Другая жизнь: Жена для демона

Наруто методично крушила полигон в силу своих возможностей. Но выходило лишь то, что она сбила себе все руки в кровь, причинив минимум ущерба тренировочной площадке. Но зато она выплеснула большую часть своей злости и негодования. И ее больше не рвало на части от адского коктейля чувств. Стало чуточку спокойнее, но затесавшийся на дне ее желудка колючий, холодный и склизкий комок из тревоги, предчувствия беды и осознания собственного бессилия перед лицом неизвестно чего, исчезать не торопился. Хотя нет, она знала, что грядет. Экзамен приближался, а она была все такой же слабой и никчемной. Стихия ветра поддавалась ей медленно. И последние события, стоило ей подумать о них, вызывали приступ неконтролируемого бешенства. И именно в последние несколько дней у нее все словно из рук валилось, включая кунаи. Но хуже всего было то, что печати не клеились — словно пальцы ее одеревенели. К тому же, все ее бросили на произвол судьбы. Минато бессовестно не приходил на тренировки, возможно, избегал ее. Зачатки совести и стыда у нерадивого отца все же имелись, по крайней мере так она полагала, внушая себе, что ему стыдно смотреть ей в глаза после случившегося. От этой причины было не так обидно, что он нарушает данное ей обещание. А еще Четвертый, пользуясь своим положением, сослал Кушину на миссию. Долгую и нудную, в далекие дали. Курама объяснил, или сказать вернее, смутно предположил, что это вызвано тем, что Минато пытается уберечь то, что неминуемо грозило рухнуть. Менма являлся бомбой замедленного действия, и в любой момент мог рвануть — рассказать матери за чем (или с кем) он застал отца в один не особо прекрасный момент. Наруто нервно почесала лоб, подушечками пальцев мягко касаясь неровных краев бледнеющего шрама. Ее очень омрачило то, что когда рана полностью заживет, все равно след белой полосой будет пересекать ее лоб поперек, пока новая кожа не потемнеет под лучами солнца, сравнявшись с цветом ее загара. Шрам грозил долго напоминать о ненависти ее брата и событиях того дня. В ту ночь она так и не добралась до госпиталя. Слишком устала. Поэтому шрам был более грубым, широким и неровным. Курама и собственная кровь Узумаки дело свое делали, и за несколько дней он зажил, но след оставил некрасивый, очень грубый. Он был словно клеймо. Как бы она не отмахивалась от событий минувшего тогда дня, то, что творил Минато со своей жизнью, а соответственно и жизнями окружающих, ее задело. И, к ее огромному сожалению, пошатнуло собственные идеалы. И она с ужасным постоянством возвращалась к тем событиям, пытаясь понять мотивы Йондайме, и что она сама думает на этот счет. А еще и Гаара исчез с поля ее зрения вовсе. О нем не было ни слуху, ни духу. Напоминанием о его существовании, причем где-то поблизости, служила широкая полоска песка на запястье. Курама его исчезновение объяснял тем, что ему надо смириться с положением дел, и Наруто на этом моменте ощущала жгучую волну, прокатывающуюся по телу, и шея начинала нервно чесаться. То, что происходило между ними двумя, его, кажется, пугало. Ее тоже, причем до сильнейшего приступа дрожи в поджилках. Но больше ее пугала перспектива проиграть, или еще хуже — опозориться, нежели подозрительно странное внимание своего фиктивного супруга к ее тонкой шее. И собственная реакция на его маниакальные желания и извращенные действия. Так что, ее личный топ бесполезных и безответственных сенсеев пополнился на целых две позиции. Однако, как все стало слишком плохо в ее жизни. И бешеный темп событий, выводящих ее из равновесия, грозил и вовсе сломать. Она давно себя не ощущала настолько беспомощной. Насколько бы сильно она не была закалена собственным опытом жизни, все, что тут происходило, слишком сильно влияло на нее. «Это все эмоции, лисенок», — Курама пытался приободрить, обдав ее тело теплым, почти ласковым потоком своей чакры. Его джинчуурики увядала под гнетом вереницы событий, которым сопутствовали сильнейшие потрясения. Он бы обязательно в своей излюбленной манере обозвал ее идиоткой, бросил бы что-нибудь едкое и грубое, что непременно заставило бы ее разозлиться, и даже в ее бессилии вгрызаться зубами в цель, когда руки опускаются, а ноги пристыли от груза свалившегося на нее бремени к месту. Но сейчас с ней нужно было быть мягче. Наруто резко стала такой… девочкой. Хрупкой и ранимой. — Чувствую себя такой размазней, — Узумаки перестала нервно почесывать лоб, пригладив челку, скрывая уродливый шрам. — Откажись от третьего тура, ты слабая, — Гаара смотрел на нее со стороны вот уже большую часть ее тренировки, делая определенные выводы — Наруто слаба и бездарна, и катастрофически невнимательная — он даже не скрывался и обнаружить его не составила бы труда, но нет. Она упорно не замечала его, скрывшегося в тени коноховского леса, и цепко наблюдающего за каждым ее