Walk through the Fire

Томасу снова снятся родные. Как будто они с Лиззи играют в прятки. Сестренка громко считает до пятидесяти — с перебоями, конечно, специально пропуская несколько цифр, но так все дети делают в ее возрасте, когда хотят показать, что они много знают цифр, и почему-то наивно думают, что если они назовут большую цифру, то никто из старших не заметит пропуски. Томас ей уже тысячу раз говорил, что «неправильно». А сейчас не может, потому что если подаст голос — сестренка сразу обнаружит его в шкафу среди одежды. Надо сидеть тихо. Лиззи тихонько входит в комнату, мама зовет к завтраку. Сестренка кричит ей что-то, хочет сначала найти Томми. А брат сидит в шкафу и понимает, что уже и сам желает отсюда поскорее вылезти: напугать Лиззи, подхватить ее на руки и «самолетиком» полететь на кухню. Томас открывает шкаф, но теперь он будто меняется с сестрой местами — теперь он находится снаружи, в школьном коридоре и смотрит сверху-вниз в свой школьный шкафчик, где заныкался он. Храпит, прислонившись щекой к синей стене и подскакивает от неожиданности только тогда, когда Томас инстинктивно ругается. Сумка со оторванной ручкой падает на пол. В ушах противно звенит. Томас просыпается, сворачиваясь на холодном полу клетки и пытаясь заткнуть уши ладонями. В одном положении лежать просто невозможно, парень хочет отползти, исчезнуть, да просто оказаться как можно дальше от этих звуковых частот. Прутья клетки больно врезаются в спину, Томас жмурится и продолжает зажимать уши, колотя ногами в воздухе и пытаясь отодвинуться еще дальше. Было бы куда — клетка не дает. В какой-то момент все, наконец, прекращается. Томас выдыхает, но продолжает закрывать уши, потому что в них еще отдается звон. Лучше бы он оглох. Рядом кто-то смеется. Томас шмыгает носом, прочищая его от скопившейся слизи, и принюхивается. Странные запахи: люди, железо, одеколон, пот, фаст-фуд, сырость, затхлая кровь, еле заметный смрад, от которого Томаса все еще воротит… Парень понимает, что, скорее всего, воняет из той камеры, где он был с… Томаса передергивает, когда он вспоминает о том, что случилось совсем недавно. — Эй, волчонок! Томас разлепляет глаза, понимая, что обращаются, вообще-то, к нему. Охотник. Сангстер вспоминает его — это тот самый любитель пыток электричеством. И он один, больше людей в комнате нет. Звериный мозг шепчет: «не хорошо это, точно не хорошо». — Пить хочешь? — интересуется тюремщик, набирая в кувшин воды из-под крана и наглядно болтая в воздухе емкостью. Томас сглатывает. До этого момента он не представлял, как сильно ему нужна была вода. Томас облизывает пересохшие губы и еле заметно кивает, преданно смотря на кувшин. — Тогда снимай с себя все. Все эти тряпки, давай, джинсы тоже и белье. Чтобы я видел. Томас поджимает под себя колени. Ему не хочется раздеваться, он чувствует подставу. Шантаж: вода в обмен на… на что? Этот охотник может с ним сделать вообще все что угодно, Томас ведь взаперти, в клетке, которую можно обойти с любых сторон, просунуть руку, палку или еще что похуже. Томас мотает головой и тихо рычит, надеясь, что получится достаточно угрожающе. Если этот извращенец попробует что-то сунуть, будь то рука или член — Томас попытается это откусить, как волк. Охотник зло цокает языком, одним ловким движением достает пистолет и стреляет прямо в Томаса, попадая тому в ногу. Парень коротко взвизгивает, как раненный пес, и сжимается в углу, снова боясь подать голос. Подстрелили. Не смертельно, но очень больно. Охотник знает, что оборотни исцеляются, поэтому будет стрелять, пока Томас не сделает то, что от него требуют. — Плохой мальчик. Вытаскивай пулю и снимай с себя это рванье, — тюремщик взмахнул дулом пистолета, указывая на одежду Томаса, а затем уселся на стул, поставив кувшин рядом с собой. Томас стиснул зубы, осторожно закатывая штанину. В чем-то эта гадина права — пулю следовало вытащить как можно скорее, чтобы дать ране затянуться. — Быстрее давай, шавка. Томас старался не обращать на обидные слова внимания. Он тихо всхлипывал, погружая пальцы в рану и пытаясь вытащить пулю. Больно. «Надо отвлечься… не смотреть туда, Томас, это быстро, это совсем не больно, это сон…» Отвлечься. Парень