***
4 декабря 2013 г., 10:04 EST Больше всего Джейсон Барбер любил спокойные дни, когда ничего не происходило. Он сидел тогда в своем кабинете, играл в «шарики» на смартфоне и чувствовал себя спокойно и счастливо. Такие дни случались, и Барбер был доволен. Но порой дни начинались совсем иначе, вот как сейчас, например... Он услышал звонок телефона ещё когда только подходил к кабинету. Такой... требовательный, начальственный. Или это просто нервы после вчерашнего разговора были не в порядке, и он ежесекундно ждал какого-нибудь пиздеца. Распахнув дверь, Барбер кинулся к столу и успел схватить трубку до того, как стихли электронные переливы. — Слушаю. Он очень надеялся, что его голос звучит уверенно, как и полагается ответственному за целое отделение. — Мистер Джейсон Барбер? — раздался в трубке приятный женский голос. — Не кладите трубку, сэр, сейчас с вами будет говорить министр Пирс. От этой новости на лбу Барбера выступила испарина. Он встречал Пирса только однажды, очень давно, на одной важной церемонии... И до сих пор помнил приятное немолодое лицо, просто созданное для предвыборных плакатов, и цепкие голубые глаза, взгляд которых совершенно не вязался с улыбкой доброго дядюшки. Раздался щелчок, а потом так и не успевший хотя бы присесть Барбер услышал голос министра. — Джейсон Барбер? Это Александр Пирс. — М-министр. Барбер проклял себя за эту заминку. Хоть бы Пирс её не заметил! — Ну, как работа? До сих пор ваше отделение прекрасно справлялось со своими заданиями. — Всё хорошо. — Барбер судорожно вспоминал, сколько бойцов у них сейчас на подготовке, сколько в госпитале. В госпитале, вроде, ничего серьёзного не было, так, мелкие ранения, недостойные упоминания. — Сейчас на базе двенадцать бойцов, готовятся отправиться по первому сигналу. Трое на излечении. Персонал... — Прекрасно, я видел отчёты, — прервал его Пирс. — А сами как? Семья, дети? У вас же двое? Барбера продрало холодом. Какое дело Пирсу до его семьи? Чтоб он провалился! Барбер постарался сделать так, чтобы голос звучал естественно. — Да, сыновья. Ждут не дождутся, что Санта принесёт им. Пирс вежливо засмеялся. — Я бы с удовольствием поболтал с вами с глазу на глаз, Барбер, может, у нас и будет такая возможность. Пока же меня интересует кое-что. У вас на базе хранилась одна очень ценная для меня вещь. Вчера её должны были расконсервировать. Это сделано? Барбер начал молиться всем богам, чтобы ночью всё прошло так, как и должно. Он ещё не успел проверить лично. Вот дурак! Да первым делом надо было мчаться в госпиталь. — Да, конечно, — ответил он. — Всё в полном порядке. Это дело у меня на личном контроле... — Очень хорошо. Держите меня в курсе. У вас неделя на проведение полной активации. Докладывать будете мне лично, ежедневно. И, если что-то понадобится, немедленно с мной свяжитесь. Я кровно заинтересован в успехе. Упоминание крови Барберу совсем не понравилось. Он не первый год крутился среди прочих сотрудников, и кровь даже на словах ни к чему хорошему не вела. — Разумеется. — Он даже кивнул, хотя Пирс его видеть не мог. Или мог? Кто его знает... Господи, да почему же на него-то всё валится? И прямо перед рождеством! — Тогда хорошего вам дня, Джейсон, и до связи. — Хорошего дня, министр. Дрожащей рукой Барбер поставил беспроводной телефон обратно в подставку. Тот пискнул, сообщая о начале зарядки. Пригладив волосы, Барбер направился прочь из кабинета. Нужно было проверить, действительно ли всё так, как он пообещал Пирсу.***
