Загляни в глаза, но не замерзай в них

Изумрудные стены с серебристыми полосками вгоняют в уныние. Я всегда знала, что аристократические семьи везде пытаются показать свою принадлежность к змеиному факультету, но этот избыток ненавистного цвета на меня давит. Зеленые шторы с замысловатыми узорами плотно задернуты, хотя сейчас уже вечер и на улице довольно темно. Моя просьба зашторить окна кажется сначала странной даже Элиоту, но в чужом доме меня не отпускает стойкое ощущение, что за мной следят — хочется скрыться от чужих глаз любыми способами. Внутренняя уверенность в том, что сегодняшняя помолвка отзовется для меня чем-то крайне нехорошим, не исчезает ни на минуту, и я нервно потираю замерзшие пальцы, онемевшие то ли от холода, то ли от непонятного страха. Комната, которую мне выделили дорогие будущие родственники, должна, по идее, потрясать своей помпезностью. Мне, конечно, очень любопытно, как, в таком случае, выглядят спальни у хозяев дома, но все эти безвкусные излишки раздражают. На огромной кровати с пологом вполне могут уместиться человек пять, но сейчас там только навалена бесконечная груда расшитых подушек с пушистыми длинными кисточками. Черное шелковое белье под покрывалом почти отражает огоньки свечей с роскошной люстры под потолком. Кому в голову пришло повесить такую огромную люстру именно в спальне — загадка. Письменный стол без единой царапинки стоит возле окна, а на нем аккуратно разложены несколько чистых пергаментов, перья и пара чернильниц — будто я соберусь что-то здесь писать. Напротив кровати висит огромное зеркало в серебристой раме с ветвистыми узорами. Из спальни ведут три двери — в ванную комнату, гардеробную и коридор. Переборов в себе очередное желание сбежать куда-нибудь подальше из поместья Квинси, тянусь к услужливо поданному Элиотом бокалу с виски. Прикоснувшись к прохладному стеклу, чувствую, как пальцы дворецкого чуть ощутимо сжимаются на моих. Шершавое прикосновение белоснежной ткани перчаток выходит слишком быстрым и скомканным. Я знаю, Элиот хочет поддержать меня, но едва ли может сейчас в этом преуспеть. Прервав все-таки наше спонтанное прикосновение, выдергиваю из рук волшебника бокал, тут же опрокидывая его и залпом выпивая янтарную жидкость. — Мисс Спенсер, — мягко начинает дворецкий, но я только морщусь и вскидываю руку в предупреждающем жесте, призывая Элиота замолчать. Он хмурится, но послушно кивает. Я не хочу обижать его, только вот любой разговор сейчас способен оборвать внутри меня остаток сил, благодаря которым я все еще стою здесь, в чужом поместье, готовая выйти на церемонию. По правде говоря, я ожидала от себя в этот день чего угодно — истерик, слез, отрицания, безразличия, но остается только одно — опустошение. Я чувствую себя ужасно, словно потеряла все, что мне дорого, хотя это определенно не так. Эта идиотская помолвка вообще не должна изменить что-либо в моей жизни, так какого гиппогрифа я ощущаю себя так мерзко? Повернувшись к зеркалу, скольжу по своему отражению пустым взглядом — не хочется даже поправлять выбившуюся прядь, этим займется Элиот. Он же протягивает мне длинную атласную алую мантию — знак чистоты крови. Эта традиция всегда казалась мне до безумия глупой, а теперь я только вяло просовываю руки в прохладные просторные рукава. Без особого интереса оглядев себя, принимаю поданную Элиотом сигарету, закуривая. Под внимательным взглядом дворецкого нехотя убираю палочку в клатч. Бесцельно наблюдая за сероватым дымком, опускаюсь в кресло. Элиот пытается сказать что-то о помятом платье, но мне плевать. Едва ли хоть кто-то из гостей осмелится высказаться по поводу моего внешнего вида, а мне абсолютно безразлично, что они подумают. В конце концов, эта помолвка — просто недоразумение, которое скоро должно разрешиться. Быстрый стук в дверь даже не заставляет меня вздрогнуть. В комнату тут же входит Лестрейндж в парадной черной мантии. Это даже странно. Я не думала, что существует событие, способное заставить ее сменить свои лохмотья со времен Азкабана. Беллатриса носила их, не снимая, словно гордилась годами, проведенными в тюрьме. Порванное и грязное тряпье было для нее дороже любой награды, будто отличительный знак за службу Темному Лорду. Впрочем, сегодняшнее мероприятие явно было достаточно важным для Пожирательницы — женщина выглядела бы даже ухоженной, если не принимать в расчет кривые темные зубы, заметные при страшном оскале, и растрепанные грязные кудри, явно не желающие спокойно лежать в прическе. Но выдавал Лестрейндж именно взгляд — страшный, безумный. — Миледи, Вас уже ожидают, — ведьма делает вынужденный поклон, и ее темные глаза колко скользят по моему лицу. Брезгливо морщусь, продолжая вертеть в руке сигарету: — Разве я разрешала войти? — желание оттянуть момент выхода к гостям подкрепляется безотчетной неприязнью к безумной тетке Малфоя. Женщина только окидывает меня смеющимся взглядом и шипит: — Простите, миледи, но время уже пришло. К черту все. Какое, Мерлин его дери, время? Кто-то установил точные минуты, в которые я должна спуститься вниз? Если так, покажите мне этого человека, и я уверена, палочка в моей руке не дрогнет. — Мисс, — тихий голос Элиота доносится до меня единственными осознанными и стоящими внимания словами. — Чем раньше Вы выйдете, тем быстрее закончите и сможете отдохнуть. Нет смысла оттягивать. Он прав. Разумеется, он прав. Только вот меня охватывает совершенно идиотское волнение. Словно эта помолвка может для меня что-то значить. Нет, нужно просто закончить все это безумие. И поскорее. Затушив сигарету, кидаю на Элиота нервный взгляд, но мужчина только подбадривающе улыбается в ответ. Конечно, он не может позволить себе ничего лишнего в присутствии Лестрейндж, будь она проклята. Зачем-то поправив и без того аккуратно сидящую мантию, резко дергаю головой, пытаясь разом выгнать из нее все беспокойные мысли. Не посчитав необходимым говорить хоть что-то, сжимаю в пальцах маленький клатч и решительно шагаю из комнаты. Каменный пол отзывается гулким стуком каблуков, но уже возле лестницы звуки становятся реже. Я замедляю шаг, судорожно выдыхая, касаясь пальцами резных перилл. Прикосновение отдается холодом. Сердце начинается биться с огромной скоростью, уши закладывает. Пальцы дрожат, и я быстро касаюсь ледяной рукой своего лба, пытаясь охладить горящую кожу. От собственного бессилия хочется разрыдаться. Топнуть ногой и уйти, как маленький ребенок. Я не могу справиться с собственным волнением, о чем еще вообще можно говорить. Взгляд непроизвольно падает на серебристый браслет, который нам так и не удалось снять, и внутри внезапно теплеет. Я медленно выдыхаю и, прикрыв на секунду глаза, делаю шаг вниз. Мне нужно пройти всего четыре лестничных пролета, потом чуть меньше половины зала по красному ковру, сказать пару слов и протянуть до окончания праздничного вечера. Не так уж и сложно. Бывало и хуже, не о чем волноваться. Аккуратно ступая вниз, пытаюсь не смотреть по сторонам и игнорировать идущую сзади Лестрейндж. Элиот тоже шагает за мной, но его присутствие меня не смущает, я только жалею, что ему придется остаться возле лестницы. Освещенные факелами стены увешаны бесчисленным количеством портретов, но изображенные на них, видимо, члены рода Квинси не произносят ни слова, только важно следят за мной, словно провожая. Перед тем, как шагнуть на последний пролет, ловлю себя на мысли, что не хотела бы увидеть и свой портрет на этих стенах. Заставляя взять себя в руки и унять дрожь, продолжаю спускаться. Взгляд поднимать не хочется, но я все же делаю это. Огромная люстра под потолком со множеством свечей должна давать достаточно света, но в зале все же темновато. Вероятно, так положено для церемонии, я никогда не интересовалась этими деталями. Воздух из легких внезапно исчезает, и мне приходится сделать над собой усилие, чтобы продолжить смотреть прямо и не выдавать эмоций. Зал украшен довольно сдержано — я ожидала безвкусную церемониальность, но по стенам только сползают бордовые ленты, а в углах расставлены высокие вазы с цветами. Гостей должно быть не очень много, но я вижу толпу, стоящую по две стороны от красного ковра. Все они одеты в темное, и лица смешиваются, не позволяя выхватить кого-то одного. Вдоль стен растянуты длинные фуршетные столы, к которым позже можно будет подойти и попытаться утопить мысли об этом дне в шампанском, но это уже после. Сейчас мое сознание заполняет какая-то навязчивая классическая музыка. Конечно, как же тут без нее. Проследив за узкой алой полоской ковра, упираюсь взглядом в высокую фигуру в такой же бордовой мантии. Каштановые волосы Квинси сегодня уложены особенно тщательно, а белая рубашка, едва заметная, накрахмалена так, словно это самый важный день в его