***
— Я Стейси Уорнер, соц-работник из организации по усыновлению… Что эта тетка вещала дальше, Томас уже не слушал. Его будто шибануло током, когда он услышал слово «усыновление». Глазами парень прожигал Дилана, однако тот по-прежнему пялился в пол. В воздухе витал едва уловимый запах крови. — …Томас, нам сообщили, что ты прогуливал школу больше двух месяцев и… — Мне это не нужно. Стейси на миг прервала свою речь и подняла бровь. — Школа нужна всем, поэтому… — Вы не поняли. Мне не нужны родители. — Это не оговаривается, — жестко перебил его Дилан и метнул в его сторону взгляд, полный злости. Томасу стало страшно. Кровью пахло от Дилана, это он снова закусывал губы. Томас молился, чтобы не клыками, иначе все могут заметить. Будто прочитав его мысли, Дилан поспешно стянул с тумбочки кепку и накрыл глаза козырьком. — Мы нашли тебе приемную семью, — сейчас заговорил отец Дилана. — За такие короткие сроки подыскать кого-нибудь более… Сзади раздался кашель. Томас почувствовал, что мистер О’Брайен-старший своим тоном задел не только его. — Простите. Найти более полноценную семью было практически невозможно, особенно для такого проблемного ребенка, как ты, однако Стейси, — кивок в сторону миссис Уорнер, — помогла решить эту проблему и в качестве кандидата выдвинула мисс Бонни Джонс, которая любезно согласилась взять тебя на свое попечение. Он замолк. Должно быть, все ожидали реакции Томаса, однако парень молчал, не решаясь даже взглянуть на… будущую мать? Как на это вообще реагировать? Какого тут вообще происходит? — О, э… — за спинами мистера О’Брайена и миссис Уорнер кто-то закопошился. Томас нашел в себе силы перевести взгляд туда, где чьи-то худые руки рылись в сумке через плечо (язык не поворачивался назвать ее женской или уж тем более просто новой). Видимо, теми неловкими звуками эта особа сумела-таки привлечь внимание находившихся в комнате, только по этому они неловко расступились в сторону, давая Сангстеру, наконец, взглянуть в лицо той, кто теперь должен был заменить ему маму. Увидев мисс Джонс, Томас не почувствовал ни че го. Она просто продолжала копошится в той самой сумке, неловко улыбаясь собравшимся и пыталась оттуда что-то выудить, однако лямка постоянно спадала с ее плеча. Как Томасу это было знакомо — сам в школе так не раз доставал учебники, за что его дразнили одноклассники. Тогда он был бы благодарен любому, подойти тот и помоги ему, сам бы не раз так поступил, однако сейчас Томас просто сидел на краю кровати и с равнодушием рассматривал девушку. Девушку. Именно так, потому что под определение «женщина» она походила с трудом. Простое платье до колен в мелкий цветочек, пояс на талии, балетки на ногах — ну точно сельская училка. Достаточно хрупкое телосложение, кудрявые темные волосы собраны в свободный пучок на голове. Нос… Томас мог бы назвать его слишком большим для ее лица. И вообще само лицо точно не тянет на понятие «симпатичное» — недельные мешки под глазами и неумело подведенные стрелки, которые не идут ей совсем. Кажется, Томас понял, что изначально хотел сказать мистер О’Брайен-старший. Им не удалось найти кого-то более взрослого, более зрелого, более опытного. И ежу понятно, что это дамочка, похоже, только-только закончила какой-нибудь ВУЗ и поспешила сразу же обзавестись всем, что положено иметь каждому взрослому и самодостаточному человеку. Как там мистер О’Брайен сказал? Не смогли найти более полноценной семьи? Ну вот, наверняка у нее нет никого, вот она от одиночества и решила взять мальчика с улицы. — Томас, э… Привет, меня зовут Бонни, — она снова неловко улыбнулась. Томас готов был закатить глаза — зачем называть свое имя еще раз, если ее уже представили? Кажется, Бонни тоже поняла, что сморозила глупость и поджала губы. Она очень волновалась. — Я п-принесла… — она даже запнулась на слове, — тебе подарок. Мистер О’Брайен сказал, что ты постоянно где-то пропадаешь, а сотового телефона у тебя нет, поэтому… — Бонни, наконец, извлекла из сумочки белую коробку с новым — ого, у этой девушки, оказывается, есть что-то новое! — смартфоном, который протянула… своему будущему ребенку? Томас сжал кулаки. — Я его разобью, — парень скосил глаза на Дилана. Тот по-прежнему накрывал их кепкой, только плечами чуть дернул, будто почувствовав на себе злой взгляд своего соулмейта. «Что