Образ в сиянии

На обратном пути она спросила, — верно ли что из свинца делают краски? Маэглин подтвердил это, и припомнил, что такие краски мягко сияют, но в смеси могут темнеть, и оттого надо внимательно выбирать прочие пигменты. Заметил, усмехнувшись: — Я никогда не понимал твоего приятеля, который нарочно усложняет себе жизнь вместо того, чтобы взять меловые или цинковые белила. — Потому что он одарен Единым. — Просто он не ищет лёгких путей. — Ты просто ничего не понимаешь в живописи, Ломион. — Ты и сама не великий знаток. Они заспорили о живописи, и Итариль явственно вспомнила художника, перемазанного белилами, как кот сливками, и не отрывающего глаз от фрески. «О Идриль! Подай мне пожалуйста, белила. Нет-нет, не эти, они гипсовые, давай те, что левее!» Идриль пожала плечами и схватила указанную баночку. — В чем разница между белилами? — спросила она тогда, вкладывая банку в рассеянно протянутую руку. Художник на миг задумался, покусывая кончик кисти.  — Цинковые и гипсовые хорошо смешиваются и дают приглушенный цвет, из аулэанна* — просто насыщенную белизну, а свинцовые… они мягко светятся изнутри. Я их за это люблю больше всего. Картины у него и в самом деле получались разбеленными и светлыми, легкими и мерцающими, как взмах крыльев бабочек, за которыми он гонялся, — вовсе не для того, чтобы поймать. Как облака, как крупные жемчужины из невиданного моря. За что она любила иметь дело с художником, — так за то, что тот не любил церемоний, и с ним можно было поболтать запросто, не чинясь, забыв что ты принцесса. Он ни перед кем не кланялся — не от гордыни, а просто от рассеянности и неумения. И он относился к её неумелой и кривой мазне с незаслуженной добротой, лишь иногда скромно напоминая о существовании законов изображения. Впрочем, так же он относился к попыткам своего юного соседа Эллота музицировать. Маэглин неожиданно оборвал рассеянную фразу на полуслове, щурясь, вгляделся в стену леса слева от тропинки. И продолжил, негромко, отрывисто: — Итариль, не оборачивайся слишком резко. На опушке кто-то есть. Она заметила смутное мельтешение в ветвях примерно в сотне шагов от себя, и подобралась; во рту пересохло, а дыхание сделалось резким и частым. Она, избалованная веками спокойной жизни, сочла что там движется лось или олень, но лица, увиденные на опушке меж деревьев были темны, фигуры коренасты. Орки двигались медленно, с ленцой, как хозяева, но двоих в поле не различили. При свете дня зрение у тварей хуже, — на их с Маэглином счастье. — Рауг! Уезжаем скорее. — воскликнула Идриль. — Стой! Поздно, нас заметили те что в кустах. Орки тоже туда шмыгнут. — Больше никого? — Нет, не видно. — Мой лук добьет туда. — Дай-ка мне. Нельзя их упустить. — Я и не собираюсь. — фыркнула она, накладывая стрелу, и привстав в стременах. Искаженных было четверо и двое были нелюдями. Первая стрела вонзилась прежде, чем был взят разбег, и пробила шею орка, вторая тоже не миновала цели между лопаток его соплеменника, упавшего с размаху. Третьему стрелы пронзили подколенное сухожилие, затем грудь. Но четвёртый скрылся в зарослях. Маэглина уже не было рядом, он, пришпорив Мора, мчался к опушке, опасно перемахнув заросли шиповника. Идриль пришпорила коня, торопясь следом. Страх сломать шею её тоже не остановил. Пролетая над трупом, она поймала угасающий взгляд голубых глаз на светлом лице под льняными волосами и содрогнулась от мелькнувшей пронзительной синевы. Удар копыт сотряс землю, и она напряглась всем телом, силясь усидеть, и вновь срываясь с места в галоп. Идриль, не останавливаясь, выпустила стрелу по петляющему меж деревьев беглецу, но промахнулась. Маэглин его почти настиг, но ещё раньше незнакомец рухнул, вцепившись в пробитое горло. Ломион придержал коня и спешился рядом с поверженным. Перевернул на бок, вытащил нож. Брызнула толчками струя крови, но быстро ослабла. Со спокойным, ничего не выражающим лицом, кузен вытер нож об одежду