Четверг, 23:49. Центр Берлина, пентхаус в стиле «лофт», Германия.
Чарли.
Ночь и спокойная обстановка с бокалом вина оказались единственным способом расслабиться после тяжёлой лекции, потраченных на доклад нервов и угроза потери собственного достоинства, когда в очередной раз в институтской столовой кто-то удосужился отозваться слегка пошло о слишком точёных ногах Чарли Гёте и об её, вероятнее всего, тесных связях с мужчинами. Глаза неприятно щиплет после яркого и долгого свечения экрана ноутбука на небольшом расстоянии, а мышцы ног после пробежки между этажами приятно тянут в расслаблении. Ветер приятно задувает в приоткрытое окно в пол, наполняя пентхаус приятным свежим воздухом и терпким запахом ночной жизни где-то за пределами просторной светлой квартиры. Повсюду витает запах свежеиспечённого печенья, который совсем не выветривается, хотя порядком раздражает рецепторы Чарли. Рассыпчатое блюдо стоит нетронутым прямо на кофейном столике рядом с кружкой дымящегося топленого шоколада, который тяжело усваивается в желудке. В то время, как хозяйка, испёкшая это печенье и сварившая шоколад сидит в полностью тёмной квартире, наполненным взглядом разглядывая большой лунный диск и перебирая края своей кружевной накидки цвета такой же тёмной ночи. Сегодня был особенный насыщенный занятиями и семинарами день, отчего девушка потягивается на диванчике от приятной усталости. Мышцы приятно ноют после недлительной тренировки на дому по интернет-курсам, а рука устала от долгой и быстрой писанины. Уши, кажется, от быстрого говора преподавателя и вовсе распухли. Но кажется, день прошёл не зря, по крайней мере, Чарли желает в это верить. Она не любит, когда что-то делается зря. Только вот человек один не пишет, не звонит и даже не думает о себе как-то напомнить, даже брошенным под дверь камнем с его именем, а Чарли и не навязывается, потому что так мама учила: никогда ничего не просить и не навязываться, но, если у тебя попросят — стараться выполнить. Она лишь поглядывает изредка на экран телефона, но, если и видит там пустое табло, всё же не расстраивается, а продолжает заниматься своими делами, хотя на душе минутами свербит и неприятно тянет. И не ясно, то ли это гордость оскорблена, либо Чарли к Исааку за проведённые несколько дней вместе попривыкла. Она, конечно, не срывается с места и не едет к Исааку, чтобы там на месте с ним разобраться, но порой есть желание, чтобы он приехал разбираться, а желательно, чтобы он наорал за то, что Чарли такая ужасная и вообще потеряла страх, раз решила прекратить общение. Хотя, инициатива в потери общения была проявлена только Исааком, который последним их разговором дал ясно понять: Чарли ему не подруга, не пара и даже не знакомая. В чём причина? Он сказал, что не хочет подвергать своему общению Чарли и ставить её карьеру и жизнь под угрозу. Чарли не поняла его слов, но терпеливо промолчала, ведь знала, что спасти человека не значит привязать его к себе силком. Но судя по всему, Исаак просто не хотел подвергать себя чарливскому общению, ну и Бог с ним. Чарли ничего и никогда не требует. Разве что требует правильную сдачу в магазинах, хоть денег и полно, и однотонные вещи, если брат решит сделать подарок сестре в виде красивой вещицы. Она прекрасные разговоры с Исааком отпустила, как он выписался из больницы и первым делом приехал к Чарли выпить чаю тоже почти забыла. Она забывает каждый день, как он у университета стоял с огромным букетом цветов после десяти пропущенных звонков от почти обидевшейся Чарли. Он стоял, улыбаясь слегка наигранной недовольной реакции Чарли, которая с каждым бутоном улыбалась всё ярче, освещая улыбкой учебную территорию, ловя взгляды девчонок. В общем, общение сошлось по весне на нет, хотя и говорят, что весна — пора зацветания. Чарли не согласится. Телефон резко загорается, оповещая о звонке, отчего Чарли крупно вздрагивает, удивлённая позднему звонку. Она желает было проигнорировать звонок, но, завидев звонящего, на лице появляется мягкая улыбка, а тело наполняется отеческой любовь и собачьей верностью. Протянув кнопку на экране «принять» на высветившееся «Братик», Чарли, даже не слыша и не видя, знает, что