движением. Сейчас же он сверлил пронзительно-холодным взглядом белую полосу, пересекающую девичий лоб поперек, ярким пятном выделяющуюся на ее бронзовой от загара коже. Для него ее новый шрам был подтверждением того, что она все еще очень слабая. И вызывал неясную злобу на причину его возникновения. — А ты сделай меня сильной, — она тут же подняла на него свой взгляд, выныривая из собственных рассуждений. При виде Сабаку-но ее перекосило от недовольства, а внутри все затрясло от злости. Он кинул ее одну больше, чем на неделю. Его неожиданное появление вызывало только свирепую ярость, которую она пыталась утихомирить. — Ты же мой учитель, ты должен меня обучать, а не исчезать, — Узумаки весьма грубо и жестко указывала ему на обязанности, повешенные на него его отцом. — Я тебе ничего не должен, — отмахнулся он от нее в своей излюбленной промозгло-холодной манере. Хотя, если в излюбленной, от нее бы осталось только мокрое место. Узумаки на этой мысли мрачно усмехнулась. Все же она достаточно сильно влияла на него, раз в ее присутствии он больше не стремится ее размешать со своим кровавым песком, изменяя не только своему хобби, но и жизненному кредо. Это понимание дарило уверенность в себе и развязывало руки да язык. — Если как не учитель, то как муж, — не сдавалась Узумаки воинственно вскинув голову, и прожигая Гаару злым взглядом. Она пыталась повлиять на то, чего по сути у Гаары не было. Совесть — это, наверное, первое, что искоренил в нем злобный Тануки. Как и чувство долга в отношении родственных связей. Но Наруто иногда могла сделать невозможное, мало ли это просто похоронено под толщей дьявольского песка, и только и ждет, когда наступит сезон дождей, чтобы пустить новые побеги? Пришло время Гааре растягивать губы в снисходительном оскале и смотреть на нее острым, уничижающим взглядом. Со своими доводами она выглядела смехотворно глупой. Наруто же это поняла правильно, потому что тут же сжала кулаки, явно пытаясь успокоить вспышку своего гнева, дабы вновь не потерять контроль над ситуацией, когда ее беспечность и прямолинейность приведут его к ее шее. — Джуби тебя подери, мы семья! Какая-никакая, но семья! — вспылила Узумаки, задетая за живое. Она зря уцепилась за это понятие. — Неужели для тебя это ни черта не значит? — и вмиг вся ее воинственность угасла, плечи поникли, голову она склонила, а кулаки разжались. Выглядела она пораженной и отчаявшейся. Явно не с Гаарой она должна говорить об этом. Он уже давно разочаровался в собственной семье, и родственники для него были ни чем иным, как просто мясо, которое могло ходить, говорить и, к его сожалению, имело с ним общий генофонд. Гаара приблизился к ней, слегка склонив голову набок, выражая свое любопытство. Ему резко стали необходимы ответы ее странному поведению. То, что она требовала — было резонно. Он и правда ей и учитель, и муж. Но то, как она просила, а скорей всего приказывала, ему не нравилось. Вследствие чего, его раздражение становилось заметным, выражаясь пролегающей между бровями хмурой складкой. — Как я могла забыть, ты же не можешь иметь здоровое понятие о семье, — тихо пробормотала себе под нос Узумаки. Ей не составило труда смириться с положением дел, склоня голову, принимая немые оскорбления Гаары на свой счет. Сабаку-но скрипнул зубами. То, что она тихо и безропотно приняла его мнение на счет ее умственных способностей, не отменяло того факта, что сказала она это с таким видом, что его это задело и оскорбило. Возможно, ее слова ударили по его скорлупе весьма оглушающим снарядом. — Ты ошибаешься, — его голос опасно завибрировал и проехался неприятным холодком по ее натянутым нервам, заставив ее вскинуть голову и слабо ощетиниться в предчувствии угрозы. — Это почему же? — она нашла в себе силы изумленно изогнуть светлую бровь. В ее глазах плескалось откровенное сомнение. Он понял, что она считала его тем, кому нет дела до этого. Так оно и было. Ему было плевать. Но свое мнение на этот счет он имел. Он наблюдал, запоминал, и все сильнее уверялся в том, что это понятие никогда не будет к нему применено по ряду весомых причин. Первая и самая веская — он джинчуурики. Но не смотря на все это, он вляпался в это дерьмо по самые уши. И если он когда-либо примет эту неадекватную оптимистку как свою супругу, то заставит ее жить по его понятиям, а не ее хлипким, пахнущими пресловутой романтикой, идеалам. — Да что ты можешь об этом знать? — вспылила Узумаки, игнорируя и то, что сама не имела наглядного примера, в отличие от Гаары. — Если даже Четвертый не знает, что это такое! Так вот что ее угнетало. — Если он предал любовь и доверие матери, из-за… похоти! — ее глаза полыхнули красным на последнем слове, а лицо исказила гримаса отвращения. Ее трясло. Черт, она и правда верила в то, что Минато любил Кушину без памяти, соответственно, был слепо верен. И между ними