жизни. Хотя, впрочем, так и есть. Стараясь не скривиться в презрительной гримасе при виде своего женишка, почти ступаю на мягкий ковер, когда меня догоняет шепот Лестрейндж: — Миледи, сумочку, я подержу ее на время церемонии. Едва улавливая смысл сказанного, всовываю в руки Беллатрисы клатч, пытаясь игнорировать направленные на меня взгляды. Хочется найти в толпе знакомые платиновые волосы, но у меня никак не выходит, да и я не уверена, что это сейчас — хорошая идея. Уголки губ Филиппа Квинси подрагивают в нетерпеливой улыбке. Мне остается всего несколько шагов. *** Залпом опрокидывать бокал огневиски в обеденное время для занятого человека, пусть даже аристократа, всегда казалось Малфою непозволительной распущенностью и отсутствием хоть какого-то самоконтроля. Но сегодняшний день разительно отличался от всех предыдущих, сейчас слизеринскому старосте огневиски был просто необходим, иначе он не заставил бы себя оказаться возле высокого каменного забора перед поместьем Квинси. Даже Нарцисса, стоящая рядом с сыном и бросающая на него озабоченные взгляды, не смогла бы заставить слизеринца посетить эту помолвку. Миссис Малфой с самого утра предпринимала бесчисленное количество попыток поговорить с Драко, поддержать его или хоть как-то помочь, но парню совершенно не хотелось делиться с кем-то своим состоянием. Малфой не раз бывал в поместье семейства Квинси. Конечно, они не проводили никаких праздничных приемов в важные даты, разве что, в честь дней рождений или что-то вроде того, но все же раньше, когда верхушка Слизерина была еще не разобщена, они вместе с Ноттом и Забини иногда гостили у своего однокурсника. Стоя сейчас возле парадных дверей и не спеша заходить внутрь, Драко вспоминал, как Квинси пытался угодить своим гостям и произвести на них впечатление. Филипп расхаживал по саду с важным видом хозяина, грубил домовикам и раздавал бесконечные бессмысленные указания. На ужин всегда подавали множество разных блюд, десертов и напитков, которые, конечно, оставались и после выбрасывались. Миссис Квинси разговаривала медленно и величественно, всегда сохраняя надменное выражение лица, и всем своим видом пыталась показать несуществующий статус и положение семьи. Мистер Квинси же возвращался домой только к ужину, снисходительно осведомляясь о делах детей, а затем удалялся в свой кабинет, отгораживаясь работой. Но ночью, если приходилось проснуться после полуночи, можно было услышать крики и ссоры идеальной, на первый взгляд, супружеской пары. Все это крайне веселило троих слизеринцев, и они не упускали возможности обсудить между собой и друга, и его семью, не забывая невзначай показать, что статус их семей куда весомей в аристократичном обществе. Сам Филипп о разговорах друзей не знал или же делал вид, что не знает. В любом случае, повлиять на это он никак не мог, а, значит, выбор оставался один — отрицать все насмешки. Думая о событиях, которые происходили какую-то пару лет назад, Малфой не понимал, как нечто подобное возможно — они снова собираются в этом доме, но уже чтобы присутствовать на одной из самых важных помолвок для чистокровных семей. Несколько лет назад в такую чушь никто бы не поверил, а Филипп Квинси казался самым последним кандидатом на роль жениха. Но теперь все иначе, а виновато во всем этом какое-то идиотское заклинание, которое он, Драко Малфой, позволил Спенсер наложить на себя. Решительно выкинув из головы все эти бесполезные мысли, слизеринец шагнул в дом, стремительно двигаясь к залу. Останавливаться, чтобы поздороваться с кем-нибудь, желания не было, парню и так стоило огромных усилий заставлять себя оставаться на этом празднике. Оказавшись в зале, довольно просто украшенном для этого бахвалящегося семейства, Драко сразу же свернул к одному из столов, протянул матери бокал с шампанским и под ее тяжелым взглядом опрокинул в себя огневиски. Нарцисса выглядела усталой и обреченной, она даже не пыталась остановить сына, только легко коснулась его плеча. Малфой-старший сразу же растворился в толпе гостей, поспешив налаживать контакты и заводить новые полезные связи — приглашены были только самые важные и уважаемые волшебники и их семьи. Драко даже успел заметить возле дальнего стола Министра Магии, но не успел выделить кого-то еще — миссис Малфой потянула сына за локоть, тихо произнося: — Дорогой, нам нужно положить подарок и поздравить Филиппа, он где-то среди гостей. Слизеринец окинул мать твердым взглядом: — Нет. Миссис Малфой ничуть не смутилась, только взяла сына под руку и зашагала в толпу гостей, едва слышно шелестя парадной чуть блестящей мантией: — Послушай, ты должен сделать это, что бы там между вами всеми ни происходило, иначе последствия могут оказаться печальными, — женщина говорила серьезно, но продолжала довольно улыбаться людям вокруг. — Это счастливое событие очень важно для каждого из нас, ты прекрасно знаком с порядками. Малфой ощутил, как его передернуло, но отступать было поздно — перед ними выросло семейство Квинси, рядом с которым о чем-то беседовал Теодор с отцом. — О, Малфой, — Филипп расплылся в показательной улыбке, завидев слизеринского старосту. Взгляд миссис Квинси был пропитан бесконечной надменностью, словно эта помолвка открывала перед их семейством все двери, и, пожалуй, это действительно было так. — Филипп, поздравляю, это такая радость для всех нас, — Нарцисса на правах матери друга детства аккуратно чмокнула воздух возле щеки младшего Квинси и продолжила что-то быстро говорить. Малфой только неприязненно смотрел на однокурсника, борясь с внутренним желанием достать палочку и прикончить счастливого жениха прямо здесь, при всех гостях. Филипп абсолютно точно ощущал бессилие Драко, прямо отвечая на его твердый взгляд и самодовольно улыбаясь. Миссис Малфой незаметно подтолкнула сына, и тот, протянув руку давнему другу, процедил, не прерывая их зрительный контакт: — Поздравляю, Квинси. Надеюсь, ты доживешь до завтрашнего утра, — беседующие члены семьи были слишком заняты своими разговорами, но вот оба нынешних слизеринца отчетливо услышали сказанные слова. Филипп расплылся в деловитом оскале и, отвечая на рукопожатие, уточнил, даже не попытавшись понизить голос: — Это что, угроза? Драко холодно улыбнулся, окинув однокурсника снисходительным взглядом: — Что ты, Филипп, я просто предостерегаю. У Эвы суровый нрав, вдруг ей что-то не понравится. Несколько озадаченное лицо слизеринца прояснилось. Он аккуратно одернул бордовую ткань мантии и, насмешливо глянув на однокурсников, бросил: — Об этом можешь не беспокоиться. Мы с Эвой прекрасно ладим. Этот диалог напрягал Малфоя с каждым словом все больше, хотя всем было ясно, что Квинси специально провоцирует его, чувствуя свою безнаказанность. Желая хоть на мгновение перестать видеть самодовольно ухмыляющегося однокурсника, Драко перевел взгляд на стоящего рядом Нотта. Теодор не выглядел напряженным, но Малфой сразу отметил, что парень слишком уж тщательно подошел к вопросу подготовки к сегодняшнему празднику. Это открытие вызвало легкую усмешку вопреки обстоятельствам. Но все же интересно, почему слизеринец так ответственно отнесся к чужой помолвке. Пока Драко размышлял на подобные отдаленные темы, Нотт, встретившись с ним взглядом, слегка кивнул в сторону ближайшего балкона. Это движение можно было расценить как случайное, и Малфой прищурился, немного дернув подбородком в ту же сторону. Однокурсник тут же прикрыл глаза, подтверждаю догадку. Слизеринский староста напрягся. У них с Ноттом не так давно уже состоялся разговор, и привести к его повторению могло только что-то действительно серьезное. Игнорируя какую-то бессмысленную болтовню Квинси, парень снисходительно похлопал его по плечу, вложив, пожалуй, значительно больше силы, чем следовало. Филипп только кинул на него недовольный взгляд, но Малфой уже двигался сквозь толпу гостей, отметив, что в дальнем углу Забини беседует со своей матерью и чиновниками из Министерства, а, значит, прямо сейчас не сможет помешать их разговору. Аккуратно оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто на него не смотрит, слизеринец быстрым движением отодвинул штору, юркнув на балкон. Холодный ветер тут же встретил его неприятным покалыванием кожи. На улице темнело, и в открывшемся с балкона саду постепенно загорались огоньки. Когда-то, курсе на втором, они вчетвером даже играли здесь, шастая среди пушистых кустов и высоких многолетних деревьев, а на дальнем поле вместе учились летать, нелепо изображая квиддич. Разве кто-то тогда мог подумать, что всего через несколько лет они будут готовы убивать друг друга, а произойдет это из-за появления какой-то девчонки. Они даже знали ее. Эва Спенсер с первого курса стала предметом насмешек. Драко точно помнил, как она села за слизеринский