Маскарад

      — Ты знала, да? И не сказала?       — Ты думаешь не о том. Ты должна понимать, что всё я делаю ради тебя… Не веришь мне?       — Я не знаю.       — Значит, нет. Мне больно это слышать, Миранда. Я и подумать не могла, что моя лучшая подруга, — она специально выделила голосом это слово, — так подведёт меня. Мы же с детства дружим. Я всегда была вместе с тобой. Миранда, да я тебе и слова плохого не сказала, пальцем не тронула! Всегда помогала, поддерживала! И ты так просто говоришь, что я… Кто я, по-твоему, скажи? Предательница? Обманщица?       — Подожди, Зои, послушай, пожалуйста, минутку…       — Нет уж, сейчас ты дослушаешь до конца! В чём ты меня обвиняешь? Это всё ради тебя. Ты бы такого не сделала? Я готова отдать последнее, что у меня есть, а ты не ценишь. Тебе всё равно. Я так больше не могу, Миранда. Меня всю жизнь в чём-то обвиняют, цепляются ко мне чуть что. Я всё это терпела, я это пережила. Но теперь меня обвиняешь ты… Тебе должно быть стыдно за то, что ты сомневаешься во мне.       Считается, что если в отношениях с другим человеком появляется прореха, то нужно всего лишь успокоиться, собрать волю в кулак и мирно, без криков, как разумные люди, всё обсудить. Любую проблему можно решить. Но наш с Зои разговор всё усложнил. Стало только труднее. Не совсем разумно мы себя вели, конечно: не обошлось без шипения и стиснутых зубов. Разговор не мог окончиться компромиссом, мы закончили обсуждение только потому, что глаза уже слипались, а Зои заявила, что говорить со мной бесполезно. Она страшно обиделась и так демонстративно повернулась ко мне спиной и засопела, что было сложно не испытать жуткий стыд. А потом, когда он отошёл на второй план, я поняла: её не волновали мои чувства. Я не успела сказать, что тоже обижена, разочарована, не знаю, что и думать и как дальше быть. Что мне, в конце концов, страшно. Что я тоже хочу домой. И что я об этом не говорю ей, потому что не хочу давить. Зои не дала шанса не разочароваться в ней. Было ужасно чувствовать, что я вижу в прежде лучшей подруге предательницу, врага. Но и верить ей теперь было неправильно. Обманывать себя — бесполезно. Не теперь.       Шёпот Зои, срывавшийся на крик, мог бы вызвать разные эмоции: испуг, сочувствие, понимание, желание выслушать, обнять и предложить вместе разобраться с внутренними демонами. Но когда эти демоны начали выходить наружу, меня передёрнуло от отвращения: настолько мерзко было слушать неискренние слова Зои.       Ночь прошла беспокойно, волнительно. Ужасно. Утро выдалось не лучше. Вступал в свои права последний день путешествия. Мучительно длинный день, который сплёлся с не менее мучительной ночью и стал поворотным.       — У вас что-то произошло, девочки? — ожидаемо спросил Лукас за завтраком. Серьёзный снисходительный взгляд, безупречная осанка. Опять. Словно бы отец семейства за завтраком, неторопливо читая газету и попивая кофе, попутно разбирался в конфликтах детей. Я так и слышала, как он говорит нечто вроде: «Ну же, не ссорьтесь. Отдай ей пока игрушку, а сама поиграй с этой. Вот молодцы, теперь доедайте завтрак и идите в школу». — Мне вчера показалось, что вы ругались.       Мы теперь сидели по-другому: я — с Джеем, Зои — с Лукасом. По две стороны баррикад, будто бы пытались что-то доказать друг другу, будто бы хотели показаться двумя парочками, каждая из которых указывала другой на своё превосходство: «мы самые романтичные, смотрите, как мы обнимаемся» — «а мы понимаем друг друга с полуслова» — «мы созданы друг для друга» — «нет, мы!» — «нет, мы!» Если бы всё было действительно так. Напряжение между нами в тот день — это не шутливая сценка в комедии, не забавное и бессмысленное переругивание двух разных пар, которое привело бы к перемирию. Я понимала, что происходящее не шутка. Мы не возлюбленные. Завтрак не примирительный пикник. И надвигается на нас не счастливый финал с песнями, танцами и незамысловатой моралью, а нечто печальное, уже привычно пугающее и несмешное.       В каком-то роде всё было правильно: я больше не думала, что должна сидеть с «лучшей подружкой», и выбрала общество Джея, а Зои села рядом с женихом, как и положено среди людей, усиленно изображающих отношения ради родителей, трона, денег и традиции, ставшей на устах народа законом. С другой стороны, у меня возникали неоднозначные мысли при виде того, как Зои и Лукас обнимаются и ластятся. Я больше не знала, как к этому относиться. Жених и невеста. Немыслимо. Отталкивающе.       Лицо Зои наполняло удивительное, почти магическое спокойствие, но она прятала от меня глаза. Мы сталкивались взглядами только мельком, потом делали вид, что вовсе не интересуемся друг другом, и начинали рассматривать стаканы и тарелки с завтраком.       — Всё нормально, — ответила я наконец, стараясь сломать шею горькой иронии, лезущей в голос. — Ну ты понимаешь, девчачьи проблемы и ссоры. Пустяки.       «Пустяки». Если бы, если бы… На Лукаса я и вовсе не могла смотреть. Сердце стучало громко, сжимаясь до покалывания. Будоражило всё вокруг. В мыслях оказалось много вещей, которые не давали покоя.       — Да, — бросила Зои и устроила голову на плече Лукаса. — Глупости. Лучше подумаем о следующем ингредиенте, да, Миранда?       Я вздрогнула и стиснула зубы.       — Да, — процедила я злобным полушёпотом.       Ненадолго повисла пауза, которую поспешил прервать Джей, начавший, наверное, чувствовать себя неуютно. Он интеллигентно кашлянул и шумно вдохнул. В уголках рта мелькнула лёгкая улыбка. Я видела, как он собран и беспечен, и страшно завидовала ему, потому что он не размышлял о том, что занимало меня. Ему ещё предстояло узнать и попытаться не сломаться.       — Да уж, тот ещё будет день, — сказал он, обращаясь больше ко мне. — Ты упоминала вчера Опаску, да? Серьёзно? Чего ещё изволите: оборотни, гигантские тролли, Василиск или огромный Цербер? Что дальше?       Я сумела отвлечься от гнетущих мыслей и сосредоточиться на том, что говорила мне про Опаску ещё Анна. Хороший способ оттянуть одно неизбежное — вспомнить про второе.       — Всё не так страшно и трудно, как кажется, — произнесла я. — Его вполне можно найти.       — Опаска — это то странное существо, которое существует только в легендах? — спросил Лукас, и взгляд его стал недоверчивым.       — Вообще-то оно есть на самом деле, насколько мне известно, — сказал Джей. — Я читал про него. Хотел подготовиться к занятию и нашёл статью в каком-то справочнике.       — Да? Что-то я ничего не видела про него у Саламандера, — улыбнулась я.       — Это же другая вселенная, — рассмеялся Джей.       — Да я знаю, знаю, умник. Не надо меня учить.       Я вдруг придвинулась к нему и положила голову на его плечо, отзеркалив позу Зои и сразу же подумав, что не стоило так делать. Но Джей ничего не сказал, хотя я почувствовала, как он легко вздрогнул.       — Хорошо, понимаю, что не надо. Лучше послушай, — сказал он, осёкся и растерянно оглядел Лукаса и Зои. — Все слушайте. Это редкий вид огромных говорящих существ, состоящих из широких листьев, лоз и маленьких цветов, которые похожи на жасмин. Считается, что они могут предсказывать будущее и смотреть в прошлое.       — Анна говорила, что так и есть, — сказала я, попытавшись представить себе растение-великана, но это было трудно: раньше я ни разу не видела Опаску в книгах. А если и видела, то не обратила внимания. Сейчас невозможно было вообразить, что где-то в гуще леса нас ждёт что-то столь великое: таинственное, сверхъестественное, мифическое, обладающее невероятной силой. — Оно такое всемогущее, что уже должно знать, что мы его ищем.       — Интересно, откуда Анна знает о нём, — протянул Лукас.       — Она сказала, что читала о нём в книгах. К тому же Анна — ведьма. Она могла ходить по этим местам в поисках ингредиентов для зелий и лекарств или просто услышать что-то от членов ковена, — предположила я.       — Мне кажется, что она просто не хотела тебя расстраивать, вот и сказала то, что в голову пришло. — Лукас не выглядел заинтересованным: чуть склонённая влево голова, прищуренные глаза и опустившиеся брови, скривившийся рот с опущенными уголками. В глазах плескались только равнодушие и недоверие, и я готова была поклясться, что лицо его выражает именно эти эмоции. Меня тут же это взбесило, но я взяла себя в руки, вспомнив кое-что. Решила, что неуместно возмущаться и дуться. Не время. Не то я должна чувствовать.       — Мы обязаны попытаться, — сказала я как можно спокойнее.       — Конечно, я знаю, — кивнул Лукас. — Анна упоминала, где его найти? Или что, надо просто сидеть и ждать?       — Нужно отправляться в лес, — ответила я.       — И как мы на него выйдем?       — Извините, Анна не говорила этого. Но раз оно знает, значит... — Я замялась. Предположение было маловероятным.       — То есть мы серьёзно надеемся, что оно найдёт нас само? — спросил Лукас, скептично взирая на меня, словно бы собирался отчитывать и поучать.       — Я думаю, что Анна рассказала бы нам, если что, поэтому подразумевается, что найдёт. К тому же, у нас есть пегасы. Можно даже не лететь, а просто тихо войти в лес и поехать. Ты понимаешь: нельзя спугнуть волшебство шумом, все дела… — сказал Джей.       — Надо идти пешком, — оборвала его я.       — Пешком? — переспросил Джей, и тон его стал капризным.       — Да.       — А на что нам тогда кони? — полушутливо поинтересовался он. — Читатель скажет, что тема пегасов не раскрыта. Как говорится, если в первом акте на сцене появилось ружьё, то в финале оно должно выстрелить.       — Ну как бы меня это мало волнует, — усмехнулась я. — Они уже довезли нас сюда вообще-то!       — Могли бы доехать и на карете. У меня бока болят от спального мешка, — пожаловался Джей, заставив меня улыбнуться ещё шире.       — Старичок! Мы бы тогда не добрались. Ты вообще видел места, над которыми мы летели?       — Да уж. В Волшебном мире две беды: попаданцы и дороги.       — Ой, прекрати. — Я подняла голову с его плеча и, нахмурившись, посмотрела на него. — Я уже говорила, что нормально отношусь к попаданцам.       — Ладно, я понял, — охотно согласился Джей, выставив вперёд ладони. — Даже спорить не буду с тобой. Но согласись, что леденцовые дороги — чушь.       — Это да.       Надолго отвлечься не получилось, как бы ни хотелось забыться и говорить с Джеем о разном, о мире, ощущая себя крошечными стежками в полотне из вещей и людей вокруг: у озера Теней, в Облачном королевстве, в мире, во Вселенной. Вспоминать о множестве тем и проблем и обсуждать, обсуждать, обсуждать. Начать с семьи, школы, окружения, балов, фуршетов, других стран и менталитетов, продолжить тем, что тревожит и превращается в кошмары по ночам, а закончить туманными размышлениями о границе миров, вере, любви, смысле жизни, о… О смерти.       Но я не могла. Всё теперь было не так. Нельзя говорить с Зои, потому что не верю ей. Нельзя смеяться с Джеем, потому что то, что происходит между нами, вовсе не смешно. Нельзя даже смотреть на Лукаса, потому что он отталкивает и разрывает душу в клочья одновременно. Порочный круг страшных, сумасшедших мыслей. Нельзя ни в чём быть уверенным. Я знала лишь, что скоро вернусь домой с антидотом, спасу Калеба и забуду эти дни. Затушую в памяти. Соберу воспоминания в комок, сложу его в дальний ящик сознания, спрячу за другими вещами — пусть задыхаются.       — Эй, ну что ты загрустила? Всё хорошо, — сказал Джей, погладив меня по спине и волосам. — Полежи лучше ещё немного на моём плече. Ты же знаешь, что я рядом.       Ещё несколько секунд спокойствия, чтобы глубоко вдохнуть и собраться с силами. Не думать. Только не думать. А потом разбежаться и прыгнуть в бездну безумия и отчаяния. ***       Тропа, пролегавшая меж деревьев, была бесконечна. Она путалась, юлила, увиливала от туфель и силилась затеряться совсем, улизнув. Я потеряла счёт времени.       Мы как фигуры на шахматной доске, актёры в пьесе. Мы больше себе не принадлежали.       — Зачем тебе нож?       — Защищаться.       — От кого? Здесь никого нет.       — От Опаски. Если надо будет. Он не безобиден.       — Не стоит трогать Опаску.       — Откуда ты знаешь?       — Читал. Есть такое понятие «читать».       — Не советовал бы умничать.       — Ну конечно.       — Хватит!..       — Сколько мы уже идём?       — Мы никогда не найдём его.       — Кого?       — Не знаю.       — А куда мы? Зачем?       Деревья зашумели, и сквозь шум послышался, переплетаясь с шелестом и воем ветра, тягучий голос.       Разум расплывается.       — Лукас.       Разум разъедает.       — Зои.       Разум как сладкая вата, желе, пудинг.       — Джей.       Разум мягкий, разум ленивый.       — Миранда.       Разум раскачивается. Туда-сюда. Туда-сюда.       — Игра началась. ***       Всё вокруг заволокло туманом. На какое-то время я потерялась в пространстве. Хватило и секунды, чтобы запаниковать: я еле ощущала почву под ногами. Я слышала голоса, но не могла разобрать слов, и от этого становилось ещё хуже. Кто я? Где я?       Ощущение тела вернулось постепенно. Я приподняла правую ногу, потом левую, потрясла руками, старательно заморгала, сделала несколько глубоких вдохов. Чувство, что я умерла и душа отделилась от тела, ушло. Всё нормально. Я жива. Наверное.       Я сделала несколько аккуратных шажков вперёд и наконец-то ощутила, что твёрдо стою на земле. Это была тропинка. Я зажмурилась и протёрла глаза, чтобы удостовериться, что окружающее не выдумка. Но сознание играло со мной. Едва я открыла глаза, как заметила, что туман стал реже, хотя он ещё окутывал пространство сумрачной дымкой.       Я огляделась. Кругом — лес. Тёмный, пугающий, густой, будто затаивший дыхание и поджидающий жертву. Воспоминания разом вторглись в голову, сознание закружилось, словно на карусели.       Калеб. Зелье. Опаска.       Я была не одна. В лес я вошла с моими друзьями. Друзьями ли?       — Джей? — позвала я, стараясь не забывать глубоко и размеренно дышать. — Лукас? Зои?       Лес вторил мне молчанием. И вдруг произошло самое страшное.       На меня навалилось отчаяние. Я ощутила, что больше не могу.       Внутри я готова была разрыдаться. Паника и страх не позволили мне быть сильной. Меня не было. Существовало только моё тело, моё неугомонное сердце, моё воспалённое, вышедшее из-под контроля сознание. Они крутили меня как куклу.       Я уже ничем не управляла. Судьба управляла мною.       Ноги подкосились, и я упала, ударившись коленями. По телу пронеслась волна боли. Щёки стали мокрыми от слёз.       Я больше не могу.       Больше не могу.       Не могу.       Выпустите меня.       Я хочу домой. Хочу быть с Калебом.       Хочу стать настоящей.       Хочу избавиться от пут первой любви.       Хочу жить.       Душа рвалась наружу.       Я захлёбывалась в слезах. Истина в беспомощности. Беспомощность — это я. Я вся состою из беспомощности.       Из беспомощности и из гадкого убийства.       Мысли поглощали.       И вдруг я увидела что-то на горизонте. Кого-то. Человека. Он шёл ко мне. Медленно, твёрдо, торжественно. Сердце забилось чаще: я подумала, что это Калеб.       Пока он шёл, а я, грязная, с запутавшимися волосами, мокрая от пота и слёз, наблюдала за ним, зазвучала ужасающая и режущая нервы какофония. Звуки налетали друг на друга, сбивали друг друга с ног, боролись за моё внимание.       «Слушай», — произнёс басом мужской голос.       И я, не имея другого выхода, подчинилась.       Звон бокалов, неестественный оглушающий смех, хлопок пробки, открывающей бутылку, громкая музыка (разная: от танцевальной до медленной, томной и соблазнительной), звук плача и звук зажигалки. По спине побежали мурашки. Мне хотелось, чтобы всё затихло, но я не знала, как. Я не понимала, что это значит.       А потом незнакомец подошёл совсем близко, и я смутно осознала, что он протягивает руку и помогает мне встать. Когда я поднялась, то всё смолкло, и я внимательно оглядела спасителя.       Да, это был юноша. Но не Калеб. Я никогда раньше вообще его не видела, хотя он казался смутно знакомым. Он был примерно того же роста, что и я, но всё равно немного ниже. Тёмные блестящие волосы, зачёсанные назад и покрытые лаком. Ровное лицо, изящный нос, в меру высокий лоб. Во внешности сквозила аристократичность. Я со стыдом подумала, что он безумно красивый. Ко всему прочему, юноша был одет в выходной костюм точно по фигуре: светлая рубашка, чёрные узкие брюки и приталенный пиджак, тоже чёрный. У меня дыхание сбилось от безупречности.       Незнакомец молчал, продолжая сжимать мои ладони. А потом мы встретились взглядами, и…       — Миранда? Всё нормально?       — Глаза, — прошептала я в полусне.       Лес, незнакомец, туман исчезли. Передо мной раскинулась поляна, но не та, которую мы оставили, а другая. Она была меньше, деревья окружали нас теперь со всех сторон, а землю покрывала короткая насыщенно-зелёная трава, усыпанная мелкими цветами. Камни, валяющиеся то тут, то там, казались неестественно гладкими и круглыми. У меня было ощущение, что здесь побывал человек, который навёл порядок: начинил растения красителями, сбрызнул цветы росой из маленький лейки, обтесал камни до идеальной формы, убрал вредителей и подвесил над всем этим жёлтое солнце. Окружающее выглядело картинкой из книжки раскрасок. Так ярко, что жутко. Настоящая природа дика и враждебна человеку. Поляна же словно зазывала нас в приторную ловушку.       За плечо меня тряс Джей, рядом стояли Лукас и Зои, а ещё чуть дальше как ни в чём ни бывало мотали головами и взмахивали крыльями пегасы. Будто ничего и не случилось, всё только дурной сон — обморок, боль, слёзы и… И красивый, безумно привлекательный незнакомец. Голубые глаза, глубокий пронзительный взгляд. Хотела бы я знать, что это означало.       — Что ты видела? — спросил Джей, всматриваясь в моё лицо. — Тебя тоже посетило видение, да?       Трудно было бы рассказать ему то, что я пережила.       — Я не знаю, — честно сказала я. — Пока до конца не поняла.       Я поднялась, размяла руки, отряхнула одежду и остановила взгляд на коленях. Ни царапинки.       — Чертовщина, — пробормотала я. — Не понимаю… Это было по-настоящему вообще?       Они переглянулись, растерянно пожав плечами.       — Я думаю, что Опаска хотел нам что-то показать, — предположил Джей. — К тому же, видение длилось не больше пары секунд, хотя нам показалось, что намного больше. Классика. Я тоже мало что понял, и мне не стыдно в этом признаться. Я просто бежал за какой-то девушкой (кажется, у неё были светлые волосы), а издалека доносился колокольный звон. Теперь разберись, что это значит.       — Я помню, что плохо чувствовала себя и тоже слышала какие-то звуки, — сказала я. Откровенничать с Джеем не составляло труда, особенно после вечера у озера. Доверие было правильным. — А потом увидела незнакомого парня, который хотел, наверное, мне помочь. Как только он подошёл близко, я очнулась.       — Я скажу, что это значит. Ровным счётом ничего, — процедил Лукас. В ладони он сжимал кинжал. — Гадкое существо просто играет с нами. Водит за нос.       — Почему ты так говоришь? Что ты увидел? — спросила я, но Лукас помотал головой, замявшись.       — Ну и ладно, необязательно рассказывать, — произнёс Джей. — Думаю, что каждому Опаска показал что-то своё, личное. Любое из видений предназначалось только одному человеку.       — Я просто не могу ничего объяснить, — сказал Лукас. Его собранность и спокойствие куда-то исчезли, уступив место волнению и непониманию. Опустившиеся уголки губ, хмурый взгляд, сморщенный лоб изменили лицо Лукаса почти до неузнаваемости. — Да и не хочу. Всё было невнятным. В общем, не думайте об этом. Чушь. — Он повернулся к Зои и смерил её взглядом. — Да, милая?       — Да, — сказала она, с отсутствующим видом смотря куда-то перед собой. Зои нервно кусала губы. — Какая-то мешанина, крики, тени… И вправду ерунда. Неважно.       «Плевать». «Всё равно, знаете ли». «Не волнует». «Ерунда, я-то точно знаю». Равнодушие. Поразительное состояние: человек сохраняет спокойствие, пожимает плечами, отстраняется. Он ни при чём, не подходите к нему, он вне. Казалось бы, что в этом может быть раздражительного? Но на деле равнодушие пропитано гнилью, оно настолько мерзкое, что передёргивает. Оно велико и ужасающе. Равнодушие способно на любую подлость. Это гнусность, пытающаяся обелить себя.       