Спустившись по лестнице на минус первый, Барбер осмотрелся. Коридор был непривычно пуст, и ему это не понравилось. Что-то не то витало в воздухе, как в дни возвращения команды после операции. Напряженное ожидание. Страх. Предчувствие дурного исхода. Он вошел в госпиталь, слишком сильно стукнув дверью. За столом дежурного сидел дневной фельдшер. Врача видно не было. — Где доктор Уоррен? — спросил он, останавливаясь напротив стола. Фельдшер слегка занервничал. — Он сказал, что ничего особенного сегодня не предвидится, все пациенты стабильны, и взял отгул. — Отгул, значит, — протянул Барбер, настроение которого испортилось разом еще немного. — А где новый пациент? — Какой новый? — Фельдшер принялся перелистывать журнал, изображая активность столь старательно, что Барбер пожалел, что не прихватил пистолет из кабинета. Просто для мотивации. — Никаких поступлений не записано. — Ночью был доставлен раненый, — ещё сдерживаясь, начал объяснять Барбер. — Предположительно в тяжелом состоянии. Где он? — Мне ничего не передавали! О’Донелл сдавал дежурство доктору Уоррену, я немного задержался, простите, пробки. Больше не повторится. Когда я приехал, доктор сказал мне, что все пациенты ходячие и в норме, процедуры по плану, а он возьмёт отгул. И уехал. О новых поступлениях не было ни слова. — Чёрт подери этого врача! Где камера? — Какая камера? Фото? — Передвижная криокамера. Её доставили ночью. О’Донелл должен был её вскрыть и заняться содержимым. Где всё это? — Я… Доктор Уоррен велел не входить в ожоговую палату, сказал, её дезинфицируют ультрафиолетом. Может, там… Барбер оглянулся. Все двери выглядели одинаково, обозначенные только номерами. — Которая тут ожоговая? — рявкнул он. — По коридору до конца и налево. Но она почти пустая. — Фельдшер выглядел по-настоящему озабоченным. — Что-то произошло? — Ещё нет. Но вот-вот произойдёт, и вам это не понравится! Найдите мне Уоррена! Немедленно. Чёрт те что, а не госпиталь! Кипя от возмущения, Барбер зашагал по коридору, намереваясь самолично проверить ожоговую.***
Час спустя бледный, но упрямый врач сидел в кабинете Барбера напротив рабочего стола. И качал головой. — Ещё раз, — медленно повторил Барбер, — вы понимаете, чем это грозит вам, но отказываетесь выполнять свои прямые обязанности. Несмотря на возможные последствия. Врач сглотнул, но опять решительно качнул головой. — Я обязался лечить людей, — негромко произнёс он. — Так лечите! — Там, внизу, не человек. Это не может быть человеком. Или никогда им не было. Я даже не знаю, с какого бока к нему подойти! Я не реаниматолог! — Уоррен, — мягко произнёс Барбер, доставая из верхнего ящика стола пистолет и кладя его перед собой, — а как же клятва Гиппократа? — Не смешите меня, — продолжал гнуть свою линию Уоррен, теперь, однако, не сводя глаз с пистолета. — Никакая клятва не заставит меня… — Если вы не отправитесь сейчас вниз, то я больше не смогу прикрывать вас. Вас никто не возьмёт на работу, у вас нет лицензии. Вы торговец наркотиками в глазах всех медиков. — В уборщики пойду, — дерзко ответил Уоррен, — хотите — стреляйте, но вниз я добровольно не спущусь. И вообще, я увольняюсь. Документы пришлю по почте. Всего хорошего! С этими словами врач поднялся и, не оглядываясь, вышел из кабинета. Барбер ударил кулаком по столу. Как же невовремя эта клистирная трубка начала строить из себя фиалку. И фельдшер этот… не пришей кобыле хвост. Хотя… фельдшер. Не этот, ночной. О’Донелл. Он, судя по всему, не сбежал, а сделал всё необходимое. Как минимум попытался. Барбер потянулся за телефоном.***
4 декабря 2013 г., 11:43 EST — Смелее, О’Донелл, — произнес доктор Фриман. — Она не кусается. Грег посмотрел на прозекторский стол. На нем лежал труп попавшей в аварию девушки. Грудная клетка вдавлена, на коже оттиск рулевого колеса. Внутри, скорее всего, настоящая каша. Он взял скальпель и, задержав дыхание, провел разрез от яремной ямки до самого лобка. Брюшина разошлась сразу, по бокам потекла полусвернувшаяся тёмная кровь. Одновременно распространился запах свежей убоины и дерьма. Кишечник лопнул, однозначно. Отложив испачканный кровью скальпель, Грег вопросительно посмотрел на Фримана. Тот одобрительно кивнул. Его, патологоанатома со стажем, свежим трупом было не напугать. Ему приходилось видеть вещи похуже. — Действуйте, — сказал он. — Мне нужна точная причина смерти. С обоснованием. Грег повернулся обратно к столу. Поправил перчатки и посмотрел в лицо трупа. В этот момент девушка открыла глаза и рот. И закричала. Глаза у неё были как у жуткого существа, которое Грег извлек из цистерны парой часов ранее — белёсые, слепые, словно подёрнувшиеся ледком. Вместе с криком изо рта хлынула темная жижа, похожая на грязь. Грег отшатнулся и закричал тоже… ...