брат так же рад и широко улыбается, даже после тяжёлого дня. — Чего ты так поздно? — шутливо возмущается Чарли, всё ещё помня про фишку с братом никогда не здороваться. Наверное, это повелось с детства, и теперь они редко говорят друг другу назойливое и эгоистичное «привет». — Ты разве сейчас не должен отдыхать? На той стороне слышится тихий хрипловатый смех, отчего Чарли расслабленно откидывается на диване, всегда радующаяся редким звонкам брата из-за его занятости. Он, конечно, старается, как может, уделять сестре больше внимания. Но всё его внимание забирает контора, в которой он — директор и по совместительству работник. Он не жалеет материального и человеческого ресурсов на сестру, желая сделать из неё высококлассного адвоката, и сам же понимает, что сестра его упряма до дури и сама может всего добиться. Да и она сама так говорит, на что он вздыхает и помешивает свой крепкий чай, обещая перевести порцию на учёбу, хоть и знает, что эти деньги бесполезно копятся. — Я не собираюсь домой, потому что я еду к тебе, — он слегка посмеивается, а Чарли только и рада, ведь испекла вкусное печенье, которое брату всегда нравилось, даже будучи подгоревшим. Она подрывается с места, включая мигом хлопками свет во всей квартире и спешит варить явно уставшему брату кофе. — Я слышу, как ты подорвалась и уже бежишь на кухню, — он тихонько смеётся и крутит кожаным рулём, плавно сворачивая с главной трассы. — Да, не могу же я оставить тебя голодным после работы, — недовольно бурчит Чарли, отвлекаемая массивным телефоном от ножа, дощечки и овощей. Ей крайне неудобно резать и держать плечом телефон у уха, но она упорно нарезает на крупные кусочки овощи, смешивая их в лёгкий любимый салат брата. Брат по ту сторону смеётся и недовольно покачивает головой, всегда поражающийся, как в такой красоте и изящности его сестры ещё осталось место для хозяйственности и самостоятельности. Он порой удивлялся, что красивые девушки могут быть не только светскими львицами, но и хозяйками, но его сестра живое тому доказательство, чему он совершенно и стократно рад и благодарен матери. — Я буду через тридцать минут, — Чарли хмурится, ведь это слишком долго, чтобы доехать от конторы к зданию пентхауса, и хочет было спросить, но сразу же получает ответ. — Я хочу заехать в магазин, чтобы купить тебе фруктовое молоко, — старший довольно улыбается, когда слышится довольное повизгивание Чарли, которая всегда ждёт приезда брата, но ещё ждёт и вкусной еды от него. — Хорошо, мне, как раз, осталось немного, — Чарли не слушает дальше брата и кладёт телефон на тумбу, забыв отключиться, впрочем, как и всегда. Брат уже привык и порой несколько минут слушает Чарли, а потом сам отключается. Так же и сейчас, он сам отключился и со спокойной улыбкой двинулся в сторону продуктового магазина, дав сестре больше времени на готовку, да и себе, чтобы успокоиться после накопившихся за день нервов. Чарли чуть было не режется ножом, когда теряется в мыслях, но вспомнив о нём, успокаивается и в радостях просто поджимает губы, сдерживая порыв. Она почти заканчивает с закусками, красиво раскладывая тарелки на столе, чтобы сильнее раззадорить слабый аппетит брата: из-за работы он такой худощавый. Но в следующую секунду слышит звонок в дверь, удивляясь, ведь брат отключился не больше пяти минут назад. Она осторожно ступает по светлой поверхности пола и, когда выглядывает в дверной глазок, забывает, как дышать. Стоит тот самый, что нежданно-негаданно, у которого волосы светлые, пепельные и глаза слишком красивые. Чарли сглатывает и, забыв про тонкую, кружевную накидку чуть ниже колена, широко открывает дверь и вид на своё неглиже в самом его соку и изящной прелести. — Чарли… — Исаак только начинает говорить, как пересекает взглядом тонкую талию Чарли, медленно плывёт вдоль тела и плавных изгибов, останавливаясь на татуировках-записях на ключицах и переходя на лебединую шею с выделяющимися сухожилиями и бьющейся жилкой, которая слишком манит. — Встречаешь? — спокойно, но брызжа ядом, скалится Исаак, обнажая едва заметные клыки. Когда верхняя часть тела досконально изучена, парень беспардонно тянет взглядом вниз, охватывая