***
Приехали мы на место, когда солнце уже клонилось к закату. Ханджи ушла трепаться с каким-то лысым хером, Петра пошла ностальгировать и общаться с курсантами, а я и Леви поперлись в свои временные комнаты, находящиеся в учительском крыле, которое наполовину не было заселено. — Хера с два я еще сюда приеду. Всё, что сказал капитан, когда увидел свои хоромы. Мы с ним оказались соседями, буквально через стенку, поэтому сейчас вдвоем любовались на кучу пыли, паутины, разбитых бутылок и нескольких носков с чем-то засохшим внутри. Даже думать не хочу, чем здесь занимались. — Предлагаю сделку: ты выгонишь всех пауков из моей комнаты, а я найду моющие средства и вообще всё, что нужно для уборки. Леви согласно кивнул, начав заматываться в белую косынку, а я пошла вдаль по коридору. Противное место. В узком коридоре пахло плесенью и в целом было тяжело дышать, половицы скрипели при каждом шаге, а с потолка местами осыпалась побелка. Красота. В конце коридора и правда нашлась кладовая. Только там почти нихрена не было, ведро, швабра и тонкое драное пальто. Ну ниче, на тряпки для мытья пола пойдёт. Пару раз чихнув от пыли, я запихала пальто в ведро и, всё взяв, пошла обратно. Пожалуй, я тоже сюда больше не поеду. Хотя, наверное, и не позовут. Леви распахнул окна в обеих комнатах, а сейчас балансировал на стуле, опираясь одной ногой о его спинку, и пытаясь поймать паука, качающегося на паутине из стороны в сторону. Какая прелесть. Внутрь я точно не зайду. — Ведро и швабра есть. Щас за средствами схожу. Надо что-нибудь ещё захватить? — Свечи. Хотя лучше будет лампу. И постельное бельё. — Так точно, капитан! Он от неожиданности чуть не грохнулся со стула, одной рукой схватил паука, второй придержал косынку, а сам ловко спрыгнул на пол, послышался скрип и треск. Ха, хороший фокус получился. В учительском крыле нет ничего, кроме учителей. Жаль, ими полы нельзя мыть. Снаружи вид открывался на несколько строений, но свет горел только в одном — столовой. Большое деревянное здание, кусты и деревца вокруг, а внутри толпа, голоса которой слышно даже здесь. — Малышня, у вас есть спиртяга? — сказала я, после того как открыла дверь с ноги. Гул голосов на секунду затих, даже двое пацанов, дерущихся на другом конце столовой угомонились. Несколько рядов столов, плотно набитые курсантами, почти все из которых заткнулись и вытаращились на меня. — Чего-о?! — А ты вообще кто?! — Ага, так мы тебе и отдали! Вот же ж гадёныши. Натравлю на них завтра Леви. Скажу, мол, это они с уборкой проебались. — Я доктор медицинских наук, Алиса Рахта, — не помню, какое там звание мне присудил Эрвин, но надо звучать гордо. — На протяжении этой недели буду вести лекции по основам биологии и оказанию первой медицинской помощи. И повторяю вопрос: спиртяга есть? — Посмотри на кухне. — Не, там закончилась. — Инфтутоф Фадис фанит у пфебя в кабнетхе. — Саша, ты прожуй сначала, дурья башка! Эта Саша дает лысому пацану подзатыльник и глотает еду, запивая залпом компотом из кружки. — Вы посмотрите в кабинете инструктора Шадиса, он небось там и самогоночку хранит. Ой-ой, да ещё и копченой колбаской наверняка закусывает… — Картофелина, ты только что ела! Бездонная баба! — Сам ты бездонный! В столовой снова начался гул, пацаны вдалеке продолжили драку и вывалились в открытое окно, за ними побежала симпатичная азиатка. Этим кретинам самое место в разведке. На кухне из полезного нашлась только сода и железная губка. Думаю, Леви и этому применение найдёт. Когда я вышла на улицу, солнце окончательно село за горизонт, а в отсутствие жары на волю повылезали полчища комаров. На свет лампы, которую сперла из столовой, слетелись ещё и мотыльки. Гадость. Отнесу это всё капитану и пойду на охоту за самогоном. Надо же дезинфекцию провести. Леви нашелся на улице. Нещадно пиздит матрасы палкой так, что они рискуют превратиться в тоненькую тряпочку, а от потоков пыли разлетелась вся плотоядная мерзость. — Лампа, сода и губка, — громко сказала я, положив всё