и пришёл в себя сидящим на полу перед компьютерным столом. Рядом лежал опрокинутый стул. Одно колёсико ещё вращалось. Он был не в прозекторской, а в квартире своих родителей, в собственной комнате. Грег с трудом поднялся. От выпитого его слегка мутило. Прислушавшись, он решил предпринять поход до кухни с посещением холодильника. Наверняка там было что-нибудь попить. Шатаясь и задевая стены то одним плечом, то другим, он направился туда. Родителей не было дома, просто фантастическое везение. Берясь за ручку, Грег ожидал увидеть нутро самого обычного американского холодильника. Мать всегда держала в нём пару бутылок колы, и вот до неё-то Грег и стремился добраться. Дверца открылась. Сначала был запах. Тот самый, словно испортилось что-то. А потом Грегу навстречу выехала стойка с закреплённым на ней телом без конечностей. На красном, будто обваренном лице в язвах открылся черный провал рта и раздалось жуткое сипение, напоминавшее вопли чужих из фильма. Сначала Грег увидел глаза. Слепые, затянутые бельмами в красных прожилках, они будто тяжело смотрели внутрь себя. Он с трудом разорвал зрительный контакт, пытаясь рассмотреть больше. Из носа существа торчал проводок, когда-то приклеенный к щеке пластырем, а теперь болтавшийся свободно. Грязный пластырь ещё свисал с него. Второй проводок шёл от датчика на шее, словно вплавившегося в кожу. У Грега самого засвербила шея, захотелось проверить, не понаклеил ли на неё кто-то всяких датчиков и проводов. Ко лбу существа, перечёркнутому тёмной лентой, прилипли мокрые пряди волос с капельками конденсата на концах. Насколько Грег видел, кожа вокруг ленты была повреждена и чуть ли не на глазах расползалась. На ней вздувались пузыри, лопались и истекали гноем. Торс существа, обтянутый чёрной плотной оболочкой, был притянут к стойке системой ремней, так что получалось, будто оно сидело на узкой подставке. Оно не могло сдвинуться с места, но под тканью мышцы его быстро и неконтролируемо подёргивались, словно каждая дрожала в собственном ритме. Выглядело жутко, не по-человечески. Чёрная ткань морщилась то там, то тут. В сочетании с тусклым блеском металлических имплантатов в плечах и бёдрах создавалось впечатление, будто в механизме, двигавшем это создание, что-то сломалось, и теперь он разладился и никак не настроится вновь. Грегу хотелось бы выключить его, найти кнопку и давить на неё, давить, пока оно не успокоится, не перестанет шипеть и хрипеть, не перестанет дёргаться и смотреть. Существо силилось вдохнуть, но никак не могло, и хватало воздух ртом как рыба на суше. Из-за этого настоящего крика не получалось. Вместо него заорал Грег, отшатнулся, попытавшись захлопнуть дверцу, но стойка никак не задвигалась обратно. Загорелась красная лампочка, одновременно включился предупредительный сигнал. Он звенел и звенел, Грег кричал, дёргая дверцу, потом мотнул головой слишком сильно… ...и пришёл в себя за собственным столом. Он спал, уронив голову на руки, а рядом мигал огоньком и звенел мобильник. — А? — выдавил он. Но сигнал не прекращался. Тогда Грег сообразил взять телефон в руки и нажать на кнопку приема. А потом на громкую связь. — О’Донелл? — донёсся из динамика отвратительно громкий голос Барбера. У Грега даже не хватило сил на то, чтобы удивиться. — Знаю, что ваша смена только вечером, но вы срочно нужны здесь. Машина уже выехала. Собирайтесь и прямиком в контору. — Что? — сумел выдавить Грег. — Я не могу сейчас… — Это приказ, О’Донелл. Не просьба. Жду вас через полчаса. Барбер отключился. Грег тупо смотрел на потемневший экран, потом кое-как поднялся. При этом сдвинул мышку, и монитор включился. Его излияния исчезли. Теперь аноны обсуждали проблему вечно сломанного ксерокса и способы принудить начальника заменить его, включавшие предложения использовать степлер и прочие канцелярские принадлежности не по назначению. Грег поморщился, свернул окно и выключил компьютер. Пожалуй, чашка кофе ему не помешала бы.***