длинные стройные ноги и утончённые маленькие стопы, размером с детскую ладошку. У Исаака дыхание перекрывает и стоять труднее становится. Он, кажется, девушек лучше, чем эта никогда и не видел, а сейчас словно губами ангела поцелован и благословлён. Чарли в него так же взглядом вперилась и понять его взгляда не может, потому что забыла, в каком виде предстала. А он смотрит и молится. Он даже перед своей иконой на колени пасть готов, только бы она такой всегда оставалась. Исаак терпеть не намерен: он с места срывается под действием алкогольного градуса и стройного тела перед ним, и от пола Чарли отрывает так резко, что она с писком его торс ногами тонкими обвивает и от страха упасть к широкой груди сильнее прижимается: накидка с ног спала, бледную кожу ног оголяя, отчего Исаак вдвойне жар кожи почувствовал. Исаак хлопком одной руки дверь закрывает и в глаза светловолосой вглядывается, черта там разглядывая, но своего находит. Хотя нет, он сам из себя черта являет. Рихтер сейчас, как в тумане. Он стоит, руками тонкую талию крепко сжав и в глаза напротив вглядываясь. Он там ни черта не видит, потому что разом тонет в её омуте и в своём тонуть позволяет. Он дыхание вместе с Чарлиным учащает и внимательно следит за тем, как Чарли дрогнувшую губу плотнее сжимает, не выдавая своего состояния. Но Исаак видит. Гёте выдыхает, наваждение смаргивает и ошарашенным, но строгим взглядом на Исаак смотрит, в грудь мужскую руками упираясь и восстанавливая хоть какое-то, пусть даже мнимое расстояние. Ей кажется, что так ей легче станет, но знает, что ошибается. — Исаак, что ты дел… — Какого чёрта, Чарли? — рычит Исаак и пальцами в талию ошарашенной девушки впивается почти до хруста её рёбер и собственных пальцев. Он веса Чарли не чувствует, но чувствует, как горячая женская плоть почти обжигает через одежду. — Ты всех так встречаешь? — он в потоке ревности тонет, представляя, что там кто угодно мог стоять, а не он, а она так двери смело раскрывает, всю себя прекрасную являя. Он точно знает, такой её видеть никто не смеет. Себя тоже за такой прямой взгляд ругает и материт, ведь её скульптурное тело посмел своим грязным глазным яблоком опорочить. — Нет, — щебечет девчонка, в мягкие черты лица вглядываясь и там что-то ангельское ища, но там только демоны румбу отжигают и в жертвоприношение молодых барышень отдают. Таких, как Чарли. Исаак под шумок её на кухню по незнанию пентхауса вносит и там накрытый закусками и салатами стол видит, две кружечки кофе и закупоренную бутылку вина, отчего вспыхивает ещё сильнее и талию Чарли до синяков сжимает, приближаясь так, что в её губы дышит и почти вгрызается, чтобы порвать. Но Чарли снаружи уверена, пусть внутри и сгорает. Но Исаак стойко держится, скалится и пытающуюся выбраться Чарли уже не просто прижимает, а последние силы своей крепкой хваткой выбивает. — Если нет, что это тогда? — он резко её в своих руках разворачивает, на весу также держа, но спиной к своей мощной груди прижимая, где Чарли отчётливо размеренный бит сердца слышит. Он носом по гибкой шее проводит, видя, как на той мурашки быстро пробегают и скрываются. Пепельноволосый довольно улыбается и снова взглядом по обстановке мажет. — Ты не скажешь, кого ждёшь, а? — ядовито шипит он на ухо Чарли, которая уверенности набирается и руки с себя сбрасывает, на ноги приземляясь. Ни перед кем не ломалась, и перед ним не сломится. — Я жду гостей, а что ты тут делаешь — не знаю, — Чарли хмыкает, поправляет чёрную накидку и следует к столешнице, где не закончила с некоторыми приборами и фруктами. Исаак вскипает, что ни на есть сильно: он такого разговора с собой не допустит, а особенно той, кто младше, кто слабее, кто за ним стоит и за кого он ответственность несёт, как тяжкий груз, пусть она этого даже не знает. Обозлённый Исаак кулаки сжимает, лишь бы не сорваться и диким взглядом по эстетике картины мажет, отмечая, как бы подошла Чарли просторной кухне Исаак, и как бы накидка Чарли подошла его тёмному полу в спальне. Она выглядит совершенно домашней, но не теряет хищной сексуальности, граничащей с безумием. Он пальцы мнёт и стол в ревности сжигающей рассматривает, понимает, что