будет все хорошо, стоит конфликту исчерпать себя. Наруто была недалекой в вопросах взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Но это не мешало видеть взгляды Кушины в сторону супруга, и ее болезненное ожидание того, что скоро все будет как прежде. Хабанеро любила своего мужа и давала ему сотни шансов на исправление, ожидая все никак не приходящего хеппи энда. Гаара позволил ей высказываться, видя в этом необходимость. Пока его не было, ее идеалы и принципы рушились — от ее гнева пахнуло именно обманутыми ожиданиями. Он не без удивления обнаружил, что Наруто почти разбита. В каждом ее резком и рваном выпаде, пока она крушила полигон, сквозила неконтролируемая злость. Глаза же искрились неприкрытой болью и отчаяньем. Что он и мог, так это с парадоксальной точностью назвать ее состояние полноценным отчаянием, Демон Песков видел его достаточно часто, чтобы не перепутать это чувство с чем-либо другим. Так на него смотрели перед смертью те, кому не посчастливилось встретиться с ним. Наруто была отчаявшейся, но не его жертвой. И ему несомненно было любопытно, что же нанесло ей такие тяжелые и болезненные удары там, до чего он достать не мог. Позволить ей выговориться было не актом добра и внезапным, несвойственным ему приступом милосердия. Это его желание обладать тем средством, которое могло разрушить ее, казалось бы, несгибаемый стержень. — Понимаешь, он спит с Какаши! — Наруто не была уверена на все сто, что это правда. Возможно, интуиция ее подводит, или наоборот указывает на то, что между ними нечто большее и отвратительное, чем поцелуи. Но Узумаки была уверена в том, что женатый человек не должен недвусмысленно прижимать к себе другую девушку и тем более целовать ее. Она болтала без умолку, высказывая то, что наболело за все это время. К сожалению, выговориться и обсудить эту проблему было не с кем. Курама не в счет. Лис отказался разбираться в грязном деле Минато, хотя и разбирался в психологии людей куда лучше ее самой. Но применял это свое умение лишь по отношению к своей джинчуурики и ее проблемам, все же все его сосуды были женщинами. Да и в их жизнях не было прецедентов измены. Он не мог объяснить ей, что к чему и почему в этом вопросе. В этом случае он мог лишь предполагать и делать неясные выводы, и считал, что это не есть хорошо. Зато Менма подходил. Их идеалы рухнули — и именно это горе их объединяло. И он наверняка тоже мучился, скованный обязательствами, вопросами, сомнениями… Он не мог к кому-то пойти и поговорить, обсудить, и попытаться понять. Иначе… — Чем же твоя позиция отличается от позиции моего отца? — едко спросила она. Блондинка опять его сравнивала. В этот раз, правда, не настолько унизительно, но опять же, он чувствовал подтекст, что она вложила в этот вопрос. Она их обоих считала монстрами, правда, на разном уровне. — Например тем, что мне не нужна женщина, — презрительно выплюнул Гаара, словно произносить это было более, чем недостойно. Узумаки плотно сжала губы. — Как и семья. — Казалось очень важным обозначить этот момент. Пока что Наруто заливала в его уши о дружбе и поддержке, пытаясь вдолбить в его голову собственные принципы морали, которые противоречили их призванию, но все могло измениться. Тем более, она уже пыталась давить на него тем, что он ей муж. Судя по всему, эта девушка придавала слишком высокое значение тем самым высокопарным чувствам, что объединялись в пресловутую «любовь». И для нее стало серьезным ударом узнать то, что это все банальное лицемерие. Ее изнутри разрушало понимание того, что отец изменил матери, а значит предал любовь. И Гаара понял, что особенно сильно ее задело во всей этой ситуации. Шрам-кандзи на лбу кольнул на долю секунды, напоминая о том, что он тоже когда-то был предан. — Ты слишком глупа, раз веришь в любовь, — презрительно бросил он, разгадав истинную причину ее плачевного состояния. Она обожглась, правда косвенно, но восприняла это в своей излюбленной манере шибко эмоционально, пропуская это через себя. Наруто перекосило в очередной раз. Да, у нее рушилась семья, и в первую очередь было обидно и больно из-за этого. Образ отца превращался в пыль. Ее герой, ее пример для подражания тут оказался простым козлом. Это пошатнуло ее уверенность в себе. А в любовь она все равно верила. Она видела сотни примеров проявления этой любви: Хаку, который бросился под удар Какаши-сенсея, защищая единственного важного для него человека; Итачи — который ради любви к брату и деревне убил целый клан и обрек себя на смерть, перед этим прожив с чувством вины почти десять лет; Джирайя, который подарил ей свою любовь и заботу, который ушел за головой Пейна, лишь бы тот не добрался до нее, да и не уничтожил деревню, потому что Цунаде не выдала бы Наруто; ее родители, которые обрекли себя на смерть ради защиты ее самой и деревни; Сакура — которая любила Саске