4 декабря 2013 г., 12:38 EST Барбер встречал его сам, отираясь у стойки охранника, и это выглядело очень на него непохоже. Обычно Грег не видел начальника неделями, порой месяцами. Тот приходил утром и уходил вечером, а Грег работал почти только в ночную. Единственный раз, когда он по-настоящему разговаривал с Барбером, случился во время собеседования перед приёмом на работу. Тогда они поговорили минут пятнадцать, после чего Барбер полистал его документы и предложил место. Зарплата была ниже, чем в муниципальной клинике, что означало конец мечтам об отдельной квартире. Но зато работа была не в пример чище и спокойнее. Если честно, он просто устал искать вены на измождённых героином телах, вскрывать абсцессы в паховых складках законченных бомжей-алкоголиков и возиться с обоссаными одинокими стариками. Ему нужна была передышка. Работа в небольшом госпитале с хорошим снабжением и относительно неограниченными финансовыми возможностями была почти синекурой, и Грег предпочитал не задаваться вопросами, при каких обстоятельствах его пациенты получали свои ранения, ожоги и контузии. Он умел справляться с любыми неопасными для жизни повреждениями и ассистировать при небольших операциях. Но к телам в металлических контейнерах его не готовили. — О’Донелл, — приветствовал его Барбер, протягивая руку. — Ситуация очень серьёзная. — Группа вернулась? — предположил Грег. — Речь о вашем ночном пациенте. — Барбер повёл его к лестнице. — Я зашёл его проведать. Он в ужасном состоянии. Грег невежливо хмыкнул. Ну да, мягко говоря. Пристрелить было бы проще, чем лечить. — Так вот, на нашем отделении лежит задача восстановить его в кратчайшие сроки. — Восстановить? — Грег нахмурился. — Для чего? Это глубокий инвалид. — Не вашего ума дело. Изучите документацию и займитесь им. Приведите его в порядок, насколько это вообще возможно. — А почему я? — наконец спросил Грег. — Ведь есть же врач, и к тому же сейчас не моя смена… — Доктор Уоррен здесь больше не работает, — недовольным тоном сообщил Барбер. — А вы неплохо справились с первой фазой. Он теперь ваш целиком и полностью. От прочих обязанностей я вас на ближайшее время освобождаю. Идите, позаботьтесь о нём. Доложите мне, как только получите общее представление. Оставив Грега стоять перед ожоговой, Барбер развернулся и шустро ушёл. Грег смотрел ему в спину, чувствуя себя как во сне. Такого просто не могло быть. Такое просто не имело права на существование. Толкнув дверь, он вошёл в палату. — Ну и пиздец, — пробормотал он, оценив обстановку. — Надо было брать бутылку с собой. Камера стояла открытая, как оставил её Грег. Из проёма торчала странная конструкция вроде стойки, к которой ремнями крепился безрукий и безногий торс в чёрном неопрене. На лице пациента была прозрачная маска, которую Грег сам ему надел, подключив к кислородному баллону. Тот, конечно, давно опустел, и никто не озаботился тем, чтобы сменить его или хотя бы снять маску. Она теперь скорее мешала, чем помогала дышать, затрудняя доступ воздуха. То, что пациент всё ещё был жив, Грег слышал от самой двери: его редкие натужные вдохи, сопровождавшиеся хрипами, были единственными звуками в тишине палаты. Грег покачал головой. Всё-таки Уоррен мудак, мог бы хоть физраствор поставить, наверняка ведь обезвоживание. Потерев лоб, Грег подошёл ближе и снял с пациента маску. При этом опухшие веки дернулись, но глаза остались закрытыми. И слава богу. Грегу хватило одного взгляда этого… киборга, ещё утром. Даже во сне приснилось. Оглянувшись, он вспомнил, что в палате нет абсолютно ничего, кроме хирургического стола, задвинутого сюда за ненадобностью. Когда-то она была неплохо оснащена, включая спецкровать для ожоговых пациентов, но несколько месяцев назад всё оборудование отправили куда-то ещё, Грегу не докладывали. Так и стояла она после этого ненужная и пустая, как запасная операционная или процедурная на случай наплыва тяжелораненых. Вздохнув, он направился обратно к двери. Нужно было переодеться и набрать инструментов и кое-каких медикаментов на первое время.***
