нежная забота

Чимин всегда хорошо спит после долгих тренировок: его тело раскатывается по кровати, как горячий, свежий блин, он проваливается в мешанину постельного белья и засыпает до тех пор, пока не прозвенит будильник – но сегодня всё не так. Чимин всегда плохо спит перед записями. Он прекрасно понимает, что сон полезен для голоса, но ничего не может с собой поделать, стоит только закрыть глаза, как сразу же видится студия с мягким светом и кучей проводов, с широким стеклом и микрофоном – Чимина от этого в дрожь бросает. Он реально очень боится облажаться. Завтра ему придётся записываться вместе с Юнги, и от этого тяжелее в миллион раз. Картинка студии дополняется стоящим в ней Юнги: его неуложенные отросшие волосы придавлены ободком наушников, а глаза скрыты за чёлкой; он стоит в спортивках и свитшоте, домашний и абсолютно точно не позавтракавший, и Чимин цепляется за каждую из этих деталей, производимых на свет его сознанием, в какой-то странной попытке успокоиться. Юнги всегда собран, когда записывается, он держит при себе текст на всякий случай и почти никогда не прикрывает глаза. Чимин снова вспоминает тот день у Юнги в студии. Это было вчера, и вернувшись в комнату, он совсем об этом не думал, а сегодня с самого утра тренировался, но стоит подумать о Юнги, как это воспоминание сразу же всплывает в мыслях. Чимин давно не чувствовал себя таким защищённым. Юнги – самый классный хён, который у него когда-либо был, даже если никто, включая самого Юнги, так не считает. В нём даже в самых стрессовых ситуациях, даже если сам он нервничает и переживает, плещется такое удивительное спокойствие и непрошибаемая уверенность, что ничего не страшно. Может быть, это какой-то частью проявление харизмы, Чимин не знает, но ему нравится очень. Он обожает ощущать присутствие Юнги. Он вспоминает его тёплый живот, скрытый несвежей плотной тканью, вес его рук на своих плечах – и всё его существо тянется к этому чувству, такое оно обнадёживающее и тёплое. Чимин представляет, как это чувство обволакивает его, искусственно воспроизводит его и заставляет растечься по телу – и начиная чувствовать подступающую дремоту, понимает, что рядом с Юнги всегда чувствует полную и тотальную защищённость. Из этого тепла его выдёргивает жужжащий под ладонью телефон. «Ты можешь прийти ко мне», в конце не стоит никаких знаков, и Чимин расценивает это как вопрос. Он хочет спросить «зачем», потому что только успокоился и начал засыпать, если он сейчас взбудоражится и пойдёт куда-то, снова долго не сможет заснуть. Но вдогонку приходит: «Я знаю, что ты плохо спишь перед записью» «И если тебе нужно, то» «Приходи» Чимин так резко садится на кровати, что перед глазами несколько секунд мельтешат точки. Он выходит прямо так – в шортах и толстовке, с растрёпанными, не успевшими прийти в себя после обесцвечивания волосами, примятыми капюшоном, который сваливается, когда он встаёт с кровати. Хосок уже давно спит, а больше в комнате никого нет. Чимин аккуратно прикрывает за собой дверь, тихо идёт по коридору, замечая горящий в кухне свет – чёрт их знает, чего они не спят. Перед дверью Юнги он тормозит и вдруг замечает, что чуть задыхается. Они не раз засыпали где придётся и как придётся, но Юнги никогда вот так не писал Чимину, что тот может прийти для очевидного утешения. Чимин не считает это жалостью, он с радостью готов воспользоваться случаем побыть с Юнги подольше. Несмотря на то, что они живут всемером, друг на друга у них времени почти не остаётся за работой, и их тёплые отношения – скорее неловкий компромисс между рутиной и бытом, подкреплённый дружбой и кучей совместно