***
Мокрые могильные камни морозят ладони. Дождь льет с самого утра, такой мелкий, холодный, будто тысячи льдинок с неба. В такой день на кладбище никогда не бывает людей… впрочем тут безлюдно почти всегда. Томас не выбирал, когда ему сюда было лучше прийти — он просто знал, что должен попрощаться с родными.Марк Сангстер 7 января 1978 г. — 3 сентября 2018 г. Таша Бертрам 29 ноября 1981 г. — 3 сентября 2018 г. Элаиза Сангстер 15 марта 2012 г. — 3 сентября 2018 г.
Томас осторожно касается губами холодного камня, на которым ровными печатными буквами выгравированы имена. Так страшно всегда смотреть со стороны — так не должно быть, здесь, между мамой и Лиззи должно было быть вырезано еще и его имя — Томаса! Если бы только можно было… Если бы никакого пожара не было… Если бы только Томас был хорошим сыном, хотя бы взял с собой в поход мелкую… «Простите меня… Я виноват…» Слишком много извинений за сегодняшний день. А ведь все эти люди, Томас, тебя даже не услышат. Ты просто прокричишь это в пустоту, даже не дашь этим словам слететь с языка. Потому что знаешь — напрасно все. Отпускать — это трудно. Томас до побеления сжимает пальцами надгробье, прислоняется лбом — в ответ мокрый холод, соленые слезы на губах, смешавшиеся с каплями дождя и бесконечная дыра в сердце. Можно представить, как сейчас за спиной стоят родные и пытаются обнять его. А он не чувствует — под промокшей одеждой, которая липнет к телу, осталась только чернота. Сегодня Томас уйдет отсюда навсегда — и больше этих имен не увидит. Ни этих, ни еще одного… Сегодня Томас закопал еще одно имя в эту землю — Дилана. Пусть он и жив, в отличие от всех людей, кто ему дорог, они больше не увидятся. Дилан бы наорал. Наорал за то, что Томас принимает решения за них обоих, отчитал бы, снова прижимая к стенке и сказал бы, что никуда Томаса не отпустит — Томас только его. Томас знает, что никогда не смог бы сказать ему «нет» — особенно после всего, что Дилан вчера для него сделал. Томас даже не смог бы отрицать, что не любит. И именно поэтому он должен был во что бы то ни стало, сжечь этот мост.***
Этот гребаный шнурок опять развязался. Сангстер спотыкается о собственную ногу, падая в высокую траву и сдирая кожу с коленок и локтей. Рюкзак летит в сторону. Томас рычит. Он устал идти. Устал, потому что солнце уже давно миновало отметку «над макушкой», а значит, дело шло к закату. Часов у парня, увы, с собой не было — непонятно чем вообще руководствовался Томас, когда складывал вещи. Ах, да, он же делал это в панике, боясь, что вот-вот в комнату ворвется мать Дилана с топором и решит раскромсать оборотня на «хот-дог». Томас повернулся на спину и положил испачканную дождевой водой и грязью ладонь ко лбу. Контраст от потного лба и ледяной замерзшей ладони немного привел его в чувства и помог угомонить раздражение. Какой он идиот. Каким идиотом он был, когда решил, что эта женщина вообще знает о том, что он оборотень? Дилан ей не говорил — он бы не стал врать Томасу об этом. Может быть, даже сам отправил бы его на край света, если бы узнал, что его мама в курсе «особенности». У Томаса были лишь догадки. Догадки, но не доказательства — и он все равно сорвался с места и кинул Дилана. Но возвращаться уже некуда. Даже если семейка О’Брайенов не знала о Томасе, то где гарантия, что он смог бы скрывать свою сущность от охотницы со стажем? А его отец? Он и так косо смотрит на Томаса, цепляется за любую подозрительную вещь, за любое «неправильное» действие. Странно что они не поладили, учитывая то, что волчонком Томми ему скорее нравился, чем нет. Томас напряг слух. Ему вдруг показалось, что он действительно услышал где-то рядом бензопилу. Может просто рубят лес? В дождь? Могут же в дождь рубить лес… «ОЧНИСЬ, НЕ В ТАКОЙ ГЛУШИ! ЭТО ЗАПОВЕДНЫЕ ЛЕСА, ТОМАС, ЗДЕСЬ КТО-ТО ЕСТЬ!» — сознание шокером донесло эту простую мысль. Томас подскочил на ноги. По спине пробежал липкий холод, и это было отнюдь не оттого, что он валялся на сырой земле. Парень принюхался. Звуки бензопилы становились все ближе, но запахов никаких не было. Нужно было сматываться, и чем быстрее, тем лучше. Это погоня. Томас подхватил рюкзак, перебросил обе лямки через плечо и помчался в глубь леса — быстрее, туда, где больше кустов, там не так заметны будут следы. Черт, надо было обратиться волком! А еще лучше — не тащить за собой «багаж» и не делать остановок. Сам же сдал себя «кроссовками», которые, между прочим, у Дилана же и спер. На мокрой земле в грязи — хоть в рамку отпечатки обуви ставь, найдет кто угодно. Чем больше проходило времени, тем громче становилась «пила». Теперь только парень понял, что это был рев мотоциклов — причем нескольких, которые с бешеной скоростью приближались к нему. Они будто везде. Томас старался бежать через высокую траву, кусты, мелкие деревья, там, где эта адская машина не сможет проехать. Рюкзак скинул почти сразу в ближайших кустах — если представится случай, он вернется за ним, а нет — плевать. Своя шкура дороже. Рев моторов постепенно стих. Томас смог замедлить бег и чуть отдышаться. Он все правильно сделал, правильно — даже пусть по примятой траве и сломанным веткам можно понять, куда он пошел, все равно парень выиграл время. Черт, так хочется пить! Добраться бы до воды… Нет, после такой погони