4 декабря 2013 г., 15:07 ЕST Два часа спустя воняющий потом, мазью от ожогов и дезинфицирующими средствами Грег сидел в кабинете Барбера и отчитывался, сверяясь время от времени с мятым листком, на котором записал основные повреждения и необходимые процедуры. — Кожный покров повреждён почти полностью. Наблюдается некроз верхних слоёв эпидермиса… Уже здесь Барбер махнул рукой. — Человеческим языком. — Я не знаю, что с ним делали. Замораживали заживо, судя по всему. Я не представляю, как такое возможно, но подозреваю, это тоже не моего ума дела. Кто он вообще такой? Жертва научного эксперимента? К удивлению Грега Барбер не стал ему указывать на место. — Он? — пожал Барбер плечами. — Солдат. — Солдат? — переспросил Грег. — Ну пусть будет… солдат. Так вот, с него слезла вся кожа, вместе с этой чёрной штукой, в которую он был упакован. Она просто отпала кусками. Я… такого не видел. Никогда. Барбер поморщился. — Она нарастёт? Грег непонимающе уставился на него. — В смысле? Как это — нарастёт? — Вы медик, вы мне и скажите, как. Грег продолжал смотреть на начальника. Тот, однако, проявлял удивительный иммунитет к пламенным взглядам. Покачав головой, Грег продолжил. — Судя по всему, солдата как-то готовили к заморозке. Я не знаю, чем его накачивали, но это защищало ткани. Однако что-то пошло не так. Он явно… разморозился. А потом его заморозили снова, уже без всякой подготовки. И большинство внутренних органов получило повреждения... Не говоря о поверхности тела. Все контактирующие с кожей предметы примёрзли. Я сначала подумал, что у него ожоги, но это не ожоги. Это обморожения. Особенно плохо обстоит дело в тех местах, где кожа соприкасалась с металлом. А, ещё у него повреждены легкие, и он еле дышит. И глаза тоже пострадали. И мочевой пузырь. Ему поставили катетер перед заморозкой, но… Короче, я его слегка промыл, а потом катетер вытащил. Может, и заживёт всё. С питанием тоже неясно. Была сделана гастростома, однако мне пришлось её удалить, там скопилось много жидкости, пришлось чистить рану. Велика опасность инфицирования ран и сепсиса... — Я даже не собираюсь пытаться понять, что именно вы мне тут сейчас рассказывали. Что ещё? — Нууу… Я пока использую для вливаний вену на шее, но надо ставить центральный катетер. Необходимо прокапать солдата как следует. И хорошо бы кислородный шатёр или бокс… Чтобы дышалось легче. — Ну так поставьте этот шатёр! — У нас его нет, — терпеливо, как ребёнку, ответил Грег. — Был, но несколько месяцев назад всё увезли. Барбер задумался. Посмотрел на телефон и заметно вздрогнул. Грег наблюдал за ним без малейшего любопытства. Он устал и хотел спать. Алкоголь почти выветрился, и приятное опьянение сменилось головной болью и сушняком. — Мне бы карточку солдата, — добавил он, помолчав. — Я не имею понятия, чем его лечили и что с ним делали… — И не надо! — отрезал Барбер. — Что конкретно вам нужно? — Нууу… — Грег задумался. — Перевязочный материал спецназначения, кое-какие инструменты, лекарств пока хватает… Ещё палатку, как я говорил. Ожоговую кровать нам быстро не привезут и не настроят. Или… — У него в голове вертелась одна мысль. — Можно инкубатор. Для недоношенных. Большой. Солдат не слишком… крупный, должен поместиться. В инкубаторе можно поддерживать стерильность, определённую температуру, влажность, насытить воздух кислородом… — Так закажите это всё! Послушайте, О’Донелл, это задача первостепенной важности! Солдат должен жить любой ценой, и он должен функционировать. И это теперь ваша задача и ваша ответственность. Закажите хоть десяток инкубаторов и вагон всяких… капельниц и шприцов, ни в чём себе не отказывайтесь. Главное, приведите его в порядок. В этот момент зазвонил телефон. Барбер глянул на дисплей и резко побледнел. Грег буквально увидел, как кровь отхлынула от его одутловатого лица. Он поднялся. Барбер не сводил глаз с звенящей трубки, словно та была готовой ужалить его змеёй. Не собираясь откачивать ещё и шефа от сердечного приступа, Грег торопливо вышел за дверь. И, подумав, направился в госпиталь. Там, в ящике стола, лежал каталог медицинской продукции. Грег собирался заказать его почти целиком.***
