Стелла

— Не произноси ни слова, пока тебя не спросят. А лучше и звуков никаких не издавай, — назидательно тараторила Эмилия — так звали служанку, которой поручили со мной возиться. — Не спорь. Упаси Боги тебя вообще хоть что-то сказать поперек его слову! Язык свой лучше держи за зубами. В глаза не смотри. Если скажет смотреть — смотри. Лучше сразу делать, что велят, иначе… — Если скажет не дышать — задохнуться? — не выдержала я. В глубине души мне было действительно страшно и до ужаса не хотелось возобновлять с пастором разговор, хотя, когда он ушел в тот раз, я четко понимала, что разговор обязательно продолжится. — Да лучше тут сразу задохнись, — злобно процедила Эмилия, резко рванув пояс на юбке, из-за чего у меня действительно перехватило дыхание. — Тебя никто бы предупреждать не стал, ты мне «спасибо» сказать должна! Я тут перед ней… — Эмилия рывком потянула нити хлопчатого корсета. — А она тут видите ли… — Еще рывок, мне стало действительно нелегко дышать. — Такая! — П-прости, — выдохнула я, понимая, что силищи Эмилии не занимать. Служанка тяжело выдохнула, прекратив свои «пытки» и, видимо, смягчившись, чуть ослабила шнуровку. — Не забудь сказать, что ты ворожила, — буркнула она и взяла в руки лиф. — Не то в суп тебе плюну. Я выждала паузу, улыбнувшись ее угрозе, и, когда служанка встала ко мне лицом, чтобы оглядеть плоды своих усилий, тихо ответила: — В таком случае, если захвораешь — оставлю тебя помирать, — и, не без удовольствия отметив, как Эмилия сомкнула челюсть, состроила премилое выражение лица. — Да ты сама не ведаешь, как ворожить надо. Что правда — то правда. Она-то уверена, что улучшение моего самочувствия — исключительно дело моих рук. Вернее, моей… Магии? Ничего бредовее не слышала. Просто, какое-то нелепое стечение обстоятельств. Это все, наверное, брага. Что же еще? Точно брага. Какая-то хорошая у них тут брага. — Хозяин после службы задерживается, поэтому придет около… Эмилия не договорила, потому что дверь комнаты внезапно распахнулась и внутрь вошел пастор. Служанка настолько оторопела и изменилась в лице, что, казалось, прямо сейчас упадет ниц, вытянув руки перед ее «хозяином». Но она, видимо, с огромным усилием воли тихо выдохнула, встала рядом со мной и опустила голову, уперев глаза в пол. Я же, разумеется, растеряв все наставления, что давала мне девушка, пялилась прямо на пастора. Он не выглядел разъяренным, злобным, не казалось, что он сейчас каждой из нас непременно откусит головы по очереди. Или сразу обеим. Наоборот, от него веяло таким спокойствием, словно если за его спиной прогремит взрыв — он и бровью не поведет. При этом было бы ясно как день, причиной взрыва был бы он сам. Потому что единственно угрожающее, что в нем было — это страх. Отчего-то становилось невыносимо страшно в его присутствии. Наверное, это идеально для священника. Уверена, этот страх может вселять внезапное желание раскаяться в самых потаенных своих грехах. — Выйди, — коротко приказал он служанке, и та мигом направилась прочь из комнаты. Прямо с шелковым лифом в руках, который я так и не надела, так что я предстала перед пастором в корсете, надетом на юбки и нижнюю рубаху. Для моего родного дома — я разодета как капуста. Для местных — верх неприличия. Пастор прошел через комнату и опустился в кресло, вальяжно развалившись в нем. Он задумчиво поднес палец к губам, разглядывая меня. А я, стоя посреди комнаты и сложив руки на юбках, чувствовала себя так, словно меня вывели спеть песенку на трибуны целого стадиона. В голове вертелся миллион вопросов, и жажда ответов на них буквально разрывала на части, но что-то внутри останавливало меня каждый раз, стоило набрать в грудь воздуха, чтобы эти вопросы озвучить. Время шло, я нервно теребила пальцы, все еще глядя на человека, сидящего напротив меня, а человек этот задумчиво поглаживал бороду, пока, наконец, не отвел взгляд, чтобы набить трубку и закурить. Когда лицо его окутал легкий