охотники проверят ближайшую речку — тем более она осталась где-то справа, довольно далеко от того места, где находился Томас. В этой части леса он плохо ориентировался, единственный помощник в этом — как раз эта река. Только она и может вывести его дальше, но к ней идти очень опасно. Сангстер судорожно выдохнул, убрав с лица пряди волос. Оторвался, ушел. Сейчас важно запутать следы и, в идеале, уйти как можно дальше — охотники будут прочесывать местность. Они наверняка подумают, что Томас решит затаиться, но не станет пытаться убежать и дальше — в любое другое время парень так бы и поступил. Внезапно, в ушах раздался дикий звон. Томас не смог сдержать крика, согнулся пополам, закрывая ладонями уши. Сознание истерично металось в голове, крича, что все пропало. Томас запаниковал — какая досада, что парень так легко теряет голову в критических ситуациях. Давление на уши было невыносимо. Хотелось скулить, кричать, требовать, чтобы это кончилось. Но все что мог Томас — это бежать прочь, прочь от этого шума. И Томас бежит. Бежит вперед, заплетающимися в траве ногами — его бесит то, что блядский шнурок все еще развязан, что мешает, что травы так много, что он практически падает, бесит, что никак не может прекратить этот визг, бесит, что не может нормально думать, что в глазах плывет… И он спотыкается. Спотыкается прямо на склоне, наступив-таки ногой на этот шнурок, падает набок, обдирая кожу ветками, и катится, катится вниз, по мокрой, режущей пальцы траве. А потом все заканчивается — удар в бок и искры из глаз. Спустя несколько мгновений приходит осознание. Уши больше не хотят разлететься на части, звон стих. Томас по-прежнему лежит в траве, под деревом — должно быть, врезался в него, тем самым, резко оборвав свое падение с довольно крутого склона. Наверху — снова рев моторов. Это на руку! Томас подскакивает, стараясь не обращать внимание на боль во всем теле. Охотники ищут его там, наверху, а он сейчас здесь, он может сбежать. Томас плюет на все и скидывает с себя кроссовки — шнурки только тормозят, завязывать некогда, а так он убежит быстрее. Метр, один, второй… Вот уже травы становится меньше, вот уже деревья реже. Носки уже промокли насквозь от луж, как назло снова начался дождь. Ноги ужасно ноют от долгой беготни, но Томас знает, что не остановится, пока точно не будет знать, что в безопасности. Они не измотают его до полусмерти, нет! Томас их запутает, поведет в другую сторону, а сам уйдет совсем в противоположном направлении. Выскочив из-за последнего дерева, Томас замер как вкопанный. Прямо перед ним, в пролеске стоял мотоцикл — огромный, черный, с грязными колесами. Его хозяин был тут же — он пока не заметил парня, чистил шлем… О нет. Охотник чуть повернул шлем, и в тонированном стекле Томас увидел его глаза. Замечен. Почти пойман. Томас резко рванул назад, не дожидаясь, пока преследователь заведет мотор и кинется за ним в погоню. Отдаляясь, он слышал, как тот кричал своим по рации, что нашел волчонка, он прямо перед ним. Мотоцикл не взревел, вопреки ожиданиям — Томас слышал за своей спиной шаги, звук перезарядки пистолета или ружья — в оружии парень совсем не разбирался — а затем пуля попала в дерево рядом. Томас поджал плечи, перепрыгнув через поваленную ветку, а затем резко свернул влево. Охотник не упускал его из поля зрения — шаги все так-же отчетливо слышались за спиной. Хреновый из Томаса бегун. И ориентироваться в лесу, как оказалось, он не умеет тоже. Паника вытесняла из подсознания практически все мысли — Томас просто бежал, абсолютно не разбирая куда. Сейчас перспектива быть пристреленным серебряной пулей было очень даже реальна. И Сангстер выбежал на открытую местность, чего нельзя было делать ни при каких обстоятельствах — путь ему тут же преградил еще один ревущий мотоцикл. Томас попытался обогнуть его, оббежать, но буквально из ниоткуда вылетело еще несколько байков. Куда не кидайся — вот они, уже замкнули парня в движущееся кольцо, только под колеса и бросайся. Свистят, гудят, а из-за рева и бешеного сердцебиения все равно почти ничего не слышно. У Томаса кружилась голова, в глазах снова плыло. Ему вдруг показалось, что сейчас он вовсе не в лесу — вот же, детская площадка, карусель с лошадками, вот маленькая Лиззи сидит рядом, пытаясь угостить брата леденцом на палочке. Томас не может поймать ее ручку — слишком быстро кружится карусель. А руки слишком липкие от пота — он отпускает одной ладошкой перила, и вдруг летит в сторону — не удержался, свалился. В какой-то момент, все стихает. Нет больше ни людских криков, ни рева «бензопил». Томас чувствует под собой холод, воду — мокрая трава. Подняться не получается — мир будто просматривается через проволочный забор. До Томаса доходит — сетка. Тесная веревочная сетка — такой моток в него выпустили из специального ружья — грузики закрутились вокруг ног, не дают ему встать. Томас и сам боится пошевелится — над ним стоят люди, держат ружья. Все что он может — в страхе закрывать голову руками. Пропал даже голос. Короткий вздох, в плечо вонзилась какая-то острая игла. Томас зажимает больное место ладонью, замечает яркий фиолетово-желтый дротик. «Снотворное, наверное» — равнодушно подмечает сознание. У Лиззи был такой же мохнатый игрушечный слон. Сиреневый слон.