Я тихо хмыкнула. Лукасу и Зои недостаточно было изобразить сладкую влюблённую парочку. Сейчас они силились показать ещё и полное безразличие, хотя по лицам, по сгорбленным плечам Зои и по её дрожащему голосу, по вспотевшим рукам Лукаса, неуверенно перебирающим рукоять кинжала, было очевидно, что испытывают они нечто большее. Не столь большое, чтобы одержать верх, но всё же внушительное. Оба уже посмотрели в бездну, бездна уже всмотрелась в них, зловеще сверкнув глазами. И Лукас с Зои заметили кишащих там монстров с их широкими клыкастыми пастями, с кровожадными взглядами, длинными когтями и скрюченными телами. И вздрогнули от ужаса. И, конечно, отвернулись от бездны, отошли от неё подальше и сказали себе, что это чепуха. Лукас и Зои не учли только одну маленькую деталь. В то, что им всё равно, могли поверить только они сами, но я бы не поверила ни за что. Да и Джей бы не поверил.       Мне в целом было неясно, как возможно так относиться к Опаске и к тому, что мы увидели. Было бы к месту что-то строить из себя или насмехаться, если бы мы пришли на карнавал и зашли, например, в шатёр к гадалке, чтобы поразвлечься и испытать судьбу, а гадалка заглядывала бы в поддельный магический шар и говорила бы очевидные или слишком общие вещи наобум. Я знала, что могу ошибаться, но у меня сложилось впечатление, что Опаска — это нечто большее, чем обычное волшебное существо. Что Опаска всемогущ. Что это именно он показал мне в видении незнакомого красавца и именно он не зря заставил ощутить себя беспомощной и слабой. Происходящее не походило на обман шарлатана. Не было ни шатра, ни стеклянного шара, ни женщины в цветастых одеяниях. Не было детского смеха, зазывал и сладостей в липких цветных обёртках. Не карнавал. Не игра. Трудно поверить, но реальность. Вокруг — всё настоящее, всё что-то значит.       Следующие несколько мгновений только подтвердили догадки: хотя цветок Опаски мы пока не добыли, это ещё цветочки (ха-ха). Главное — впереди.       Зои прочистила голос.       — Нет смысла ни о чём рассуждать сейчас, — сказала она, сложив руки на груди и наблюдая за тем, как носок её обуви рисовал полукруги на траве. — Ничего нам эти видения не дают. Мы только теряем время. Нужно скорее найти Опаску.       — Да уж, пора бы встретиться, — сказал Лукас, играя желваками. — Раз уж оно такое всесильное, то должно знать, что при случае я буду готов к борьбе. Видимо, понимает это и трусит показываться.       В ту же секунду стало пасмурно: солнце спряталось за пену облаков и словно бы поблекло, перестав неистово сиять. Трава зашумела, и послышался лязг. Кто-то приближался.       — Наивные.       Низкий голос задребезжал в воздухе. Я похолодела и в панике начала озираться по сторонам. Никого. Сердце вновь бешено заколотилось.       — Меня не нужно искать…       Страх и любопытство охватили меня. Я и представить не могла, что случится в следующий миг, и разум рисовал пугающие картинки. Картинки хуже, чем в ночь поездки к Серебряной бороде. Я почуяла за углом присутствие старой подруги. Незваная гостья, которую и не надо звать. Она приходит без приглашения и хрустит пальцами с синими вздутыми венами.       — Я сам вас нашёл… Посмотрим, кто здесь боится…       Перед нами засверкали ослепляющие разноцветные вспышки света. Мне пришлось зажмуриться, чтобы унять резкую боль в глазах, а когда я их открыла, то увидела Нечто. Гигантское куполообразное существо высотой с одноэтажный дом, держащееся на длинных зелёных лозах — словно изогнутые паучьи лапы. «Купол» был сплошь усыпан крошечными белыми и алыми цветочками, чередующимися друг с другом и напоминающим по виду жасмин, как и говорил Джей. Верхушку венчал элегантный чёрный цилиндр. В двух верхних третях туловища находился огромный круглый глаз с зрачком, похожим на искрящийся изумруд, а в нижней трети зияла на месте рта чёрная дыра, заполненная месивом из алого языка и нескольких рядов мелких клыков.       — Ну что, я достаточно пафосно появился? — неожиданно бодро сказало Нечто, покачиваясь на пружинящих лапах. — Опаска к вашим услугам. Прошу, любуйтесь на здоровье. Гадания на суженого, астрологический прогноз, натальные карты или как там говорят… Хотя какие уж тут гадания на суженых, да? — Он басовито усмехнулся. — У каждого на лбу написано, кто в кого втрескался, хоть вы и пытаетесь противоречить сами себе, сомневаться, бояться чувств и в итоге продолжаете ныть в затхлых душонках…       Зрачок завертелся, заметался по сторонам, оглядывая нас.       — Ну скажите хоть слово, ребятки. Давайте, поведайте мне, понравились ли вам видения? Знаю, чтобы первое время было ужасно, — он повернулся ко мне, — но в итоге получилось интересно, правда? Когда-нибудь то, что вы увидели и пережили, будет полезно.       Опаска ждал ответа, но все молчали. Присмирела озлобленная, обиженная на мир Зои, по-детски трусливо притих равнодушный Лукас, оцепенел от величия и превосходства Опаски Джей. Я тоже молчала, подбирая слова. Страх пока не отпускал меня.       — Ну что вы застыли? Долго будем тупить? — Опаска цокнул языком и закатил глаз, обнажив белок. — Вот вечно все просто встанут и стоят, слова не скажут. А ведь до этого храбрятся, наговориться не могут! «Опаска — это легенда, глупости», «Что оно нам сделает?», «Кого тут бояться?» Тьфу ты! Опаска то, Опаска сё! Мне повезло, что я не умею икать, а то и правда было бы легче умереть на радость пугливым людишкам.       — Вы же знаете, из-за чего мы тут, верно? — вежливо проговорила я. — Мне не нужно ничего вам объяснять. Просто позвольте нам, пожалуйста, взять у вас один цветок, и мы уйдём.       — Что ж, Миранда, ты весьма учтива. Но ты бы знала, как банально: когда путники понимают, что я не собираюсь никого жрать, они начинают предъявлять мне условия. Почему всем от меня что-то надо, м? Нельзя просто встретиться, пообщаться, что ли? Может, и правда начать есть человечину, как рассказывают в легендах обо мне? Посоветуйте, вкусно, нет, как лучше подавать? А, Зои?       Та нахмурилась и забегала глазами. Рот её приоткрылся, а уголки губ опустились. У неё не было сил, чтобы скрыть волнение и недоумение. Пожалуй, первый раз в жизни она не была рада тому, что вдруг оказалась в центре внимания.       — Ну как, ты же профессионал в этом деле: всем тут мозги уже выела, — издевался Опаска. Выглядел он уже не так отталкивающе, скорее, необычно. Голос его был глубок, объёмен и приятен. — Странно, что ты решила замолчать. Перенервничала, бедняжка, да?       У меня невольно вырвался смешок, и я увидела, что Джей тоже посмеивается, прикрывая рот ладонью. Лукас и Зои шутку не оценили. Никто из них даже не улыбнулся.       — Вот! — ликующе воскликнул Опаска, глядя на нас с Джеем. — Вы меня поняли. Приятно это видеть.       Опаска знал слишком много. И его знание не имело, пожалуй, никакого отношения ни к гадалкам, ни к экстрасенсам, ни к колдовству. Это знание не было ограниченным, создавалось впечатление, что оно имеет божественное, природное происхождение, что оно намного более полно и психологично. Опаске не нужно было прилагать никаких усилий, чтобы видеть нас насквозь. Он не просто предсказывал какие-то вещи, пока другие оставались для него загадкой. Он видел всё целиком, каждую мысль, каждую клеточку, каждый клочок души. И не просто видел: анализировал, рассуждал про себя, разгадывал душу, как шараду. Он был одновременно жуток и привлекателен, но Опаска походил не на злобную мистическую сущность, которая задумала нечто ужасное и теперь хотела надавить на тебя твоими же секретами, вывести тебя на чистую воду, а на близкого друга, приятеля, с которым ты знаком уже так давно, что не знать что-либо друг о друге было бы абсурдом. Особенно забавным было то, как он почти сразу озвучил общие, как мне кажется, мысли о Зои, то, что существовало в мыслях каждого, но никто не решался произнести вслух.       — Вам, наверное, одиноко тут, да? — спросила я. — Не с кем поговорить целыми днями. Это печально.       Пасть Опаски изогнулась в подобии улыбки, если это вообще можно было так назвать, глаз прищурился, переднюю лозу он оторвал от земли и поднёс ко рту — существо будто бы умилилось моему вопросу. Эмоций у Опаски, которых он выражал только веком, ртом и взмахами лоз, было столько, что хотелось смотреть и смотреть.       — Ой, это крайне приятно, Миранда, — прощебетал он. — Ты всё же миленькая, надо это признать.       — Не говори с ней так пренебрежительно, — резко сказал Лукас, сделав шаг вперёд и приподняв руку с кинжалом. Зои и Джей сразу смерили его взглядами: Зои — потерянно-возмущённым, Джей — иронично-изумлённым.       Опаска хищно, по-кошачьи зашипел и приподнял передние лапы.       — Спокойно-спокойно, молодой человек. Кинжалом делу не поможешь, правда? Хотя при ком я это говорю… Напротив, я могу позволить себе беседовать с Мирандой уважительно и без иронии, чего ты пока не заслужил. Не волнует, что ты наследный принц. Сейчас такое время, что трон могу занять даже я при желании.       Лукас ничего не ответил, но оскорблённо поджал губы. Опаска опустил лапы.       — Так-то лучше, ваше высочество. — Он обратил зрачок в мою сторону и поучительным тоном, но не без издёвки произнёс: — Так вот, малышка Миранда, я никогда не бываю один. Нет никого лучше умного и чуткого собеседника, знаешь ли. И мне повезло: у меня такой есть. Это я сам. Я убеждён, что диалог с душой — важнейший в жизни, потому что нет ничего приятнее, чем уметь слышать себя. Вы-то думаете, зачем ему такие формы. — Он направил кончики лоз к себе, а потом всплеснул ими: — Всё просто: пристанище души не должно быть крошечным. К тому же всегда можно подшутить над путниками или устроить себе просмотр разных судеб. Благодать. Молодёжь не умеет нынче так развлекаться!       — Значит, вам будет интересно и без нас, — мягко улыбнулась я. — К тому же вы должны понять, что у нас мало времени. Пожалуйста, разрешите сорвать один цветок. Это поможет Калебу спастись. И нас вы тоже спасёте.       — Да без проблем.       Я приблизилась к нему и, аккуратно касаясь пальцами жёсткой поверхности под одним из цветков, сорвала его. Он послушно отделился, я сразу спрятала его в бутылёк с широким горлышком и убрала в карман. Опаска даже не шевельнулся, но мне показалось, что я услышала его сбившееся на миг дыхание.       — Вам не больно? — спросила я и невольно подула на ставшее пустым место.       — Знала бы ты, что это не имеет значения. Хотя для тебя, может, и имеет, что только радует… Не смотри так удивлённо, Миранда. Потом поймёшь. Хватит и того, что спасение — это не так просто, как ты думаешь. Как вы все думаете, если точнее.       — Но в конце-то мы все будем спасены, да? — спросил Джей с надеждой в голосе, и его вопрос прозвучал так наивно. — У каждого будет хэппи-энд?       — Ага, разбежались, — не без горечи хмыкнул Опаска. — Для каждого устроить счастливый конец будет уж больно жирно. Сомневаюсь, что в Реальном мире у людей вообще он бывает, тем более что любого человека хоть что-то да не устраивает в жизни, вот так-то, детишки. Если вы хорошие, продуманные герои, созданные хорошим автором, который любит вас и хочет получше вас раскрыть, то конец будет не ванильно-карамельный, а с какой-нибудь загвоздкой. Нынче в моде открытые неоднозначные финалы, или неожиданные шокирующие финалы, или депрессивные финалы. А я хочу сказать, что ваш автор… Ом-м-м, — замычал вдруг Опаска. Он поднял, изогнув, лозы и ненадолго закрыл заплывший белком глаз, изображая йога, медитирующего в позе лотоса, а потом расхохотался. — Ладно, шучу, шучу. Я вижу всё и так, без всех этих магических шарлатанских штучек-дрючек. Я хочу сказать, что ваш автор неплох. Он вполне любит вас. Но вы же понимаете, что любовь не означает то, что финал для вас уготовлен хороший. И вообще вы себя видели? Вы о спасении не печётесь. Я бы на вашем месте представлял бы хороший такой комфортабельный котёл и смазливого дьявола, который бы целыми днями упивался тем, как красиво вы кипите.       Мы застыли как вкопанные, не решаясь ничего более сказать. Его слова заставили размышлять о том, о чём я и не подозревала раньше. А Опаске всё было нипочём.       — Ой, ну что вы так раскисли, котятки. Вы ещё недавно думали, что нашего вида не существует, что мы — обман, что мы только и умеем, что жрать путников, а теперь что? Сразу прониклись моими речами? Ну, это, конечно, лестно, благодарю-благодарю. — Он коротко поклонился каждому из нас.       — Никто не будет спасён? Вы о Калебе тоже говорите? — робко спросила я.       — За вопрос о Калебе и вообще за заботу о нём плюс в карму, Миранда. Смотрите, вас четверо.       Мы жадно слушали, замерев. И вовсе не из-за внушительного обаяния растения, хотя оно было неотрицаемо. Мы будто уже оказались перед вратами всевышнего, смиренно склонили головы и ждали великого, неопровержимого решения. Ждали вступления: покаяния ли, слёз благодарности, смирения, злости, разрывающей душу. Это была словно репетиция великого дня смерти.       — Сложно сказать, спасётся ли кто-то. Я вижу, что один благороден и праведен, но в душе его будет гореть огонь, который никак не погасить. А если он сумеет это сделать, то честь и хвала. Но придётся многое обдумать, справиться с искушением, понять, что важнее — сердце или разум.       Невозможно было понять, о ком конкретно он говорил. Я не могла уловить его взгляд. Зрачок бешено вращался, перескакивал от верхнего края глаза к нижнему, от правого к левому, перемещался в углы, прятался за мощным, морщинистым веком.       — Другой в будущем, казалось, обречён на гибель, впереди ждёт много мучений, страданий и много выборов. Трудных выборов. Исход не предугадать. Но кто-то всё время будет рядом, и не всегда эти люди наставят на истинный путь, потому что сами не нашли для себя такого пути. Третий будет купаться в собственном великолепии. Жизнь станет роскошна и понятна. Но кошмары прошлого ютятся неподалёку, настанет миг, когда роскошь покажется мнимой из-за тяжёлой, растерзанной грехами души. А четвёртый встретит боль и тьму. А после тьмы, кто знает… Кто знает, увидит ли он свет.       Всё внутри трепетало и рыдало. Опаске я верила. Ему удалось затронуть меня, но так его слова стали ещё кошмарнее. По спине легонько, предупреждающе постучала подушечками пальцев опасность, угроза. Чудовище в лесу, идущее за тобой по пятам и с хрустом ломающее ветки деревьев. Кинжал, подвешенный на тонкой нитке над троном правителя. Правосудие, следующее за преступником. Неизбежность. Незнание пугает больше знания, но знание Опаски было туманным, неясным. Словно тебе уже сказали, что в шкафу скелет, но ты, дрожа и трепеща, открываешь дверцу, потому что не знаешь, положиться ли на чужие слова.       — Ладно, хватит, — сказал Лукас. — Довольно нести чушь. Я ни за что не поверю в эти нелепицы. Ты хочешь напугать нас, но у тебя не получится.       Опаска замолк, но через мгновение тело его сотряслось от грубого басовитого смеха.       — Ой, не смеши мой цилиндр! — еле отдышался он. — Зачем мне врать кому-то из вас? Зачем обманывать тебя? Давай, я уже готов слушать блестящие доказательства моей лжи.       — Делаешь вид, что всё правда? Что тогда значило моё видение? Это чушь. Такого быть не может. Ты просто пытаешься оклеветать меня и моих друзей, — продолжал Лукас, теряя самообладание. Брови его нависли над глазами, зрачки сузились, зубы были стиснуты.       — Лукас, да что с тобой? — Шокированная, я потянулась к нему, но он даже не обернулся, только повёл плечом, стряхивая мою ладонь.       — Сейчас я с ним говорю, Миранда. Я не хочу, чтобы это тебя касалось, — грубо произнёс он, скрежеща зубами.       — Строишь из себя благородного рыцаря, — лениво протянул Опаска, всем видом показывая, что эмоции Лукаса не кажутся ему достойными внимания. — Ну-ну. Посмотрим, стоит ли оно того.       — Ответь на вопрос! — прямо потребовал Лукас.       — Хорошо, как скажете. Тогда давай начистоту. — Опаска наклонил корпус вперёд, чтобы попытаться оказаться с Лукасом на одном уровне, будто бы хотел поведать тому секрет. Лукас поморщился, с нескрываемым отвращением осматривая пасть Опаски и нитки сосудов в глазу, но назад не отступил. Напротив, он сам сделал несколько шагов к Опаске и стал смотреть ещё более дерзко и презрительно, в упор, не отводя глаз. Их разделяло меньше полуметра.       — Уже неважно, что значит видение, ты сам скоро поймёшь, — продолжил Опаска размеренно. — Это же не просто картинки. Подумай, сложи два и два, непонятное станет прозрачным. Очевидно одно: ты жалок, Лукас. Посмотри. Только посмотри. Кого ты из себя строишь? Говоришь о благородстве, о чести, сыплешь громкими фразами вроде «всё ради тебя, Миранда». Но что ты знаешь о чести и благородстве на самом деле? Да, ты серьёзен, статен, трезв, невозмутим. Но не благороден. Не храбр. Внутри ты — маленький мальчик, которого загнали в ловушку. Говорю прямо: ты в опасности, вот и всё. И ничего уже не исправить. У тебя даже не было возможности быть осторожным. От судьбы не убежать.       Я замерла, вслушиваясь в каждое слово. Пальцы задрожали.       — Всё прозрачно, да? — процедил Лукас. — Но как? Как мне поверить, что она способна на такое?       Опаска округлил глаз и развёл руки-лапы в стороны, как бы пожимая плечами.       — Верь, не верь — твоё дело. При чём тут я, если это ты постоянно влюбляешься не в тех девушек.       По спине побежали мурашки. Я облизнула губы, принялась растирать холодные вспотевшие ладони и мельком взглянула на Зои. К счастью, она и не думала смотреть на меня: наверное, боялась увидеть в моих глазах правду.       — Как ты смеешь так говорить?       — Говорю, что вижу. Начистоту, я правильно понял? Ты получил, что хотел. Тебе бы остановиться и присмотреться к тем, кто тебя окружает, если не можешь посмотреть на себя. Не беги от того, что я показал тебе. Лучше взгляни на Зои.       — И что же? — нетерпеливо выкрикнул Лукас. В глазах Снежного принца пылал огонь.       — Что нужно увидеть? Что она обманывает меня? И эту клевету ты называешь правдой?       Опаска закатил глаз и звучно цокнул языком.       — Как же ты уже мне надоел! Ну, если ты ещё не понял, то… да.       — Она слишком важна для меня, чтобы я позволил какому-то шарлатану обвинять её. Ты можешь наговорить, что угодно, и кто-то поверит. Но не я.       — Хорошо, я понял. Тебя бесполезно убеждать в чём-то, ты уверен, что (господи, ну и глупость!) я просто хочу запутать тебя, подшутить, и поэтому показал ложное видение и заставил тебя сомневаться в твоей ненаглядной невесте, которая вообще-то совсем — что вы! что вы! — не такая.       — Ты и сейчас издеваешься надо мной. Ты мог это подстроить.       — С тобой невозможно говорить серьёзно. Давай я скажу только одну вещь (может, ты поверишь хотя бы в неё): она никогда бы не обратила на тебя внимание.       — О ком ты? — одними губами спросил смертельно бледный Лукас.       — Да-да, ей не до того. И вообще… кто ты и кто она? Она — богиня, она сама об этом не знает пока, но я-то вижу. Все видят. Ты просто неловко ползаешь у неё в ногах, выпрашивая милости, а она и не смотрит. Знаешь, как она называет тебя? Диким.       Д и к и й. У меня перед глазами потемнело. Я чуть не лишилась дара речи.       Лукас поднял нож, заведя руку за спину.       — Ну начинается, — заскучав, выдохнул Опаска. — Давай, пожалуйста. Ты об этом не пожалеешь, конечно. Слишком горд, чтобы пожалеть. Но ты быстро поймёшь, что я был прав. Ты разочаруешься во всём, милый принц.       — Замолчи. Лучше замолчи. — Во взгляде Лукаса появилась горечь.       — Ты равнодушный. Ты ничтожный. Ты жалкий. И ты один, Лукас. У тебя никого нет.       — Заткнись! — Рассвирепев, Лукас подался вперёд, замахнулся и…       — Нет, Лукас, не надо! — Я подбежала, чтобы остановить его, но было поздно.       …и со всей силы вонзил нож в Опаску. Удар пришёлся на угол глаза.       Я зажала рот руками.       Опаска истерично хохотал.       Лукас наносил удар за ударом.       Удар за ударом.       Удар. За. Ударом.       Стремительные. Безжалостные.       Из Опаски рекой лилась чёрная жидкость. Она впивалась в траву, покрывала камни, застывала. Цветы сыпались и превращались в месиво.       Сквозь сумасшедший хохот Опаски пробивались последние его слова:       — Я знал, что умру. Я. Всё. Знаю. Я… знаю… кто… из… вас… скоро… у м р ё т.       «Опаска?.. Что дальше?»       А дальше — смерть, Джей. Дальше — смерть.