дым, он склонил голову набок. — Сколько тебе лет? — Д-двадцать четыре, — я уже настолько привыкла к тишине в комнате, что немного опешила, когда пастор ко мне обратился. — Как твое имя? — он спрашивал спокойно, выпуская изо рта клубы дыма. — Уна, — уверено ответила я, предполагая, что такой человек вряд ли забыл то, что ему когда-то уже говорили. — Ты лжешь. Я нервно сглотнула. Ладно. Пусть будет не Уна. Не знаю, откуда ему известно, что это не настоящее имя, но мало ли. Может быть, он блефует. — Мое имя — Хильда, — я постаралась придать своему голосу твердости. Пастор выпустил вверх струйку дыма, чуть приподняв подбородок, но при этом не сводя с меня взгляда. Затем аккуратно положил трубку на глиняное блюдце и не спеша поднялся с кресла. Он сделал навстречу ко мне пару шагов, а потом стал на ходу закатывать рукав рубашки. — Стелла! Меня зовут Стелла! — закричала я, понимая, как именно пастор хочет узнать правду. Думаю, моя реакция говорила сама за себя. Он понял, что Стелла — мое настоящее имя. Пастор молча отступил назад и вернулся в кресло, приняв прежнюю вальяжную позу. Но рукав он все же засучил. Сердце, отозвавшись на мой испуг, застучало быстрее. Очень захотелось вернуться на кухню, к теплой похлебке, пусть в нее даже плюнула бы Эмилия, только бы не ужасающее общество пастора. — Откуда ты, Стелла? Мне хотелось застонать в голос. Что делать? Рассказать, что я из страны, которой здесь на карте и в помине нет? Что я попала сюда каким-то непонятным, буквально мистическим образом и больше всего на свете хочу вернуться домой? — Я… — начала я и ухватилась за идею, которая пришла мне в голову. — Я из леса Муэрто, что ближе к побережью. Жила там, подрабатывала врачеванием. Люди приходили, я им помогала… — ложь, как мне казалось, звучала достаточно убедительно. По крайней мере, в это поверить проще, чем в медицинский университет и поездку к домикам на озеро. Пастор слушал, не перебивая, но по его лицу вообще было сложно о чем-либо догадаться. Верит он мне или нет — я не понимала. — И много к тебе приходило людей? — спросил он и в который раз поднес трубку к губам. Похоже, все в порядке. — Достаточно. В ближайших деревнях люди часто болеют, — я развела руками для пущей убедительности. — Антисанитария, понимаете… — зачем-то добавила я. Не уверена, что здесь вообще в ходу это слово. Но пастор спокойно дымил трубкой, о чем-то крепко задумавшись. — Как же ты оказалась в королевских казематах, Стелла? — имя мое он произнес так, словно пробовал на вкус, надкусывал — сломается ли под напором уверенности? — Я пыталась спасти человека. Солдата, — зачем-то уточнила я. — Он… Он был ранен. Я пыталась ему помочь. А меня… обвинили в колдовстве. Пришли другие солдаты и… — Бедняжка, — почти пропел пастор. Лицо его, наперекор словам, не выражало ни грамма сочувствия. — Оклеветали тебя, да? Ты-то не колдовала… Мне безумно не понравился его издевательский тон. Казалось, он надкусывал и испытывал на прочность не только мое имя, но и мой дух. Сломается — не сломается… Интересная игра, наверное. Но мне совсем не нравится. Уместно ли меня обвинять в колдовстве над тем солдатом? — Смотря что вы подразумеваете под колдовством, — глухо проговорила я. — Ваше превосходительство, — последнее процедила. Уголок губ моего «дознавателя» чуть дрогнул, почти превратившись в улыбку. Но это движение растворилось словно наваждение, когда пастор сел в кресле поудобнее и перевалился на правый подлокотник. — А откуда тебе известен мертвый язык? — на миг мне показалось, что он стал выглядеть еще серьезнее. С одной стороны, хорошо, что мы продвигаемся дальше, а меня не «пытают». С другой… «Мертвый язык», как он выразился, и как его некоторые называли в моем мире, здесь может быть чем-то особенным. Вообще странно, что он начал исповедь именно с тех слов. Ведь местного бога здесь зовут совсем иначе, чем того, которого знаю я. — Меня ему обучила моя… — начала осторожно «прощупывать» возможности своей лжи. — Бабушка, — отчасти это было правдой. Ведь тем словам научила меня именно она. Вообще, удивительно, как у такой верующей женщины, как моя бабушка, выросла такая атеистка, как моя мама. — Этот язык передавался у нас из уст в уста, из поколения в поколение. От матери к дочери… — От бабушки — внучке. Пастор крепко сжал челюсть и поджал губы, а потом поднялся с кресла. Он подошел к двери и уверенно дернул ручку на себя. В моей душе уже успел затеплиться огонек надежды, что я ему более не интересна, что мои ответы удовлетворили его любопытство и, быть может, меня сейчас отпустят на все четыре. Но… Как же я ошибалась. — Эмилия! — рявкнул он в коридор. Его голос эхом отскочил от каменных стен и, кажется, зазвенел, вторя звону колоколов, которые сегодня то и дело сотрясали тишину. Вскоре на пороге появилась бледная служанка, сжимая в руках лиф платья, с которым она ушла. Уверена, она сейчас думает о том, что я разгневала «хозяина», непутевая, не слушала ее… Но, раз уж на то пошло, Эмилия ничего не говорила о лжи. Пастор только небрежным движением головы указал на меня, после чего служанка торопливо склонилась в полупоклоне-кивке и кинулась надевать на меня лиф с рукавами. Я чувствовала, как дрожали ее пальцы, застегивающие крючки на спине. Эмилия закончила с платьем, убрала мои волосы под длинный платок, умело завязав его на манер местных крестьянок. Сердце отчаянно затрепетало, хотелось схватить ее за руки, вцепиться, просить помочь, не отпускать, только не отпускать… — Иди за мной, — скомандовал пастор. Конечно же, это предназначалось мне. И с отчаянием я покорно пошла вслед за священником, напоследок взглянув на Эмилию. Глаза служанки были переполнены жалостью. Мы шли длинным тоннелем, который явно вел наверх. В итоге мы оказались на залитой солнечным светом площади. Я много раз слышала о местном храме, эклессе, как он назывался здесь, куда так любил «его величество» наведываться. Хотя, если верить людям, что приходили в хижину к Бабушке, многие в тайне верили в старых богов. Некоторые, в основном жители столицы, отреклись в пользу бога, которого нарек верховным монарх. И, по классике жанра, бог этот делал монарха первостепенной фигурой на земле, которому дано особое, божественное благословление. Широким шагом пастор пересек площадь, даже не оглядываясь на меня. А я, стараясь не отставать, буквально вдавливала голову в плечи, боясь, что люди на площади узнают во мне недавно казненную ведьму. Хотя, если поразмыслить, это было невозможно. Уверена, что в этих одеждах меня бы ни мать родная не узнала, ни Бабушка этого мира. Хотя она, наверное, просто меня бы почувствовала… Послушники в длинных робах склоняли головы, когда мимо проходил пастор и с любопытством провожали меня взглядом. Мы повернули за угол и прошли вдоль фасада эклесса, пока не оказались под высокими сводами самого храма. Помещение было небольшим, думаю, оно едва могло вместить хотя бы пару дюжин человек. Но, судя по строению здания, это далеко не основная его часть. Вокруг — ни души. Кроме моей, кажется, которая готова была вот-вот проститься с телом от страха. Пастор остановился, немного огляделся по сторонам и, наконец, развернулся ко мне. Я, кажется, проглотила в тот момент все остатки своей храбрости. — Меня тронула твоя история, Стелла, — спокойно сказал священник, затем опустил взгляд на свою ладонь и сжал ее в кулак. Костяшки кулака побелели, и он его разжал. — Похоже, что тебя действительно оклеветали, и ты ни в чем не виновата. Он говорил тихо, но слова его практически набатом отдавали в голове. У меня даже промелькнула шальная мысль попытаться дать деру. Но только я практически приросла к мраморному полу. Ноги налились свинцом, а сердце страхом. Я, словно парализованная, не могла пошевелиться. — Но есть один маленький нюанс. — Он аккуратно закатал рукав и спокойно взглянул мне в глаза. — Ты мне лжешь. Я даже не успела вдохнуть, священник