это на землю. К этому пылесборнику я не подойду. — Пока эту херню искала, познакомилась с некоторыми детишками. Просто прелесть, замечательные ребята. — Я так и понял… Апчхи! — Намочи косынку, будет легче. Леви ничего не сказал. Продолжил чихать. Я, не желая дышать пылью, сразу же пошла в сторону кабинета этого инструктора. Примерно помню, куда с ним пошла Зоэ, думаю, найти будет легко. Всё это напоминает заселение в студенческую общагу, не хватает только беготни с документами и справками. Эх, а ведь ещё чуть-чуть и у меня уже был бы диплом. Красный. Даже если бы по оценкам не выходило, наших преподов подкупить проще, чем отнять конфету у ребенка. Но это в прошлом. Как и вся моя дрянная жизнь. Послышалось пение. Что-то типа «отдам сердце за Розу и Сину, ты только жди меня, любимая». А вот и Ханджи с инструктором нашлись. Я пошла вдоль деревянной стены, слушая как Ханджи поёт: — И Я ВЕРНУСЬ ЛИШЬ ПОТОМУ, ЧТО НЕ ЗАБЫЛА ТЫ МЕНЯ! А ей подпевает инструктор, низким хриплым баритоном: — ЛЮБОВЬ ТВОЯ-Я-Я ДАЛА МНЕ СИЛ, ЧТОБ НИ ОДИН ТИТА-А-АН МЕНЯ НЕ ПОГУБИЛ! Когда я постучалась к ним в окно, меня уже откровенно пробивало на хохот. Они заткнулись и начали перешептываться о том, что если будут сидеть тихо, то «этот хер уйдёт». — Да заебали, открывайте уже! — и постучала ещё раз. — Поделитесь самогонкой, и я уйду! — Это Алиса-а! — послышался голос Зоэ, затем грохот и окно с треском открылось, с уголков рамы посыпалась белая краска. — Залезай, мы и тебе нальем. — Не, если я кину Леви с уборкой, он мне мозг выгрызет, — Ханджи понимающе закивала, из-за алкоголя её движения были очень резкими и неуклюжими. — Просто дайте мне одну, а лучше две бутылочки. — Зоэ, дай ей ту четырехлитровую хуевину. Эх, а ведь Шадис такой серьезный мужик был, пока не напился. А тут приехали разведчики и устроили балаган. Вот ведь несносные засранцы. Ханджи чуть не уронила на меня огромную бутыль, после чего эти алконавты дико угорали с моих культурных замечаний о том, что, блядь, надо руки не только для чесания жоп использовать. Вечер становился все приятнее. Я сидела на лавочке меж двух деревьев, смаковала высокоградусное пойло и издалека наблюдала за тем, как Аккерман энергично херачит шваброй пол. Это всё больше походит на избиение, чем на уборку. Наверное, он уже остатки краски с пола отодрал. Вот же придурок, а. Закончив с полом в своей комнате, он пошел в мою, чтобы поснимать паутину со стен и у потолка. Вот он встает на цыпочки и очень миленько тянется вверх. Вот злобно кидает швабру на пол и идет за стулом, который ставит на пол так, что я это даже здесь слышу. Вот, качаясь на этом самом стуле, сметает паутину шваброй и злобно, но тихо ругается. Берёт ведро и идёт менять воду. Чёрт, как же хорошо ничего не делать и смотреть на то, как он работает. Поставила святой грааль на подоконник в комнате Леви, сама полезла в свою, где грохнулась на пол и получила пару заноз. Лампа стоит в коридоре, так что почти ничерта не видно. Но даже так разница между «до» и «после» очевидна — Леви гроза пыли. В коридоре сняла обувь и рядом скинула помятый белый халат, пошла в комнату капитана. Надо же, кровать уже заправил. Сейчас туда и завалюсь. Кровать скрипит, постельное белье приятно пахнет свежестью. Света мало, но этого достаточно, чтобы видеть, что потолок в дождливую погоду протекает, а пожелтевшие обои ближе к верху уже начали отклеиваться. Эх, бедный капитан будет тут неделю мучаться. — Вот же наглая пиздень. Вспомнишь солнышко, вот и лучик. Я засмеялась, сворачиваясь в клубок на его кровати. Матрас и подушки он выбил отменно, хоть сейчас отрубиться можно. — Я тебе средство для дезинфекции принесла, неблагодарный! — А чтобы было легче нести, ты решила его выжрать. — Ну не всё же. Леви подошёл к окну, открыл бутыль, понюхал, сморщился до состояния изюма и сказал, что этим можно титанов травить. Он ещё долго бубнил о том, что от меня в уборке никакого толку, что я нахлебник и вообще меня надо было оставить в штабе разведки. Вот