вопреки всему, и сильнее, чем она любила саму себя и деревню; и в конце-то концов сама Наруто, которая жилы рвала, дабы защитить тех, кто важен ей. Это было любовью, настоящей, искренней и преданной, выражающейся не в словах, а в поступках. Она чувствовал ее, всегда. И сейчас, вспомнив об этом, воспряла духом. И правда, хватит сопли на кулак наматывать. Как же ей не хватало такой встряски, которая за считанные минуты заставила ее переосмыслить все, принять разрушающую действительность и вспомнить, кто она есть, и что Наруто Узумаки не сдается, прогибаясь под удручающие события. Она облегченно вздохнула, уголки губ ее дрогнули в попытке растянуться в улыбку. А теперь, пора было устроить эмоциональную встряску человеку напротив. — Но вопреки всему, у тебя есть женщина и семья, — воскликнула она, цепляясь за его предыдущую реплику, избегая его оскорбления в ее наивности. По ее логике, если бы ему это не нужно было, он бы давно от нее избавился и от своей семьи тоже. — Причем женщину ты считаешь своей, — прорычала Узумаки, опасно сузив глаза, ее бесило то, что он причислял ее к разряду своей собственности. Ей очень хотелось набить его безэмоциональную морду. А еще доказать, что он ошибается, в первую очередь на свой счет, и только потом на ее. И Наруто ему это докажет, вывернув его душу наизнанку. Она никому больше не будет позволять рушить ее принципы! Ни ему, ни отцу, ни кому-либо еще! — А раз я твоя собственность, то позаботься о ней как следует, не дай ее раздавить другим и научи меня за себя постоять! — она чувствовала, что давит туда, куда надо. — Так ты смирилась с тем, что ты принадлежишь мне? — издевательски спросил он. Их словесное противостояние начинало забавлять. — А ты смирился с тем, что я женщина, а не кусок мяса? — ответила она вопросом на вопрос, нащупав то, чем можно его уязвить. Ведь простые куски мяса не прижимают к стенкам, и самозабвенно не вылизывают им шеи. Наруто ощущала, что находится на той грани, где она уже не кусок мяса для него, но и не безликая собственность, к которой ее нагло причисляли. — Почему ты так уверена в том, что ты в моих глазах можешь быть женщиной? — у него внутри все задрожало от злости. Ее слова жалили слух, и это больше чем злило. Она была мясом! Добычей, которую он оставил на потом, и только ради этого ее защищал. Она была жертвой, которой дали время для того, чтобы та смогла дать отпор, потому что она становилась интересной и привлекательной лишь тогда, когда сопротивлялась. Она была мышью, с которой играет кот, прежде чем убить. И, дьявол ее побери, она была лакомым куском мяса, от которого начал разыгрываться аппетит, но никак не женщиной. — С тех самых пор, когда ты стал себя вести как пресловутый мужчина, — Узумаки напряглась, видя, что в его глазах бушует ярость. Он выглядел как зверь, которого разозлили, потыкав палкой и лишив его спокойствия. Ей надо было быть внимательной, он мог ее атаковать, чтобы в очередной раз доказать, что она зависит от его воли, и именно его слова правда. — Как мужчина, который хочет женщину, — пояснила она, будто бы обвинила его в позорной слабости, вбив последний гвоздь в крышку своего гроба с победоносной улыбкой. Гаара напал, обезумев. Но Узумаки только этого и ждала, увернувшись от его атаки. Курама страдальчески закатил глаза. Вот любит же она провоцировать этого маньяка. Но этому самому маньяку стоит отдать должное, опять его джинчуурики воспряла духом, стоило ему появиться в ее жизни. Он парадоксально стимулировал ее мозги, правда, в последнее время, он посягал и на ее тело. А еще, именно с ним Наруто достигала успехов по возвращению к былой силе. Так что, ее общение с маниакальным до крови джинчуурики однохвостого давало неплохие плоды. Он был серьезен в своих намерениях. Сабаку-но впервые за долгое время пытался ее убить всерьез. Она действовала на его жизнь разрушительно. Наруто слишком сильно влияла на него, и так не должно было быть. Кусок мяса не должен так влиять на хищника. Наруто уносила ноги от его смертельных атак, чувствуя, как сердце бьется где-то в глотке, как легкие режет от неправильного дыхания, как каменеют перенапряженные мышцы, теряя свою эластичность. Она бежала, уклонялась, пряталась, ища момент, когда можно напасть самой. Благо, Гаара сам же научил ее уклоняться от его атак, и в большей степени он был предсказуем для нее на поле боя. Сам Гаара это понимал, и злился до красных пятен в глазах. Это больше чем выводило из равновесия, и его атаки были яростными и слепыми, что давало ей шанс выйти сухой из воды. Ее скорость стала лучше — она успевала в самый последний момент, за секунду до использовать Подмену, или Теневое клонирование. Она мастерски использовала клонов, давая ему растерзать именно их, и за их счет выбираясь из смертельной ловушки. Он уже более десятка раз пронзил, порвал, растоптал, раздавил ее