схватил мое запястье, так крепко сжав, что моя рука, кажется, хрустнула. Кожу больно обожгло. Я попыталась дернуться, выдернуть руку, помогая себе второй, но и ее нещадно обожгло. — Мы еще не закончили, Стелла, — на этот раз в голосе послышалась злость. — Раз ты так любишь врать, давай-ка с тобой прогуляемся. В следующий миг он дернул меня ближе к себе, но по телу словно ударила взрывная ледяная волна. Я невольно вскрикнула, зажмурившись. Легкие болезненно сдавило от порывов ледяного ветра, а все вокруг потемнело, словно поднялся самый настоящий смерч. Воздух вокруг сгустился и плавился. На плечи будто упала неподъемная тяжесть, вдавливающая с такой силой, что я повалилась на колени. — Нравится? — спокойно поинтересовался пастор. Он все еще крепко держал мое запястье. Думаю, что, если бы он отпустил мою руку, я бы просто упала здесь, прямо у его ног. — Мы всего лишь на пороге. Хочешь пойти дальше? Давай, милая, я тебя приглашаю! Пастор резко вскинул вторую руку вверх и затем будто с силой обрушил ее вниз. Следующая волна ударила по спине, наваливаясь еще сильнее. Холод буквально впился в легкие, а вокруг… Сотни, тысячи, десятки тысяч… Тени, бродившие вокруг, кричали, плакали, звали на помощь, проходили сквозь меня, тянули за волосы, за подбородок, заглядывали в глаза своими пустыми бездонными глазницами. Я попыталась зажмуриться, но все равно видела их перед глазами. Кажется, я что-то кричала… — Спустимся ниже? — Нет! — завопила я, не уверенная, что меня вообще слышно среди всех этих голосов. — Нет! Нет! Нет! Нет! И все исчезло в одно мгновение. Пастор стоял напротив меня, глядя сверху вниз, а я, опустившись на колени, прижимала к груди обе руки с такой силой, будто мне их хотели оторвать. Поняв, что меня никто не держит, я дернулась назад, отползая прямо по мрамору дальше от священника. На его лице и следа не осталось от былой злости и… азарта? Я поднялась на ноги, одергивая юбки. Платок съехал набок. Я отошла еще подальше, боясь, что он пожелает снова «прогуляться». — Меня зовут Стелла Дэнеску. Я родилась в Румынии, в Бухаресте. Я ехала со своим женихом отдыхать в «приозерье», но мой автобус съехал с горной дороги и разбился, — выпалила я. — Очнулась я уже здесь. У моря. Там, куда я ехала, моря отродясь не было! И я… — Да ты издеваешься! — разочарованно выдохнул священник и шагнул навстречу. — Нет! Нет! — я попятилась назад и выставила руки перед собой. Только сейчас я заметила два свежих и странных ожога на запястьях. — Я не вру! Там были люди, в автобусе. И в поезде. Они разговаривали… Так странно, словно… Пастор замер, прищуриваясь, а я отвернулась, зажмурив глаза, силясь вспомнить, что же тогда сказал водитель. Zorkisto… — Пятая… — я изо всех сил пыталась напрячь память. Я прокручивала эту аварию много раз в голове, и мне казалось, эти слова достаточно прочно запомнились. — Пятая… башня ждет портала. Пятая башня ждет портала! — выпалила я, радуясь, что сумела вспомнить. Священник весь будто вытянулся. — Как выглядели эти люди? — Они… Странно, — мысли спутались. Воспоминания почему-то давались очень мучительно. Кажется, «прогулка» с его превосходительством буквально меня истощила. — Они выглядели очень странно. Одеты не так, как все. Не водитель, он выглядел нормально. Вроде, — неуверенно добавила я. — А те двое. Их бороды… Они близнецы, и их татуировки… — Только у близнецов? — внимательно расспрашивал меня пастор. Теперь вопросы его звучали совсем по-другому. Казалось, он был взволнован. — Нет, у водителя тоже. Кажется, они были одинаковые. — Похожи на эти? — пастор засучил второй рукав рубашки и показал узор на руке. Точь-в-точь, как у тех людей. Я завороженно смотрела на линии, выведенные под кожей. — Да, такие. Вот теперь лицо священника по-настоящему изменилось. Вся эта надменность, спокойствие ушли на второй план, обнажив его взволнованность. Он прошел вдоль длинной пустой скамьи для ожидающих исповеди прихожан, и, опустив