — ему надоело то, что он не может выпороть противную и непослушную девушку. Он снова сильно вжимает Агату, только уже в постель, которая послужила Агате мягким приземлением. Киану злится, и Агата это видит, губу закусывает, будто специально, и шумно выдыхает, когда Киану её за волосы оттягивает, впиваясь зубами в шею, оставляя там багровые засосы и укусы. — Ты не смеешь со мной так разговаривать, — холодным тоном выдает Киану и спускается уже к ключицам, водит по ним носом, запах выученный чувствует и в них больно вгрызается. Ему не нравится делать Агате больно, но она сама его до этого доводит, специально конечно, он знает об этом, хитро этому подыгрывает, потому что сам этим интересуется и с лёгкостью ведущую роль обыгрывает. — Ты уважаешь и почитаешь меня, любишь так, как я люблю тебя. Ты не доводишь меня, чтобы потом самой не плакать и не лежать полностью истощённой, — двоякий намёк, но Агате хватает, что бы усмехнуться и откинуться в шее, чтобы открыть пространство для пухлых губ. — Почему тебе можно целовать других, а мне нет? — дует губки Агата и своё настоящее развратное «я» вскрывает, которое она сама узнала только когда в руках своего сильного мужчины оказалась. — Потому что я не разрешал, — последнее, что говорит Киану и до крови в губы Агаты вгрызается, словно таким образом послушания добиться хочет. Он сам знает, как прокосил в клубе, но оправдываться, зная, что Агата и сама всё понимает, он не собирается. У него есть более действенные методы. Агата горячо на поцелуй отвечает, в ответ рот Киану изучает, позволяя тому тоже самое с ней делать. Киану бока Агаты до синяков сжимает, писк своими губами из её ловит и вдавливает в постель ещё сильнее. — Киану, мы пьяны, — констатирует Агата, но Киану лишь усмехается и глубже целует, расстёгивая пуговицы своей рубашки. Всё в этот вечер летело на пол, в стены, с пола и возвращалось с пола, обратно на месте. Дом вверх дном перевернулся, как и совесть этих двоих. Казалось, что этот дом снаружи также горит, как и внутри находящиеся в нём два человека. Кажется, что дом тяжелее стал и от давления на него под землю уходить начал. Киану сгорал в Агате, а Агата — в Киану. Помешались все чувства. Остервенелость, боль, обида, любовь, желание и тоска. Всё смешалось воедино, порождая этим самым самый высокоградусный напиток. От водки Киану так не вело, как от Агаты ведёт. Он раздробить Агату мечтает и порошком в дёсны втирать, как наркотик. Он в ней лучшие грехи находит, своими делится, с её чертями знакомится, да и её со своим знакомит. Он в неё последние остатки вкладывать готов, только бы так близко к ней быть. Запредельно. Чтобы на расстояние вытянутой руки, а на расстояние вытянутого кончика языка. Но ночь закончилась, а посапывающее на его груди изнеможённое тело, с ног до головы украшенное иссиня-багровыми метками со стоном боли проснулось, не в состоянии даже спокойно дышать. Агате стоять не то, чтобы тяжело было на следующий день, даже невозможно. Киану, как виновнику, предстояло (в своё удовольствие) на руках отнести Агату в ванную, там следить за тем, чтобы девушка не уснула, поддерживать, обтирать полотенцем, и не дай бог задеть хоть одну метку на хрупкой коже. Натянуть наконец на неё свою футболку и нести на кухню, где она кривилась от боли, потому что утверждала, что готовить должна женщина, пыталась добраться до плиты на негнущихся ногах, но Киану ей осторожно на руки поднимает и на диван в гостиной усаживает, сам же на кухню отправляется. Ноги девушки временами немели, и засосы обжигали, когда к ним прикасались, но Агата и истомой улыбается, на Киану ноги закидывает, свой чай из его рук берёт и спокойно на подушку откидывается, наконец чувствуя, как боль и напряжение в теле отступает. Киану перекидывает ногу Агаты, чтобы удобнее было, а та в ответ протяжно хныкает. — Я не хотел, прости, — громко смеётся Киану, вспоминая причину, и целует лодыжки любимой, чувствуя, как те подрагивают. — Я не смог сдержаться, — смеётся сильнее на недовольную рожицу любимой и продолжает поглаживать стройные ноги, поражаясь их красоте. — Я не хочу уезжать, — грустно выдаёт Киану, но чувствует тёплые ладони на своём лице и к ним прижимается. — Не верю, что завтра уезжать, — басит Киану и отпивает крепкий чай из кружки. — Я могу продлить отдых, — с надеждой смотрит Киану, но в глазах тёплых Агаты видит только отрицательный ответ. — Нам нужно ехать, Исаак скоро выписывается, ты же знаешь, парни просили тебя помочь, — Агата права, Киану знает, но отпускать всё равно её не хочет. — К тому же, я не думаю, что наши дни в Берлине будут как-то отличаться, — но Киану усмехается. — Когда случится наша свадьба, знай, что моим подарком будет дом вдали от цивилизации, — Агата мечтательно улыбается, но словам Киану верит и глаза в блаженстве прикрывает.