4 декабря 2013 г., 16:10 EST Министр постарел с того времени, когда Барбер встречался с ним лично (тогда он и не был ещё министром), но выглядел по-прежнему внушительно. Войдя в кабинет, Барбер хотел присесть в кресло перед столом, но Пирс вышел ему навстречу, а потом повёл в сторону, где у стены стоял диванчик и столик с кофейными чашками, молочником и сахарницей. Стоило им опуститься на сиденье, как появилась секретарша, немолодая, строгая и некрасивая. Барбер отпил кофе и обжёг язык. В этот момент заговорил Пирс, и он сосредоточился на нём. — Простите, что сорвал вас с места, Джейсон, но дело не терпит отлагательств. И, пока поблизости, я решил поговорить с вами лично. Я человек старомодный, не слишком люблю технику. Необходимое зло, но неприятное. Предпочитаю видеть лицо своего собеседника. Барбер закивал головой. — Итак, камера у вас и она разморожена, я прав? Барбер припомнил вид открытой камеры с Солдатом на стойке, сглотнул и кивнул. Очень осторожно. — Солдат проснулся и вскоре будет готов к миссии. Пирс не спрашивал, он утверждал. В этот раз кивок Барбера вышел куда неувереннее. Пирс заметил. — В чём дело? Вы же знаете, Джейсон, ко мне можно прийти с любой проблемой. Барбер вздохнул. Он судорожно искал способы оправдать себя. — Министр, я буду честен, — наконец произнёс он. — Солдат получил некоторые повреждения. Наш медик уверил меня, что ничего непоправимого, однако потребуется некоторое время для восстановления. Камера была не предназначена для такого длительного хранения... — Чушь! — резко прервал его Пирс. — Камера прекрасно работала долгие годы. Что вы с ним сделали? — Я — ничего, — пытаясь сохранить достоинство, ответил Барбер. — Кто может знать, что произошло? Может, она разгерметизировалась... Или отключилась на время, как холодильник. Или просто сломалась. Медик говорит, что Солдат оттаял, а потом опять замёрз. Без подготовки и... всего остального. Он сейчас работает над этой проблемой. Пирс отвернулся, глядя в угол. На щеках у него ходили желваки, а правый кулак, стиснутый добела, постукивал по обтянутому синими брюками колену. Наконец он кивнул. — Что вам нужно, Барбер, чтобы восстановить Солдата как можно быстрее? — Деньги, — сходу ответил тот. — На оборудование и прочую медтехнику. И... у меня некоторые проблемы с квалифицированным персоналом. Нужно привлечь сотрудников из других отделов... — Никого привлекать не надо, — вмешался Пирс. — Чем меньше народу будет знать о том, что сейчас у вас происходит, тем лучше. Поэтому отправьте всех посторонних с базы. Переведите их в Бостон или куда подальше. И среди сотрудников посмотрите, кто справится лучше других, и пусть поработают сверхурочно. Выплатим им премию и оклад в двойном размере за неудобство. Кто вообще видел камеру? Барбер задумался. — Техники, Ховард и Гриффит. Доставили камеру из хранилища. Врач, Уоррен. Он... уволился сегодня. Внезапно. И фельдшер, он как раз и занимается Солдатом вплотную. — Фельдшер? — Пирс вскинул бровь. — Он хороший и многопрофильный специалист. Собирался стать врачом, но... Зато пришёл к нам. — Хорошо, — кивнул Пирс. — Хорошо. Ну, пусть тогда этот фельдшер продолжает им заниматься. Я сам подберу вам подходящий персонал, мне понадобится немного времени. Про остальных не беспокойтесь, это уже не ваша забота. Барбер кивнул. — Не увеличивайте количество имеющих допуск чрезмерно, Джейсон. Не стоит. Но Солдат должен быть на ногах в ближайшее время, учтите это. Барбер кивнул ещё раз. — Давайте теперь обсудим финансовую поддержку...*
Выйдя от Пирса, Барбер вытер лоб платком. Тот вроде не сказал и не сделал ничего страшного, однако Барбера колотила неконтролируемая дрожь. Его терзали дурные предчувствия. Недаром ходила поговорка раньше: «Солдат следов не оставляет. А если оставляет, то сам о них и заботится». В своё время, в самом начале работы, Барбер слыхал про Солдата, страшное оружие. Перед глазами появилась неестественная, будто обрубленная фигура на фоне белого кафеля. Барбера передёрнуло. Отвратительное существо. Зачем оно Пирсу? Но пока надо было заниматься другими вопросами, поэтому он поспешил на улицу, где его дожидался автомобиль. Обожжённый кофе язык болел.***