прислушался к звукам снаружи. Нервное постукивание пальцев по столу, шум воды в трубах, тихие шаги и щелчок замка в начале коридора… Томас распахнул глаза. Шаги! Они здесь не одни, сюда входит еще кто-то из охотников! Если это Фрэнк, он ни за что не позволит творить своему коллеге что-то подобное — это бесчеловечно! Если их кто-то застукает — Томас почти спасен. Но шаги такие тихие, что их мог бы услышать только зверь. Томас слышит лишь потому, что он такой наполовину. А человек идет тихо, крадется. И вскоре Томасу удается рассмотреть знакомую фигуру в темноте. Дилан. Он не включает света. Затаив дыхание тихо ступает ботинками по бетону, рукой цепляется за что-то в собственном кармане. Ему страшно. Он подходит ближе, и Томас почти готов кричать. Но резкий удар палкой по клетке заставляет его отшатнуться в дальний угол и снова переключить внимание на охотника, который ждет «представления». — Я что, непонятно сказал?! Заслужи! Или ты хочешь, чтобы я вылил всю воду обратно? Он снова тряхнул полным кувшином, отчего оттуда вылилось немного на пол. Томас сглотнул, почувствовав, как почти сходит с ума. Он хочет пить. Так хочет, что ему скоро станет плевать на все, что происходит вокруг. Он бросает несколько взглядов на Дилана. Того передергивает, он замирает на месте, крепче стискивая что-то в кармане, поджимает губы. Томас чувствует, что ему больно — слышит, как сильно бьется сердце его соулмейта, слышит, как судорожно и тихо он пытается дышать — чтобы не засекли. Томаса снова отвлекает журчание воды. Охотник наклоняет кувшин, и оттуда прямо на пол льется спасительная влага. Томас сам не замечает, как оказывается около прутьев решетки и хватается за них, элементарно пытаясь быть ближе, может, дотянуться рукой — но боится. Вот же, пистолет у этого извращенца наготове. Пальнет. Томас чувствует, что его приперли к стенке. Воды все меньше. Пальцы быстро хватаются за края футболки, и Томас тянет ее вверх, сбрасывая через голову. Кувшин в чужой руке тут же принимает вертикальное положение. Томас с замиранием сердца следит, что будет дальше. Он чувствует противный запах злобы и ненависти, исходящий из темноты коридора, как раз в том месте, где находится Дилан, да такой сильный, что впору затыкать нос. Но Дилан медлит. Он не торопится спасать. Он по-прежнему смотрит, он тоже видит все, что происходит в освещенной комнате с клеткой в самом центре, но все равно подбирается к двери той камеры, где держали Томаса, Эмилию и… — Снимай дальше, — нетерпеливо отрывает его охотник, — И давай одежду мне. Томас панически перебегает глазами с кувшина на Дилана. Парень почти не соображает, не понимает, что тот задумал сделать, он может только прислушиваться к тому, как Дилан, наконец, берет ключ с крючка рядом с дверью и тихо-тихо вставляет его в замок. А по ту сторону камеры раздается возня. Там что-то живое. И Томас даже знает что. — Раздевайся… — в клетку просовывается палка и больно тычет Томаса под ребра, — …я… — охотник отчеканивая каждое слово, — …сказал! Томас поспешно хватается за ширинку. Руки дрожат, совсем не слушаются, а в голове быстро-быстро крутятся шестеренки. Майк жив, он все еще в той камере, и туда пошел Дилан! Что он хочет, зачем он туда пробрался, альфа его убьет! Убьет! Томас сам не заметил, как с джинсами было покончено. За Диланом закрылась дверь камеры, и теперь Томас даже не мог видеть, что с ним происходит. — Давай, золотце, трусики тоже снимай и передавай мне, — тюремщик явно смягчился, довольный картиной. Томасу ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Сейчас он просто не мог думать ни о чем другом, кроме как о Дилане, который сейчас был в одной комнате с самым ужасным из кошмаров Томаса. Отвлекала только… вода. Кувшин с характерным стуком оказался на столе. Томас снова прошелся языком по губам, быстро стянул с себя белье, скомкал одежду и просунул через прутья решетки. Чужая рука тут же жадно перехватила тряпки и выудила из этой горы трусы, тут же поднося их к носу и с наслаждением втягивая запах. Томас отвернулся, еле сдерживая рвотный позыв. Он снова сжался в комок, пытаясь теперь прикрыть от ненасытного взгляда голые участки тела, и вслушивался, вслушивался в каждый