***
Шевелиться нельзя. Любое движение приносит нестерпимую боль. Нож находится немногим ниже горла и кровь из порезов стекает по груди, животу и ниже, пачкая прижимающего его к себе храмовника, что тихо постанывает, проникая глубже, принося ещё больше боли. Сегодня его Ночной Кошмар особенно не в духе. Он зол и пьян — одна малейшая ошибка может стоить эльфу жизни, а потому Алим не сопротивляется и даже не издаёт ни единого звука. Лишь слёзы катятся по щекам, капая вниз, смешиваясь с его собственной кровью и стекая к разведённым бёдрам. Если Создатель есть, за что же Он так его ненавидит?.. Зачем Ему нужны страдания?.. В чём же эльф настолько грешен?.. Эти вопросы не идут у него из головы до самого утра. Он так и не может забыться сном: всё тело ноет, а рука ненавистного храмовника, властно прижимающего его к себе даже во сне, не оставляет возможности выбраться и уйти. Алим может лишь поднести ладонь к ранам и попытаться сделать хоть что-то, чтобы остановить кровь. Андерс когда-то показывал ему, как это делать. Если не получится, быть может, он уснёт насовсем. Так ли это плохо?.. Магия исцеления слабо светится, отказываясь подчиняться тому, кто не имеет достаточной практики. Алим молится, как может взывает к Создателю, в которого сейчас почти что верит, прося помощи, прося сил всего на одно заклинание. Несмотря на непрерывный каждодневный страх, ему не хочется умирать. Жажда жизни сильнее разума. Заклинание срабатывает. Рана, хоть и не полностью, но затягивается. Кровь перестаёт идти. Измученно улыбнувшись, эльф закрывает глаза и недвижимо лежит до рассвета, пока его мучитель не приходит в себя. А утром… Что ж, утро — это пора раскаяний. Храмовник испуганно смотрит на отметины и бессвязно бормочет слова извинения. Как будто такое возможно простить. Как будто это можно забыть. — Прости, пожалуйста, прости, — без конца выдыхает Кошмар с рыданиями, целуя кожу рядом с ранами, шепча то и дело нечто вовсе бессмысленное и неразборчивое. — Я не хотел причинять тебе боль. Родной мой, душа моя… прости, прости за это… — Ты не хотел причинить боли, а потому взял нож… — безразлично бормочет эльф. Он устал. Он слишком устал за эту ночь, за эти два с половиной года, и у него нет больше сил даже на эмоции. Он не злится, не боится и не ненавидит. Он устал от всего. — Я не знаю, что на меня нашло. Этого больше не повторится. Клянусь, никогда не причиню тебе боли. Я люблю тебя, люблю. Алим, никогда больше я не причиню тебе боли, слышишь?..***
Ложь. Та ночь — лишь начало настоящей боли. Алим помнит, как всё было дальше. Помнит, но отчаянно хотел бы забыть. Эльф дрожит от страха и предвкушения, когда подставляет лезвие к горлу. Всего одно несильное нажатие — нож сам сделает это. Прошлое наконец-то отпустит его, он сможет обрести настоящий покой, а не только его иллюзию. Вой собаки вырывает его из этого состояния. Испугавшись собственных мыслей, эльф отбрасывает нож прочь. Тот ударяется об пол со странным, словно бы обиженным лязгом, а Сурана сдавливает рану на руке через повязку и шипит от боли, окончательно приходя в себя. Утром он, преисполненный решимости покончить со всем этим сумасшествием, идёт в лес. Он тщательно следит за тем, чтобы никто не видел его, чтобы никто — и в частности Шанс — не увязался следом. Когда-то давно между ним и Ирвингом, его учителем, Первым Чародеем ферелденского Круга Магов состоялся разговор, касавшийся именно зачарованных вещей. Эльф хотел научиться делать амулеты, заряженные на удачу, на укрепление духа, силы воли и прочие, что могли бы быть полезны кому-то. Ничего из этой затеи не вышло, так как огненный маг был слишком импульсивен и постоянно торопил магию, не заканчивая ритуал. Но теоретические знания… Быть может, нож не удастся обезвредить, но эльф