***
Две с половиной недели спустя. Гаара нашел ее на полигоне для тренировок. Девушка тренировалась на износ, кроша вечно скачущим голубым потоком чакры деревянные макивары, не обращая внимания на окружающую ее обстановку. По большей части, Наруто почти туда переехала, показывая свое стремление стать сильней. Раса одобрял такой порядок вещей и ее обучение новым техникам в режиме нон-стоп. И перестал трястись по поводу ее здоровья, поняв одну истину — кровь Узумаки не так-то просто извести, и восстанавливается она быстрее обычного шиноби. То, что она иногда ночевала холодными ночами на полигоне, его не волновало. Гаара же испытывал по отношению к собственному отцу двойную порцию презрения, видя, как прагматическая ценность его супруги выросла в глазах Казекаге на несколько ступеней. С некоторых пор он начал ее жалеть. Теперь породистая кобыла, приобретенная для усиления крови и качества потомства, стала еще и боевой единицей. И когда правда о том, что его супруга является джинчуурики, всплывет наружу, то ей будет уготована участь стать оружием, и Раса принудит ее окунуться в мир беспорядочного кровопролития. И Четвертый обязательно найдет рычаги давления, идя даже на крайние меры, дабы смочь манипулировать Наруто. К слову, Гаара совершенно не представлял, как Наруто, будучи такой наивной и доброй, сможет пролить чью-то кровь. Отныне для этой девушки не будет лёгкой жизни при таком пристальном внимании со стороны Каге. Тучи вокруг нее сгущались, мир становился более жестоким, и жалеть ее, как он начинал ее жалеть, не собирался. И понимание, что такая жизнь ее может сломать быстрее, чем он, раздражало. Дьявол! Он испытывает к ней жалость. Абсурд какой-то! Отсутствие душегубного влияния Шукаку на его сознание определенно не идет ему на пользу. Даже вредит. Тишина в голове, исчезновение извечного ментального сражения за власть над собственным сознанием, кровожадность, которая значительно уменьшилась — все это давало ему свободу собственной мысли. И приходилось анализировать много, а иногда и не по делу. Если же раньше все его мысли занимал Ичиби напополам с неутолимой жаждой крови, то теперь он испытывал жуткое любопытство и интерес к самой посредственной и несуразной куноичи, которая состоит из сплошных парадоксов, и собственной утихающей кровожадности. Джинчуурики, которая является наивной оптимисткой — парадокс номер один. Он слышал о других джинчуурики, и во все времена их презирали и ненавидели, а в ответ хранители биджу проливали реки крови или же избегали общество любыми путями. Исключений никогда не было. Быть сосудом для демона — значит быть морально сломленным и вечно одиноким. Ее безбашенность и беспечность поражали. Она опровергала все закономерности человеческой природы. Слабый должен бояться сильного, у любого человека есть тот самый инстинкт самосохранения, даже у бравого воина, но у нее он напрочь отбит. Изначально. Наруто выворачивает наизнанку это понятие, готовая стоять до последнего перед лицом смертельной опасности. Помимо добровольного суицидального согласия на этот брак, еще и стремление быть рядом с ним, сумасшедшая. Желание защищать всех и вся у нее доходит до абсурдности. Она готова защищать каждого, будь это невинный человек, который просто оказался в ненужном месте в ненужное время, или же убийца, которого непременно стоит прикончить, или даже монстр, который может постоять сам за себя, да и не достоин такого широкого жеста, но она все равно сломя голову несется на подмогу. Одно ее желание сделать из него человека, тем самым спасти его от собственной тьмы, чего стоит. Если его интерес всецело оправдан, то наклевывающаяся к ней жалость удручала. Он жалел ее, возможно, даже переживал. И вероятность того, что это лишь из-за повышенного внимания, не успокаивала. Может, всему виной сгущающиеся вокруг нее обстоятельства, которые так и норовят сломать ее? Вероятней всего это и заставляет испытывать к ней отголоски жалости и переживать за нее. Как-никак, они в одинаковом положении, и судьбы у них более чем похожи. Солидарность? А еще настораживало ее упрямство. То, как она сейчас грубо и напористо портила инвентарь, очень сильно напоминало ее стремление проникнуть под все его барьеры и попытаться изменить его суть. И поначалу выглядело это глупо и до безобразия пафосно, только