с раздражающим до скрежета зубов «пуф». И порхала она по воздуху, создавая опять же клонов, и используя их тела в качестве трамплина для прыжка, или скакала по деревьям, не ступая на землю, там, где ее по определению будет проще поймать. Она оборонялась. — Смотри, ты даже не можешь меня убить, а я знаю твой потенциал, и ты его не используешь, потому что он наверняка раздавит меня, — запыхавшись, но с улыбкой на лице, проговорила она, отскочив от его атаки. Она нагло дерзила ему, пытаясь доказать этому упрямцу, что она для него нечто большее, и ему это было пора признать. — Ты недостойна, — прорычал он, желая разорвать ее за откровенную наглость. За ее колкие слова, находящие бреши в его защите. Она била словом. И хотелось оторвать ей язык, лишив возможности говорить. — Это отговорка, даттебайо, — ее улыбка становилась шире, а серьезность ситуации превращалась в показательное шоу, говорящее о том, что она просто задела его гордость. Подумаешь, до смертельной обиды. — Ты сам-то в это веришь? — и самым забавным было то, что она довела его до такого приступа бешенства, что он напрочь забыл о своем главном преимуществе — о браслете на ее руке, который не уподоблялся массовой истерии его кровавого песка. Он все-таки сдернул ее с дерева, безжалостно опуская с небес на землю. Его раздражала ее счастливая и самодовольная физиономия. Она даже ойкнуть не успела, когда песок оплел ее ногу, потянув вниз, и прикусила себе язык, когда столкнулась спиной с землей и поморщилась от неприятного хруста ребер от удара, который чуть из нее дух не выбил. Будет она еще тут кричать от боли и молить о пощаде. Не дождется. Тем более, он ее не убьет. Она чувствует. Наверное, только покалечит. Хотелось так думать. В противном бы случае, сразу же как песок коснулся ее голени, она бы была трупом. И предупреждающим сигналом к этому был бы противный хруст ее костей. Но этого не было. Опять ею пропахали землю. Но она даже не вырывалась. Смиренно ждала, когда окажется возле Гаары. Это единственный шанс подобраться к нему. И как только она это сделала, то влепила ему Расенганом прямо в грудину, подрываясь на ноги, пока ее не сковал песок, полностью обездвижив. Ее саму отбросило от Гаары ударной волной, она была к нему слишком близко, почти вплотную, обдав горячим потоком чакры, а вспышка от дзюцу ослепила, и она не увидела, что произошло. Но она знала точно — у него либо защита сработала, и между его ребрами и ее рукой возникла стена песка, или же абсолютная защита поглотила удар. На ее памяти только Чидори смогло пробить ему плечо. Расенган тоже мощная техника, но у Чидори куда больший шанс его покалечить из-за того, что стихия Райкири сильнее Дотона. Возможно, она ему хотя бы какой-нибудь урон нанесла. Эта мысль грела ее душу. И ровно до того момента, пока ее песком не потянуло в ту сторону, где должен был быть Гаара. Очень-очень злой Гаара. Он угрожающе навис над ней, источая чересчур агрессивную Ки. Наруто поежилась и нервно сглотнула. Его взгляд, выражение лица, и мрачная аура проходились наждачкой по ее нервам. Он источал непреодолимое желание убить ее, причем, кажется, собственноручно, без какой-либо помощи песка. Просто взять и придушить. Наруто резко села, и немного отползла от нависшего над ней Гаары, ощущая, что песок держит лишь одну ее лодыжку, чтобы не позволить ей убежать. На свою беду, он научил ее убегать от себя, как и от его гнева. Его жилет, плащ, и футболка были порваны, а на бледной коже разливался синяк. Расенган достал его, и только песок, защищающий его кожу стал преградой, что спасло от основной силы удара. Наруто протянула руку, осторожно касаясь синяка. Гаара напрягся и зашипел от боли, но все так же молча, испепеляюще смотрел, ничего не предпринимая. Ее глаза удивленно распахнулись, показывая наивысшую степень ее шока. Она его достала! Не верилось. И после этого он все еще ей доверял, позволяя касаться места удара. Она должна была ощущать радость от победы. Но не могла. Вместо этого она испытывала нечто другое — щемящее чувство разрывало ее сердце на куски. Она с искренним сожалением смотрела на синяк, нежно проводя пальцами по нему, будто бы хотела загладить свою вину, забрать его боль с собой. Наруто вновь противоречила всему, что он знал о людях. Любой бы другой самодовольно порадовался этому, а она… Не малодушно упивалась своим триумфом, а сожалела. Смотрела на последствия своего дзюцу и хмурилась, продолжая скользить пальцами по его груди, едва касаясь кожи. И к его сожалению, вместо ожидаемой боли было приятное покалывание. Своей аккуратной лаской она смахивала его налет гнева, заставляя раздражаться лишь на то, что в ее руках сила куда большая, чем она показала при их небольшом сражении. Приятные волны тепла, исходящие от ее руки, заставляли расслабиться, сдаваясь на ее милость, поддаться вперед в жажде еще большего. Ее