стол после распределения. Не было самодовольной улыбки, радости, но и эмоций новоиспеченная слизеринка не скрывала. Черные кудряшки, заплетенные в два высоких смешных хвостика, подрагивали от негодования, а сама девочка насупилась и, сев, тут же тихонько стукнула маленьким кулачком по скамейке. Малфой подумал тогда, что разговор со Шляпой у новой однокурсницы явно не задался, и ему было очень любопытно, но спросить уже не позволяло воспитание. К слову, за первую неделю совместной учебы ничего критичного не произошло. Эва открыто тянулась к новым знакомым, старалась поддерживать разговор и вела себя крайне дружелюбно и общительно. Видимо, в этом и была проблема. В ее поведении совершенно не проскальзывало ни надменность, ни желание кичиться родословной. Разговоры о влиятельных родственниках и именитых предках она упорно игнорировала, хотя фамилия Спенсер могла бы указать свое место многим однокурсникам. Малфою было интересно. То самое детское любопытство, еще не убитое факультетским снобизмом и нравоучениями отца, почти заставило его подойти и поговорить с однокурсницей. Он даже продумал слова, примерил свой фирменный снисходительный взгляд, но немного опоздал. Он сидел в гостиной, когда Паркинсон и пара ее подруг, довольно помахивая какой-то книжицей, ввалилась в комнату. Малфой пытался прислушаться к их разговору, но сейчас помнил только отрывки. Панси обвиняла соседку в магловских интересах, а после этого гостиная замерла. Одна только Эва стояла, не видя никаких проблем, возмутившись только тем, что однокурсницы рылись в ее вещах. В тот вечер досталось Панси, на которую Спенсер бросилась, царапаясь, пытаясь отстоять свое право на личное пространство, но выйти победителем у нее не получилось. На Слизерине подобные увлечения не прощают. Эва проснулась на следующее утро предметом смешков и издевок. Она не оправдывалась, не извинялась, не пыталась договориться. Только зло сверкала синими глазами и огрызалась, явно превосходя обидчиков словарным запасом. Драко же, в отличие от всего факультета, не испытал ни глубокого разочарования, ни ненависти, и это его испугало. Ведь он, как настоящий представитель своей семьи, должен чувствовать отвращение к людям, как-то связывающим себя с маглами. Это позор для факультета, позор для чистокровных семей. Культивируя в себе все те чувства, которые, по его мнению, он должен был испытывать, Драко все равно украдкой наблюдал за ершистой однокурсницей, ведущей молчаливую войну со всем своим домом. Ему все равно было интересно, но слизеринец пытался уничтожить в себе любое желание поговорить с факультетским изгоем. Ни о какой помощи или поддержке и речи идти не могло — ему было не по статусу общаться с любителями маглов. Время шло, шутки и нападки становились злее, Драко продолжал смотреть на девочку краем глаза, а Эва все сильнее замыкалась, превращаясь в фигуру загадочную и совершенно непонятную. Возможно, все изменилось бы, поговори он с ней хоть раз, но этого произойти не могло — своя репутация была куда дороже девчонки, пусть даже и такой странной и интересной. А потом она просто исчезла из Хогвартса, уехав по программе обмена в Штаты. И, если первое время Малфой, проклиная себя, вспоминал об однокурснице, то уже через пару месяцев очертания и образ Эвы Спенсер начали растворяться в его памяти, вытесненные более важной информацией. Драко устало потер переносицу. Сейчас его голову частенько посещали воспоминания, и парень утопал в мыслях о том, как и что мог бы изменить, но смысла в этом не было никакого. Тихий щелчок двери вывел слизеринца из размышлений. Он повернулся, встретившись взглядом с однокурсником. Спокойствие и расслабленность парня исчезли, теперь Нотт явно был напряжен и взволнован, даже не пытаясь скрывать свои эмоции. Игнорируя ненужную болтовню, Теодор быстро подступил к Драко и, не отводя взгляда, спешно произнес, понизив голос: — После церемонии забери ее и уводи. Неважно, куда и как, но ты должен забрать Спенсер отсюда. Это твой последний шанс. Малфой ощутил пробежавший по спине холодок. Такие слова, подкрепленные потемневшим от волнения взглядом и подрагивающим голосом, игнорировать было нельзя: — Она не согласится. Ты ведь останешься в гостевом крыле, — начал было слизеринский староста, но Нотт яростно вздернул руки: — Значит, уведи ее силой. Я ничем не смогу ей помочь, Малфой, если она остается сегодня в этом доме. Драко прищурился, зло разглядывая парня: — Предлагаешь мне украсть невесту после помолвки? При таком количестве гостей и куче охраны? А сам останешься чистеньким и будешь смотреть со стороны? — он понимал, что Нотт пытается помочь, но принимать помощь от человека, явно испытывающего что-то к Спенсер и имеющего свои мотивы, казалось крайне неразумным. Теодор дернул плечами, окидывая Малфоя горящим взглядом: — Она не послушает меня. И, уж тем более, далеко увести ее я не смогу. Мне жаль, что помочь ей в состоянии только ты. Драко сжал пальцы в кулак. Последняя фраза звучала слишком вызывающе, но именно это заставило его успокоиться. Всегда сдержанный и уверенный Нотт чувствовал себя беспомощным, а это уже было плохим знаком. Собравшись и взяв себя в руки, Малфой спокойно уточнил: — Ничего более подробного ты, конечно, не скажешь? Слизеринец отчаянно выдохнул и, помолчав с секунду, ответил тише обычного: — Я просто не могу. Драко усмехнулся. Он уже понял, что ничего полезного больше не услышит: — Ясно. Спасибо, — парень двинулся к двери, но его остановил напряженный голос Нотта: — Так ты поможешь ей? Не оборачиваясь, Малфой процедил: — Я всегда помогаю ей и буду защищать, в отличие от тебя, — он чувствовал на своей спине неприязненный взгляд и знал, что Нотта задели его слова, но только дернул на себя дверь, смешиваясь с толпой гостей. Что-то явно шло не так. Теодор ни за что не обратился бы к нему, не грози Спенсер что-то действительно серьезное. Малфой не привык верить однокурсникам, да и вообще кому-либо, но точно знал, что Нотт не врет. Он видел это в его взгляде, в его словах, словно чувствовал это в его мыслях. Эва Спенсер, его Эва, явно была слизеринцу небезразлична, и это недавнее открытие порождало в нем дикий собственнический гнев. Твердо решив, что скоро поговорит со Спенсер и убедит ее уйти, слизеринец застыл, услышав торжественную громкую музыку. Гости немедленно двинулись к красной дорожке, тянущейся от лестницы до середины зала. Драко, словно зачарованный, шагал вместе с толпой, ощущая непонятную смесь раздражения и волнения. Возможно, слизеринец до конца не верил, что это все-таки произойдет, но теперь выхода совсем не было видно. Заметив Нарциссу, Малфой подошел к ней, встав рядом и оказавшись в первых рядах. Женщина ободряюще сжала плечо сына, мягко улыбнувшись, но парень этого даже не почувствовал. Он сверлил взглядом точку на лестнице, не желая признавать, что сейчас по ней пройдет Эва Спенсер. Музыка играла, время тянулось, но вниз так никто и не спускался. Не было слышно даже шагов, никаких намеков на приближение девушки. На пару секунд слизеринец поверил, что Эва не придет. Просто сбежит из подготовленной для нее комнаты, Элиот поможет ей. Так и не дождавшись невесты, гости начнут расходиться, и Малфой вернется домой, обнаружив в своей комнате Спенсер, держащую в руках бутылку какого-нибудь своего любимого пойла. Он непременно остановится в дверях, разглядывая девушку и полностью наслаждаясь приятным моментом. Драко перевел взгляд на своего однокурсника, стоящего в центре. Он продолжал улыбаться, но в карих глазах сквозило волнение. Да, он определенно переживал, что Спенсер не придет, хотя знал, что это невозможно. Малфой медленно выдохнул. Он смотрел на Филиппа, не отводя взгляд, и чувствовал нарастающее внутри негодование. Это он должен стоять на его месте. Он должен надеть алую мантию и стоять в центре зала своего поместья. Именно он, Драко Малфой, должен ждать, когда выйдет Спенсер, чтобы дать свой Непреложный Обет. Слизеринец замер, когда музыка сменилась, став чуть тише и нежнее, со стороны лестницы послышались шаги и негромкий стук каблуков. Парень резко повернулся к источнику звука, отчего-то невероятно желая увидеть Спенсер. Эва шла нарочито медленно, Драко знал, что она хотела оттянуть этот момент Но вот на ступеньках появилась тоненькая фигура, облаченная в длинную бордовую мантию. Черные волосы выбивались из-под капюшона, накинутого на лицо. Полы мантии раздувались от каждого шага, приоткрывая длинное черное платье. Даже сейчас Эва не собиралась отказываться от своих привычек. Малфой иступлено наблюдал за тем, как девушка медленно, но размеренно двигалась в сторону ожидающего ее Квинси. Гости не смели издать и звука, не мешая торжеству события, неотрывно следя за ведьмой. Драко хотел оглянуться, поймать