Чарли ничего не собирается говорить и оправдываться. Что бесит ещё больше, её порвать за упрямство нужно, убить, чтобы больше не была такой гордой птицей. Он с трудом выдыхает и с мнимым спокойствием продолжает добиваться от Чарли хоть какой-то информации. — А если я останусь здесь, есть вероятность, что я попаду на твоего ночного гостя? — Исаак кривится в улыбке и сверлит взглядом движущиеся через неплотную ткань лопатки. Его это распаляет, но Исаак с трудом сдерживается и с шумом воздух втягивает. Ему тяжело наблюдать за Чарли, потому что ещё одно движение её лопаток, и Исаак за себя не ручается. Он поддастся звериным инстинктам и плевать, что Чарли будет говорить. — Зачем ты приехал? — равнодушно выдаёт Чарли, чувствуя прожжённую исааковским взглядом дыру в спине и ведя от зуда между лопатками плечами. Она скучала, да, безумно скучала. Но теперь, когда он приехал, она зла. Зла на его поведение, зла на его бездоказанную агрессию и зла на то, что он так много себе позволяет, не позволяя Чарли в ответ совсем ничего. Исаак мысленно отвечает: он приехал, потому что соскучился невероятно, пусть даже несовместимо это, мафиозник и адвокат, пусть неправильно, он даже скрывать всё готов, но терять Чарли из-за несовместимости деятельностей — он сделал это раз, а теперь наблюдает, как Чарли не для него готовит и сам бесится. Сам допустил ошибку, когда месяц ухаживал, а затем решил тихонько свалить, оставляя Чарли жалкое: «Мы не подходим друг другу». Он знал, конечно, что Чарли ничего большего не требовала, да и не хотела, но он хотел безумно, а из-за того, что не мог, лишь сильнее злился, безысходность чувствовал и перед зеркалом на себя матерился, найдя выход только в прекращении общения. Мнимом прекращении, которое подбивало. — Я хотел увидеть тебя, — парень внимательно наблюдает за тем, как Чарли режется и как кошка шипит. Исаак желает было подойти, но Чарли снова приступает к нарезке, не видя, как из пальца бежит дорожку крови. — Увидел? Теперь ты можешь уходить, — спокойно говорит Чарли, сверля стеклянным взглядом дощечку, где уже искрошила все фрукты, сама пытается сделать голос стабильным, но, почувствовав тепло Исаака, позади, жмурит глаза и сжимает губы от недостатка этого. — Я не хочу, чтобы он это увидел, — она специально не говорит, что брат должен приехать. Скрывает чтобы позлить, знает, что Исаак бесится. И правильно, пусть чувствует, что чувствовала Чарли, когда тот позорно слился. Плевать на последствия, хуже, чем было вряд ли уже будет. Чарли зла, и месть её холодной подаётся. — Он значит, — задумчиво хмыкает Исаак, а в следующую секунду позади Чарли оказывается, плотно ту к столешнице прижимая. Чарли недовольно мычит, как Исаак её за горло прихватывает, слегка сжимая и к груди своей прижимая, а второй рукой по ноге мажет, к талии поднимаясь длинными обрамлёнными тонкими серебряными кольцами пальцами, пуская по женскому телу волну мурашек от лёгкого холода. — Чувствуешь? — он под накидку забирается, бархатную кожу животу нежно поглаживая, но большего себе не позволяя. — Так только я могу делать, — он шепчет на самое ухо, табун мурашек по хрупкому телу вызывая. — Никому не позволю, — он знает, что это просто тяга, не хочет верить в то, что в даме этой до чёртиков нуждается. Но на уровне подсознания знает: руки тем, кто прикоснётся, отрубит. Чарли дышит загнанно, чувствуя горячие пальцы на шее, которые лишь слегка сжимают, никакого вреда не принося. Но вот кажется, что пальцы, поглаживающие живот, прожигают кожу, своей кислотой ожоги оставляют, которые не болят, а сладко тянут. Она уже не справляется с тем, как обнять Исаака хочет, но гордость сильнее, поэтому Чарли плотно сжимает челюсть и напрягает мышцы всего тела, не позволяя мурашкам на теле затмить разум. — Отпусти, — шепчет длинноволосая, всеми клетками чувствует, как рука на горле слегка сдавливает и к груди исааковской ближе прижимает, не позволяя даже шаг в сторону сделать. Исаак слегка вбок отклонился, шедевр, собственноручно созданный разглядывая: прогнутая в позвоночнике, вперенная в столешницу Чарли буквально еле дышит через слегка приоткрытые губы. Томный взгляд с опущенными