неуклюжие игры разума, что она ему ловко подсовывала в попытке выкупить время для своей жизни, играли с ним злую шутку. Он — одержимый, кровожадный, безумный и просто сломанный человек, уподобившийся своему внутреннему монстру, сейчас смотрел на нее совсем иначе. Как на особенного, интригующего, а от того и ценного человека. Она не замечала этого, продолжая с грустью смотреть на синяк. И он совершенно точно наклонялся к ней, что она заметила краем глаза, встрепенулась и подняла лицо, вопросительно смотря на него. Ее пальцы замерли, как и она сама. А он издевательски медленно наклонялся, будто бы давая им обоим возможность передумать, и оказаться по разные стороны полигона, чтобы снова испытывать гнев и ярость по отношению к друг другу, вместо непонятного магнетизма, нагоняющего интимную атмосферу. Но она не бежала, сидела смирно и ждала, сама не понимая чего. И вздрогнула она лишь тогда, когда Сабаку-но уперся своей грудью в ее руку, давя на нее весом своего тела. А он понимал, что если она все же вздумает сбежать, воспользовавшись тем призрачным шансом, что он им обоим давал, он не позволит. Гаара ей просто сломит лодыжку, а если потребуется, сразу обе ноги, чтобы не убегала от него. В конце-концов, тут он монстр, и правила диктовать тоже ему. Он так близко. И так опасно. Она видела в бирюзе его глаз угрозу и опасный блеск, и ее вмиг залихорадило. Это точно ничем хорошим не кончится. Она знает. Она уверена. И она, Ками-сама, ждет. Рука, скользнувшая к ней в волосы, напрочь отсекла пути отхода, не позволяя отвернуться, а его колени плотно вжались в ее бедра, намертво прижав ее к траве. Гаара дышал рвано и тяжело, касаясь своим горячим дыханием кожи ее лица. Она же напомнила себе, что дышать — это жизненно важная необходимость, когда поняла, что дыхание перехватило, а легкие сдавило в тиски странного предчувствия. То, что должно было вот-вот грянуть, было куда опаснее того спарринга, на который она его спровоцировала несколькими минутами ранее. Это будет тем, что усложнит ей жизнь в троекратном размере. И она с охотой это принимала, потому что была зависима от острых ощущений, и в данный момент, Гаара был их самым сильным источником. — Тогда, если ты считаешь, что я вижу в тебе женщину, то грех не воспользоваться, — сипло проговорил он возле ее уха. Прежде чем напасть, он нанес мощный словесный удар, заставив ее напрячься всем телом и испуганно распахнуть глаза. От осознания того, что он еще может ее пугать, ему сделалось еще лучше. Он ощущал контроль над ситуацией, как и власть над девушкой, которая давно потеряла всякий страх, провоцируя монстра. И он наслаждался этим, упиваясь. Все же, последнее слово за ним. Это вскружило голову. Вся соль ситуации только что выползла наружу, затопив ее сознание приступом испуга. Он опять играл на том, чем изначально она его хотела ранить. Он выворачивал ее правду наизнанку, причем самым извращенным образом. И победа была на его стороне. И в этот раз он точно не остановится на ее шее. Но она и опомниться не успела, пытаясь взять себя в руки, чтобы все же оттолкнуть, не позволять ему бросить себя на дно бездны, по краю которой она с таким энтузиазмом ходила, нацепив на себя мишень и ожидая, когда ее попытаются туда опрокинуть. Он грубо толкнул ее на землю с самодовольной ухмылкой, хищным взглядом скользнув по растерянно-испуганному лицу, падая вместе с ней, вдавливая в траву, едва проглядывающую из-за песка, который он старался обрушить в своем праведном гневе на нее. И заодно Гаара столкнул ее с края той самой бездны, выбив весь кислород из легких, заставив сердце болезненно биться в груди. И начал он не с шеи, как она предполагала и к чему она морально была готова. Он накрыл ее приоткрытый в безмолвном шоке рот своим. Сабаку-но был жесток и беспощаден, он не целовал, он вгрызался в ее рот с таким остервенением, будто бы был изголодавшимся хищником. Узумаки выворачивалась, выгибалась, извивалась змеей, пыталась лягнуть, отстраниться, но все было тщетно, он продолжал истязать ее рот, кусая немеющие от такого жесткого напора губы. И это нельзя было назвать поцелуем. Грубая пародия, больше похожая на борьбу или попытку запугать. Только вот она понять не могла, он издевался над ней, или же реально получал какое-то удовольствие от этой мерзкой пытки. Скорее всего, все и сразу, он пугал ее до дрожи в поджилках, напоминая ей, что он монстр и будет делать то, что захочет. Она трепетала под ним, дрожа всем телом, пока он нагло, беспардонно проталкивал свой язык ей в рот. Это продолжалось бы дольше, пока она просто не стала повторять то, что он творил, переборов себя, туго соображая, что в их противостоянии они просто повторяют друг за другом, и проигрывает тот, кто отстранится первым. Она перешла на тот же уровень, что и он, и, плотно зажмурив глаза, начала остервенело и отчаянно