нежная забота

Чимин встаёт с решительной мыслью о том, что это просто необходимо сделать. В конце концов, подобное случалось прежде. Случалось даже хуже, взять хотя бы тот раз, когда Юнги попросил его записать гайд для своего личного трека. - Это будет коллаб, запиши для меня вокальные партии, - проворчал Юнги, пока Чимин пытался незаметно откашлять хлопья, которыми подавился. Конечно же, он не собирался этого делать. Чимин хотел извиниться и сказать, что перед камбэком слишком много дел, он совсем не сможет выкроить даже часика, но Юнги зачем-то добавил: - Пожалуйста, - и положил руку ему на плечо. - Да, конечно… - хрипло выдавил он, чувствуя, как хлопья щекочут гортань. Кажется, его тошнило, но Чимин совсем не обращал на это внимания, потому что в голове билось только «я сделаю это, хён; я сделаю для тебя что угодно, хён». Если просил Юнги, Чимин чувствовал себя способным на многое, но когда это нужно было сделать для Юнги, Чимин вдруг осознавал всю пропасть между ними. Чимин не мог себе позволить находиться рядом с творчеством Юнги, потому что был не готов. О, конечно, он допускал возможность того, что однажды сможет, он даже мечтал об этом, но пока что – так ему думалось – он был абсолютно не готов. Ему нельзя было приближаться к той высоте, которую занимал Юнги в творческой нише, его навыков было просто-напросто недостаточно. Чимин помнит, как Юнги хихикал над его срывающимся голосом и говорил, что всё нормально. - Удивительно, что ты слетаешь с этой высоты так редко, Чимини, - говорил он, и Чимин не мог понять, о какой высоте говорит Юнги, если он даже не может обращаться как следует со своим горлом. Процесс пения напоминал Чимину тёмный тоннель с кучей огромных дыр в стенах, в которые можно повернуть, и на той скорости, на которой Чимин мчался с того момента, как они дебютировали, его заносило почти в каждую из этих дыр, и он путался. Он понимал, что тоннель должен быть целым, а его повороты должны быть не случайными дырами в стенах, а естественными, и Чимин пытался, честно, пытался (и сейчас пытается), но его постоянно сносит куда-нибудь. Так что Чимин совсем не умеет обращаться со своими связками. Как же ему направить звук в нужное русло? - Просто попробуй ещё раз. Юнги выглядел так классно за пультом. На нём были огромные наушники и какая-то поношенная одежда, а сам он был наполовину перекрыт бликами на стекле, но Чимину было достаточно его улыбки. Вообще Юнги очень серьёзно относился к записям, потому что они были чем-то вроде последнего рубежа, но если это был Чимин, если они что-то записывали вместе – можно пересчитать эти моменты по пальцам одной руки – то Юнги позволял себе улыбаться. Он никому не спускал с рук ошибок, но если Чимину нужно было попробовать ещё раз, он не проявлял раздражения. Может быть, думал Чимин, всё дело в том, что это песня для сольного творчества Юнги, и у него полно времени, чтобы заняться ею – в любом перерыве между их камбэками. Может быть, Юнги просто попросит кого-то другого записать этот гайд, потому что, очевидно, у Чимина ничего толкового не выйдет. Чимин цыкнул, подумав об этом, и Юнги встал из-за пульта. Класс, он опозорился перед своим хёном и в каком-то смысле подвёл его. Почему Юнги вообще не попросил Чонгука… - Прости, хён, - сказал Чимин, когда Юнги вошёл в комнату звукозаписи. - У тебя есть ещё время? Чимин глянул на часы – и только потом понял, что сегодня у него был день без расписания. Он кивнул. - Давай я запишусь первым, а потом ты, - Юнги мельком глянул в его растерянные глаза (он вообще никогда не любил разговаривать, смотря собеседнику в лицо) и продолжил, - думаю, это поможет. У тебя всё в порядке, но это гайд, и его нужно записать чисто. - Хён, мне кажется, что я не смогу. Я не могу как следует управляться, - Чимин крепко взял себя за горло и сразу же отпустил, - с этим. И тогда Юнги сделал то, что сломало Чимина до основания и заново его выстроило. Одной фразой и одним жестом Юнги тогда создал какого-то нового Чимина. - Я выбирал тональность для этой песни, вдохновляясь твоим вокалом, - сказал Юнги и потрепал Чимина по голове, смахнув на затылок ободок наушников. И затем, отодвинув Чимина от стойки микрофона и показав ему на дверь, он договорил: - Ты точно сможешь спеть эту песню. Тогда Чимин смог, но он даже не помнит, как это сделал. Он просто сидел за стеклом и слушал, как записывался Юнги, смотрел на его прикрытые глаза, на то, как он иногда сверялся с текстом, и заново включал бит, если Юнги просил. Интонации Юнги во время исполнения всегда – будь они агрессивными или умиротворёнными – такие, будто он говорит только с тобой, будто его единственный слушатель во всём мире – ты. Чимин