на спинку руки, о чем-то задумался. — Где ты очнулась? — На побережье, — говорить неправду желания больше не было. — И кто тебя нашел? — священник немного повернул ко мне голову. Взгляд его был тяжелый, пристальный. Кто же ты на самом деле? Уж явно не священник. И так ли тебя заботят не сожженные на этом свете ведьмы? — Опять молчишь? Говорить о Бабушке мне не хотелось. Даже несмотря на то, что это непослушание грозило страшными вещами вроде недавней «прогулки». — Старуху, которая тебя приютила, никто не видел с того дня, как тебя схватили. Если ты вдруг за нее так переживаешь. Поговаривают, по ее просьбе о тебе интересовались. Но все, что видели люди — как тебе привязали валун к ногам и скинули со скалы. Я молча опустилась на каменный пьедестал, прямо на ступеньки, и закрыла лицо руками. Сложно представить, что стало с Бабушкой, когда ей доложили о моей казни. Хотя, может быть, я фантазирую, и на самом деле не представляю никакой ценности ни для кого в этом мире. Хочется верить, что нет. Но и разбивать сердце доброго человека мне бы не хотелось. — Посмотри на меня, — строго сказал священник, и я отняла руки от лица. — Это важно: за тобой кто-нибудь последовал? — Что? — переспросила я, не понимая, что он имеет в виду. Последовал? Куда? В смысле, за мной? — В этот мир, кто-нибудь из тех людей, о которых ты рассказала, — пастор явно начал раздражаться. — Кто-нибудь последовал за тобой? Что ты помнишь? Говори! — последнее он почти крикнул. Кто бы мог подумать, что правда окажется для него такой важной. — Я почувствовала запах моря и костра. Услышала голос Бабушки… Когда я открыла глаза, рядом была только она. Было больно дышать, кажется, и живот… — я приложила руку туда, где остался шрам от ожога, который так бережно залечивала мне старуха. — Я очнулась с большим ожогом, который заживал очень странно… Пастор тяжело вздохнул и покачал головой, поджав тонкие губы. Кажется, он предполагал совсем иное обо мне, потому что сейчас, я готова была поклясться, он был очень раздосадован. — Я не знаю, под какими звездами ты родилась, в Румании, или где… Но тебе невероятно повезло, лекарь. Если этот ожог — то, что я предполагаю, то кто-то очень сильно не хотел, чтобы с тобой что-то случилось. Стелла, — добавил он. — Надо посмотреть, — в голос его стала возвращаться сталь. — Если никто не пошел за тобой, то у нас еще есть время. А если… — Ваше преосвященство! Пастора прервал голос, который показался мне очень знакомым. К нам спешил тот самый служитель церкви, что завершал мою исповедь. У меня тут же сердце провалилось к пяткам. Я вскочила и отошла дальше от входа, опустила голову, кутаясь в съехавший на бок платок. Кажется, пастор только что грязно выругался на местном языке. — Ваше преосвященство! Отец Бенедикт! — голос все приближался, я еще больше сгорбилась. — Прошу простить. Вы заняты… — Что ты хотел, Гантар? — спокойно спросил пастор. — Прибыли послы в замок. Его Величество ждет нас на совете. — Какие послы? — я не видела, что происходит, но мне показалось, что в голосе Отца Бенедикта появились нотки беспокойства. — С Нижних материков, Его Величество очень ждал этих людей, они хотят сделать главам Стрейшора предложение, и Его Величество ждет вас. — Я понял тебя, Гантар. Вели запрячь колесницу. Хильда! — я, кажется, даже вздрогнула. Не поднимая головы, я чуть повернулась к мужчинам. — Ступай за мной, Эмилия определит тебя к прачкам. Не раскрыв рта, я сделала неуклюжий поклон, постаравшись при этом не потерять головной убор, потому что все еще стояла, опустив голову. Священники направились к выходу, а я, держа огромное расстояние, плелась сзади. Но слуха хватило, чтобы уловить веселое расположение духа Гантара. — Люди Нижних материков такие интересные! Послы никогда не были у нас, но ради визита выучили наше наречие и говорят на нем безупречно! — Неужели? — Да, Отец Бенедикт! Они братья, абсолютно одинаковые — не различишь! Вы же знаете, у