двигать губами, и проталкивая в его рот свой собственный язык, подмечая краешком сознания, что соприкосновение его языка с ее дарило странные эмоции, отдающиеся легким спазмом внизу живота. В какой-то момент она сама уже чуть ли не вгрызалась в его рот, отражая его же напор. И после его едва понятного, утробного рычания, когда она особенно сильно прикусила его губу до крови, а потом нежно провела языком, поняла, что действует более чем правильно — он ослабил давление, прекратив вжимать ее до боли в землю. Узумаки дала волю рукам, и нет, чтобы его столкнуть с себя и попытаться освободиться, она поступила совершенно иначе. Правой рукой запуталась в его волосах, надавливая ему на затылок и делая поцелуй еще глубже, левой порывисто гладила по напряженной спине. Она не даст себе слабину, не позволит довести ее до припадка от неадекватных и больных желаний Гаары, он не обратит ее в бегство, пытаясь таким извращенным способом оттолкнуть от себя. Она будет смело смотреть своему страху в глаза. Когда пришло смирение, пришло и подобие удовлетворения. Наруто начала наслаждаться этим. И это стало безумием. Кристально прозрачным и хрустально звонким сумасшествием, в котором они стали тонуть оба, потеряв изначальные мотивы, толкнувшие их в эту бездну. Не осталось ничего, кроме страстной борьбы и горячего удовольствия.

***

Намиказе страдал. Страдал от того, что ему не с кем поговорить. Он не мог обратиться с этой проблемой к Саске или к любому другому своему другу. Это было более чем личное, и он отлично понимал, что нельзя выносить эту грязь за пределы дома. И он боялся не того, что на кристально белой мантии Хокаге будет огромное пятно позора. Репутация отца с некоторых пор его не заботила. Нет, он боялся боли, которую испытает мать, узнай она об этом. Боялся того, что и так держащиеся на соплях семейные связи рухнут. И, возможно, если бы не слова его сестры, он бы не стал держать в себе эту тайну. Его бывший сенсей оказалась последней тварью. Его любимый отец — пример для подражания, оказался предателем. Его сестра оказалась куда умнее и справедливей, не позволяя ему натворить ошибок. А он во всей этой истории круглый дурак, который то и дело заглядывал в рот своего кумира, и повторял все за ним, слепо веря. Ему понадобилось пару дней, чтобы понять это. И еще день, чтобы принять во внимание то, что его сестра не такая, какой считают ее все, включая его самого. Но столько вопросов продолжали терзать душу насчет сестры, и ответы он найти не мог. Самый главный — почему Наруто предпочла молчать? Почему, получив возможность отомстить, не воспользовалась этим? На месте бы Наруто, после стольких лет травли и откровенного презрения отца, он бы не задумываясь рассказал об измене отца матери и наслаждался последствиями. Вопреки тому, что помимо самого Минато, пострадают и другие. Но она это не сделала, да еще и его отговорила или уговорила не делать этого. И он решил это незамедлительно выяснить. Это был отличный предлог для встречи с ней. Это был отличный способ, чтобы лучше понять ее. И отличный способ поговорить с ней о том, о чем нельзя поговорить с другими, дабы облегчить свои страдания. Все же, они оказались в одной лодке, которая начинала идти ко дну. И он отправился на полигон, который ей был выделен для тренировок. Менма потерял дар речи, когда пришел на место. И картина, открывшаяся перед ним, его поразила до глубины души. Он растерялся, пораженно смотря на них. Кажется, его мозг играет с ним злую шутку, подкидывая всякие ненормальности. Намиказе оказался с ними достаточно близко, чтобы разобраться в том, что между ними происходит. Его сестра была придавлена к земле Гаарой, и это точно не было тренировкой. Сабаку-но с каким-то маниакальным наслаждением вылизывал шею Наруто, и казалось, что вот-вот, и Демон Песков оправдает свою натуру — вгрызаясь в тонкую шею. И если это было правдой, Гаара собирался в прямом смысле слова растерзать ее, то почему Наруто не сопротивляется? Ей это нравится? Наруто не должно это нравится, она не может так близко прижимать к себе демона, позволяя ему делать все, что заблагорассудится. Его сестра не стала бы… или?.. Его родственница громко вскрикнула, и резко потянула голову Гаары от своей шеи пытаясь вывернуться, что-то шипя, и Менме этого хватило, чтобы понять, что его сестра все же нуждается в помощи, и он тут не третий лишний. — Отойди от нее, — с налетом гнева, проговорил Намиказе. Он четко осознавал, что приказывать Сабаку-но сделать это глупо. Она его жена, в конце-то концов. И его зять-демон, в прямом смысле слова. И если он потревожит это чудовище, то может пойти ему на корм. Узумаки дернулась, повернувшись в сторону источника звука, пытаясь сфокусировать взгляд на расплывчатом силуэте брата. Вновь укушенная шея саднила и болела. Гаара быстро терял над собой контроль. Но сейчас, когда им