с каждой упрямой попыткой ее напор становился все сильнее, а результат лучше. Понимание того, что она в конечном итоге разворотит себе руки, получит сильнейшее истощение, но придет к конечной цели и к наилучшему результату, принесло с собой осознание простой истины — она добьется своего, рано или поздно, в конечном итоге вдолбит в его голову иную идеологию, подарив иной смысл существования. Он перестал принимать участие в ее тренировках, выступая в роли сенсея, в последнюю неделю перед отправкой на экзамен сведя их встречи к минимуму и став сторонним наблюдателем. И сейчас смотрел на нее со стороны, понимая, что столкнулся с самой настоящей проблемой. Его мир начинал обрастать ненужными ему сложностями, и куда от этого деваться, было непонятно, тем более, когда на него принудительно повесили обязательство сопроводить ее на экзамен, не говоря о том, что они связаны узами политического брака.***
Наруто шипела от боли, смотря на обожженные собственной чакрой руки. Картина была не из приятных, но выглядело все гораздо лучше, чем тогда, в той реальности. Только вот в этой под боком нет сопереживающей и добросердечной Шизуне, которая залечит ее раны. Ах да, у нее есть Курама. И тогда был, но еще озлобленный и лелеющий мечту поглотить Наруто, а сейчас Кьюби стал для нее разве что не родным существом, которое оберегает ее от невзгод как только умеет. Ее контроль угнетал. Только из-за неидеального владения чакрой, она не могла обуздать возросший после проделок Курамы поток, чтобы скрутить из него идеальный Расенган. Вывод напрашивался один — чем больше ее резерв, тем слабее ее способность управления энергией. Обидно и горько от осознания, что сила росла, а умение пользоваться скатывалось на нет. Не помогали и клоны. Она с неделю билась над последним маленьким шажком к финальной стадии обучения дзюцу. Тут у нее обучение отцовской технике заняло почти месяц, а там за неделю! Эта мысль также не давала ей покоя. И злость превратилась в натуральное бешенство. Такой разрыв по времени лишь сильнее доказывал, что в этом мире она слабая, и упорные тренировки это дело меняют с настоящей черепашьей скоростью. Абстрагироваться от ненужного не получалось. Эти мысли так и давили, мешая и без того хлипкой концентрации. А еще присутствие Гаары в качестве зрителя заставляло сбиваться с ритма тренировки. Каждый раз, стоило мысленно переключиться на Гаару, как она совершала осечки. Поток чакры сходил с ума, и каждый раз шар чакры в руках либо гас, либо взрывался от неконтролируемого всплеска энергии. Раньше такого не было. Никогда такого не было! А Курама, рыжая наглая морда, еще и нашел закономерность во всем этом и поделился своими наблюдениями. Это заставляло краснеть от вспышек гнева. И выходило, что Расенган рассеивался тогда, когда она просто обращала внимание на его присутствие, как подметил Лис, она просто волноваться начинала больше, боясь упасть в грязь лицом (Кьюби назвал это — красоваться перед Гаарой своей силушкой), а взрывался от неконтролируемого выброса — когда мысли утекали к последнему их столкновению, где она не только увидела его без извечного плаща, но и пощупала пресс. И сейчас, когда победа была так близка, ее сбивало с ритма чужое присутствие и, казалось, он своим взглядом хотел прожечь дырку в затылке, решив проблему ее существования ментальным способом. Захотелось как можно скорей покончить с тренировками, отправиться домой, поесть, наложить на израненные нестабильной чакрой руки лечебную мазь и поспать на кровати! Ну и сбежать от этого назойливого и внимательно взгляда, от которого мурашки вдоль спины и тугой ком в животе. Наруто стала с удвоенным рвением создавать дзюцу, концентрируясь лишь на технике и на алгоритме ее создания. Желание не показывать ему слабости росло пропорционально злости. Но собственные гнев и ярость лишь усугубляли положение, она даже ощутила, как чакроканалы на ладонях сильно жгло, а про кожу лучше и не упоминать. Волдыри от ожогов начали лопаться, по рукам потекла кровь. От боли захотелось заскулить, но такой роскоши в присутствии Гаары она себе не позволит. К тому же, свежи были воспоминания о том, что он хочет насладиться ее страданиями, причем моральными. В данный момент — ее мучениями от боли и невозможностью освоить технику отца, и оттого унизительных