ресницами покрылся дымкой, а руки сдавливают дощечку и нож. Исаак отрываться не желает от этой картины. Ему даже дурно от такой красоты становится. Он с восхищением отмечает, что Чарли голову назад запрокинула, открывая вид на лебединую бледную шею, над которой вандальничать хочется, как хулигану над картиной. Чарли Исаака дыхание учащённое слышит над ухом, куда почти в пополам склонился пепельноволосый. Чарли еле дышит, и не от удушающей её руки, а когда концентрируется на руках на талии, глаза аж закатывает, потому что тепло сразу становится и невыносимо, потому что его руки, как наркотик, после такой дозы сложно будет слезть. — Я не отпущу тебя, — он мочку прикусывает и осторожно руку из-под накидки вытаскивает волосы собирая в руках, как самое ценное и на спине их разглаживая свободной от сжимающей шею рукой. Он мягкость пшеничных волос под пальцами чувствует, а затем носом в них зарывается и хватку на горле невольно ослабляет, потому что по телу как будто расслабляющим пером проводят. — Не хочу отпускать, — Исаак на плечо Чарли голову роняет, шумно втягивая запах подрагивающего тела, так же плотно прижимаясь к стройному гибкому стану. Чарли крепко края столешницы зажимает и почти хруст мебели слышит, но никак хватку ослабить не может, потому что руки сами непроизвольно к горячей плоти Исаака тянутся. — Исаак, — Чарли хватает сил и самообладания только на его имя, а потом она чувствует, как руки парня начали и вовсе опускаться, ударяясь об упругие бёдра парня. Её словно резко холодом пробрало. Пепельноволосый отходит от Чарли на несколько шагов, позволяя той развернуться и, поправляя задравшуюся накидку, уставиться недовольным взглядом в тёмные, как ночь, глаза напротив. Она взглядом по груди мускулистой ведёт и губу закусывает, отводя следом взгляд куда угодно, лишь бы не на Исаака. — Я понял, — после минутного молчания Исаак всё же поправляет кожанку и молча идёт к выходу из кухни, на миг оборачиваясь через плечо. — Я пытался, Чарли, — он не говорит прямо, отчего Чарли раз в сто хуже. Лучше бы он кричал, кружил, но не был настолько спокоен. Как скала несокрушимая, не имеющая камня, который может её обрушить. — Но раз тебе не нужно, значит и мне тоже, — он снова оборачивается в дверном проёме, окидывая Чарли оценивающим взглядом, отчего у той бегут мурашки по телу. — Нужен буду — обратись через посредников, — он холоден в голосе, но пальцы горят от прикосновений к чарливской коже. У него сердце злостью наполняется, но тягу невыносимую вытеснить эта злость не может. Силёнок на это не хватит, ни с тем тягается. Исаак словно ожил, когда Чарли в проёме увидел, позволил себе так нагло её рассмотреть и словно в последний раз насладиться, а тут он уходит, хоть и ощущает, как кусок чего-то родного от себя отрывает и в этой квартире хоронит. Исаак всё ждёт, когда Чарли сзади налетит, он даже мышцы напрягает, чтобы в случае этого не пошатнуться и тем более не свалиться, чтобы удержать Чарли на весу и с силой в себя вжать. Но это не происходит, а напряжение в теле Исаак растёт вплоть до того времени, как он до двери из пентхауса доходит, а далее к машине с неподъёмной ревностью буквально волочится. Он ни разу не обернулся, потому что сам знает, что там никого нет. Если увидит, то и вовсе с ног свалится. Он не знает, что Чарли в кухне так и зависла, уставившись стеклянным взглядом в пол, забыв, про овощи, фрукты, про приезд родного брата через несколько минут. Она стоит ровно до того момента, пока не послышался звонок в дверь, затем быстро выставляет на стол оставшиеся тарелки, переодевается в длинную толстовку и медленно бредёт к дверям. Она знает, что вряд ли это будет гордый до дури и своенравный Исаак и не ошибается, на пороге стоит другой, противоположный Исааку человек — брат, улыбающийся, но не замечающий растерянный взгляд блондинки. — Ну вот, я здесь, — брат широко улыбается, проходя тяжёлыми шагами в кухню, оценивая вкусности на столе и облизываясь в предвкушении. — Я так голоден. «А я, кажется, наелась досыта», хмыкает Чарли и валится на стул рядом с тараторящим братом. Ей впервые не до разговоров с братом, у неё мысли в другое русло утекают.