Walk through the Fire

Томас задыхается во сне. Дилан чувствует это даже тогда, когда сам пребывает еще в царстве сновидений. Тело рядом сжимается в комочек, начинает дышать часто, рвано, будто снова захлебывается невидимыми волнами, которые тянут назад, в кошмар. Дилан просыпается, крепче перехватывая Томаса руками и прижимая к себе, к теплу — Томми должен почувствовать, что он не один. — Томми! Томми, это сон, Томми, просто сон… Просыпайся, ты должен проснуться, пожалуйста, Томми, слышишь меня? Дилан пытается говорить как можно спокойнее, увереннее и ровнее. Он знает, что Томас может даже сквозь сон учуять его страх и волнение, а это делу совсем не поможет, только наоборот — навредит. Дилан раз за разом повторяет его имя, гладит мокрый от пота лоб и тихо покачивает, пытаясь разбудить, срочно, но осторожно, не напугав еще больше. В конце-концов, загнанное дыхание переходит во всхлипы. Дилан выдыхает судорожно, утыкаясь лбом в чужую шею и еще крепче стискивает Томаса в объятиях. Томми дрожит, по прежнему сжимаясь в позе эмбриона, но Дилан чувствует, как паника постепенно сходит на нет. — Томми, — наконец, подает голос Дилан, — скажи мне что-нибудь… пожалуйста… Дилан сам в отчаянии готов расплакаться. С тех пор, как он вытащил Томаса из того страшного подвала, парень молчал. Хотя он и в клетке не особо говорил — Дилан все помнит до малейших деталей. Помнит и стискивает кулаки так, что ногти до крови впиваются в ладони. Боль хоть как-то отвлекает. Отвлекает, но от картинок перед глазами до сих пор не удается избавиться. Дилан помнит, как он нес Томми на руках. Как тот сначала не хотел выбираться из клетки, как замирал, будто каменный, никак не реагируя на прикосновения и слова. Дилан тогда даже не был уверен, что Томми его слышал. Он только надеялся, повторял — больше для себя — что все будет хорошо. Он тогда закутал Томаса в свою джинсовую куртку. Попытался поставить его на ноги и вывести из этого подвала, но Томми не смог сделать больше пары шагов. Слишком слабый был, поэтому Дилан вскоре сам взял его на руки, посильнее накрыв голые плечи джинсой. Нести было тяжело — Томми хоть и выглядел худым, но Дилан понимал, что до дома он просто не дотащит его. О’Брайен не такой силач, как ему хотелось думать. И тогда в голову пришла единственная разумная мысль — Дилан просил Томми превратиться в волчонка. Просил, умолял, уговаривал, приведя в качестве аргумента то, что человек со зверем на руках вызовет меньше вопросов, чем голый парень посреди белого дня. Какое счастье, что Томас понял его. Дилан помнит, как донес волчонка до старого сгоревшего особняка. Сейчас этот дом был полностью разрушен, на пепелище даже не велись никакие восстановительные работы. Было и было — видимо, люди решили, что нет нужды восстанавливать то, на что им не удастся наложить лапы. А может, просто увидели бомжацкие лежанки в почти целом подвале и решили не марать руки. Дилан наводил справки, он знал, чей это был дом. И был уверен, что Томми тут будет в безопасности. Что они оба теперь будут в безопасности. Дилан помнит, как Томми попытался лизнуть его за ухом. Как доверчиво клал ему волчью морду на плечо, как тихо скулил, когда Дилан опускал его на жесткий матрац, как волчонок поймал его за рукав, не желая отпускать. Дилан чувствовал, что Томасу плохо сейчас. Очень плохо, и больше всего он хотел, чтобы Дилан был рядом. В ту ночь Дилан решил наплевать на отца с его домашними арестами и остался с Томасом — в сыром подвале, который долгое время служил волчонку домом. Дилан чувствовал, как разрывается его сердце, когда он чувствует на пальцах что-то мокрое. Томми сейчас рядом, лежит под боком, вжавшись в Дилана спиной, и тихо роняет слезы на ладонь парня. Дил боится сделать что-то не так — он абсолютно не знает, как вести себя в подобной ситуации, чем успокоить, как поддержать. Томас молчит, кажется, он просто не может ничего сказать — и от этого еще страшнее, потому что Дилан даже не может спросить. — Томми… — Дилан без конца повторяет его имя. Ласково, нежно, любяще. — Помнишь, как дрались за единственную подушку в комнате? Ты помнишь, как мы читали книгу? Помнишь, как ты запрыгнул мне на плечи, когда я ее отбирал? Томми, ты помнишь, что я люблю тебя? В ответ рваный всхлип. Дилан чувствует, как чужие холодные пальцы находят его ладонь, переплетаются с другими пальцами и забирают к себе, прижимая к самому сердцу. Томас по прежнему боится шевельнуться лишний раз, но Дилан чувствует, что тот хочет ответить. Замирает, прислушивается. Пожалуйста, пусть он не ошибся. — Я тоже… Шепот — самый громкий звук. Будто режет по ушам. Хриплый, еле слышный, но его. Дилану не почудилось.