прожитых лет. Бывают семьи, где люди так устают, что вечером, встречаясь дома, почти не разговаривают, просто сосуществуют вместе, чувствуя привязанность. Вот и у них что-то подобное. Чимин глубоко вдыхает, выдыхает и заходит. У Юнги и Сокджина в комнате темно и неожиданно холодно, Чимин растерянно смотрит по сторонам, пытаясь сориентироваться в темноте, и видит свет от телефона Юнги. Дверь с тихим щелчком прикрывается, и Юнги тут же отзывается: - Джин-хён зачем-то оставил окно открытым на весь день. - А где он? – спрашивает Чимин, подступая ближе. - Мне кажется, они ужинают. Или ушли ужинать пару часов назад… - Юнги замолкает, отрывая взгляд от телефона и смотря на нелепую фигуру Чимина перед кроватью. Чимин не знает, что ему делать, поэтому просто поддерживает зрительный контакт. Глаза Юнги блестят в свете телефона, они выразительные даже без макияжа, и прежде чем Юнги что-то возмущённо скажет (он почти успевает это сделать), Чимин неловко присаживается на край его кровати, подгибая одну ногу под себя. Кажется, Юнги собирался спать. - Я так и думал, что ты не будешь спать. Почему? Вопрос ставит Чимина в тупик. Действительно, почему он не может уснуть? Эта дурацкая студия совсем не пугает его сама по себе, но стоит только представить, как он где-нибудь накосячит во время записи, как дыхание перехватывает. Чимин врёт: - Я не знаю. И пытается отмазаться: - Наверное, нервное. Юнги как-то разочарованно выдыхает, толкая его ногой в задницу – она холодная и какая-то неестественно бледная в темноте, укрытая тканью красных домашних штанов в клетку – и говорит: - Можешь затусить здесь, пока не захочется спать. Когда Чимин растерянно встаёт, Юнги откидывает своё одеяло, роняя тихое «дубак же», и терпеливо ждёт, пока Чимин уляжется. Кровати в комнате Юнги больше, чем в комнате Чимина, им обоим хватает здесь места, чтобы вообще не дотрагиваться, и первое, что Чимин ощущает, накрывшись одним с Юнги одеялом, – сожаление. Ему бесстыдно хочется, чтобы Юнги прикоснулся ещё раз, даже если это будет лёгкое касание руками, как тогда в студии. Чимин такой жадный. Юнги возвращается обратно к телефону. Его лицо матово блестит после умывания, глаза скользят туда-сюда, что-то читая, а телефон с крупным дисплеем смотрится до смешного ничтожно в его больших руках. Чимин смотрит исподтишка, зарываясь носом в одеяло и обхватывая пальцами край одной из подушек. Он не думает о Юнги, потому что ему странно, но думает о чувстве, которое дарит его присутствие. Защищённость. Её волны почти уносят Чимина в сон, когда Юнги тихо проговаривает, не отрываясь от телефона: - Ты чувствуешь уязвимость, это нормально. Такое у многих артистов перед записью. Чимин приоткрывает успевшие закрыться глаза и сдвигает вниз одеяло, ткань которого поразительно пахнет Юнги, открывая рот. Холодный воздух тут же мажет по губам и подбородку. - Меня не пугает студия. Я просто не хочу облажаться. Юнги поворачивается на бок, блокируя телефон – становится темно – и тут же отвечая: - Никто не хочет облажаться, - он убирает телефон под подушку. – Я тоже не хочу облажаться. Разница в том, что я этого не боюсь, а ты боишься. Чимин непонимающе хмурится. Конечно, блин, он боится. - Это одно и то… - Нет. Юнги так дерзко перебивает его, когда он так делает, то кажется жутко злым, и Чимин почти загорается от этого – злость Юнги всегда злит его в ответ – но тот заговаривает снова: - Не бойся, Чимин-а. Чимин смотрит на его пушистые волосы, съехавшие вбок из-за того, как Юнги лежит, на его расслабленное лицо, совсем лишённое злости, слушает его чуть уставший голос – и понимает вдруг, что может это сделать. Если