помешали, что в принципе не расстроило ее, она побеспокоилась о том, что Сабаку-но будет зол, что их прервали. И это не лучшим образом скажется на ее брате. Но вопреки ее мнению, он молча встал с нее, и с нечитаемым выражением лица исчез в мерцании Шуншина. В своем репертуаре. Наруто облегченно вздохнула, откинувшись на траву, в попытке привести себя в чувства. Ей было более чем дурно. Менма правда ожидал нападения, ему было не по себе от того безумного взгляда, что Гаара бросил на него, прежде чем лицо джинчуурики однохвостого вновь стало каменным и тот поспешил испарился в технике. Это заставило расслабиться. — Что ты тут забыл? — Наруто села, чувствуя себя, как минимум, словно желе. Ее плохо слушалось собственное тело, а по спине все еще пробегала легкая и весьма волнующая дрожь, а напряжение и горячая тяжесть в животе приносили дискомфорт. И дышалось тяжело-тяжело. И щеки красные-красные. — Он монстр, — он с непониманием смотрел на нее, и в голосе были те же чувства, что и во взгляде, правда, напополам с отвращением. Намиказе еще не до конца смог определиться, это сейчас перед ним было насильное принуждение или добровольное согласие. Менма вообще не мог предположить, что между этими двумя может что-то быть, кроме как ее страха, и желания Гаары убить такую ненужную и слабую жену. — На себя посмотри, — фыркнула Наруто, вытирая рукавом кофты кровь с шеи. Сделать непринужденный вид оказалось куда проще, чем она предполагала. Менма буквально задохнулся от ее реплики. Ее замечание внезапно ударило по живому. И почувствовал он себя отвратительно. Это же надо было быть каким подонком в глазах сестры, чтобы монстром был он, а не тот, кто являлся кровожадным убийцей? — Не понимаешь почему? — Наруто вновь перевела взгляд на брата, вопросительно изогнув бровь. Все же, спасибо Менме, он сейчас не дает ей подумать о том, что только что между ней и Гаарой произошло. А вот Гаара уже точно задумался над этим. И опять, наверняка, будет думать несколько дней, или недель, в полнейшем одиночестве. — А я не понимаю, тебе-то какое дело? — и тут ее осенило, что по сути, Менма и правда ей помог, потому что еще чуть-чуть, и угроза Гаара взять от нее все стала бы пугающей действительностью. Узумаки на этой мысли побледнела. Опустив то, что могло бы быть, она вновь сконцентрировалась на раздражающем братце. Ей помог Менма? Ее злой брат-близнец? Тот человек, что несколькими днями ранее чуть черепушку ей не раскроил? — Потому что ты девушка, — пожал он плечами, выпалив первое попавшееся оправдание своему поступку. По его логике, морали в этом объяснение достаточно, чтобы объяснить его желание ей помочь. Менма опустил взгляд, ковыряя носком сандалии песок под ногами. — Замужняя, и ты меня застал с моим мужем, который вправе делать то, что делал, — разбила его оправдание в пух и прах златовласка, надеясь достичь истины, от которой, судя по всему, брату было неловко. Удивительно, почему ей не неловко от того, за чем ее застал ее брат? — Ты моя сестра, которую выдали замуж за чудовище, и это чудовище пользуется тобой, потому что ты единственная, кто еще жив рядом с ним, — черт, он сказал это! Он и правда начинал волноваться о ней. Переосмысление ее личности заставило реально о ней заботиться и испытывать чувство вины. И чувство было, что это только начало. — Сестра? — он назвал ее сестрой и не поморщился от отвращения? Гаара, который ее целует, она, которая наслаждалась этой болезненной пародией на поцелуй, и Менма, который волнуется о ней, как о своей сестре. У Наруто глаз задергался. Мир сходит с ума? Ей пришлось прикусить губу, дабы не рассмеяться в голос от абсурдности ситуации. А еще, чтобы не вылить на голову Менмы ведро помоев и сопроводить все это ядовитыми комментариями. Идиота кусок! Спустя такое количество времени он понял, что она ему родня? Она подняла на него свой взгляд, и почувствовала себя отвратительно за свои желания. Он выглядел реально потерянным и сломленным. И возможно, сейчас она была тем, кто сможет его понять и выслушать. Он не за ее насмешками сюда пришел, набравшись смелости. В конце-концов, он переступил свою гордость, и защитил ее честь, не боясь смертельной угрозы в лице Гаары. — Ладно, давай начнем просто с того, что скажу «спасибо»? — Наруто дружелюбно улыбнулась, растягивая опухшие, синего оттенка губы в улыбке. И прямо по середине нижней губы кожа не выдержала таких манипуляций и лопнула. Лопнуло и ощутимое напряжение между ними. — И ты меня снабдишь какой-нибудь заживляющей мазью? — нервно хихикнула Узумаки. А с последствиями происшествия с Гаарой она разберется позже. Сейчас у нее, вроде бы, нарисовалась оттепель в отношениях с горе-братом-близнецом. И этот шанс упускать нельзя. — И поговорим за чашечкой чая, или порцией рамена, — беззаботно затараторила Наруто, заставив уголки губ Менмы дрогнуть в подобии улыбки.