только уснула я, заботливо укрытая одеялом. Мир вокруг огромен. Я иду босиком по мягкому ковру, ворсинки щекочут пятки и я смеюсь. Всё залито солнечным светом, пылинки под его лучами танцуют вальс, меняя траекторию вслед моим движениям. — Алиса, иди сюда, блинчики уже готовы! Голос матери. Его невозможно забыть или перепутать. Он высокий и звонкий, как колокольчик. Когда она говорит, я улыбаюсь. Я слышу шаги и поворачиваю голову. Она стоит в дверном проёме и смотрит на меня. На ней длинное платье, голубой фартук и немного муки на лбу. Когда она подходит ближе, я понимаю, что я — ребенок. Она обнимает меня, и я чувствую запах еды. — Тебе здесь хорошо? — Да, мам. — Потому что это твой дом. Рука дергается во сне и я просыпаюсь. Чёрт. Видеть её всегда приятно, но тяжело. Вздыхаю и смотрю в потолок. Скоро рассвет. В подтверждение моим мыслям, издалека доносится крик петуха, а вслед за ним лай собак. Воздух свежий, прохладный. Почему она мне приснилась? Это не воспоминание. И смысла в этом нет. Надо спать дальше. Поворачиваюсь на бок, лицом к стене. Тарантул. Прямо перед моим лицом. Размером с мой кулак. Паук шевелит ногой, и я понимаю, что это не глюк. — АААА! СУКА! Путаясь в одеяле, падаю на пол. Половицы скрипят, я ору, паук сидит на месте. Не прекращая орать, ползу к противоположной стене, не отводя взгляда от тарантула. Дверь в комнату шумно открывается, становится светлее от света лампы. — Какого хера? — ТААМ! — и показываю пальцем в сторону своей кровати. Леви ставит лампу на пол и подходит ближе. Смотрит на стену, затем на меня и крутит пальцем у виска. — Убери! Убери! Убери! Выкини эту мерзость! Леви подходит к кровати, опирается на её край одним коленом, нагибается и подносит ладонь к пауку. Паук шевелит передними ногами и заползает на руку капитана. Сумасшедший! Аккерман разглядывает паука и второй рукой… чешет ему жопку? А! Рехнулся! — Да не ори ты так, всех на ноги поднимешь. — УБЕРИ! Он подходит к подоконнику, садится на его край, и, сильно нагнувшись, тянет руку с тарантулом к земле. С пол минуты находится в этом положении, а затем потягивается, хрустя суставами позвоночника. — Когда нас похитили, ты вела себя не так дико. — Нас похищали не пауки! — Ты ещё тому бородачу глотку вскрыла… А это хуйло можно и ладошкой прихлопнуть. — Нет! Нет! Нет! Сумасшедший! — Да ну? — Леви окидывает взглядом комнату. — Он тут был один. Можешь спать дальше. — Точно? — смотрю на те же места, что и капитан. — Не хочу спать. Не после этого. Леви кивает — точно. Встаю с пола, кое-как заворачиваюсь в тонкое одеяло, руки дрожат. Только сейчас обращаю внимание на то, что из одежды на капитане только штаны. Весь его торс покрыт шрамами и только один выбивается красноватым цветом — после операции. Ещё не полностью зажил. Леви наблюдает за тем как я его разглядываю, и я перевожу взгляд на его лицо. Волосы мокрые, а челка неровная. — Тебя подстричь? Он смотрит на меня и не двигается. У Леви всегда хорошо получается замирать в одной позе. Почти как статуя. Если бы карликов кто-то изображал в камне. — Можно. Когда дрожать перестанешь. Когда мы заходим в комнату Леви, по обонянию ударяет запах хлорки и спирта. Забавно получилось, что мы махнулись местами ночлежки. Его кровать заправлена, ни одной складки на ровной белой поверхности. Он сегодня вообще не спал? Леви ставит лампу на стол, и я вижу очертания срезанных волос и ножницы. Вовремя я его прервала. — Есть расческа? — Нет. А искать свою мне откровенно лень. И не хочу возвращаться в то паучье логово. Леви садится на стул, и я подхожу вплотную. Когда я касаюсь его головы, он не дергается, хотя мне казалось, что должен. Медленно провожу пальцами сбоку от лба до затылка. Горячий. Пробор ровный, а пальцы больше не дрожат. Скидываю одеяло с плеч на пол и беру в руки ножницы. Массивные, тугие, но острые. — А при свете дня и в нормальных условиях слабо стричься? — Когда ты рядом, никакие условия нельзя назвать нормальными. Отрезаю. Почти ровно. Но и у Леви