попытках сделать это. Показать ему слабость — дать повод для издёвки. Может быть, желание продемонстрировать Гааре, что она не так слаба, так повлияло на нее или все же стремление стать сильнее, помноженное на собственную злость, позволило ей завершить Расенган, придя к финальной стадии дзюцу. В руках с тихим шелестом крутился идеальный шар из чакры, и в этот раз не потребовалось и клона, который мог помочь сдержать технику в ее конечной форме. Узумаки, смотря на выученную отцовскую технику, громко всхлипнула, счастливо улыбаясь. Она сделала это! Взяла и сделала! Хоть и потребовалось куда больше времени, но результат превзошел все ее ожидания. Первый весомый рывок в ее развитии как ниндзя был пройден успешно. Осталось лишь заключить договор с жабьим призывом — режим Отшельника ей точно понадобится; научиться фуиндзюцу, чтобы открыть клетку Кьюби — куда же без режима Биджу, и благополучно стать сильной и попытаться отвоевать свою независимость и свалить на поиски способов отсюда смыться. Блондинка ощутила, что готова разреветься от счастья и облегчения, что теперь не так уж и беспомощна, и постоять за себя сможет. А экзамен, на который ее принудили поехать — отличная возможность обучится фуиндзюцу, а заодно раскрутить Минато на призыв. Надежда зажглась с новой силой. Внезапно громом прозвучавший в голове рев Шукаку смазал всю малину, а неожиданность вторжения в ее разум однохвостого енота заставила вздрогнуть всем телом и потерять концентрацию. Чакра вновь обожгла болью руки, еще несколько ожогов и парочка ран, которые уже успели покрыться коркой, лопнули. — Ауч, — застывшие в глазах слезы счастья стали слезами боли. Уже сдержать она их не смогла. — Гребаный Шукаку! — чертыхалась Узумаки, смотря на свои дрожащие руки, истекающие кровью. — Ты плачешь, — донеслось до нее с тихим шелестом песка. — Это слезы счастья, — фыркнула Узумаки, пытаясь сморгнуть предательские слезы и мученически растягивая губы в улыбке, хотя хотелось кривиться от болезненных ощущений. Отчасти, это было так. Она была так сильно рада своей победе, что от переполняющих чувств почти что разревелась, но когда Расенган в ее руках растаял — это принесло боль, как бы она не пыталась, а не смогла сдержаться. — Верится с трудом, — взгляд с ее лица переместился на окровавленные ладони. Кровь крупными каплями стекала ей под ноги, окрашивая песок в багровый цвет. На ее руках и живого места не было, все в ссадинах и ожогах. Во рту тут же пересохло и горло сдавило от предвкушения. Все же внутренний демон, взращенный Шукаку, начинал оживать при виде крови. — Ты просто не знаешь, какова на вкус победа, когда ты к ней стремишься через десятки преград, — деловито подметила Наруто, тут же пряча свои руки за спину, от греха подальше. Мало ли Гаара может обезуметь от вида и запаха крови. Да и воспоминаний той Наруто все еще свежи в памяти, и вновь коснувшись их, по спине пробежала дрожь. Почувствовать самолично, каково это, когда помешанный на крови убийца облизывает твои кровавые и израненные пальцы, не особо-то и хотелось. Гаара промолчал. Он и правда не знал. Говорят, вкус победы сладок, но он вкушал только месть и чужую боль. Месть пьянила, приносила временное мрачное удовлетворение, а проливаемая им кровь будоражила внутреннего монстра и утоляла его аппетит. Причем, хорошо знакомый вкус этой самой чужой боли уже забивался в нос, дразня. — Гении, даттебайо. Как же вы меня бесите, — закатила глаза Наруто, скривив губы. Ей всегда все доставалась с трудом, как тому же самому Ли, в то время как Саске, Неджи и Гаара были прирожденными гениями, причем у последнего талант и правда был врожденным, и развивал его он с пеленок. Успокаивало лишь то, что она могла наподдать этим самым гениям, уткнув их высокомерие и разбив самолюбие. Только в той жизни Учиха сбежал за силой, поняв, что она, такая дурочка и недотепа, развивает свою силу быстрей, Неджи, получив по морде, переосмыслил свою тупую идеологию и стал не таким высокомерным засранцем, а Гаара начал жизнь с чистого листа после того, как она своим лбом вышибла из него всю ту дурь, что ему вбивал Шукаку. — Знаешь что, вот стану сильнее, обязательно с тобой сражусь, даттебайо! — ее глаза вспыхнули азартом и непоколебимой уверенностью, а губы растянулись в улыбке. Возможно, так быстрее