Юнги вот так вот берёт и просит его перестать бояться – даже если он сам не думает, что боится – Чимин готов попытаться это исправить. Это решение какое-то слишком простое и очевидное, поэтому Чимин так же просто отвечает: - Я попробую, - и ему становится так хорошо, как не было уже давно, как будто бы он смог избавиться от чего-то тяжёлого, что всё время был вынужден тащить на плечах. – Спасибо, хён. Сразу же, как в каком-нибудь мультике, чувствуется усталость, которую от переживаний Чимин ощущал в несколько раз слабее, и он понимает, что вот-вот уснёт. Можно ли быть благодарным этому хёну ещё больше? Чимин улыбается, думая об этом. Когда он откидывает одеяло, чтобы пойти спать в свою кровать, Юнги отзывается даже тише, чем до этого: - Ты всё ещё можешь остаться, - и Чимина немного перемыкает. Он едва слышит, что Юнги говорит, но очень надеется, что верно разобрал. Чимин очень жадный, он хочет взять от происходящего всё, что только может, поэтому остаётся и ложится ближе, чем до этого. У них в ванной почти все средства общие, не считая каких-нибудь специализированных, но от того, что они с Юнги пользуются одним гелем для душа, у Чимина быстрее бьётся сердце. Юнги пахнет чистотой и свежестью, от него исходит тепло – прямо как тогда, в студии – а его бледные гладкие ладони лежат прямо перед лицом Чимина. Он неловко дёргается пару раз, поправляя неудобно давящую в бок толстовку, и тыкается в ладони Юнги щекой. - Хён, спрячь под одеяло, они холодные. Юнги молча натягивает одеяло выше, под самый подбородок Чимина, накрывая больше его, чем свои руки, но Чимин не жалуется. Он сразу же закрывает глаза, потому что смущён и тем, что Юнги предложил остаться, – Юнги никогда так не делает, – и тем, что он сам на это согласился. Ещё Чимин очень смущён их близостью, у него вообще мозг не работал, когда он это делал. Они лежат почти неприлично близко для парней, Чимин чувствует, как дыхание Юнги гладит его щёку. Зачем он вообще лёг лицом к нему? Почему Юнги не отвернулся? Чимин лежит ещё какое-то время, пытаясь унять смущение и своё сердцебиение, и постепенно успокаивается. Рядом с Юнги ему всё ещё до потрясающего спокойно, учитывая их бешеный, очень подверженный стрессу ритм жизни, это самое лучшее, что Чимин может себе позволить испытывать. Его мысли затягивает туманом, а тело снова расслабляется, становясь мягким, как свежая выпечка – и тогда случается то самое. Это прикосновение настолько отрезвляет Чимина, что он почти дёргается. Это точно-точно не сон. Юнги целует его в нос – не в кончик и не в переносицу, а куда-то в спинку, посередине. Это даже не поцелуй, а скорее клевок – будто бы Юнги неудачно наткнулся на лицо Чимина своими губами, и позже Чимин будет пытаться себя убедить, что так всё и было, но сейчас в нём это не вызывает ничего, кроме испуга, перемешанного с какой-то дикой, почти необузданной нежностью. У Чимина тут же начинает покалывать кончики пальцев, его разморенные тело и разум отказываются работать как надо, и Чимин, только краем сознания, тем самым, который всё трезво понимает, но всё равно позволяет сделать что-то дурацкое в стиле «ну я же всё равно сплю», позволяет себе забросить руку Юнги на талию и собрать его футболку складками в слабо сжатом кулаке. Локоть неудобно повисает между ними, Чимин чувствует это, но ему всё равно – он хочет чувствовать Юнги, пока тот позволяет. Засыпая, Чимин чувствует, как Юнги тихонько придвигается ближе – то ли неуверенный в том, что делает, то ли просто не хотя его тревожить – и почему-то не думает совсем ни о чём, кроме едва касающейся его подбородка костяшки одного из пальцев Юнги.