взгляды кого-нибудь из толпы, понять, что именно они думают, но сам не мог оторваться, прекратить смотреть на Эву, медленно плывущую к своему персональному аду. Парень замер, когда ведьма двинулась вдоль стройного ряда гостей. Поравнявшись со слизеринцем, Эва чуть замедлила шаг, почти приостановившись. Синие глаза на мгновение встретились с серыми, и Малфой ощутил практически неконтролируемый страх. Он видел Эву такой всего раз — испуганной, отчаянной и потерянной. Спенсер словно не понимала, где находится, что сейчас происходит и зачем вообще она куда-то идет. Малфой вдруг понял, что единственное, чего желает сейчас — схватить слизеринку за руку и немедленно увести ее оттуда. Ему казалось, что только так у него есть шанс остановить нечто надвигающееся, опасное и неминуемое. Парень чуть вытянул вперед руку, надеясь сделать свой жест незаметным для остальных, и почти смог коснуться хоть на мгновение тонких пальцев, но Эва тут же коротко выдохнула и сделала пару быстрых шагов вперед, продолжая приближаться к центру. Драко стоял, остро ощущая, как сбивается дыхание. Чувствовал, как последний шанс исправить что-то страшное исчезает, растворяясь в напряженном молчании зала. *** Карие глаза Квинси впиваются в мое лицо. Руки дрожат. Все мысли вылетают из головы. Ощущая на себе множество взглядов, прикусываю губу. Хочется обернуться и найти в толпе платиновую макушку, ощутить поддержку Малфоя, но вместо этого только смотрю на проклятого Квинси. Он улыбается краешком губ, но смахивает это больше на самодовольную ухмылку. Филипп чуть склоняет голову, вроде как приветствуя меня, только от этого жеста хочется спрятаться и где-то укрыться. Элиот остановился далеко позади, рядом остались только Квинси и Лестрейндж. Мне кажется, что я совсем одна, и от этого накатывает волна паники. Я слышу, что кто-то что-то говорит, но совершенно не различаю слов. Кровь пульсирует в ушах, дышать становится сложно. Вот было бы неплохо принять сейчас пару таблеток, наверняка стало бы поспокойнее. К панике добавляется странное чувство. Я поднимаю глаза на парня, оборачиваясь к Лестрейндж, и оглядываюсь на гостей. Все становится чуть понятней. Филипп откидывает с моего лица капюшон, случайно касаясь пальцем лба, и протягивает мне руку, ожидающе глядя, как и остальные. Они все ждут от меня каких-то действий или чего-то еще, но мне нужно еще немного времени, чтобы осознать, чего конкретно от меня хотят. Судорожно выдохнув, пытаюсь ничем не показывать своих эмоций, но рука, которую я планирую протянуть в ответ, словно немеет. Движение дается с трудом, и мне приходится приложить немало усилий, чтобы коснуться пальцев слизеринца. От прикосновения по коже расползаются неприятные мурашки. Приходится перехватить руку Филиппа чуть выше запястья. Мои пальцы, пожалуй, слишком сильно впиваются в кожу парня, отдернутый край рукава мантии спадает на мою руку. Филипп ничем не выдает, что ему неприятно, но я сильнее надавливаю ноготками, надеясь хоть так причинить ему боль. Будто мне от этого станет легче. Трескучий голос Лестрейндж звучит слишком громко, заполняя все мое сознание: — Обещаешь ли ты, Филипп Квинси, жениться на Эве Спенсер, — речь Беллатрисы прерывается коротким «Обещаю», а из ее палочки тут же вырывается красно-огненная петля, обвивающая наши руки, связывая их. — Обещаешь ли заботиться о ней, поддерживать и защищать от нужды? Мне становится жутко смешно — кто мог придумать такую клятву. Я слышала, что она практически стандартная, но не понимаю, зачем вообще нужен этот Обет. Квинси довольно улыбается, словно эти обещания ничего не значат, но я точно знаю, что этот Обет ему не нарушить. Это дает мне хоть какое-то ощущение безопасности. — Обещаешь ли ты, Эва Спенсер, выйти замуж за Филиппа Квинси, обещаешь ли, что ни один человек не услышит из твоих уст семейные тайны? Обещаешь ли ты пытаться полюбить Филиппа? Дважды повторяю обещание, но третья фраза застает меня врасплох. Эта формулировка звучит до жути пугающе. Поднимаю взгляд на Квинси, мягко улыбающегося мне. Он слегка наклоняет подбородок, как бы кивая, но этот жест кажется мне дружелюбным до тошноты. Чувствую на себе столько ожидающих взглядов, что по спине пробегает липкий холодок. — Эва, — едва слышно произносит Квинси. Он смотрит на меня так понимающе, что на мгновение я начинаю ему верить. Мне говорили, что клятвы проверили и они никак не смогут мне навредить. — Обещаю, — быстро бросаю слово, боясь передумать и нарушить договор. Пусть формулировка и страшная, но не очень-то и опасная. В самом деле, это слишком нелепый способ мне навредить. Последняя огненная петля обвивает наши запястья, медленно погасая. Я стою, не шевелясь, чего-то ожидая, хотя не знаю, чего именно. Пауза затягивается, время замедляется. Я совершенно не знаю, что нужно делать и как себя вести. Филипп аккуратно перехватывает мою ладонь, вынуждая взять его под руку и встать рядом, развернувшись вполоборота. Мы оказываемся слишком близко, и на меня накатывает волна отвращения, но, в то же время, он помог мне, не выставив идиоткой, не понимающей, что делать на собственной помолвке. Волшебники выстраиваются перед нами в неровный ряд, по очереди подходя и поздравляя нас. Лица смешиваются, как и произносимые слова. В потоке людей внезапно всплывает красивое лицо Нотта. Он оказывается перед нами так внезапно, что мне не сразу удается понять, кто это. Слишком нарядный и идеальный костюм бросается в глаза, хотя я не думала, что для нашего круга вообще применимо понятие «слишком». Слизеринец тоже замирает, встречаясь со мной взглядом, но длится это не больше десятка секунд. Я цепляюсь за какую-то неосознанную мысль в его глазах, но парень уже отворачивается, переключаясь на поздравления Квинси. Их перекидывание парочкой фраз вовсе не выглядит формальным или натянутым, и это сбивает меня с толку. Отчего-то это пугает меня еще сильнее, и я даже пропускаю двусмысленные поздравления Забини. В сознании только отпечатывается его голос — бархатистый, довольный и чуть насмешливый. Я только начинаю отходить от внезапного чувства страха, выдавливая из себя подобие улыбки, и поднимаю глаза на следующего гостя, когда ноги словно подкашиваются. Малфой смотрит на меня с такой смесью чувств, что я даже не могу понять, ненавидит он меня или жалеет. Ни один из вариантов меня не устраивает, но я не могу даже сказать что-то сейчас. Драко будто с усилием отрывает от меня взгляд, поворачиваясь к Филиппу. С десяток секунд они просто смотрят друг на друга, но Малфой бросает пару официальных поздравительных слов и пожимает руку Квинси. Кажется, я могу выдохнуть спокойно, потому что Драко разворачивается, и я уже вижу его твердую ровную спину, когда мой женишок-идиот выдает: — Я знал, что ты будешь рад за нас. Спасибо. Слизеринец замирает, останавливая свой шаг. Бросаю злой взгляд на Квинси, но тот лишь самодовольно улыбается. Я едва успеваю повернуться обратно, когда Малфой уже оказывается рядом, в нескольких сантиметрах от нас. Его лицо, как и всегда, спокойно, но серый взгляд впивается в лицо нашего однокурсника, источая ненависть. Я помню этот взгляд с начала нашего общения. И я боюсь его. Мысли путаются. Я теряюсь в идеях, что именно мне стоит делать, но отчетливо понимаю, что через пару мгновений произойдет катастрофа. Не имея времени на размышления, нервно дергаюсь вперед, пытаясь скрыть панику в своих движениях, и быстро беру Драко за руку, с силой сжимая пальцы: — Спасибо за поздравления! Друзья Филиппа — мои друзья, — улыбаюсь как можно более радостно. Так, на мой взгляд, и должны выглядеть счастливые невесты. Надеясь предотвратить скандал, быстро обнимаю слизеринца, тихо проговаривая: — Не сейчас, прошу. Не надо ссор. Оторвав руки от напряженных плеч Драко, выдавливаю из себя очередную милую улыбку и беру Филиппа под руку. Малфой смотрит мне в глаза и, помедлив, кивает, отходя. Спокойно выдохнув, пропускаю мимо ушей все остальные поздравления, надеясь только, что никто не заметил ничего странного. Когда толпа гостей заканчивается, я облегченно поправляю волосы, отходя вместе с Квинси к дальнему столику. Очень мило, что для нас предусмотрено время небольшого отдыха. Радостно схватив ближайший бокал шампанского, прикладываюсь к нему, когда слизеринец резко дергает меня за руку: — Что ты себе позволяешь? — пузырящаяся жидкость выливается прямо на мантию. Тихо выругавшись, развязываю бордовую ленточку, снимая мантию и бросая ее в руки тут же появившемуся домовику. Сдержать накатывающую волну гнева не удается. Резко обернувшись к Квинси, посылаю ему яростный взгляд: — Что ты имеешь в виду, прости? — вкрадчиво выговариваю слова, поджав губы. Подобные перемены в поведении моего женишка должны напрягать или заставлять задумываться, но