он станет человечнее. А вот о том, что это может ударить по самолюбию монстричного Гаары, она как-то и не думала. — Сразишься? — уголки его губ дрогнули. Он явно собирался усмехнуться, да не стал. — Со мной? — нет, он уверен, что у нее хватит духу это провернуть, она и сейчас могла ему угрожать или вызывать на бой. Но угроза или вызов отчего-то веселили его. — Силенок-то хватит? — презрительно выплюнул он, скользнув колючим взглядом от ее глаз к влажным от слез щекам. — Еще и останутся! Просто прими от меня вызов, когда я буду готова! — Наруто самодовольно выпятила грудь, бахвалясь тем, чего у нее еще и не было. — Я обязательно уложу тебя на лопатки и попытаюсь выбить всю дурь из твоей головы, знаешь, кулаками это куда действенней, чем словесно, — вскинув руку, она уже тыкала пальцем ему в лоб, улыбаясь во все тридцать два. С ее-то прежней силушкой она сможет объяснить Гааре ту самую идеологию, которую придерживался тот Гаара. — Ты слабая, — перехватил ее за кисть, крепко сжав запястье в своей руке. Наруто зашипела от боли. — И сколько бы ты не пыталась стать сильней, у тебя это не выйдет. Знаешь ли, заяц не может в одночасье наброситься и убить медведя, потому что это противоречит природе, так и ты не сможешь подняться, потому что прежде чем сразиться с волком, тебе предстоит обойти и других, более мелких хищников, — холодно отчеканил он, весьма ярко выражая свое сомнение насчет того, что она однажды все же станет сильнее, дойдет до того уровня, чтобы сразиться с ним в полную силу и не умереть. Тем более, на ее жизнь не один он претендует. Узумаки прикусила губу, чтобы не взвыть, когда Сабаку но стал выворачивать ее кисть, от чего вновь открылись уже начавшие заживать раны. Слезы вновь обожгли глаза. Зажмурившись, она пыталась успокоиться, абстрагироваться от болезненных ощущений, но ничего не выходило. Боль становилась лишь сильнее, тугой ком из тревоги все сильней давил на нервы. — Га-а-ара-а, отпусти руку, — хрипло попросила она, вновь открыв глаза и замечая, что в его глазах вновь вспыхнул тот огонек безумия. И в этот же миг стало страшно, что он не сможет остановиться, и вновь попытается убить ее, изощренно и мучительно. А она себе ничем не поможет, потому что слабая. «Не убьет, — зло прорычал Курама. — И выкинь всякую ненужную дрянь из головы», — Лису не нравилось и то, что Наруто начинала принимать чужие страхи и воспоминания за свои, так и то, что с Гаарой не было сладу. Шукаку отлично постарался, ломая его личность, перекраивая своего джинчуурики под себя. Наруто дернулась, то ли от слов биджу, то ли от того, что его другая рука коснулась ее влажной щеки. Сабаку но неуклюже и напористо размазывал пальцами соленые капли по щекам, заставляя Наруто замереть. Сердце у нее оборвалось в пропасть. — Мне нравится, когда ты называешь меня по имени, — продекларировал он, ощущая, что и правда ему по душе, когда она его произносит. Даже сейчас, когда просит отпустить ее, с намеком на отчаянье и мольбу, но без какого-либо страха. Ее бесстрашие доводит до дрожи в теле, а растянутые гласные приятны на слух. — Как и боль, — но запястье он отпустил, и то только для того, чтобы в мгновение своей ладонью коснуться ее, и тут же переплётя пальцами, сжать ее за руку. Наруто ошарашено уставилась на него, не зная, что сказать и как поступить. Его честность не казалась издёвкой, но от нее становилось дурно, и в животе скользкими и холодными змейками затесалась тревога, хотя и угрозой это не было. Ему просто нравится, как она называет его по имени, и боль. Любому человеку нравится, когда его зовут по имени, а любому садисту нравится причинять боль. Это нормальные вещи — читала мысленно как мантру, но сама же и понимала, что слова может и не вызывают опасений, но его действия… — Но я от тебя хочу не этого, твоя физическая боль… Она бесцветна, — его сухие губы коснулись ее израненной руки в каком-то безумно жутком поцелуе, плотно прижимаясь к окровавленной плоти. — Считай, твоя кровь и плоть обесценились для меня, — его дыхание морозом прошлось по горящей от боли коже, проникая под, заставляя кровь стыть в жилах. — Хотя, все же твоя кровь может быть приятным дополнением, — он демонстративно облизнулся, опасно сверкнув взглядом. Он, как хищник, неотрывно следил за ней, замечая каждую реакцию, впитывая