нежная забота

Юнги комкает салфетку и не глядя бросает её в урну – та шмякается аккурат на вершину небольшой бумажной горки. Где-то позади громко и редко дышит Чимин, и Юнги почему-то уверен, что его небольшие ладони сейчас сжаты в кулаки. Чёрт возьми, Юнги уже почти отчаялся, он совсем не знает, как помочь Чимину. Иногда кажется, что его присутствие делает только хуже. Он перепробовал уже всё, что мог, поэтому, чувствуя исходящую от Чимина смесь неуверенности и лёгкой паники, он поворачивается и просто говорит: - Чимин-а, не нервничай. Чимин напрягается ещё больше и тянется к воде. На нём свободные спортивные штаны и полосатая кофта с настолько широкой горловиной, что видно ключицы. Рукава прикрывают запястья и края ладоней. Чимин ничего не отвечает, очевидно, потому, что не знает, как ответить, и просто кивает. Из-за его уже даже не трогательной, а просто пугающей неуверенности – будто бы с каждым годом после дебюта ответственность и популярность давят на Чимина всё сильнее – Юнги чувствует острую потребность что-то сказать, сломать эту тишину, которая позволяет Чимину вязнуть в своих мыслях. Поэтому Юнги продолжает, как только тот отрывает бутылку от губ: - Послушай, просто будь собой, ты хорош в пении. Он треплет Чимина по руке, задерживая касание, а потом тушуется и бубнит, что всё будет в порядке, нелепо показывая знак «окей» и отворачиваясь к клавишам. (уши Чимина краснеют настолько, что их начинает жечь) Юнги доигрывает кусок бриджа по памяти – возможно, ноты не совсем точные, но пока и так сойдёт – и начинает читать свою партию. От гармонии их с Чимином голосов ему хочется сматериться, хотя он уже какое-то время этого не делал, стараясь отучиться совсем. Голос Чимина рядом с его рэпом – как правильное освещение над бриллиантом, когда он начинает сверкать настолько, что глаз не оторвать, и это настолько поражает Юнги (может, из-за того, что он очень не выспался, а может, так и должно быть), что он на секунду задыхается, сбиваясь. - Бля, - он всё-таки выругивается, цыкая. – Ты отлично справился, Чимини. - Хён, мне кажется, что меня сейчас вырвет, - Чимин вскакивает, неаккуратно шлёпая пустую бутылку воды на стол, и почти бежит к двери. Юнги тупит до тех пор, пока не шумит замок на двери – и только тогда зачем-то подрывается следом. Видя перед собой разбитого Чимина (который прекрасно со всем справился), он сразу же вспоминает про то обещание и чувствует, что это тот самый раз, когда ничего нельзя отпустить так просто. Будто если Чимин сейчас выйдет из двери этой студии, в нём что-то невосполнимо пропадёт и Юнги его потеряет навсегда. У него от этого чувства близкой потери колени трястись начинают. - Стой! – сипло давит из себя Юнги, хватая почти переступившего порог Чимина и дёргая его обратно в студию. Он подпирает собой дверь и закрывает её. - Что с тобой происходит? – Юнги пытается звучать мягче, но ничего не выходит, недосып давит ему на затылок, а раздражение растекается чем-то горячим по всему телу; ещё он чувствует разочарование в самом себе, потому что сколько бы ни пытался стать к Чимину ближе, тот никого не подпускает, не даёт себе помочь. К самому Чимину Юнги почему-то чувствует только бесконечную болезненную нежность, одна мысль о которой вызывает спазм в горле. Он так хочет для него всего самого хорошего. Чимин стоит с приоткрытым ртом, как полный придурок, и ничего не говорит. - Ты всегда переживаешь, когда мы записываемся, - несмотря на все свои мысли и порывы, Юнги почему-то звучит всё более резко. – Но в этот раз… - он громко выдыхает, успокаиваясь так же резко, как распалился, и привычно тихо договаривает, - что с тобой происходит? И с Чимином что-то случается. Он издаёт что-то среднее между тихим рыком и всхлипом и выдаёт какое-то разбитое: - Хён… А потом падает на небольшой