же ты стоишь в стороне?! Сделай хоть что-нибудь!» — Томас мысленно молился. Бонни замерла, протягивая Томасу коробку. Томас почувствовал запах горечи, исходящий от нее — кажется, подарок был от чистого сердца. В любой другой ситуации Томас бы непременно принял бы его, чтобы не обижать в общем-то хорошего человека, более того, скорее всего он был бы даже рад, только вот сейчас… сейчас ему просто было так больно от предательства, что казалось от прежней его доброты не осталось ничего. — Я… Томас, мы будем с тобой жить теперь под одной крышей… Мне бы хотелось, чтобы ты всегда был на связи… — Бонни снова попыталась отдать подарок. — И к тому же я хотела бы наладить с тобой отнош… — Мне ничего этого не нужно. Я же сказал. — Не груби мисс Джонс, — Томаса одернул мистер О’Брайен. Томас поджал плечи и опустил глаза на руки. Томас и не думал ей грубить, это получалось почти неосознанно. Хотелось забиться обратиться волчонком и сбежать опять, подальше от этих всех людей, которые пытаются насильно заставить его принять в свою семью какую-то левую Бонни. Семьей для Томаса был Дилан… только, похоже, это уже совсем не имело значения: он растоптал это, когда попросил своего отца найти для Сангстера родителей. Растоптал все, всю любовь, все доверие. И Томас, оказывается, ему просто обуза, которую можно легко сбросить «на время», чтобы уладить все свои дела, а потому так же забрать, когда приспичит потрахаться. Сколько Дилан еще будет его выкидывать и предавать? — Мисс Джонс, — мягкий голос миссис Уорнер вывел Бонни из ступора, — Забирайте Томаса домой, мы поможем вам доехать.***
— Ты меня предал. Томас не может не смотреть ему в глаза, слишком сильно в нем кипит злость. Как так можно — Дилан исчез из его жизни на гребанных два месяца, а сейчас просто подкараулил в туалете и общается так, будто ничего не случилось? Кем вообще надо быть, чтобы снова улыбаться своей обворожительной улыбкой и кидать простое «привет, Томми»? Дилан сильно изменился за это время: подстриг волосы еще короче, чем были, наработал мышцы, из-за чего теперь знакомая футболка, которая раньше висела на парне, до жести сексуально обтягивает тело, даже на ладонях теперь красовались клевые байкерские перчатки — такие, с открытыми пальцами, которые вкупе с неизменными клетчатыми рубахами делали всего его только харизматичнее… У Дилана все было хорошо без Томаса. Никто его больше не тянул на дно. От этого чертовски больно. Ему вот просто, это не он неделями не выходил из своей комнаты, не он ночами комкал в руках подушку и бил ногами кровать от отчаяния. Не он потерял сначала всю семью, а потом еще и пережил предательство соулмейта. Это не за него решали как и с кем ему жить. — Это не предательство. Я сделал так, как посчитал нужным, — О’Брайен просто качает головой. Тот Дилан, которого знал Томас, вообще бы не смог посмотреть ему в глаза. А этот, чужой Дилан может — потому что глаза не горят. Потому что за те долгие два месяца он почти научился это контролировать. Почти — и все равно мотается везде в кепке, не доверяя себе до сих пор. — Ты был мне нужен тогда! Не через месяц, не через два, а тогда, когда меня насильно уводили в полицейскую машину! Я всю дорогу сидел там и не мог поверить… Ты помнишь как мы прощались? Ты хоть помнишь, что не смотрел на меня совсем, а прятал глаза за гребаной кепкой? Я умолял тебя сделать хоть что-нибудь, просил передумать. Помнишь что ты тогда ответил? Томас замер, с ненавистью смотря на своего соулмейта. Тот даже почти не изменился в лице. Только кровью снова пахнет — даже вонь школьного туалета не может его перебить. Когти раздирают даже через байкерские перчатки. — «Я больше ничего не решаю». Я помню твой шепот. И ненавижу его — как тебя! Слышишь? Ты мне больше не нужен, ты мне противен. Ты свой выбор сделал еще тогда. Убирайся, все. И не появляйся никогда в моей жизни. Томас делает рывок вперед, уверенный, что Дилан непременно остановит его и не даст дойти до двери. Тот Дилан, которого он знал всегда настаивал на своем — он бы просто поймал за плечи, наорал бы, попытался разубедить. Но этот Дилан только в глаза смотрит, выдыхает размеренно и отступает в сторону. Томас чувствует, как к глазам подступают слезы. Ватные ноги сами делают шаги вперед. Томас толкает от себя дверь и выходит в коридор — один.