нас такие редко выживают… Пастор даже на мгновение замер. Краем глаза я заметила, как он медленно сжал кулаки, но вскоре выдохнул и разжал их. — Я передумал. Не надо колесницу, пусть седлают трех коней. Попроворнее. — Трех? — не понял Гантар. Они остановились, и я на мгновение подняла взгляд. Этого хватило, чтобы увидеть, лицо Гантара, на котором застыло недоумение. Он был молод, может быть мой ровесник, сложно было судить, здешние все выглядели чуть младше своих лет почему-то. Русые волнистые волосы выглядывали из-под черного капюшона робы. Лицо обрамляла ровная и густая борода. И живые, такие лучезарные голубые глаза, которые наверняка всегда взирали на мир с любовью и восторгом, сейчас смотрели прямо на меня. И, клянусь, он узнал меня. Потому что… — Это чудо Иормета! — только и смог прошептать он. — Отец Бенедикт, вы… Это же чудо! — Гантар, ты же понимаешь, что к таким чудесам еще мало кто готов, — тут же нашелся пастор. — Но каким образом?! Она воскресла?! — Иормету не была угодна ее смерть, — твердо, но плохо скрывая свое раздражение, ответил Отец Бенедикт. — Это чудо! Дитя! — парень шагнул ко мне, но я попятилась, выставив руки перед собой. Кажется, его восторгу и радости не было предела. Но эту радость пресек пастор. — Гантар! — строго рявкнул он. — У нас очень мало времени. Это чудо поедет с нами. И я отвечу на твои вопросы. — Простите, — Гантар склонил голову. — Надо спешить в замок. Вы правы, Отец Бенедикт. И после этих слов он чуть ли не бегом отправился вон из эклесса, в сторону, видимо, конюшен. Пастор ускорил шаг обратно к тоннелям, ведущим вниз. Но у порога велел мне остаться ждать в компании уже знакомой Эмилии. Гулкие проходы подземелья эхом отдавали распоряжения священника: плащи, еда в дорогу… Эмилия только с сочувствием посмотрела на мои запястья и, к моему удивлению, сжала теплой ладошкой мою ладонь. А потом умело поправила платок на моей голове. Я лишь каким-то отголоском сознания понимала, что происходит, но не была уверена, что понимаю правильно. Когда Отец Бенедикт шагнул к нам навстречу из темноты, я немного попятилась назад. За спиной священника красовался арбалет, за плечом был мешок, наполненный книгами, судя по квадратной форме, которую приняла холщевая ткань. В руках он сжимал какой-то сверток. — Когда вас ждать, хозяин? — тихо проговорила Эмилия, не поднимая глаз. — Ждите со дня на день, — неопределенно бросил священник. — Поддерживай порядок. Надевай, — это уже предназначалось мне. Отец Бенедикт сунул мне в руки сверток, который оказался длинным походным плащом с капюшоном, и кожаные перчатки. — Идем. Шпоры на его сапогах глухо позвякивали от каждого шага. Я постаралась поравняться с ним и заглянуть в лицо. — Мы едем в замок? — с опаской спросила я, когда мы подошли к поджидающему нас Гантару, стоящему возле трех вороных жеребцов. Молодой человек отдал мне поводья и помог вскарабкаться в седло. Я судорожно попыталась вспомнить хотя бы один из уроков верховой езды, которые мне посчастливилось получить в далеком детстве… — Не волнуйтесь, миледи, он прыткий и послушный! — Гантар улыбнулся, но легче мне от этого не стало. Вопрос мой так и повис в воздухе. Отец Бенедикт ловко схватил поводья, и я решила попытаться скопировать его движения. А еще — повторить волновавший меня вопрос, потому что ехать в гости к Его Величеству, который совсем недавно лицезрел мою казнь, словно комедию в театре, мне, мягко говоря, не хотелось. — Мы едем в замок? — пастор, кажется, меня игнорировал. — Ваше превосходительство! Отец Бенедикт обернулся в седле. — Нет. Мы едем как можно дальше от замка. И от Стрейшора, — наконец-то тихо ответил пастор. — Они пришли за мной, да? — я невольно сглотнула. Лошадка подо мной загарцевала в нетерпении, когда перед нами начали открывать ворота. И прежде, чем пришпорить своего коня, священник все так же тихо, но достаточно четко, чтобы я смогла его услышать, проговорил: — Не только за тобой.