слушал, как Юнги говорит о мечтах, и ему хотелось срочно что-нибудь сделать, перестать сидеть на месте, будто даже минута просиживания времени критична. Это время уже не вернуть, подумал тогда Чимин, а когда Юнги пригласил его внутрь, записался, кажется, со второго раза. - Я же говорил, - Юнги самодовольно ухмылялся, пока Чимин рассиживался на диване позади пульта. - С кем ты хочешь коллаб? - У меня будет несколько треков с разными людьми, - Юнги оглянулся на него через плечо, - не из группы. Чимин понимающе хмыкнул. Это было логично. Он всё пытается понять, как же тогда смог сработаться с Юнги, преодолеть своё собственное восхищение, но при одной мысли о том, что они снова будут стоять у микрофона вместе (даже если их записи потом наложат друг на друга, им придётся гармонировать вместе), Чимин почти задыхается. Это так… ответственно. Он скребётся в наверняка открытую дверь студии Юнги совсем тихо, до отвратительного сильно надеясь, что тот просто-напросто не услышит, и комкая плотный картонный пакет в нервно подёргивающихся пальцах. Юнги выходит через несколько секунд, помятый и недовольный, и сонно скрипит с порога: - Дёрнуть не мог? Тут открыто. Мог, думает Чимин, но не хотел. Из-за двери слышится механический голос на английском – наверное, Юнги тренировал произношение; на нём всё ещё вчерашняя одежда, а наверняка сальные волосы он прячет под кепкой, обвисшая чёлка закрывает его глаза. - Хён, ты уверен, что сейчас подходящее время? Тебе бы поспать. - Всё окей, - ворчит Юнги и сразу же идёт к креслу. – Падай где-нибудь, - добавляет он, когда Чимин подвисает на пороге. Под столом у Юнги несколько выпитых бутылок воды, пустая пачка рамёна и переполненная бумажками небольшая офисная урна, но в остальном его студия чистая, и всё, что Чимин чувствует, находясь в этом месте, – благоговение. Как будто в храм зашёл. Хотя, наверное, так и есть. Сам Юнги сидит где-то между клавишами и компьютером – скорее по привычке, чем из надобности, потому что сейчас им нужна только демка песни. Чимин напряжённо пристраивается на пуфик рядом с Юнги и подпирает подбородок ладонью. - Я думаю, ты отлично справишься, - говорит Юнги, не глядя на него и выискивая что-то в компьютере. - Я постараюсь. Чимин отвечает официально, даже не заметив этого, и озирается в поисках воды. Горло сушит. И, возможно, то яблоко, которое он съел на завтрак, очень хочет выйти наружу. - А капелла? Чимин просто представляет, как это будет звучать, и запрещает себе вообще при посторонних петь без музыкального сопровождения. Он не может позволить людям это слышать, а тем более кому-то настолько талантливому, как Юнги. А ещё Чимин не очень запомнил мелодию, сколько бы ни пытался, потому что всё не мог сосредоточиться, так что нет. Пожалуйста, нет. Наверное, последнее он говорит вслух, потому что Юнги пожимает плечами и просто говорит: - Тогда я подыграю тебе на клавишах. В ответ на вопросительный взгляд Чимина он поясняет: - Так будет проще поначалу. Не переживай, там всего три строчки. Чимин думает, что эти «всего три строчки» растопчут и съедят его душу – но когда Юнги касается клавиш, по памяти наигрывая аккорды новой песни, сердце Чимина делает такой кульбит, что сразу становится понятно, насколько давно и как беспардонно его душу сожрали. У Юнги вдруг урчит в животе. Чимин кидает на него внимательный взгляд, отрываясь от пальцев, лежащих на синтезаторе, и видит, что Юнги совсем не обращает на это внимания. Интересно, когда он съел тот рамён? - О, - резко выдыхает Чимин. Юнги дёргает головой, смотря на него вопросительно, и Чимин тянется к пакету, который бросил куда-то на стол. - Я знал, - поучительно начинает он, - что ты наверняка будешь голодать, так что вот. Чимин знает, что Юнги сейчас скажет что-нибудь вроде «давай потом, сейчас не до этого», но он настроен очень решительно. Он хочет помочь Юнги ровно настолько же, насколько Юнги хочет помочь ему, а может даже и больше. От своих мыслей Чимин хотя бы не умрёт, а вот Юнги от своего трудоголизма точно когда-нибудь заработает язву. - Это пирог, - видя перекошенное лицо Юнги, Чимин добавляет, посмеиваясь, - он несладкий. - Ладно. Юнги тянется куда-то к низу стола, продолжая тихо ворчать, пока не достаёт оттуда металлический термос с какой-то розовой наклейкой. На кривом, явно вырезанном вручную сердечке написано «Мин Шуга». - Серьёзно? – Чимин взрывается хохотом. - Какого чёрта ты ржёшь?! Тэхён заходил с утра и принёс это, - Юнги кривится и потрясывает термосом в воздухе. Чимин ловит смешинки во взгляде Юнги из-под козырька, а потом видит и его улыбку – только из-за этого у него в голове вдруг проносится неожиданно уверенное «я справлюсь».