диванчик, упирается локтями себе в колени и крепко сжимает голову в ладонях, путаясь пальцами в волосах. Юнги видит венку на его лбу и то, с какой силой Чимин впивается в кожу своей головы. - Я не хочу подвести тебя, - говорит он, и Юнги чувствует что-то похожее на треск ломающегося на осколки сердца. - Не хочу испортить твою партию. Не хочу, - Чимин переводит дыхание и поднимает на Юнги взгляд, - выглядеть неумехой в твоих глазах. Господи, думает Юнги, какой же это бред. Он думает о том, что является, наверное, последним человеком, который мог бы разочароваться в Чимине, и от этой мысли, от разницы в их с Чимином восприятии ему становится так тошно, что аж смешно. Губы сами собой растягиваются в широкой нервной улыбке, и Юнги прикрывает глаза ладонью, потому что их начинает жечь. Наверное, сразу же думает он, вся проблема во мне. Конечно, в Юнги всегда была эта социальная неловкость, но теперь дорогой ему человек сталкивается с проблемами из-за его собственного неумения (или нежелания) выражать эмоции. Юнги хочет сказать Чимину, как он для него важен, как тепло он к нему относится, как хочет помочь и ещё много-много всего такого, что людям привычно говорить друг другу. Но вместо этого он давит пальцами на собственные глаза из-за страха, что на них выступят слёзы, и слушает сбивчивое дыхание наверняка почти плачущего Чимина, пытаясь унять собственный нервный смех. Юнги думает о том, что спроси его кто-нибудь, чьим фанатом из участников группы он является, ответом был бы Чимин (в его голове сразу проносятся дурацкие сюрреалистичные обрывки картинок с фансайнов, где он открывает очередной альбом и видит стикер с этим вопросом, а потом в интернете куча людей мусолит его ответ, приписывая эмоциональные комментарии и всякие разные хэштеги). И ещё о том, что это слишком несправедливо: отношение Чимина к самому себе, отношение Чимина к Юнги, отношение Юнги к отношениям и общению в принципе. - Чимин, ну что за хуйня? Наверное, ему бы стоило Чимина сейчас обнять, но Юнги не может пошевелиться. Ему и лицо-то своё открыть стыдно (он всё ещё чувствует, как горячие слёзы стоят в глазах). По студии густо расползается неловкая тишина, даже снаружи нет никаких звуков, и всё, что Юнги слышит – это дыхание Чимина. Ему нравится этот звук. Ему хотелось бы как можно чаще иметь возможность слышать этот звук. Такое странное желание. Юнги шмыгает носом и решает, наконец, покончить с этим. Он в своей жизни почти не чувствовал себя сильнее других людей, обычно на оценку этого чувства и времени-то не было, а в кругу группы оно его даже не посещает. Юнги ни за что не назвал бы одного из них сильнее другого, и Чимина это касается тоже, но смотря на него, чувствуя его присутствие, Юнги может думать лишь о том, что мог бы стать для Чимина опорой, хёном, на которого Чимин смог бы положиться. Юнги никогда ни для кого не хотел стать таким хёном. Он встряхивает головой, чувствуя, как взмокла кожа под кепкой. Единственное, на что его хватает – просто подойти к Чимину и прижать его голову к себе. Лоб Чимина упирается как раз Юнги в живот, и он знает, что это неудобно и, возможно, не очень прилично, но не может как следует это обдумать. В этот момент желание Юнги уберечь Чимина впервые приобретает физическую форму, потому что его объятие, то, как он закрывает своим телом Чимина от чего бы то ни было, является символом защиты. Юнги чувствует, как плечи Чимина расслабляются, как он еле слышно всхлипывает и затихает – и когда Юнги уже хочет отстраниться, потому что понятия не имеет, насколько длинными должны быть правильные объятия, Чимин обвивает руками его пояс и сжимает их в крепкий замок на его пояснице. - Хён, - говорит Чимин куда-то в бедренную косточку, - ты ругнулся. С тебя штраф. Юнги не может сдержать улыбку, слыша его тихий неловкий смех.