никогда не было идеальной прически. И вообще, если бы ему было не насрать, он бы не согласился. Волосы жесткие, густые. Пахнут еловым мылом. Да, нормальный шампунь тут достать сложно. — Слишком коротко не надо, а то я как придурок буду выглядеть. — Зря беспокоишься. Ты всегда как придурок. Отрезанные волосы падают ему на обнаженные плечи. И я стряхиваю их на пол, на заранее подстеленную газетку. Его кожа шершавая в местах, где обычно находятся ремни ППМ. Капитан смотрит в стену и ничего не говорит. Ни когда я режу, ни когда касаюсь его. Поэтому сейчас, уже закончив, я просто стою, положив руки ему на плечи. Когда он сидит, то кажется ещё меньше, чем обычно. Мини карлик. Но плечи широкие, мускулистые, как и должно быть у мужика. Правой рукой провожу вниз по спине, вдоль шрамов от ремней крепления, пока не упираюсь в спинку стула. Леви не реагирует. Подушечками пальцев второй руки касаюсь затылка, проводя ими по неровно выбритой части волос. А я-то думала, что ты идеалист. Стряхиваю с него остатки отстриженных волос, и когда кладу ножницы на стол, вижу, что Леви спит. Уснул, пока я с ножницами стояла за его спиной. Поднимаю одеяло с пола и аккуратно накрываю капитана. — Спокойной ночи, придурок.***
— И что мне им говорить? Просторная аудитория, окна открыты нараспашку, но запах дерева и солидола никуда не выветривается. Не знаю, чем они тут занимались, но кабинет на удивление чистый, никаких следов предыдущей активности. Видимо, наслышаны о чистоплюйстве Леви. — Приправь лапшу для ушей умными словечками. Как всегда. Мы с ним сидим на подоконнике у раскрытых окон. Внутри слишком душно, а скоро ещё и кадеты придут. Несколько уже заявилось — два угрюмых высоких пацана и мелкая блондинка. Жара, мороженного в этом мире нет, а всю выпивку вылил капитан, пока я спала. Гад маленький. — А ты тут нафига? — Должен же кто-то за тобой присматривать, учитывая твою любовь к словесному поносу. — Да чтоб тебя Колосс сожрал. Леви хмыкает и откровенно балдеет, когда на него дует поток прохладного ветра. Ветер треплет его волосы. А ещё он подзагорел с тех пор, как я ему посоветовала чаще гулять просто так. И для здоровья полезно, и с бессонницей немного поможет. И выглядеть как человек стал. До начала «лекции» чуть больше десяти минут, но мы торчим тут уже полчаса. Леви захотелось удостовериться, что не в свинарнике проповеди толкать будем, вот и приперлись пораньше. — Вообще, если подумать, Колоссальный и Бронированный — зануды. — Подумать? Да ты сегодня герой… А почему зануды-то? — Ну вот представь, что ты гигантский титан, который хочет уничтожить человечество. Вот что ты будешь делать? Явно не просто пнешь ворота и исчезнешь, — Леви перестаёт смотреть на пейзажи, а те трое курсантов подсаживаются чуть ближе. — Я бы перелезла через стену, плюхнулась на землю да каталась бы туда-сюда. После такого бы никто не выжил. А на деле что? Беженцев было столько, что часть из них обратно за стену выгнали. — Не думаю, что он спокойно смог бы «кататься туда-сюда». Размер не тот. — Тогда просто перелезла и плюхнулась. От такого пируэта сразу почти вся Шиганшина слегла. — А что вы думаете о Бронированном? — подала голос блондинка, которая с задней парты успела перекочевать на первые ряды. — Я думаю, что он бесполезное хуйло. И вот именно на этой фразе в аудиторию зашла толпа курсантов, все дружно поздоровались, отдали честь и пошли рассаживаться по местам, пока на меня с открытыми ртами смотрели Леви и эти трое. Чёрт, пора научиться держать язык за зубами. Сейчас унылая получасовая лекция рискует превратиться в стратегическое обсуждение «а если бы». А оно мне надо? Нет. — Во-первых, он мог пробить все ворота сам, но на кой-то чёрт позвал с собой огромного дружка, — спрыгиваю с подоконника и подхожу к блондиночке ближе, чтобы не приходилось говорить громко. — Во-вторых, огромный дружок мог справиться и без него, причем в разы лучше. Судя по отчетам, после атаки Колоссального, ударной волной чуть ли не треть города снесло. А