шорох, который доносился из-за стенки. — … Шлюху свою защищаешь? На кой-тебе эта шавка сдалась?.. — рычание Майка выбивает землю из-под ног. Томас слышит, как гремят цепи, слышит дрожь в голосе Дилана, который пытается заставить оборотня что-то сделать, — Да я тебе руку откушу, малявка! Точно так же как… Томас снова закрывает уши руками, потому что этот гад, охотник, снова включил «собачий свисток» — Томас так про себя окрестил эту светящуюся палку, которая издает такие частоты, которые слышал только оборотни. Кажется, извращенец был не очень доволен тем, что Томас снова забился в угол и перестал подавать признаки жизни. На Майка, похоже, эти звуки тоже возымели эффект, потому что в камере тоже раздались вопли и скрежет цепей. Охотнику, по всей видимости, было пофиг на то, как орал еще один оборотень в камере по-соседству. А Томас слышал все. Альфа еще что-то кричал: о стае, о матери Дилана, о нем самом — альфа был очень не против о том, чтобы пофантазировать насчет того, каким образом мог бы поиметь и прикончить Дилана. Томас попытался выбить эти крики у себя из головы, начиная бить ладонями себя по ушам. Один из ударов он не рассчитал и по инерции голова стукнулась о железную клетку. Голова закружилась. На сей раз «свисток» работал недолго. Хватило около тридцати секунд, чтобы привлечь внимание пленника и заставить его немного помучиться. — Покрасуйся давай. Потом получишь воду, — лениво развалившись на стуле и залезая рукой под собственную ширинку, приказал охотник. Томас не особо понимал, какой кайф можно ловить от этого жалкого зрелища, но получить еще несколько пуль или тычков палкой ему не хотелось. Хотелось просто пить. Просто пить, и чтобы с Диланом все было хорошо. Чтобы вышел из этой камеры целым и невредимым, чтобы вытащил. Почему он не сделал этого сразу? Почему он пошел выяснять отношения с Майком, вместо… вместо того, чтобы спасти Томаса? Хотелось плакать. Томас осторожно подполз ближе к решетчатой стене клетки и поднялся на коленях, цепляясь руками за прутья над головой. Выпрямился — насколько это возможно. Покрасоваться. Мерзко. Разве это красиво — видеть такого грязного, худого и запуганного мальчишку, испачканного кровью и россыпью багровых синяков? Нет. — Даа… — сипло стонет извращенец, продолжая надрачивать свой член через штаны. Томас закрывает глаза, стараясь не смотреть ни на него, ни на себя. Желудок готов вывернуться наизнанку. Лишь бы это кончилось, лишь бы это оказалось сном… — Хорошая псина… Воду заслужил, — бросает тюремщик, поднимаясь, наконец с места и беря в руки кувшин. Томас будто оживает. Вода! Томас открывает рот и тянется губами к предмету, который держит в руках этот мужчина. Он доверчиво наблюдает, как наклоняется сосуд, как пару капелек все же пролетают мимо — но он ловит, наконец, ртом воду, начиная жадно глотать, не обращая внимания на то, как рядом под носом продолжают дрочить. Вода льется чересчур быстро, Томас не успевает глотать. Пытается собрать в ладони те потоки, которые стекают вниз по подбородку, пытается просто не захлебнуться… пока за волосы не хватают сверху, не давая голове отстраниться. Томас даже не успевает по-настоящему испугаться и осознать, чем его хотели напоить вдобавок с водой, как вдруг все заканчивается. Глухой стук рукояткой ножа в солнечное сплетение, и на клетку сверху падает тело, роняя кувшин. Томас отскакивает, как только хватка в волосах слабеет. — Томми, ты цел? Томми? Рядом знакомый голос. Сердце щемит в груди, только из-за слез в глазах ничего не рассмотреть. Это ведь глюки, верно? Это не может быть правдой… Томас боится верить, даже когда открывается дверь тесной клетки и оттуда его пытаются выудить руки. Томас забивается дальше в угол и снова боится пошевелиться — что если обладатель этих рук решит запихнуть его обратно к альфе? А что если он сам захочет сделать с Томасом что-то бесчеловечное? Человек рядом, который так приятно пахнет ёлочным шампунем и фаст-фудом, чертыхается, матерится себе под нос, сам забирается в клетку и бесцеремонно лапает Томаса, утягивая его за собой. Томас не сопротивляется лишь потому, что у него, наконец, хватает сил заглянуть в глаза обидчику. Вернее уже не обидчику — Дилану. И это не сон.