я только ощущаю бесконечную, бесконтрольную ненависть. Как он смеет? Квинси же, кажется, совершенно не смущен ни своим поведением, ни моей реакцией: — Ты позоришь меня, обнимаясь с кем попало. Не забывай, в каком мы теперь статусе. Я яростно передергиваю плечами, делая шаг к парню: — Я остановила скандал, который чуть не уничтожил намного больше, чем твое самолюбие. К слову, спровоцировал его ты. Но кроме того, эта идиотская помолвка ничего не значит. И она ничего не меняет. Собираюсь было уйти куда-нибудь, но холодный голос Филиппа меня останавливает: — Ты дала Непреложный Обет. Это многое значит, как бы ты ни хотела думать иначе. Зло выдохнув, бросаю через плечо: — Кажется, ты забываешься, Квинси. Или нужно напомнить твое место? Я знаю, что он не ответит. На это ему просто нечего сказать Надеясь подольше не видеть лица слизеринца, двигаюсь в противоположную часть зала, игнорируя пытающихся со мной заговорить. Наверняка такое поведение вызовет вопросы, но сейчас мне уже плевать. Хочется только добраться до шампанского, а лучше — огневиски. Завидев свою цель, радостно хватаю бокал, чувствуя, как приятное тепло разливается по моему телу. — Мисс, все в порядке? — голос дворецкого действует на меня ободряюще. — Да, Элиот, — я задумываюсь на мгновение, а затем наклоняюсь к нему ближе, понижая голос до шепота. — Мне надо встретиться с ним. Без посторонних. Волшебник напряженно покачивает головой: — Мисс Спенсер, сейчас не лучшее время, Вам стоит подождать до завтра. Вскинув руки, умоляюще смотрю на мужчину: — Мне очень нужно, Элиот. Пожалуйста, ты же можешь это устроить. Элиот, кажется, задумывается, но ненадолго. Его карие глаза выражают смесь сожаления и понимания, но мужчина, зная, как никто, как сильно я не люблю жалость, тут же исправляется, прикрыв глаза: — Я сделаю все, что в моих силах, мисс. Тоскливый звук скрипки заставляет меня напрячься. Я плохо разбираюсь в традициях, но, вроде бы, сейчас должен быть танец. Словно в подтверждение моих мыслей, рядом оказывается ненавистный Квинси, и его сухие колкие глаза ожидающе скользят по мне. Он протягивает мне руку, и я знаю, что не могу не принять приглашение. Бросив на Элиота последний благодарный взгляд, беру парня за руку, медленно двигаясь к центру зала, откуда уже исчез этот идиотский ковер. Попытка держать дистанцию в танце и не ощущать неприятную близость Филиппа проваливается, когда он с силой притягивает меня к себе так, что я чувствую его ровное теплое дыхание над своим ухом. Ощущая мое напряжение, слизеринец медленно произносит, растягивая слова: — Тебе незачем меня отталкивать, Эва. Мы теперь в одной лодке, — его перемены в настроении и поведении мне непонятны, но нарочито дружелюбные слова вызывают недоверие. — Мы оба прекрасно знаем, что это не так, Филипп. Даже пожелай я этого, ничего не выйдет. У нас слишком разные роли, — медленно выдыхаю, надеясь уязвить этим его самолюбие, но все выходит не так просто. Слизеринец чуть приподнимает брови, легко касаясь моей щеки: — Но это не мешает мне быть твоим союзником. Следовать за тобой. От его прикосновения по коже расползаются мурашки, и, я уверена, по открытым плечам это прекрасно заметно. — Ты считаешь, что наши разногласия так легко забыть? — пожалуй, грубовато отвожу его ладонь от моего лица. Квинси возвращает руку на мою талию, сжимая корсетную ткань: — Думаю, теперь у нас нет выбора. К тому же, если попробуем, ничего не потеряем. Неуверенно встречаюсь взглядом со слизеринцем. Зачем он это делает? Почему так меняет свое поведение? Парень ничем не выдает свои причины. Он только стойко отвечает на мой взгляд, и я сдаюсь первой, смотря ему за спину. Гости медленно присоединяются к нашему танцу, выбирая пары. Я невидящими глазами смотрю за развевающимися от движений мантиями, замечая знакомые лица. Безупречный Нотт ведет под руку Дафну Гринграсс, кокетливо поправляющую светлые кудри. Девушка аккуратно поддерживает подол длинного изумрудного платья, и я закатываю глаза от такой банальности — ее можно было бы назвать красоткой, если бы не это слепое следование аристократической моде. Отнимая от пары взгляд, замечаю Забини, высокомерно улыбающегося Панси, одетой в нелепо пышное серебристое платье с вызывающим декольте. — Какого Мерлина здесь забыла Паркинсон? — невольно возмущаюсь, хотя сама же и не интересовалась списком гостей. Филипп, видимо, обрадовавшись началу хоть какого-то диалога, пожимает плечами: — Она из важной семьи. Ты же знаешь, список гостей основан только на политике. Раздраженно фыркнув, поджимаю губы: — Не думаю, что ее семью можно назвать хоть сколько-нибудь важной для нас. Для нас. От произнесенного меня передергивает, но Филиппу эта фраза явно нравится: — Она ни в чем тебе не соперница, не нужно так бурно реагировать на Панси. Но, если ты так хочешь, она никогда больше не появится здесь. Пропуская комплимент мимо ушей, собираюсь яростно доказывать, что Паркинсон меня не волнует: — Я не реагирую на нее, — но слова встают поперек горла, воздуха внезапно не хватает. Идеально уложенные платиновые волосы, которые я так часто растрепываю ради шутки, возникают в поле зрения внезапно, и от этого еще хуже. Парадная мантия Драко, сейчас расстегнутая, позволяет разглядеть черный костюм-тройку с бабочкой под воротником белоснежной рубашки. Его плавные, но твердые движения наверняка заставили бы меня засмотреться, если бы не одно «но». Его руки, те самые, что меньше суток назад так крепко обнимали меня, по-хозяйски лежат на тоненькой талии. Светлые локоны, блестящие и мягкие, волнами опускаются по белым плечам. Красивое лицо Астории с нежными правильными чертами светится от радости, а пухлые губки складываются в улыбке. Младшая Гринграсс хохочет и кружится, отчего ее красное приталенное платье, едва касаясь пола, чуть приоткрывает красивые ножки. Как вообще она посмела прийти в красном? Сегодня это мой цвет. Пальцы Малфоя, которые только вчера аккуратно и ласково касались моей щеки, с силой впиваются в красную ткань, а я чувствую, как у меня, в который раз за этот чертов день, выбивает землю из-под ног. Я пытаюсь убедить себя в том, что это нормально, но теперь на себе ощущаю то, что чувствует Драко. Дыхание спирает, я запинаюсь, путаясь в платье, но руки Филиппа меня поддерживают, не позволяя упасть у всех на глазах: — Эва, с тобой все в порядке? — он взволнованно вглядывается в мое лицо. — Да-да, я… — не могу закончить фразу, но Квинси, проследив за моим взглядом, и сам все понимает. Его лицо меняется с озабоченного на холодное и отчужденное: — Видишь, ему и так неплохо. На что ты вообще рассчитывала? — ледяной и нарочито спокойный голос пробирает до мурашек. — Извини? — смысл его слов ускользает от меня. Перед глазами только стоит улыбающееся лицо Астории. — Малолетняя шлюха. Квинси усмехается краешком губ: — Это вполне в его духе. Я удивлен, что вы продержались так долго. Тебе нечему удивляться. Все еще смутно понимая, о чем он говорит, судорожно впиваюсь ногтями в широкие плечи слизеринца, сминая ткань мантии: — Квинси, о чем ты, Мерлин тебя подери? — вопрос выходит грубым, но вызывает лишь смешок. — Ты же не надеялась, Спенсер, что ваши развлечения к чему-то приведут? Ты же совсем не дура. Думала? Я вообще не думала о чем-то подобном, только принимала происходящее, как факт. Руки сводит судорога, похолодевшие пальцы немеют, но я все еще не могу отвести взгляд от кружащейся по залу пары. Уши закладывает, и я плохо слышу музыку, но все еще продолжаю двигаться, словно по интуиции. В голову настойчиво стучатся мерзкие мысли, и я сбрасываю руки Квинси со своей талии. Становится жарко, но я уверенно двигаюсь сквозь толпу, расталкивая людей. Плевать на манеры. Плевать, что они там все подумают. Оказавшись возле фуршетного стола, залпом опрокидываю бокал виски, больше не пытаясь скрыться от чужих глаз. — Мисс Спенсер, я все сделал, — голос Элиота звучит словно из пустоты. — Позвольте, я провожу Вас. Я слепо цепляюсь за руку дворецкого, уводящего меня куда-то с праздника. Мы ныряем за дверь, где исчезают звуки музыки. Шаги по каменной лестнице эхом отдаются в темноте. Я не знаю, куда мы идем и как мне потом выбираться назад, но это и не особо важно. Оказавшись в длинной комнате, оглядываюсь. Свечи в ней зажигаются тут же, их не много, но хватает, чтобы разглядеть тянущиеся вдоль стен полки с бутылками. То, что нужно. Быстрым взглядом нахожу бутылку огневиски, откупоривая ее. — Мисс, Вам не стоит сейчас, — волшебник многозначительно кивает на бутылку, но я отрицательно мотаю головой, делая пару глотков. — Что случилось? Повторяю свой нелепый жест, снова прикладываясь к бутылке: — Можешь оставить меня, Элиот? — не хочется никого видеть. Мне нужно отойти от этого приступа истерии. Дворецкий