подергивающегося умирающего. При виде этого что-то неприятно зашевелилось в душе принцессы Ондолиндэ. По телу Итариль пробежал озноб. Маэглин не дрогнул. С таким же отстраненным лицом его отец выслушал свой смертный приговор. Человек булькал горлом, открывая и закрывая рот как рыба, выброшенная на толщу льда Хэлкараксэ. Темная кровь пропитывала цветистую вышивку и слипающуюся меховую оторочку его безрукавки. Кузен посмотрел на Итариль с укором. — Я же просил, дай мне лук. — Я стреляю не хуже тебя уж точно! — Я не хотел, чтобы ты стреляла. Надеялся за ними проследить. — Маэглин недовольно покачал головой. — С чего бы? Ты и так справился. — Мы здорово нашумели. Уходим скорее: если этот не последний, хорошо, если нас не услышали. — Этот был аданом… вастаком, верно? — спросила она. — Верно. — И все же он был с орками. Как такое возможно? — Жители границ много с кем якшаются. Можешь подумать об этом на досуге. Итарить рассмотрела на покойника с брезгливым отвращением. Как низко нужно пасть, чтобы примкнуть к искаженным? Должно быть, он был изгнан, и решил, что терять нечего. Но орки? И почему они его приняли, а не растерзали на месте? Что их заставило не только… — Итариль, очнись! Надо отсюда убраться. И поживее. — Кузен уже сидел на спине у Мора. Конь не замечал крови, лишь недовольно прядал ушами. Раугон, напротив, крутился вокруг, раздувая ноздри и фыркая. Запах смерти его сердил. Она, поморщась, размашистыми шагами подошла к Бесю, вскочила ему на спину. Подозрение, зародившееся тогда, при взгляде в голубые глаза умирающего, вновь заворочалось склизкой жабой. Смутный, и в то же время обвиняющий страх поймал ее своей цепкой клешней и щемил. Она очнулась от обуревавших её подозрений, во второй раз увидя тело, распростертое в изумрудных травах, средь веток шиповника. Она, сама того не сознавая, выбрала дорогу через кустарник. На мужчине был неполный доспех и темно-голубая, обагренная кровавыми узорами котта. Она пристально, чувствуя как отдаются в ушах удары сердца, разглядывала адана, пытаясь убедить себя, что не выдает чаемое за явное. Герб был спорот с туники — но, судя по нелинялому пятну и дырам, когда-то, — и очень недавно, — это был герб хадорцев. Вгляделась в лицо — незнакомые черты. Подросток не мог так измениться, повзрослев. Но… те же ржаные волосы, те же голубые, как небо в погожий день, глаза! Впившись взглядом в него, она поняла что не врет себе — и правда прежде не видела этого адана. Но герб! — Я не могу понять. Почему эти люди… — Примкнули ко Тьме? — догадался о причине ее задумчивости Маэглин. — Мы этого уже не узнаем. — Но как они могли! И что их, балрог побери, привело именно сюда? — воскликнула Идриль — Об этом после. — А что, если это не все? Как думаешь, где тогда остальные? Маэглин жестом попросил ее молчать. Ветер, взъерошивший ветви деревьев, заставил поежиться, и донес запах костра. — Они, похоже, затеплили огонь. — Надо потушить его немедля! — Есть костер — есть и тот кто поддерживает огонь. — Мы должны посмотреть! — настаивала она, жадно желая убедиться, что там всего лишь искаженные твари, и в то же время боясь того, что может ей открыться при взгляде на честную компанию у огня. Но её как будто влекла неведомая сила. Так раненый срывает спасительную повязку, причиняя себе боль, расковыривает коросту, не сумев побороть стремление ужаснуться своему увечью. — Я посмотрю сама. — Ну нет уж! Я вижу лучше тебя, мне не придется подбираться близко. Жди здесь, у шиповника. Если что-то случится со мной, немедля возвращайся в Ондолиндэ, предупреди о чужаках. Сын Эола вновь спешился и отправился прочь. Она была вынуждена согласиться, не в силах передать словами, что именно ее терзает. Вместо этого она утихомирила лошадей, и отчаянно вслушиваясь, просила лесной ветер, пахнущий едва проклюнувшейся зеленью почек, не менять направление, унося их с братом запах прочь. У орков плохое зрение, но они учуют их, если подует неблагоприятный