Бронированный что? Ну пробил и пробил. Там даже корабли с беженцами не задело, они им ещё пару минут любовались без всяких последствий. — Как Вы можете так говорить? Вы знаете сколько людей умерло из-за того, что Бронированный пробил те ворота?! Блядь, приехали. Звание главного моралиста достается… какому-то зеленоглазому пацану с раскрасневшейся от злости рожей. Это вроде он вчера во время драки через окно навернулся. — Да говорить можно что угодно, от этого никто не сдохнет и не воскреснет, — пожимаю плечами и осматриваю аудиторию. Слушают. Внимательно. Чёрт. — Факт в том, что если эта была атака с целью уничтожения людей, то сделана она была паршиво. Иначе бы у вас тут перенаселения не возникло. По спине пробежал холодок, захотелось поежиться и передернуть плечами. Это… какого хрена Леви так на меня таращится? Подумаешь, сказала «у вас», эти щенки не настолько умные, чтобы догадаться. — Напротив, перенаселение привело к продовольственному дефициту, который мог закончится гражданской войной, — это заговорил маленький светлый парень и тут же покраснел, когда понял, что всё внимание теперь его. — То есть, эффективность атаки не только в ней самой, но и в последствиях. — Думаешь, Колосс охренеть какой стратег? — Н-нет… — Вот и славно. Тему закрыли. И приступаем к тому зачем мы все сегодня собрались — удивительные возможности современной медицины и Разведкорпуса.***
Дети — это цветы жизни. Но не эти. Навесили на себя БДСМ-амуницию, клинки похватали и думают, что весь мир теперь у их ног. Ха-ха-ха. Настолько тупые и наивные, что не жалко и в расход пустить. Да только агитатор я поганый, за мной на смерть никто не пойдет. Вот если бы я от имени военпола сказала, что у нас всё чики-пуки, да ещё и можно доктором стать, то да, они бы схавали. А так, для тех у кого есть мозги, вся моя речь звучала как «вы сдохнете, но будете знать какой стороной держать шприц, чтобы вколоть себе обезбол напоследок». Перспектива просто загляденье. Я не Эрвин, чтобы просить умереть за человечество. Чёрт, а я ведь ни слова не сказала про пользу для людишек… Только то, что у докторов зарплата норм и почести чаще всего покруче, чем у самих разведчиков. Кстати говоря, об Эрвине. Он же знает, что я не агитатор. И догадывается, что мне похую, сколько желторотиков клюнет на эту удочку. Так какого хрена я здесь? На очередную проверку моих способностей и лояльности не тянет, слишком заморочено, плюс Смит давно изучил меня вдоль и поперек. Составить компанию Леви, да смотреть чтоб швы не разошлись? Дык, он давно с больничного вышел, сильных нагрузок, конечно, избегает, но нянька ему явно не нужна. С другой стороны, если самая сильная пешка Смита откинется, то козырей в рукаве у него станет чуть меньше. А так — Леви агитирует молодежь и присматривает за мной, а я присматриваю за ним. Красивый план. Но. Но зачем тут Ханджи и Петра? Мы все вместе выглядим как аккермановский гарем. Это всё похоже на… — Пиздец, дубина, хоть иногда думай не сракой. Я со счету сбился, сколько раз за сегодня ты свою легенду чуть не похерила. — Тогда тебе не помешает лучше изучить арифметику, — трудно не улыбаться, когда капитан в очередной раз пытается меня задеть. — Пошли прогуляемся, покажешь мне пару приемов, да пар выпустишь. — Можешь с малышней побегать. Они как раз сейчас полосу препятствий проходят. — Да я в любом случае буду с малышней бегать… Он смотрит на меня своим взглядом «слишком тупо, чтобы оскорбиться», вздыхает, и кивает головой в сторону дверного проема и, не дожидаясь меня, идёт на выход. Боже, какой же он маленький, в этом пиджаке и со спины выглядит совсем как первоклассник. — Леви-Леви, а сколько тебе лет? — иду сзади него, представляя, что капитан идёт с огромным разноцветным рюкзаком. И с цветами для первой учительницы. — Много. — А если точнее? — Я не помню. Не замедляя хода, он поворачивает голову и смотрит на меня краем глаза, видит реакцию и слегка усмехается. И как это понимать? Прикалывается или правда не