кивает, слегка касаясь моего плеча, и выходит. Это легкое прикосновение помогает мне немного собраться с силами и хоть отчасти привести свои мысли в порядок. Я не могу упрекать или винить Малфоя в случившемся, ведь, в конце концов, у меня сегодня помолвка. Здравый смысл упорно кричит о том, что он ни в чем не виноват, только вот в голове вертится слишком много неприятных мыслей. Плотно сжатые пальцы Драко на талии чертовой Гринграсс стоят перед глазами, и я не в состоянии убедить себя в том, что это неважно. Бессвязный бред Квинси все еще звучит в голове, и я знаю, что он прав. По крайней мере, так было раньше. Драко Малфой всегда воплощал собой все детали образа книжного негодяя, разбивающего сердечки девиц. Красивый, из аристократической семьи, с идеальными манерами, холодный, популярный и жесткий. Разве у толп слизеринских дурочек (да и, на чистоту, не только слизеринских) были какие-то шансы? Драко никогда не пренебрегал женским вниманием, хотя вечно показывал, как ему это надоело. Мерлин, с каких пор я превратилась в одну из этих ревнивых идиоток? Сделав еще пару жадных глотков, согревающих и успокаивающих, прикладываю бутылку ко лбу и даже не вздрагиваю от звука открывающейся двери. Оборачиваться не хочется, и я остаюсь ждать приближающиеся шаги. — Спенсер, — теплые пальцы мягко проводят по моим открытым плечам, вычерчивая замысловатые узоры, касаются выпирающих ключиц и переходят к лопаткам. Я чувствую приятное покалывание, словно легкий заряд электричества, но выворачиваюсь из-под рук парня, вспоминая лицо Астории. — Что-то не так? — обернувшись, встречаюсь с недовольным стальным взглядом, тем самым, после которого кто угодно готов сделать все, что только пожелает Малфой. Скрестив руки на груди, смотрю чуть выше плеча слизеринца, желая оборвать зрительный контакт: — Потянуло на малолеток? — вместо всего, что крутится в голове, выдаю грубую и идиотскую фразу. Лицо Драко на мгновение выражает растерянность, но парень тут же искривляет губы в насмешке: — В этом дело, Спенсер? — он обхватывает мое плечо, заставляя сделать шаг навстречу. — Ты ревнуешь? Зная, что заранее проиграла в этой словесной битве, фыркаю, отпивая из бутылки: — Еще чего, Малфой. Его глаза смеются надо мной. Слизеринец тянет меня к себе, прижимая почти вплотную. Мне становится жарко, несмотря на открытую одежду и холодный погреб. Руки парня ложатся на мою поясницу, медленно опускаясь. Драко не сводит глаз с моего лица и чуть наклоняет голову, размеренно выдыхая: — Не думаешь, что это нечестно? Кажется, я пришел на твою помолвку. Волна возмущения безжалостно смывает с меня обездвиживающее наваждение: — И ты решил, что тебе слишком одиноко? Мы говорили о том, что эта чертова церемония совершенно ничего не меняет. Драко улыбается. Я знаю, что своим поведением только радую его самолюбие, но не могу остановиться. Он откидывает с моего лица локон, аккуратно касаясь щеки своими губами: — Ты идиотка, Спенсер. Нет, я подумал, что стоять в стороне будет подозрительно, а Гринграсс очень вовремя подвернулась. Ты же знаешь, тебя никем не заменить. К чему говорить о такой ерунде? Действительно. Только вот неприятные мысли из головы совершенно не желают уходить, оплетая сознание ниточками подозрения. Я всегда знала, кто такой Драко Малфой, так чему же теперь удивляться или пытаться обмануть саму себя. Слизеринец подхватывает двумя пальцами мой подбородок, заставляя взглянуть ему в глаза: — Спенсер, тебе нужно уходить отсюда. Я не могу объяснить, но тебе нельзя здесь оставаться. Выпитый огневиски дает о себе знать, ударяя в голову именно сейчас и вынуждая хихикнуть: — Отличная мысль. Только вот по традиции я должна остаться. Да и, вроде, это есть в договоре. Малфой касается моей руки, явно раздосадованный количеством алкоголя в моей крови: — Плевать на традиции, Спенсер. Твоя безопасность важнее всего. Я не знаю, что должно случиться, но, что бы это ни было, я не могу этого допустить. Непонимающим взглядом блуждаю по хмурому лицу слизеринца. Что такое может приключиться в одну несчастную ночь? — Ты знаешь что-то конкретное? — лениво уточняю, не особо веря в подобные предупреждения. В моем нынешнем положении всегда есть какая-то угроза. Но не бояться же теперь каждого шороха. Драко медленно покачивает головой, словно не желая это признавать: — Ничего конкретного, но ты должна мне довериться. Я помогу тебе. Мы быстро уйдем через черный ход, и все будет в порядке. — В порядке? — удивленно переспрашиваю, пробуя это слово на вкус. Как можно говорить о каком-то порядке, когда последние полгода проходят в полнейшем безумии? Как он может говорить о доверии, когда его пальцы всего десяток минут назад так жадно впивались в талию очередной чистокровной идиотки Будто ощутив мои мысли, Драко поджимает губы: — Спенсер, если ты не прислушаешься, я уведу тебя отсюда силой, — его тихий, но твердый голос раздается совсем рядом с моим ухом. Хочется закрыть глаза и забыться, но вместо этого я чуть наклоняю голову набок, прищурившись: — Звучит как угроза, Малфой. Слизеринец легко проводит пальцами по моей щеке, но вместо радости в мыслях снова всплывает недавняя картина танцев. Дверь в погреб открывается с жутким грохотом, и я с трудом узнаю смазливые черты лица. — Малфой, — неприязнь в голосе Филиппа ничем не прикрыта. — Что ты тут делаешь? Парень быстрым шагом добирается до нас. Его взгляд снова становится колким и холодным, и я чувствую, что он уязвлен. Драко отмахивается от однокурсника, всем своим видом показывая, что он совершенно ничего не значит: — Я увожу ее, — он дергает меня за руку, утягивая к выходу, но Квинси выставляет вперед палочку, преграждая нам дорогу. — Не очень-то вежливо пытаться выкрасть невесту после помолвки, — вкрадчиво заявляет он. Я, не выпуская бутылки, продолжаю смотреть за развитием событий, будто они и вовсе меня не касаются. Малфой презрительно изгибает бровь, нарочито медленно вытаскивая палочку: — Ты серьезно собираешься меня остановить? — его насмешливый взгляд бьет куда сильнее магии. Только вот, кажется, Квинси слишком оскорблен, чтобы просто так отступить. Красный луч срывается с его палочки без предупреждения, разбиваясь чуть выше моей головы, щедро поливая меня каким-то крепким спиртным. Судя по запаху, это магическое подобие бренди. Малфой отвечает незамедлительно, но, к моему удивлению, его луч разбивается о защиту однокурсника. Что вообще происходит? Сейчас ведь все сбегутся на звуки, и вопросов не избежать. — Эй, — яростно шагаю вперед, вставая между двумя слизеринцами. — Какого Мерлина вы тут устроили? Никто не хочет узнать мое мнение? Парни замирают, словно не понимая, почему я вообще разговариваю. Малфой напряженно оборачивается, дергая меня за плечо: — О чем ты говоришь, Спенсер? Я пытаюсь тебе помочь. Пытаюсь защитить тебя, — вижу, как белеют костяшки его пальцев. — Да? — возмущенно вскидываю руку с бутылкой. — Ты даже не знаешь, от чего именно пытаешься меня защитить. Я сама в состоянии позаботиться о себе. Думаю, тебе есть, о ком волноваться помимо меня, — лицо чертовой Гринграсс, радостно улыбающейся и хохочущей, всплывает в голове крайне не вовремя, заставляя вспыхнуть. — Спенсер, — он делает шаг ко мне, отрицательно покачивая головой. — Ты же знаешь, что не права. Резко выставляю вперед руку, останавливая парня, и отпиваю из бутылки. Мне чертовски надоело все это. — Правильно, милая. Я знал, что мои слова смогут тебя убедить, — на мгновение я даже забываю о том, что Квинси все еще в погребе. Обернувшись на голос, поджимаю губы: — Как ты меня назвал? Ты что, все еще не можешь осознать, что эта идиотская помолвка ничего не меняет? Мне плевать на то, что ты говоришь, как и на тебя. Повисшая тишина кажется гробовой. Две пары глаз смотрят на меня неотрывно. Мерлиновы фестралы, это похоже на глупую театральную постановку. — А знаете, что, — устало оглядываю обоих парней. — Катитесь к черту. Вы, оба, — киваю сама себе и делаю очередной глоток огневиски. — И сейчас я собираюсь вернуться к гостям, дождаться, когда все свалят, и уйти в приготовленную для меня комнату. Без всех этих ваших разговоров, нравоучений и прочего. В последний раз окинув взглядом двух слизеринцев, двигаюсь к выходу из погреба, не выпуская из руки бутылку. Лицо Квинси становится злым и оскорбленным. Драко же окрикивает меня у самой двери: — Спенсер, — он не успевает договорить, когда я прикладываю палец к губам, шикнув: — Никаких разговоров. Подниматься по лестнице оказывается куда сложнее, чем я думала. Холодные каменные стены обжигают ладони, когда я пытаюсь найти в них опору. Едва не споткнувшись о небольшой порожек при выходе в зал, безумно радуюсь мгновенно оказавшемуся рядом Элиоту. Он без лишних вопросов помогает мне добраться до фуршетного