ветер или с ними варги. Ожидание тянулось невыносимо, как сухожилия в пыточных Ангмандо. Маэглин все не показывался из-за бурелома, завалившего прогалину, где сидели орки. Итариль пыталась уговорить себя, что оттуда повеяло кислым запахом плесени и нестиранного платья, обычной тошнотворной вонью, исходящей от искаженных. Но ветер донес до неё только отзвук смеха. Слишком мелодичный отзвук. «Тебе почудилось, глупая нисси!», — подумала она и тут же поняла, что не верит этой мысли. То и дело оглядываясь, кузен спешил к ней. — Тебя заметили? — Ни звука, Итариль. Они прямо за мной. — Кто? — Темные. Шестеро. Они пустили коней тихой рысью. Когда они почти скрылись. Бесь всхрапнул и тихонько заржал. Вдалеке послышались перекликающиеся голоса. — Ходу! Она вдавила каблуки в темные бока коня, рванувшегося, перескакивая между корней, и почувствовала через несколько мгновений, как засвистел ветер в ушах, когда Раугон вырвался на свет, едва касаясь земли. Она и оглянуться не успела, как испуганный, разгоряченный конь оказался посреди равнины. Позади едва слышался стук копыт Мора. Она хотела думать, что слышит именно Мора. Стрелы уже начали свистеть. Мор был не таким быстрым как Раугон, и Маэглин отставал, но Итариль нарочно не гнала коня, несмотря на жгучее желание удирать во всю прыть. — Езжай в Гондолин! Предупреди остальных. Я остаюсь, — голос Маэглина перекрыл шум ветра. — Нет! Едем вместе! Мы сможем оторваться от погони! — воскликнула Идриль. — Сможешь только ты. А я их задержу. — Ты не справишься один! — Главное, чтобы справилась ты. Уезжай! — приказал ей кузен. Маэглин хлестнул Беся, и тот, клацнув зубами, устремился вперёд, так что она едва усидела в седле. Итариль обернулась и ее словно обухом огрело понимание — это не орки на варгах, это люди, на лошадях. Орки далеко позади догоняли эдайн пешими. И вместо того, чтобы гнать Раугона к родным стенам, она, ругаясь на чем свет стоит, повернула обратно, едва ей удалось обуздать испуганного коня. Итариль спешилась и уже сама шлепнула Беся по боку что есть сил. Конь высоко, хрипло заржал и рванул прочь. — Что ты творишь, дура? — прорычал Маэглин, спрыгивая на землю рядом. — Коня жалко, — бросила она, падая на колено и целясь из лука. Норовистый жеребец принялся бы кусать чужих лошадей, лягаться и вставать на дыбы, мешая рубиться всаднице. Секунды до мига, когда конники окажутся на расстоянии выстрела. Пристрелочная стрела прочертила дугу. Вместе с ударами сердца Итариль чувствовала дрожь земли под копытами. Всадники приближались, уже были различимы их черты в резких, очерченных солнцем силуэтах. Её первая стрела чиркнула мимо человека. Она залезла в колчан, наложила стрелу, натянула тетиву, выстрелила. Колчан, стрела, выстрел. Промах. Проклятие! Еще один промах, у неё дрожат пальцы, а тени уже разъехались, чтобы труднее было уследить. — Стреляй в лошадь! От резкого окрика она спустила тетиву раньше времени и снова промахнулась. Ближе, и теперь она сможет попасть по наезднику. По человеку. Седьмая стрела находит иную цель, и гнедой конь валится наземь, а человек спрыгивает в облаке пыли под рвущее уши, окрашенное болью ржание. Следующая стрела находит другую цель, и человек уклоняясь падает с клячи, но высокая тень накрывает их. Сильная рука толкает ее на траву, мир переворачивается, сердце замирает. Она роняет лук и не пытается его поднять, вскакивая на ноги обнажает меч, оглушённо озираясь по сторонам. С безумным криком ее атакует один из эдайн, ударом снизу пытаясь её выпотрошить. — Остроухая ведьма! Ее меч с лязгом удерживает удар. Глухой шум крови в ушах скрадывает звуки, но сзади тоже доносится редкий звон. Она не смеет оглянуться. Упавший с лошади человек атакует её яростно, но подставляется, сам едва успевает ускользать от ответных выпадов. Она бьется бездумно, по отточенной привычке. Чудится, что всё это — звон, ругань, далекое пронзительное ржание… всё происходит не с ней, а слышится