хочет попытаться. Чтобы больше никто не смог причинить вред себе или окружающим из-за его воздействия. Эльф останавливается в метрах ста от леса, поражённо вглядываясь в приближающиеся фигуры четырёх путников. Сначала он думает, что обознался, что ему всё это кажется, или что это всё ещё сон. Но нет: один из них — Амелл. Виконд Амелл, его друг по Кругу, тоже ученик Ирвинга, хоть и специализирующийся не на огне и рунах, как Алим, а на всём, связанном со льдом и энтропией. Трое идущих с ним не знакомы Суране. Должно быть, тоже Серые Стражи, хоть и вид у них весьма специфический. Воин с мечом и щитом. Громила, много выше не то что самого Алима, но и любого человека. И девушка, опасность от которой чувствуется сразу. Эльф ни за что на свете не стал бы ей доверять. У неё неприятный, хищный взгляд, а в движениях чувствуется нечто нечеловеческое, словно даже животное. — Вот уж не думал, что встречу живого мертвеца и здесь, — холодно произносит Амелл, глядя на него почти что зло. Алиму становится совсем уж неуютно. Он вовсе не хотел никого обманывать, ведь ложное самоубийство было не его идеей, не его планом побега. Сам он никогда не сотворил бы подобного. — Викки, вот так встреча! — разволновавшись, Сурана так сильно взмахивает рукой, что из рукава выпадает плохо закреплённый нож, что был там спрятан. В настолько нелепую ситуацию нужно ещё умудриться попасть, но для эльфа никогда не было с этим проблем. — Я… могу объяснить?.. — Как будто нужно что-то объяснять. Иль думаешь ты, глаз мы не имеем? — насмешливо комментирует «хищница», чуть склонив голову и внимательно, изучающе его разглядывая. Она впивается взглядом в забинтованную руку и улыбается, понимая всё по-своему. — Я просто неудачно упал, — Алим понимает, как нелепо это звучит, но решает досказать до конца. Ведь он же не виноват, что правда звучит так странно, так неправдоподобно, — с ножом в руках… — Ритуальным? — уточняет воин, сжимая рукоять меча. Он понимает это так же, как и она. Алим встревоженно смотрит сничала на свою руку, затем на нож, всё больше сомневаясь в собственных словах. Но ведь это правда! Сурана никогда не применял магию крови. Но подыграй он сейчас этой ситуации, и ему не придётся заканчивать всё самому… Нет. Это не его мысли. Не его желание. — Он вообще не мой! Мне его… — Подбросили, — холодным тоном подсказывает Амелл. Посоха при нём нет, но меч, к которому он то и дело тянется, а после одёргивает себя, вполне компенсирует это. Когда же он успел научиться им сражаться? И зачем? — Ну почему вы мне не верите? — страх начинает выползать из души, сковывать горло, вынуждая перейти на полушёпот. Сурана беспомощно смотрит на громилу. Может, из-за того, что тот единственный пока не выказывал насмешку в его адрес, добиться его благосклонности вероятность больше?.. Но он молчит. — А с чего нам тебе доверять? — недоумённо спрашивает воин, переводя взгляд на Амелла. Он ждёт от него объяснений и… руководства к действию? — Что ж, у тебя минута на придумывание убедительной отговорки. Не сможешь меня переубедить, — Виконд внезапно насылает какое-то из энтропических заклинаний, но тут же убирает его. Всего за пару мгновений, что оно действовало, Сурана словно бы переживает заново каждый день после сделки с храмовником. Алим дрожит от страха, вновь перенесённые ужасы прошлого ясно стоят перед глазами, и избавиться от них он может, лишь закусив ладонь до крови, переведя душевную боль в боль физическую. Кажется, будто Амелл доволен произведённым эффектом, словно он упивается чужой болью. Быть не может! Это же всё тот же парнишка из Круга, Змеёныш, вечно угрюмый, но неподдельно добрый, беспокоящийся об окружающих. Алим помнит страх в его глазах в ту ночь, когда Амеллу стала известна вся та грязь, в которой погряз