столика и маскирует бутылку огневиски под бокал шампанского. — Элиот, — разговаривать становится лень. — Таблетки. Дворецкий наклоняется ко мне и с опаской произносит: — Мисс, здесь кто-то может увидеть. Отмахиваюсь, кривя губы в улыбке: — Всем плевать, Элиот. Оглянись вокруг. Я знаю, что все веселятся, налаживают связи и танцуют. Но, даже если это и не так, мне все равно. Поняв, что спорить бесполезно, волшебник быстро извлекает из внутреннего кармана баночку. Открыв ее, легким движением закидываю в себя парочку таблеток, решив, что одной для такого дерьмового вечера явно маловато. Через четверть часа время изменяет свой ход. Все ускоряется. Краски, цвета, люди и все вокруг смешиваются, становясь ярче и превращаясь в пятна. Музыка то становится громче, то затихает. Я не забываю отпивать из бутылки, пока лица смазываются, и бесконечная вереница мантий и юбок застилает все поле зрения. Проблемы и тревоги отходят на второй план, потонув в потоке алкоголя. Все, что казалось таким важным и пугающим пару часов назад, сейчас вызывает только ленивую насмешку. Лицо Квинси, спокойное, но отчего-то слишком серьезное, возникает передо мной слишком неожиданно, словно он трансгрессировал в паре сантиметров от меня: — Я же сказала, что не хочу никого из вас видеть. Парень тянет бутылку из моих рук, отставляя ее на столик со слишком громким звуком: — Прости, дорогая, но у нас теперь есть некоторые обязанности. Пора попрощаться с гостями. Окинув парня затуманенным взглядом, прихожу к выводу, что сделать это все-таки придется. Разрывать близость с огневиски не хочется, но я все же делаю шаг к Квинси, сразу же понимая, что это ошибка. Ноги заплетаются и слушаться совсем не хотят, но слизеринец ловит меня за руку, помогая выйти к центру: — Мерлин, Спенсер, неужели нельзя было с этим подождать, — шипит он сквозь зубы, мило улыбаясь прощающимся гостям. Стоять на месте без опоры в виде украшенной лентами стены оказывается тоже невыполнимой задачей, но Филипп и тут помогает мне, твердо придерживая за талию и позволяя опереться о него. Подобная поза не должна вызывать вопросов, но я все же ощущаю на нас несколько удивленных взглядов. Вздрагиваю, когда перед нами возникает Малфой со своей семьей. Серые глаза быстро и цепко скользят по мне, словно проверяя, все ли в порядке. Губы парня касаются моей руки, оставляя вежливый поцелуй, и бархатный голос доносится до сознания: — Если что-то случится, дай знать. Его взгляд задерживается на Квинси, но тот плотнее обхватывает мою талию и небрежно бросает: — Тебе не о чем волноваться, Малфой. Я позабочусь об Эве, — ощущать его пальцы на своей талии становится неприятно, но я не рискую отталкивать парня от себя. Малфой смотрит на однокурсника презрительно и холодно и выходит, а я чувствую, как вместе с ним исчезает что-то очень важное и мне непонятное. Зал постепенно пустеет. Один за другим, гости покидают поместье Квинси, оставляя после себя только смазанные воспоминания в моей голове. Когда за последним помощником Министра Магии захлопывается двери, я устало отталкиваюсь от Филиппа, рискуя потерять равновесие, и тянусь к оставшейся бутылке огневиски. Стук каблуков в огромном пустом зале звучит оглушительно громко, но говорить я ничего не собираюсь. Только двигаюсь, пошатываясь, к широкой лестнице. Квинси смотрит на мои передвижения с толикой иронии, но в голосе его проскальзывает волнение: — Давай лучше я тебя провожу, — он шагает ко мне, беря под руку, но я вырываю свое запястье, насмешливо изогнув бровь: — Брось, Квинси. Меня не интересуют твои попытки наладить контакт. Черты лица слизеринца становятся резкими и напряженными. Парень снова принимает оскорбленный и раздосадованный вид, словно его ожидания не подтвердились. — Ну прости, милый, — усмехаюсь, слегка похлопав его по щеке. — Дело не в тебе, и все такое. Его сухой и холодный голос пускает неприятные мурашки по моей коже: — Ты свернешься с лестницы. Пожимаю плечами, беззаботно отзываясь: — Обо мне есть кому позаботиться, — не найдя глазами дворецкого, громко зову его. — Элиот! Волшебник выныривает из-за ближайшей двери, быстро оказываясь рядом со мной, поддерживая за руку. — Мы уходим, Элиот, — взмахиваю кистью, прощаясь со своим женишком. — Сладких снов, милый. Филипп не реагирует на мои слова, только хмуро провожает меня взглядом. Не особо ориентируясь в коридорах, целиком доверяю дворецкому провести меня в спальню. С радостью завидев огромную кровать, падаю на нее, схватив с тумбочки пачку сигарет: — Наконец-то, — сбросив с ног неудобные туфли, собираюсь подкурить, но осознаю, что мне нечем. — Мерлин, Элиот, где моя палочка? Резко сев на кровати, впиваюсь в дворецкого испуганным взглядом — я весь вечер провела без своего единственного оружия. Как это вообще возможно? Волшебник взмахивает своей деревяшкой, поджигая сигарету, и успокаивающе касается моего плеча: — Вы положили ее в клатч, мисс, а после отдали его Лестрейндж. Разве она не вернула Вам сумочку? — он хмурится, а я хлопаю себя по лбу, явно не рассчитав силы. — Черт, — только и выдыхаю вместе с облаком дыма. — Все хорошо, мисс Спенсер, — Элиот мягко улыбается и кивает. — Я найду ее и принесу. — Спасибо, — наблюдаю за тем, как дворецкий быстро покидает комнату. Раздраженно выдохнув, облокачиваюсь о спинку кровати и снова прикладываюсь к бутылке. Этот день явно выдался тяжелым. И как, во имя Мерлина, я смогла не заметить пропажу собственной волшебной палочки? Надо же, ведьма, которая, вроде как, неплохо колдует и может рассчитывать только на свою магию, провела весь вечер среди полчища врагов без единственной вещи, способной, в случае чего, помочь. Впрочем, и эта неприятная мысль скоро исчезает из моей головы, уносимая очередным глотком алкоголя. Думаю, огневиски — единственное, что помогло мне не свихнуться в этот чертов вечер. Я продолжаю бессмысленно пялиться в стену напротив, слегка задумываясь о том, что Элиота нет слишком долго. Хочется закрыть глаза и забыть обо всем, но я щелкаю найденной зажигалкой, снова закуривая, и устало опускаю голову на подушку. Громкий удар дверной ручки о стену заставляет меня протянуть: — Нашел? — лениво поворачиваюсь к двери и замираю. Филипп в компании с Ноттом и Забини внимательно скользит по мне взглядом, скрестив руки на груди. Блейз самодовольно ухмыляется, словно знает что-то очень важное. Только лицо Теодора не выражает никаких эмоций. Он кажется слегка напряженным, но это ведь его обычное состояние. Наверное, мне стоит начать волноваться, но я только скептически обвожу их взглядом: — Как невежливо врываться к гостям в такое время. Квинси безразлично пожимает плечами: — Это мой дом, я могу делать все, что пожелаю, — липкие нотки в его голосе вынуждают меня чуть приподняться на локтях. — Вот как, — задумчиво протягиваю, судорожно пытаясь сообразить, что я могу сделать в своем положении. Квинси хмыкает и делает шаг вперед. Это движение кажется мне таким угрожающим, что я выставляю вперед ладонь, слишком громко проговаривая: — Стой на месте! Скоро вернется Элиот, и вам лучше уйти, — проклинаю себя за эту слабую и нелепую фразу. Слизеринец изгибает свои губы в насмешке и нарочито взволнованно приподнимает брови: — Что же, мне нельзя проведать свою любимую невесту? — я не знаю, что пугает меня больше — его бесстрашный голос или молчание двух других парней. — И зачем же он оставил тебя в чужом доме совсем одну? Его сладкий, словно патока, тон вызывает во мне панику. Я не понимаю, что происходит, но остается только надеяться, что Элиот сейчас вернется и остановит это безумие. Мерлин, чертов Малфой снова оказался прав. — Он… ушел за одной вещью, которую я забыла, — не представляю, зачем я отвечаю на его вопросы. — Ну надо же, — медленно протягивает Филипп. — И за какой именно? Хотя нет, постой, не отвечай. Не за этой ли? — он быстро извлекает из кармана мантии палочку. Мне требуется мгновение, чтобы узнать в ней свою. — Лестрейндж, — выплевываю имя виновницы всего происходящего. — Лицемерная сука. Квинси оскорбленно цокает, осуждающе глядя на меня. — Не пристало девушкам так выражаться, Эва. Они знают. Они понимают, что я совершенно беззащитна и никак не смогу сопротивляться. — Отдай мне ее. Немедленно, — стараюсь вложить в свои слова всю стойкость, но какой в этом смысл? Квинси заливается колким смехом: — А то что, Спенсер? Пожалуешься кому-то? О, какая неловкая история — ты поклялась не разглашать семейных тайн. Так вот к чему эта странная клятва. Какая же я идиотка. Они ведь все подстроили. — Ах, да, — продолжает слизеринец, размеренно двигаясь ко мне. — Вынужден тебя расстроить. Твой грязнокровка-дворецкий не вернется. Я чувствую, как из легких выбивается воздух, будто кто-то с силой ударил меня в область солнечного