издалека, в глубоком забытьи. Она вновь бредит, верно? Её руки слабеют, двигаясь без проворства. Потому что это не может быть правдой! — Сдавайся и я тебя пощажу! — звонко крикнула она, ожидая что сейчас оборотень сорвет маску. — Отсоси, шлюха! — сипло выдохнул воин, пытаясь ударить ее под дых. И верно, маски долой! Ярость вскипает, переплавляя сомнения, как огонь искристое серебро. Размашистые удары со свистом рассекают воздух. Раз за разом. Рядом мелькают то один, то другой противник Маэглина, и она бьет по их расплывчатым теням. Пронзить их, истыкать, изрубить в мелкое крошево. Ее противник уже не скалится, он пятится, защищаясь. Она наступает и наступает, пока не слышит окрик Маэглина! Рауг! Она же открывает спину! Как ошпаренная, она делает шаг назад, и позволяет себе полуобернуться, выхватить взглядом яркую полосу стали, обрушившуюся на кузена, и ее сердце стискивает страхом. — Что не ждала нас, ушастая проблядь? — вновь выщерился адан, наступая. Ухмылка сменилась гримасой боли, когда она всадила меч снизу вверх, пронзая сердце. Чертов клинок застрял в ребрах, и она уперлась ногой в труп, выдирая меч из тела, когда перед глазами сверкнула орочья секира. Резко, заставив отпустить рукоять, ее оттолкнули, а сокрушительный удар, едва не смахнувший ей полголовы, остался взмахом по воздуху. Глухо меч Ангуирэл врубился в орочий череп. Видя что она безоружна, третий человек наступал. Он был кряжист, силен. Она едва успела увернутся от его замахов, отступая, споткнулась о труп убитого Маэглином темного. Сзади кузен едва успевал отбиваться от обрушивающегося на него града орочьих ударов. — Подними ятаган! Итариль ощупью нашарила эфес, уворачиваясь, бросила горсть земли и неловко замахнулась уже сама. От мощи ударов посыпавшихся на кривую орочью орясину, у нее уже ныли руки и спина. Адан бил и бил, целясь по ней, словно молотом по наковальне, ударами рук, ног, меча: — Все не уймешься, Идриль? Она оступилась услышав имя, удар в живот выбил воздух из груди. Она схватила и отвела руку с мечом противника и отскочила на шаг. Тот продолжал, глумливо осклабясь: — Что, думала все такие паиньки, как королевич Хурин? Да что ты о нем знаешь, ха? А он о тебе много интересного порассказал! — Закрой рот! — Сдавайся, так и быть пощажу, леди Итариль! Леди Итариль! Не думая о боли, она рубила, вкладывала в удар всю силу, забыв об осторожности. Она едва успела уклонится от пары ударов наотмашь, что могли изрубить её, и с яростным рыком вогнала острие широкого клинка в эту скалящуюся тварь. Пинком выбила из его рук оружие, и резко выдернув скрежетнувший ятаган, сильным рывком добила в сердце. Ярость, не унимаясь, продолжала бушевать внутри. Она сплюнула презрительно. Пошатываясь, со звоном в ушах, медленно, словно дух, тихо зашла оркам с тыла по большой дуге. Подкравшись зарубила одного, в то время, как Маэглин достал второго, пользуясь секундой замешательства. Она добила порождение искажения, и орк грузно упал в пыль, овеяв их смрадом. Как ещё один покойник, она упала на траву неподалёку, переводя дыхание. Кровь стучала в голове, стучала, как гнусные слова ломившиеся в ее разум, неодолимо как волна, под которой она задыхалась, которая прошибала любую преграду. «Он о тебе много интересного порасказал!» Слово адана повторяясь, вновь и вновь колотилось в опустевшей голове, как сердце в груди, отравляя её мысли. Итариль чувствовала покрывшую лицо пыль, под стеганкой она взмокла, волосы растрепались. Маэглин смотрел на неё неотрывно, опершись на меч, мерно и тяжело дыша. Тишина звенит между ними, как натянутая тетива, как дрожь в её руках. Даже раненая лошадь вдалеке затихла. Схватка состоялась. Они обещали друг другу бой, и обещание было исполнено. Спустя тысячу лет Маэглин протянул ей руку, и она, не задумываясь, тут же приняла её. «Мы видим благодаря свету. Но иногда то что мы видим, не то чем кажется…» Резко свистнув, она подозвала лошадей, видневшихся вдалеке.