каждый ее судорожный вдох, выжидая момента, когда нанести самый сильный удар. У Наруто пересохло во рту, а внутри все сжалось от волнения. Сейчас она не могла играть на его нервах, зато он нашел, как можно пройтись по ее собственным, причем с таким коэффициентом нервоза, что хотелось впервые взять и сбежать, потому что как никогда стало ясно, что он чудовищен. Его губы в ее крови растянутые в маниакальной улыбке, сумасшедший блеск в глазах, усугубляли его ужасающие откровения. А картинка, с каким наслаждением он слизывал со своего рта ее кровь, навечно отпечатается в сознании пробирающим до дрожи воспоминанием. — Зато твое душевное состояние, — он потянул ее на себя, выпуская руку и тут же хватая Наруто за талию, прижимая к себе. Сейчас такой смелой близостью мог воспользоваться и он, для усиления эффекта. Сейчас она безоружна и слаба из-за травм, а применять против него грубую силу, практикуя на нем новое выученное дзюцу… Она не станет, он уверен. Узумаки не могла дышать, возможно потому, что казалось, что это знание ей не подвластно. Зато отчётливо видела в глубине его глаз, что он помешан на ее душевном состоянии, ввиду того, что ему принесет наивысшее наслаждение, если она сломается внутренне. Больной на всю голову ублюдок. Она сама спровоцировала его, самолично подпустила его настолько близко, что он может взять и сломать, но не достаточно, чтобы он смог сиюминутно уничтожить ее. Голова у нее закружилась и от мыслей, и от давящего присутствия Гаары, и от невозможности нормально дышать. Узумаки вздохнула лишь в тот момент, когда его шершавые пальцы коснулись ее влажной щеки снова, смахивая слезы. Вдох был болезненным, обжигающим и выводящим из оцепенения. Наруто вздрогнула и проморгалась, смотря на Гаару с благоговейным трепетом. Каждое касание его пальцев к ее щекам стягивало внутренности в напряженную пружину. Весомые, неуклюжие и грубые прикосновения доводили до мандража. А она продолжала неосознанно для себя лить слезы. Он на нее начинал действовать так же ощутимо, как и она на него. Теперь она в равной степени понимала его стремление каждый раз убежать от нее, стоило ей перегнуть палку. Теперь ей также хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы подальше от него. Собственное тактильное восприятие играло с ней злую шутку — каждое его прикосновение для нее было как удар под дых собственными эмоциями. И вся ее идея становилась сплошной сумятицей и подвергалась сомнению. — Я… Я поняла, но я не допущу этого, — хрипло проговорила Наруто, упрямо поджав губы, стараясь выровнять дыхание и сбросить пугающее наваждение. Нет, она сделает из него человека, и в собственных ощущениях разберется обязательно, и поймет, почему он вызывает именно эти эмоции. — Ты слишком много говоришь, — Гаара отпустил ее, отойдя на пару шагов назад. — Много на себя берешь, — он видел ее ступор, наслаждался ее шоком. Его напоминание о данной несколько недель назад угрозе ее все же пугало. — Ты просто плохо меня знаешь, я от своих слов никогда не отказываюсь, — выровняв дыхание и кое-как совладав с голосом, твердо выговорила джинчуурики. — Когда мы с тобой сможем говорить о чем-то другом, кроме как об угрозах? Уже достало! — негодующе всплеснула она руками, вновь поморщившись от боли. — Когда ты из меня сделаешь человека, но предполагаю, что никогда. Я был рождён монстром и был наречен демоном, — он мрачно усмехнулся. Ее альтруизм и оптимизм неизлечимы. Сколько ее не пугай, а она все за свое. — Таким буду и всегда. — И что? — Наруто вспылила и ее понесло. Ее шибко сильно разозлило то, что Гаара смеется над ее стремлением сделать его жизнь чуточку лучше, по своему, убого и грубо, задевая ее за живое. — Я была обречена бременем джинчуурики и несла его одна. У меня не было ни семьи, ни друзей, я была совсем одна! Сирота безродная! Меня ненавидели, презирали, предавали, отнимали то, что дорого. Я должна была обозлиться, должна была предать все то, к чему стремилась, о чем мечтала, видя перед своим носом пресловутую месть, я должна была завязнуть в собственном гневе и ярости, и проливать реки крови. Я должна была быть как ты, но я не стала! Понимаешь? — блондинка ощущала отголоски былой злости и боли прошлой жизни, чувствовала, как оживают призраки прошлого из той жизни. — И знаешь, почему я не стала