Сгустки и руины

Следы всё ещё не сходят: ни борозды, ни крепления от цепей. В воздухе витает поднятая пыль: после её плена в этом месте замерла зима, а стянутые сюда драгоценные вещи явно нашли здесь свою место совсем недавно, как раз в очень старой и разметывающей пыль из углов башне. В этом месте стынет память, холодит прошлым локти и ступни, напоминает о стуже вокруг шеи и щёк. Аннализа не жаждет этого ощущения ― всё равно оно не даёт ей холода на руках и приходится свесить их с подлокотников: всё ещё жгучее ощущение, хоть она пережила и калёное железо, и все известные Ярнаму виды стали в глотке. Пережила... Пыль танцует в завитках вьюги ― здесь, как говорили в последнем выпущенном в печать придворном сборнике сказок, расплела шнуры и кружево на своей портупее Госпожа Зима. Легко представить, что кто-то из придворных пытались спасти веру умершей детворы этими сказками ― героиня была сильна и призрачно неуловима. Наверное, рукопись сожгли в общем костре... Аннализа пытается откинуться кщё сильнее, даже чуть сползти ― ей не хочется бежать, ведь к чему все эти мольбы Идону? К чему, если сил после пыток осталось меньше, чем драгоценного платинового напыления на её кольце? Вервые за долгое время ей хочется смотреть, а не моргать. Без маски. Как смертные. Но в итоге слева слышится лишь призрачный голос: ― Я буду служить вам и сейчас. Аннализа недвижима. Касание ― лишь тень от тепла людской кожи, но она их узнаёт. Эта рыцарин её когда-то любила. А сейчас держит сложенной чашей свои полупрозрачные руки, чтобы в них вместилась ладонь Аннализы. ― Ты не заслужила этого видеть. Её, выждав поистине аристократическую паузу, обрывает другой голос: ― Ваше Величество, я вернусь! Я молод, но не забывчив. Следом идёт голос слева: — Я пришла, чтобы скинуть вашу ношу. Справа слышится молодой, горячий голос, как Аннализа помнит ― он ушёл рано, её рыцарь с гладкой кожей и такой тёплой кровью: ― Я помогу забыть о вашей ране. Слева слышится задумчивое: ― Я не помню лица моей дочери, но я помню ваше. Я не знаю, где бродит мой покойный муж или жили родные, но я не смогла вас забыть. Конечно же, они из разных времён, эпох. У её рыцарин слышится северный, чуть глушащий все звуки, почти вымерший птумерианский акцент ― дань некогда едва известному среди аристократии языку. Её рыцарин целует ей запястья часто, словно заглаживая шрамы ― холодными руками, лбом, губами. Так прикладываются к ожившей святыне, хотя как раз она видела её настоящей, более яркой, более живой. ― Я согрею вас, ― продолжает рыцарь справа. Его рот кажется теплым, почти как у живого ― но на шрамы от кандалов веет облегчением, холодом, а касания слишком поспешны, сумбурны. Таким она его запомнила при жизни. Голоса вокруг Аннализы сливаются в певучее «Величество-о-о!». Блекнут призраки и вместо них кружатся лишь белые, точно бумажные, обрывки силуэтов ― ни одно из живущих здесь привидений словно не может воплотиться перед Аннализой до конца ― их сливает воедино. Ни уловить лиц, ни ухватить, ни остановить, ни различить личного почтения. Это почти что безумно, но после плена от увиденного отдаёт лишь остатками ушедшей в посмертие боли ― фарс и представление дворянства как марионеток королевы закончились, бумажных кукол разрезали за ненадобностью, а она может лишь гадать, с кем это случилось ещё и буквально. ― Служить! Мы всё время будем при вас... вас... вас... Аннализа сомневается, что умершие могут осмысленно исправиться на «Вас» или употребить нужные эпитеты, но её сомнения обрываются об снова воплощающиеся фигуры ― сине-белые, переливающиеся в тенях и снежинках, они словно вбирают в себя тех, кто так и не смогли показаться перед смертными. ― Я помню ваши укусы, как вы слизывали мою кровь, ― голос и юноши, и зрелого вельможи. Слишком похоже на её воспоминания, слишком близко к её памяти, а не иллюзиям, слишком... давяще? ― Я пришла к вам, потому что нет лучше держаться рядом с теми, кем дорожит ваша память, ― голос пожилой фрейлины и голос юной рыцарин. Что ж, они хотя бы не застали этого будущего ибо не смогли бы его вынести. Пора отплатить им за их наивысшую преданность. ― Пожалуйста, Ваше Величество, не сдавайтесь, мы рядом! Они снова рядом, снова ощущения этих жаждущих отдать своё тепло (а если нужно ― и холод) неживых рук. ― Я буду рядом, Ваше Величество! ― всё также продолжает раздвоившийся и манящий эхом целой толпы гул голосов, — Я послужу вам дольше, чем всё остальные! Аннализа наконец-таки приподнимается на своём троне: ― Спасибо, что утешили. Спасибо, что были со мной, ― она не отпускает рук, но с облегчением понимает, что силы ещё вернутся, пускай это и будет чуть дольше обычного, ― Но вы заслужили свой покой и без меня.