4 декабря 2013 г., 17:17 EST Заказ доставили буквально через пару часов. Грега вызвали к охраннику, который принял звонок. Водитель фургона, доставивший всё, мялся перед воротами. — Может, откроете? И куда вообще все нести? Грег подумал и махнул рукой. — Прямо тут выгружайте. Он подписал накладную, забрал счёт и дождался, пока водитель вытащит последнюю коробку. Получилось прилично, включая здоровенную упаковку с инкубатором. По крайней мере, Грег предполагал, что в ней именно он. Водитель с сомнением осмотрел всю эту груду, потом вопросительно посмотрел на Грега. Тот кивнул. — Все в порядке. Спасибо. Потряхивая головой, водитель забрался в кабину и уехал. Грег достал рацию, выданную охранником, и нажал на кнопку связи. — Чисто. А теперь мне понадобится помощь.***
Его доставили вертолётом в степь. В лицо ударил обжигающий воздух, будто кипятком плеснули. Сразу стало тяжело дышать, кожу заломило, как при ожоге паром. Это было как пекло на земле. Крошечное яростное солнце безжалостно палило с высокого неба. Ни капли воды, только серая потрескавшаяся земля без конца и края. Его высадили и вручили сумку с капсюлями для взрывчатки, которой он был обвешан, как новогодняя ёлка. Ленты, на которой она крепилась, давили на плечи и пережимали живот. Было ужасно неудобно. Потом ему показали направление и велели идти выполнять задание. Он шёл долго. Солнце двигалось по небу кругами, не опускаясь к горизонту. По лицу Солдата струился пот, скапливаясь под маской. Та стала горячей и больно давила на переносицу и подбородок. Было жарко. Очень жарко. Хотелось пить. Хотелось в тень. Кожа болела от этого жара, дыхание перехватывало. Он брёл словно внутри раскалённой духовки. Хотелось швырнуть всё на землю, лечь и не двигаться. Но у него был приказ. Приказ заставлял его переставлять ноги. Солдат посмотрел вниз — у него были ноги. Настоящие. Его собственные. Он чувствовал, как грубая ткань защитных брюк трет кожу. Как болят натёртые пятки. Это была приятная боль. Он долго смотрел вниз, пока шёл. Смотрел на ботинки, чувствовал, как напрягаются сухожилия, как работают икроножные мышцы. Ботинки были чуть маловаты и сдавливали пальцы. К оцепленной территории он подошёл к вечеру. Непонятно было, то ли он подошёл, когда настал вечер, то ли вечер настал, когда он подошёл. Солдат лёг и слился с ландшафтом. Он терпеливо ждал, пока не стемнеет полностью. Это было приятно — лежать и не двигаться. Только ремни всё давили и давили. Дыхательные щели на маске забились пылью, и дышать стало тяжелее. Наконец всё более-менее успокоилось. Тогда он пополз вперёд. Проникнуть на территорию космодрома оказалось совсем несложно. Вблизи ракета выглядела гигантской — огромная белая свеча, устремлённая в небо. Похожая издалека на иглу, вблизи ракета была угрожающе огромна. Вокруг громоздились опоры и какие-то металлические конструкции, назначения которых Солдат не знал. Они ему были не нужны. Он взобрался выше и расположил заряды в указанных заранее местах. Воткнул капсюли, соединил их тонким проводом. Ничего особенного. Обе руки работали слаженно, металлическая и живая. Стоп, разные руки... Как давно это было. Разные руки... Ночь тоже была жаркой, но короткой, в отличие от бесконечного дня. Солдат провёл её, лежа на спине, глядя на звёзды и сжимая в руках последний кусок взрывчатки. Дышалось плохо. Взрыв был ужасен. Настолько силён, что Солдат не ожидал. Он держал взрывчатку наготове на случай отхода, но она сдетонировала у него прямо в руках. Больно. Больно. Больно. Солдат с трудом переставлял ноги. На космодроме творился хаос, все бегали и орали матом. Все, кроме тех, кого разорвало на части. Солдат видел летящие ошмётки. Ему повезло, он выжил. Вот только... У него больше не было рук, ни металлической, ни живой. Он шатался, пока брёл к месту встречи с командой сопровождения. Лицо болело. Воздуха не хватало. Слишком яркий свет. Глазам больно. Они кричат, зачем все кричат, почему они кричат, они трогают, прикасаются к тем местам где недавно крепились его руки... Тычут иголками, делают больно. Солдат замычал, мотая головой. Не надо. Не забирайте руки. Верните их. Маску