помнит? Мы выходим на улицу и Леви останавливается, запрокидывает голову назад, подставляя лицо лучам солнца, закрывает глаза. Выглядит так будто прямо здесь уснет, стоя. Он стоит так примерно минуту, но начинает хмуриться, вздыхает и открывает глаза, немного щурясь. — С теми тремя говори осторожнее. У них рожи слишком подозрительные были после твоего обсёра. — После того как речь зашла про Шиганшину, там у всех рожи были подозрительные. — Да, про Шиганшину не треплись, всю легенду коту под хвост пустишь. Какой многофункциональный капитан: и сильнейший воин, и секретарша, и уборщик и нянька. Не будь он таким вредным, был бы золото, а не мужик. А так… Ну под пивко сойдёт. — О чём думаешь? Опа, раньше он этим не интересовался. Надо делать лицо попроще, когда думаю, как его в идеального мужика превратить. — О тебе, сладкий, — и смотря ему в глаза, облизнула губы. Его брови ползут вверх, а в сочетании с широко открытыми глазами это выглядит так, будто я ему ком снега за шиворот закинула. На него не действуют оскорбления, он мастерски отвечает на любые подколы так, что и смешно и обидно, но с этим капитан справиться не в состоянии. Если титаны научатся флиртовать, этому миру настанет конец. Он всегда ходит тихо, даже сейчас его шагов практически не слышно, хотя Леви идет впереди меня. Шаг у него быстрый, отчасти резкий, в сочетании с идеальной осанкой это выглядит красиво. Мне нравится пропускать его вперед и наблюдать за его походкой. — И куда ты меня ведешь? — За речкой старая площадка для тренировок, — он не оборачивается, говорит тихо, но я его прекрасно слышу. — Ты же хотела, чтобы я тебе показал пару приёмов? Тренироваться с Леви весело: у меня ничерта не выходит, а он бубнит о том, что зря потратил время. А после того как он показал свои особые упражнения, у меня спина ещё три дня не сгибалась и болела. А всё почему? Потому что обычные методы для слабаков. Типа я не слабак, ха. Мы сворачиваем, подходя к реке, и идём вдоль неё. Берег песчаный, поэтому мы идём медленнее, под ногами иногда попадаются ракушки, а ближе к воде встречаются большие скопления мух. Порыв ветра, а вслед за ним из-за тучи появляются лучи солнца, вода блестит, а мерное журчание заглушают полчища лягушек. Берег на другой стороне реки скалистый, покрыт кустарником и ветвистыми деревьями. Почти романтично. — Леви, а чем бы ты занимался, если бы не было титанов? В смысле, если вообще ни с кем не надо было бы сражаться. — У меня был бы свой магазин чая. Он отвечает сразу, видимо, много думал об этом. В голове сразу нарисовалась картина, где Леви стоит за кассой или консультирует неопытных покупателей. Или как с зашедшим в гости Эрвином дегустирует новый сорт чая, сидя у небольшого столика на мягких креслах. — Я бы зашла к тебе с тортиком, — я не вижу его лица, но мне хочется думать, что он улыбается. — Быть владельцем магазина тяжело, ты бы не смог приходить воровать мои сладости. — Смог. Ночью же магазины не работают. И вот в воображении новая картина: тёмная ночь, с небом, близким к состоянию грозы, холодный воздух с запахом сирени, Леви залезает вверх по сточной трубе, на второй этаж кирпичного дома, я бы непременно жила на втором, окно было бы распахнуто настежь и он, радуясь своему успеху, не глядя наступил бы в кучу грязи. И я бы сразу же проснулась от его крепкого трехэтажного мата. А что потом? — И не стыдно тебе ночью в покои к одинокой даме лезть? — К одинокой даме, которая полностью излазила мой кабинет и спальню в моё отсутствие? Дай-ка подумать… — Когда так делает мужчина, это имеет другой подтекст. — Ничего дурного, я честный вор, пришедший за сладким. — А жаль. Обычно Леви ничего не отвечает на такие фразы, но лицо у него красноречивее любых слов. Сначала он казался мне безэмоциональным, но теперь я прекрасно вижу, что это не так. Я вижу это, когда он проводит время с Эрвином или Ханджи, когда маневрирует на ППМ, когда ест сладкое или делает глоток слишком горячего чая, когда заканчивает последний отчет и