***

— Э-это кровь? — шепотом спрашивает Томас, сонно протирая глаза. Дилан оборачивается на него, одергивая футболку, а потом убедившись, что вопрос все же прозвучал на самом деле, мягко улыбается Томасу и подходит ближе, присаживаясь на корточки напротив матраца, где, закутанный в старое одеяло, сидел его соулмейт. — Кровь. Прости, что не сказал раньше. Но мне не больно, это не моя кровь. — Я думал… мне почудилось, — так же шепчет Томас, опуская глаза. — Мне везде мерещится запах крови, — признается он. — Скоро это исчезнет. Нам обоим просто нужно помыться. — говорит Дилан, перебирая теплыми ладонями пальцы Томаса. — Как ты себя чувствуешь? — Я не хочу, чтобы ты уходил, — Томас сказал так, будто имел ввиду «я буду чувствовать себя хорошо, если ты останешься». Что и говорить, однозначно ответил на вопрос. Дилан вздохнул. — Томми, отец подаст в розыск, если я не явлюсь сегодня. К тому же, мне надо принести тебе одежду и еду. А тебя я не могу с собой взять — тебя все еще могут искать охотники. — Ты думаешь, они не проверят дом? — Томас с тревогой смотрел Дилану в глаза. От этого взгляда сжималось сердце. Дилан и сам не хотел его оставлять, но это просто надо было сделать. — Сегодня — нет. У них хватает проблем, а завтра мы переместим тебя в другое место. — Где есть душ? — Томас чуть улыбается. Дилан чувствует, что от одной этой улыбки сердце готово и вовсе выпрыгнуть наружу. Парень не может сдержаться и коротко чмокает Томаса в щеку. У них все обязательно будет хорошо. — Прости, место без душа, — Дилан быстро смаргивает с ресниц подступившие слезы, — Но я придумаю что-нибудь, обещаю. Томми, ты только не бойся ничего, только не закрывайся в себе, ладно? Я вернусь через полчаса, может больше, но я постараюсь не задерживаться. Обещаешь? Томас кивнул, однако взгляд его погрустнел. Дилан чувствовал, что тот очень боится оставаться один — конечно, после всего пережитого. Парень вообще удивлялся, как после этих клеток и пыток Томми вообще позволял ему, Дилу, прикасаться к нему? Сотвори бы кто такое с О’Брайеном, Дилан бы вообще не подпускал к себе никого. Но Томас почему-то цеплялся за Дилана. Это было очень странно, учитывая то, что однажды узнал о нем Дилан: Томас ведь одиночка, омега, или как там это у волков правильно называется. Он привык один, он искренне считает, что так проще — не испытывать со стороны кого-то любви, не любить в ответ. Свою шкуру всегда проще спасти, не имея ахиллесовой пяты в виде любимого человека, да и вообще, насколько знал Дилан, Томасу в новинку было осознавать то, что где-то на земле у него есть родственная душа. Особенно после того, как год назад он потерял всех родных. Так почему же после всего Томас так боится его отпускать? — Дил, что у тебя здесь? — Томас мнется на месте, указывая носом на замотанную руку Дилана, — Оттуда пахнет. Ты говорил, кровь не твоя. — Э… — Дилан чувствует, что его поймали на вранье, — Ладно, ты прав, я немного соврал. Но это потому что не хотел тебя волновать. Там ничего серьезного, правда — просто твой парень рукожоп и не умеет обращаться с ножом, — Дилан попробовал отшутиться, выложив долю правды, а что-то все же подправив ложью. Но Томас, конечно же, не поверил. Дилан почувствовал, как тот пытается отстранить руки и снова свернуться калачиком — закрыться от всего. Томас стал так делать, когда ему тревожно или страшно. Дилан поймал его ладошки и вернул обратно. — Нет, ладно, Томми, прости меня. Не бойся только, я соврал, потому что так нужно, потому что я боюсь за тебя, понимаешь? — Дилан заглянул в глаза, которые сейчас в панике метались по его лицу, — Все и правда в порядке, просто… Томми, я вчера… Майк… Томас ссутулился, отводя глаза в пол. Дилан почувствовал, что тот снова на грани срыва — стоило ему лишь услышать имя альфы, как Томми начинало трясти. Но назад отступать уже поздно, раз начал говорить, то надо закончить сейчас. — Майк мертв, Томми! — в отчаянии выкрикнул Дилан, снова пытаясь поймать зрительный контакт, — Его больше нет, он труп, я сам… я видел, я знаю это. Он больше никогда не появится в твоей жизни, я клянусь. Дилан снова опускал подробности. Пока что это — самое важное, что должен знать Томас. Ему нужно время, Томми просто должен прийти в себя. И Дилан все сделает для этого. Потому что любит — сильно. — Никогда больше, Томми. С тобой больше никогда не случится того, что было, я просто не отдам тебя никому. Ты со мной, ты мой, помнишь? Волчонок? — Дилан уткнулся лбом чужой лоб и стер пальцами слезы с щек. — Помнишь, что у меня глаза горели, когда я увидел тебя в первый раз? Шкафчик помнишь, да? У тебя тогда порвалась сумка, я отдал тебе рюкзак. Я тогда сказал что ты милый, но, честно — я почти врал, потому что ты самое невыносимое существо во вселенной. Я в этом убедился, пока мы жили вместе, помнишь? Но я все равно тебя люблю, Томми, люблю твою манеру язвить, твои глаза — рыжие или карие, мне все равно, люблю каждую твою слабость, твою царапину, синяк, голос, шепот — Томми, я люблю тебя всего. Ты помнишь? — Я помню, — тихим шепотом ответил Томас, залезая холодными пальцами под футболку. Дилан не оттолкнет, он знает, что Томми просто хочет быть ближе. — Я тоже.