монстром, которым меня все считали? Потому что рядом со мной были люди, которые в меня верили, которые были со мной не смотря на то, что внутри меня демон! И я в тебя верю! Я не позволю тебе больше тонуть в одиночестве, я просто буду рядом, даже если и дальше будешь топить этот прогнивший мир в крови! Я верю, что ты можешь быть другим, если и относиться к тебе нормально! — Твоя жалость мне не нужна, — холодно проговорил он, зацепившись во всем этом потоке за краткий рассказ ее жизни, и недоумевая. Это вызывало столько вопросов. Некоторые факты категорически не вязались с действительностью. — Сирота? — Гаара вновь сделал шаг вперёд, складывалось впечатление, что его водят за нос. — Это не жалость! Это поддержка и солидарность, — гневно выдала Узумаки, а потом резко охладила пыл, услышав его следующий вопрос. Только что она под натиском собственных чувств выдала ему то, что не должна была рассказывать пока что. Песок под ее ногами зашевелились, заставив волосы на загривке встать дыбом, и, кажется, Курама тоже вздыбился, судя по откату его Ки. — Так кто же ты такая? Сирота или дочь Хокаге? — его намерение докопаться до правды угрожающе щекотало щиколотки, слегка царапая кожу. — Не сейчас, — обреченно взмолилась она, понимая, что так просто не отделается. Черт, тут вообще ничего не бывает просто. — Сейчас, — приказал он, схватил ее за горло и притянув к себе ближе. — Потом, — жалобно протянула она. — Я все расскажу, просто поверь. — Я сказал, сейчас. Не морочь мне голову, женщина, — зло проговорил он. Наруто вновь уверилась, что свое хладнокровие он теряет за считанные мгновения. Узумаки лихорадочно соображала, как выкрутиться. Нельзя говорить это ему сейчас, тут много лишних ушей. Она это расскажет ему потом, обязательно, как только будет возможность. Как никак, чует ее сердце, что она в этом теле на постоянной основе, как и в этом мире. Это жутко удручало, и хотелось рыдать от этих мыслей и чудовищной тоски, что наваливалась на нее, стоило об этом подумать. Нет, она будет искать способ вернуться, но делать с Гаарой что-то все равно надо. Ибо он тот самый человек, который будет рядом с ней по жизни, пока она отсюда не свалит. Это значит, что он обязательно должен знать всю правду, утаивание информации чревато последствиями, тем более с этим Гаарой. Вариантов выпутаться из патовой ситуации было не много. Оглушить его или испугать близостью и крепкими объятиями, или усмирить его гнев, как и обычно — методом кулака. Но объятья тут не помогут, кажется, он слишком сильно озверел от ее нежелания посвящать в историю ее настоящей жизни. А кулаки… тем более ее руки… Расенган тоже не вариант. Применение грубой силы лишь ухудшит отношения между ними, а они, вроде как, пришли к хлипкому перемирию — эти склоки стали их обыденными ритуалами. Он ей угрожает, а она всячески пытается усмирить его, укрощая его внутреннего монстра. Хотя… Есть то, что может на него подействовать так же оглушающе, как и на нее несколько минут назад. И тело ее действовало на опережение, будто бы предугадав мысль. Подавшись вперед, насколько это было возможным, тем более за горло он сжимал ее не так уж и сильно, она коснулась губами его скулы, смазанным поцелуем скользнув к уху. Но и рта раскрыть не успела, чтобы попытаться нашептать слова успокоения, как он отбросил ее от себя, будто она его чумой заразила, а не просто коснулась губами щеки. Он неверяще смотрел на нее, все ещё не понимая собственной молниеносной вспышки эмоций, затмившей и гнев. Участок кожи, где она его коснулась, покалывало приятным теплом. Наруто упала на спину, так и не встретившись ни с какой преградой. Посадка была относительно мягкой из-за вездесущего песка. — Спасибо, что хоть шею не свернул, я правда потом все-все тебе расскажу, — переведя дыхание, она, кое-как приподнявшись на локтях, созерцала пустоту. Он опять исчез. На это-то она и рассчитывала, но по-прежнему думала, что это было слишком, и в большей степени для нее. Потому что только что она поняла, что целилась в губы и не попала, потому что он повернул голову ровно в тот момент, когда она подалась вперёд, будто бы уворачивался от удара, и ее «атака» прошла по касательной. И лёгкое зудящее чувство расстройства от своего промаха заставило не на шутку испугаться, как и странное пощипывание на губах.