собирается лечь спать. Когда не знает как извиниться. И вот сейчас. Леви идёт впереди, но я практически чувствую, как меняется выражение его лица от каждого моего слова. — Вода хорошая, потом можно будет поплавать. — Я не купаюсь, — смотрю на этот песчаный берег, на широкую реку. Идея хорошая, жаль, что не выйдет. — У меня кожа бледная, а вода действует как линза. Я сгорю моментально. — Можно плавать ночью, — голос капитана звучит азартно. Вот и зачем он так меня заманивает? — Я когда впервые на поверхность вышел, обгорел так, что кожа ещё неделю облезала. — А в Подземном городе есть реки? — Разве что река сточных вод, от неё воняло так, что нос обжигало изнутри. — Фу, как ты там вообще жил? — С трудом. Представь себе место, которое в разы грязнее этого сраного кадетского училища, а воняет хуже, чем ты после попойки. — Эй! Какого хрена ты меня нюхал, извращенец?! — Так ты на моей кровати спала. — Всё равно извращенец! — А ты алкоголичка, — удивительно, но это звучит совсем не осуждающе. — Эх, на моей памяти также как ты пила только моя мать. И поэтому ты теперь за мной таскаешься? Хотя люди с поганым прошлым любят во взрослой жизни искать привязанности, похожие на те, что были в детстве. Он, несмотря на вредный характер, любит почесать языком, но обычно в собеседники выбирает себе Зоэ или Эрвина. Буду ловить момент. — А какой она была? — Она выглядела радостной, только когда это касалось меня. Пожрать даст и умиляется, — он передергивает плечами и какое-то время молчит, вспоминая. — Она была высокой, ну или я её такой запомнил, потому что сам пиздюком был. У неё были длинные чёрные волосы, почти как у тебя. Ещё она была настолько худой, что я чувствовал её рёбра, когда она меня обнимала. — У тебя хоть что-то хорошее в жизни было? — А я и не говорю, что это было плохо. Плохо стало, когда она откинулась, а еблан-сутенер на протяжении нескольких дней не допёр до того, что что-то пошло по пизде. — Сутенер? — Да, она была проституткой. Мы жили в борделе. — Блядь, Леви, у меня сейчас депрессия начнется. Он усмехается, идёт дальше. Совсем что ли рехнулся? Стоп, если он жил с матерью-проституткой, то с раннего детства видел, как её мужики нагибают… А потом ещё и с её трупом несколько дней сидел? Как он выжил? Один, сам по себе, шлюхин выблядок. В Подземном городе. Как? И почему он адекватный? Да убийца, да чистоплюй, да вредный как горькая огуречная жопка. Но он не вызывает чувство тревоги, отвращения или ещё чего угодно, что обычно люди испытывают к отбросам. В целом, с ним даже комфортно. — Алиса, а расскажи-ка о своей жизни, — он оборачивается и смотрит на меня. Грустным не выглядит вообще, будто сейчас рассказывал не о личной трагедии, а о том, что ел на завтрак. — Моя мать была родом с севера. Она много путешествовала, так и познакомилась с моим батей. Внешностью и мозгами я пошла в неё, а разгильдяйством и сволочизмом в батю. Песчаная часть берега заканчивается и мы поднимается вверх, туда, где уже растет зелень да деревья. Отсюда открывается вид на долину: гигантская по своей протяженности река, за ней поля, а вдалеке горы, покрытые сверху снегом. — Она умерла из-за болезни. Думаю, это частично повлияло на то, что я стала врачом, — чёрт, надо подумать о чем-то более позитивном, а то сегодня снова напьюсь. — Кстати, я всегда врач, вне зависимости от обстоятельств: не важно, где я и в какой жопе находится человечество. — Ты всегда делаешь то, что хочешь. Над нами пролетает стая чаек, они кричат, делают круг и летят обратно. Надо ещё что-нибудь ему рассказать, такие откровения кратким отрывком биографии не переплюнешь. — Я ношу фамилию матери, хотя изначально у меня была фамилия отца, — пинаю камушек в воду и смотрю на расходящиеся против волн круги. — Я сменила её, когда стала жить отдельно. «Рахта» переводится как «кровь», хотя произношение и было изменено в силу перехода слова из одного языка в другой. — Сколько языков в твоём мире? — Около семи тысяч, — с этими вопросами он напоминает