сдёрнули с лица. Воздух горячий. Пахнет медикаментами. Он уже дошёл до вертолёта? Или его доставили на базу? Сейчас они сделают с ним что-нибудь ужасное. Непоправимое. Не надо. «Не дёргайся.» Больно! «Потерпи, сейчас станет легче.» Иголка, больно, легче не становится. Шея болит. По ней течет огонь. Они поливают его напалмом? Решили проверить, сколько он выдержит? Откуда-то пахнет алкоголем. Генерал? Хозяин? Хозяин любит виски. Рядом тоже пахнет виски. Хозяин пришёл за ним? «х-ххыы...» «Помолчи. Сейчас.» Солдату нестерпимо хочется спать, уйти далеко и не возвращаться. Чтобы не осталось больше боли. Больно. Он в операционной. Точно. Сейчас они отрежут ему то, что осталось от руки. Не надо. Нет. Не надо. Очень горячая ладонь ложится ему на лоб, отбрасывает волосы. Потом осторожно прикасается в тех местах, где болит особенно сильно. Ощупывает лицо, нос. Потом на него опять надевают маску. Что? Он не готов! Он не может отправиться на миссию без рук. Он не может стрелять. Убивать ногами тяжело, цель может ускользнуть. Ему нужны руки. Пахнет цветами. Воздух прохладный и свежий. Как хорошо. Всё становится хорошо. Невысокие и обычно неказистые деревца были покрыты бело-розовыми цветами, словно взбитыми сливками. Нежно и сладко пахло в воздухе. При каждом порыве ветра вздымалась метель из лепестков. «Вишня цветёт», — сказал Стив чуть раньше. — «Я пойду в Ботанический сад, хочу порисовать с натуры.» Баки кивнул и пошёл собираться. Был выходной, и делать ему было особенно нечего. Если Стив хотел пойти в Ботанический сад, то почему нет? Он прихватил пару бутербродов и термос с цикорием вместо кофе. Ещё Стив отдал ему банку с водой. Сам он нёс краски и другие принадлежности для рисования. В Японском садике лепестки лежали повсюду. Баки побродил немного, пока Стив готовился, выбирал ракурс и усаживался на какой-то камень. А потом сам пристроился позади него так, чтобы видеть, как Стив рисует. Сначала тонкие карандашные линии, потом вода, потом первые капли краски. Баки всегда упускал этот момент, когда из капель и пятен вдруг начинал складываться рисунок, поразительно напоминавший оригинал и одновременно совершенно от него отличный. Стив рисовал деревья и светлое небо за ними, бледно-коричневую землю с зелеными проплешинами и россыпью лепестков. Пахло цветами, нежно и густо одновременно, будто они попали в оранжерею. Яркое апрельское солнце светило Стиву на макушку, и его уши казались сделанными из фарфора. Слишком большие для его головы. Баки сел, обхватив целыми руками целые ноги, и смотрел. Ему хотелось улыбаться, но от этого трескались губы и становилось больно. Баки очень хотел бы, чтобы Стив обернулся, потому что он совершенно не помнил его лица. Но Стив смотрел вперёд, на деревья, траву и красный мостик через ручеёк. Ему незачем было смотреть на Баки. Поэтому он не видел, как они пришли, чтобы сделать больно. Заставили лечь на живот и содрали с его спины кожу. Он бы закричал, но не здесь, не в этом тихом садике с золотыми рыбками в воде и лепестками на мокрых камнях. Не там, где Стив наклоняется, чтобы сполоснуть кисточку в банке с водой. Солнце здесь мягче, ниже, больше. Ветер приятный. Не холодно и не жарко. Пахнет цветами. Баки положили на ободранную спину. Теперь он смотрел на Стива, запрокинув голову. Тот всматривался вперёд, сосредоточенно и внимательно. Баки помнил, что у него появлялась складка между бровей, когда он вот так рассматривал что-то. Он думал про эту складку, пока они срывали куски кожи с его груди. Он думал про нее, и про прозрачные уши Стива, и про его умелые руки, про шорох акварельной бумаги и постукивание кисточки о краешек банки с водой. Потом они воткнули нож ему в живот и принялись выковыривать что-то. Резали и давили. Боль изменилась, но всё равно осталась болью. Если бы он умел, он бы написал о боли роман. О разных видах боли. Если бы он помнил, что такое романы. Пахло цветами, запах становился сильнее и настойчивее. Потом острая боль закончилась, осталась ломота и неприятное тянущее чувство засыхающей кожи. Той, которой уже не было. Он соскользнул в сонное оцепенение.