эльф. Что же должно было произойти, чтоб тот парнишка вдруг стал таким жестоким?.. — Я… клянусь, что я не малефикар! Я не знаю, как это доказать, но я невиновен, — Сурана зажмуривается и шепчет это почти беззвучно, чувствуя, что уже бесполезно говорить что-либо. Его не хотят слышать. — Йован бы мне поверил!.. Виконд молчит, а потому эльф, чуть осмелев, открывает глаза и почти спокойно встречает тяжёлый холодный взгляд Стража. — А я — не он, — Амелл тянется к мечу, но внезапно на его плечо опускается рука воина. — Не надо судить сгоряча, — но Виконд скидывает руку и озлобленно смотрит на брата по ордену. — Да что с тобой вообще такое? Ты меня пугаешь ещё с самого Редклифа! — Неверно подобрал слова ты: он холоден, как никогда. И, хоть признанье это мне претит, но в чём-то я с тобой согласна, — с явной неохотой проговаривает девушка, избегая смотреть на воина. — Он изменился. Сильно, если даже ты заметить смог. — Я, должно быть, сплю, — усмехается воин, но тут же смолкает, встретившись взглядом с «хищницей». — Кхм… ладно. Вик, какого демона с тобой происходит? — Я в порядке. А теперь, дай мне сделать то, что я должен, — мрачно говорит Амелл, но воин всё никак не отходит от него. — Вик… Виконд, подожди. Может, он и правда не маг крови? — Как же храмовникам повезло, что ты больше не в их ордене! — шипит Амелл, сжимая рукоять меча. — Твои «вдруг», «если» и «может» их бы уже сто раз довели до беды! Алим удивлённо смотрит на воина. Храмовник? Он верно услышал?.. — Вот именно! Ну, то есть… он же даже не напал на нас. — Что подтверждает, что я не малефикар, верно?.. — робко вклинивается в спор Сурана. Но, когда на его фразу никак не реагируют, он продолжает говорить, пытается выкрутиться, ведь умирать вот так внезапно ему не хочется. Только-только всё стало налаживаться. Не считая прошедшей ночи, конечно. Но этот приступ ненависти к себе был вызван проклятым ножом, а потому настоящим не является. Ведь так?.. — Так давайте не будем ссориться и вместо этого выпьем по кружечке эля в таверне неподалёку, а? О, эль там такой хмельной, уже с первого глотка ноги подкашиваются! Ты, Викки, расскажешь про Круг, про свои путешествия, я заплачу за выпивку, и мы разойдёмся миром! Амелл кривится, и эльф смолкает. Дурной знак. — Моё имя… -…не сокращается. Извини, запамятовал, — нервно бормочет эльф, чувствуя, что его единственная возможность остаться в живых вот-вот ускользнёт. — Но против остального-то ты не возражаешь? Мы же друзья, Змеёныш? — Мы не друзья. — Хорошо-хорошо! «Приятели» тебя устроит? Раз уж к друзьям у тебя относится только Йован… — страх лет в Круге внезапно возвращается, проходит через всё тело и исчезает столь же быстро, что и появился. — Да в этот-то раз за что?.. — За то, должно быть, что упомянул малефикара, — «хищница» кривится, глядя на Амелла, но тот никак не реагирует на её слова. Похоже, за этим скрывается и что-то личное. Или нет? — Йован?.. — в это не верится вовсе. Да, Алим слышал, что он интересовался теорией, но сколько таких любопытствующих в Круге?.. Даже сам эльф знает кое-что, но это ведь не значит, что его знание когда-то будет применено на практике! — Да быть не может! Викки, скажи, что не правда, ведь он бы никогда… — но неподвижное и словно даже неживое лицо Амелла говорит красноречивее любых слов. — Мне так жаль! — Тебе плевать, как и всем вокруг. Как и мне. Я сам сдал его Ирвингу. Это было правильно, — маг сжимает рукоять меча и начинает вытаскивать его из ножен. Эльф чувствует себя заложником ситуации, ведь даже защититься он не может — если кто-то из храмовников или местных жителей случайно увидит его творящим магию, виселицы не миновать. Но Виконд вдруг качает головой и отменяет своё решение. — В твоих интересах, чтобы впредь я о тебе даже не