мне ребёнка. Не хватает только «А почему небо синее?». — Здесь было не меньше, если судить по фамилиям. Вот у тебя еврейская, например. А у Эрвина английская. Леви не отвечает и мы какое-то время молчим. Смысла рассказывать про национальности я не вижу, для местных всё стало единым. За все месяцы здесь видела только одну азиатку, а остальное население сплошь белые. Впереди начинает виднеться каменный мост через реку. Он весь покрыт мхом, но из-за массивности всё равно выглядит внушительно. Мы проходим мимо высокого дерева, на одной из ветвей которого висит тарзанка. Хм. А что если? Хватаюсь за веревку, пару раз дергаю, проверяя на прочность. Давненько я так не ребячилась. Притягиваю конец тарзанки ближе к себе и усаживаюсь, готовясь пролететь несколько метров над рекой. — Алиса… — Леви остановился и смотрит на меня, а когда я поворачиваю голову в его сторону, земля уходит из-под ног. — СТОЙ! Треск дерева и журчание воды сливаются воедино, я чувствую на себе крепкие руки, но как бы ты не был силен — физику не обманешь. Секундный полёт и шум от удара об воду. Не больно. Не страшно. Смешно. Я смеюсь, полулежа на коленях у Аккермана. По воде идут круги, а мелкие брызги искрятся над нами, мы упали в мелководье, на мягкий ил и песок. Лягушки только сильнее заквакали. Над Леви пролетела стрекоза. Вода с его волос капает на меня и капитан не отводит взгляда, смотрит на то, как я смеюсь. — Поехавшая, — и улыбается уголками губ. — Пролетевшая, — и смеюсь ещё громче, аж скулы начинают болеть. Он — теплый, вода — холодная. Этот контраст чувствуется всегда. Леви продолжает смотреть даже, когда я успокаиваюсь. Ты весь мокрый и в водорослях, разве не хочешь скинуть меня и пойти помыться? Он переводит взгляд с глаз на губы. И замирает. Сердце бьется быстрее, я шумно сглатываю. Приподнимаюсь, опираясь руками о покрытое илом дно реки. Леви близко, очень. Серьёзно, просто скинь меня и уходи. Он медленно поднимает взгляд и снова смотрит мне в глаза. Его зрачки расширены, в них отражаются блики волн. Ты же чистоплюй, тебе должно быть противно. Уходи отсюда! Леви облизывает губы и, едва касаясь пальцами моей кожи, убирает за ухо прядь мокрых волос. Не надо так со мной. Чувствую его руку на своей талии, это касание морально обжигает кожу. Закрываю глаза. Все звуки отходят на задний план, слышно только сердцебиение. Остановись Его губы горячие, обветренные, почти царапают кожу. Его дыхание обжигает. Леви прижимает меня к себе сильнее, и я поддаюсь. Он целует медленно, мягко, растягивая этот момент во времени. Крепко прижимает к себе, но не доставляет этим дискомфорта. Голова кружится, трудно дышать и кажется, что весь кислород мира заточен в этом поцелуе. Подушечками пальцев провожу по его щеке, чувствуя легкую щетину, и зарываюсь пальцами в жестких волосах. Лучше бы он мне врезал. Это было бы понятнее. Но сейчас я не хочу, чтобы он останавливался, не хочу думать о том, что будет потом. Когда капитан углубляет поцелуй, внутри разгорается жар. Жестоко. Его язык двигается аккуратно, но уверенно и это подкупает. Кладу руку ему на плечо и медленно отрываюсь, глядя в глаза. Его взгляд не был так затуманен, даже когда мы пили. — Ты на вкус как чай, — первое, что пришло мне на ум. Леви усмехается, почти улыбнувшись. Обхватывает меня поудобнее и встает, вода шумно стекает вниз, а мокрой коже на воздухе становится холодно. Прижимаюсь к нему крепче, и даже сейчас чувствую от него запах елового мыла. Мир кажется ниже. Он смотрит на меня, улавливая каждую тень эмоции, появляющуюся на моём лице. Леви дает мне встать на ноги, но всё ещё придерживает за талию. Правильно, меня трясет, не отпускай. Почему? По всему телу разливается тепло. Он привлекал меня всегда. Но это не должно было зайти дальше фантазий. Почему ему это нравится? Леви дурманит голову как хорошее вино, но вопросы стаями пролетают в мыслях, сбивая столку. Зачем это всё? — Леви, не давай мне сейчас думать. И он кусает меня за ключицу, заставляя вскрикнуть.