слышал. Амелл разворачивается и идёт прочь. Его спутники, не проронив ни слова, идут за ним. Разве что храмовник напоследок ободряюще улыбается и пожимает плечами, мол, что поделать, такой вот странный у них предводитель. — Конечно, Викки! Не услышишь, Создателем клянусь, не услышишь! — ошалело шепчет Сурана, не в силах поверить в своё счастье. Но это обещание нарушается им почти сразу. Виконд и его спутники едва успевают скрыться за поворотом, как в голову Алима приходит дурацкая, в общем-то, мысль, что вполне может стоить ему жизни. — Эй, Викки, подожди! — Ну что ещё? — недовольно отзывается Амелл, останавливаясь. — Виконд, я… Спасибо, что не рассказал Ирвингу, — нервно бормочет эльф, косясь на сопровождающих бывшего друга. Как много они могут знать?.. Скорее всего, ничего. Ведь Амелл не из тех, кто любит сплетничать или раскрывать чужие тайны, какими бы грязными те ни были. — То, о чём говорят… произошедшее в Башне — правда? — Многие погибли. Храмовники и маги, — подтверждает Амелл, а после долго молчит, вглядываясь в его лицо, сомневаясь, стоит ли говорить ещё нечто неприятное. — Андерса среди них не было. Карл два года как переведён в Казематы. — В Казематы?.. Значит, это сделали с ним… — осознание того, что он невольно причинил Андерсу боль, жжёт изнутри. Алим вовсе не хотел подобного, он и подумать не мог, что всё обернётся так. На месте Карла должен быть он. Взгляд эльфа вновь притягивает нож, почему-то лежащий так нестерпимо близко, что достаточно всего двух движений, чтобы избавится от душевных мучений, от сжигающего душу чувства вины. Амелл понимает его мысли быстрее, чем они успевают стать действиями. Он подбирает нож, не касаясь его голой рукой, и зачарованная вещь не имеет над ним силы. — Это я заберу, чтобы не возникало соблазна воспользоваться, — мрачно говорит Страж, с неприязнью разглядывая нож. — О, да ладно тебе! Если бы я хотел применить магию крови, я бы мог взять любой другой нож или даже битое стекло. Да попросту прокусил бы вену! — нервно восклицает Сурана, не сводя взгляда с зачарованного предмета. Он не может его отдать. Нож принадлежит ему. Это единственный способ избавиться от греха. Он нуждается в нём. Нуждается. — Меня настораживает, что ты продумал варианты, — Амелл, всё так же избегая прямых прикосновений, кидает нож в свою дорожную суму. И стоит только проклятому предмету пропасть из поля зрения, как сознание эльфа тут же проясняется. — Я… у меня дела… Страж невесело усмехается и качает головой, выказывая своё недовольство всей этой ситуацией. А после смотрит куда-то за спину Алима. Эльф разворачивается и, вовсе не удивляясь, замечает стоящего неподалёку Шанса. Как много он видел? Сурана идёт к храмовнику, устало, но искренне улыбаясь. Голова сильно болит, но глупостей он не наделал, а Амелл и подавно не станет. Можно сказать, что всё закончилось благополучно. — Кто это был? — настороженно спрашивает Шанс, провожая Стража и его спутников взглядом. — Путники. Они спросили дорогу, и я направил их. — Трое из них вооружены. Женщина может быть отступницей, — храмовник плотно сжимает губы, невесть что думая обо всём этом. Невесть что думая о Матиасе, у которого такие вот «друзья». — Я должен доложить Преподобной Матери. — Пожалуйста, не надо, — шепчет Алим, сжимая его руку. Вся решимость Шанса тут же испаряется. Он обеспокоенно вглядывается в его лицо. Славный, заботливый Шанс… Как же легко загубить твою душу!.. — Почему вы напуганы?.. Я видел, как вы отдали нож. — Тише, прошу тебя, — почти что шепчет Алим, боязливо озираясь по сторонам, ведь Серым Стражам не нужны новые беды здесь. Но никто их не подслушивает. — Я знаком с тем, кто их ведёт. Просто поверь — они не желают зла, лишь ищут свой путь к миру. Пожалуйста, поверь мне. И Шанс верит.