сплетения. Глаза застилает неизвестно откуда взявшаяся пелена. Руки дрожат. Только не Элиот. Я не могу потерять еще и его. Удивляясь собственной координации, вскакиваю с кровати, кидаясь к слизеринцу, безудержно размахивая руками: — Где он? Что вы с ним сделали?! — голос срывается на крик почти сразу. Я не могу контролировать рвущиеся наружу эмоции. Сильный толчок заклинания отбрасывает меня на кровать. Удар головой о бортик отзывается мгновенной болью. Коснувшись рукой лба, вижу красный след. — Дорогая, я пришел не за тем, чтобы отвечать на твои вопросы, — Филипп оказывается рядом за секунду. Я пытаюсь дернуться в сторону, хотя понимаю, что шансов у меня нет, но парень хватает меня за руку, не позволяя сдвинуться. — Я хочу, чтобы ты выполнила свою клятву. Меня пробирает неприятный холодок. Разумеется, мою клятву проверяла Лестрейндж, она же и выкрала палочку. Филипп небрежным жестом вытаскивает из кармана небольшой пузырек. Перламутровая жидкость внутри переливается, а я с ужасом мотаю головой: — Нет, — сдавленно выдыхаю. — Я не буду. Квинси оглядывает меня с напускной жалостью: — К сожалению, ты дала Непреложный Обет и пообещала пытаться полюбить меня любыми способами. Чем Амортенция плоха? Он открывает баночку. Спиральный дым тут же поднимается из горлышка, а в нос ударяет запах такого знакомого одеколона. Черт. — Амортенция не вызывает любовь, — решительно дергаюсь, но освободиться не выходит. — Это не в счет. Квинси вопросительно вздергивает брови: — Да ладно? У тебя есть идеи получше? Думаю, за неимением других вариантов сойдет и влюбленность. Это просто невозможно. Как я могла быть такой идиоткой? Как я могла попасться на это? — Я не буду, — выговариваю слова, будто их остановит мой отказ. Я даже не успеваю понять, что происходит, когда Забини с Ноттом наваливаются на меня, заламывая руки. Квинси неспешно опускает пипетку в пузырек, набирая зелье. Не имея возможности пошевелиться, плотнее сжимаю зубы, твердо решив ни за что не принимать эту дрянь. Слизеринец нависает надо мной, притворно вздыхая: — Да ладно, милая, всего одна капелька, — его пальцы впиваются в мои скулы, пытаясь разжать челюсти. Осознав, что так ему ничего не добиться, Филипп пожимает плечами и двумя пальцами зажимает мне нос. Лучше я задохнусь. Воздуха решительно не хватает уже через десяток секунд. Легкие словно разрываются. Перед глазами выплывают мушки. Я могу бороться с собой совсем недолго, но все же открываю рот, жадно глотая спасительный кислород. Квинси в ту же секунду сжимает пипетку, и я чувствую на языке сладковатую каплю. Руку чем-то обжигает, и я вскрикиваю от неожиданной боли, повернувшись к вспыхнувшему браслету, но ничего больше не происходит. Видимо, слизеринцы не замечают ничего, а только внимательно смотрят на меня, пытаясь понять, изменилось ли что-то. Подействовало ли зелье. Это мой единственный шанс. Воспользовавшись всеобщим замешательством, я дергаюсь, вырывая свою руку из цепкой хватки Нотта, и тянусь к своей палочке во внутреннем кармане Квинси. Приятная прохлада древка даже немного касается моей кожи, но сильная рука дергает мое запястье, выворачивая его и заводя за голову. Мерзкий хруст заполняет все мое сознание. На глазах выступают слезы от тягучей боли в руке. Мерлиновы гиппогрифы. — Хватит с ней церемониться, Квинси, — голос Блейза, полный злости, звучит слишком отдаленно. Его расплывчатая фигура выхватывает у однокурсника пузырек, и я чувствую, как жидкость затекает в мое горло. Мгновение меня тошнит. А потом все меняется. Слизеринцы отходят от меня. Я привстаю, игнорируя жгучую боль в запястье, и мне становится безумно душно от рвущихся наружу чувств. Дернувшись в сторону Квинси, аккуратно провожу здоровой рукой по его щеке, ощущая резкий прилив радости. — Филипп, — собственный голос становится мягким и нежным. Затуманенным взглядом обвожу двух других однокурсников, и меня разрывает желание коснуться каждого их них. Я делаю шаг к Забини, но, не решившись, поворачиваюсь к Теодору. В конце концов, я поднимаю глаза на Квинси и шепчу: — У нас сегодня такой важный день. Филипп переводит взгляд на однокурсников. Забини усмехается и произносит: — Кажется, оно повлияло на ее отношение ко всем нам. Эва, детка, кого из нас ты любишь больше? — Больше?! — я возмущенно вскрикиваю, закипая от негодования. — Как я могу выбрать кого-то одного? — Так даже лучше, — подытоживает Блейз, довольно склонив голову. — Давайте, нужно закончить дело перед весельем. Квинси кивает и легко касается губами моей щеки: — Милая, ты знаешь, что приносишь мне столько счастья? — его слова отдаются во мне разливающимся приятным чувством. Улыбнувшись, задумчиво провожу пальчиком по плечам парня: — Я была бы рада, если могла бы приносить его еще больше. Слизеринец отводит мою руку, заглядывая в глаза. Его взгляд заставляет мое сердце забиться чаще, и я нелепо хлопаю ресницами, открывая рот. — О, ты можешь, дорогая, — тихо произносит он, аккуратно отодвигая прядь моих волос. От всех этих прикосновений спирает дыхание. — Я сделаю, что угодно, — воодушевленно придвигаюсь ближе, ощущая своим телом тепло парня. — Что я могу? Квинси едва заметно усмехается краешком губ: — Сущая мелочь, милая. Один маленький Непреложный Обет для меня о том, что расстанешься с Малфоем. Я непонимающе смотрю на однокурсника: — Что? Но зачем я вообще с ним, если у меня есть ты. О, Мерлин, Филипп, извини, если я заставила тебя подумать, что мне нужен кто-то другой. Кто-то, кроме вас, — чувство вины, кажется, сейчас меня уничтожит. Мысли о том, что слизеринец хотя бы подумал так обо мне, повергает меня в ужас. Я хватаюсь за рукав парня, умоляюще глядя на него. — Ничего, Эва, — он касается носом моего плеча, а я не могу вдохнуть. — Просто сделай это, и я забуду обо всем. Живо киваю, выставляя вперед руку и обхватывая пальцами предплечье парня. Он делает то же самое, а к нам подходит Блейз, держа в руках волшебную палочку. Его мягкий и приятный голос размеренно произносит: — Клянешься ли ты, Эва Спенсер, оборвать все связи с Драко Малфоем? Смотрю только в карие глаза однокурсника и на одном дыхании отвечаю: — Клянусь, — золотистая петля обвивает наши руки, скрепляя обещание. — Клянешься ли ты, что никогда не расскажешь ему или другому человеку об этом Непреложном Обете? — продолжает Блейз, и я тут же соглашаюсь, глядя на вторую волшебную петлю. Парень замолкает, а Квинси наклоняется ко мне, легко улыбаясь: — Умница, милая, — его губы накрывают мои, и я задыхаюсь от нахлынувшей радости, зарываясь в уложенные волосы. Боль во второй руке отходит на задний план, а, когда пальцы Квинси касаются моих ключиц, и вовсе исчезает. Я судорожно выдыхаю, но волну удовольствия останавливает приятный голос Блейза: — Эй, Квинси. Мы так не договаривались. Дождись своей очереди, женишок. Филипп поджимает губы, но ничего не говорит. Только кивает Нотту, и они вместе шагают к двери. Я цепляюсь за руку парня, не желая отпускать его пальцы, словно это самое важное в моей жизни. — Я вернусь, — он едва ощутимо касается губами моего лба, улыбаясь, и я искренне верю в то, что эта улыбка — самое прекрасное, что есть в мире. Дверная защелка издает скрипучий звук, оповещая о том, что парни действительно вышли. Я понимаю, что осталась наедине с Блейзом и оборачиваюсь к нему. Парень вальяжно опирается о стену, разглядывая меня так пристально и внимательно, что я невольно заливаюсь краской. Темные глаза с насмешливыми искорками завораживают, околдовывая, и я уже точно не смогу отвернуться. У меня не выходит сопротивляться внезапному желанию запустить пальцы в нарочито небрежные черные волосы, и я порывисто шагаю к слизеринцу, тут же касаясь его теплых губ своими. Парень ухмыляется сквозь поцелуй, и его рука обвивается вокруг моей талии. На мгновение меня отчего-то охватывает ужас, но, устыдившись своей мысли, провожу губами по его шее. Глаза слизеринца темнеют, хотя, казалось бы, это невозможно, он издает глухой гортанный звук и с силой дергает меня за волосы, вынуждая запрокинуть головы. Из меня вырывается сдавленный стон, когда он проводит ладонями по моим плечам, неспешно опускаясь, и толкает к стене, вжимая в холодную поверхность. Движения перестают даже казаться аккуратными, становясь грубыми и резкими. Цепкие пальцы быстро развязывают корсет. Тяжелая ткань с негромким шелестом опускается на пол. Я инстинктивно прикрываю открывшиеся части тела, но Забини это явно не нравится. Он резко дергает меня за сломанное запястье. Задвинутая на задворки сознания боль вспыхивает в двойном объеме. Я дергаюсь назад, но Блейз даже не планирует меня отпускать. — Мне больно, — жалобно шепчу, но глаза парня загораются еще большим желанием. Он склоняет голову и бархатный голос по крупицам попадает в мое сознание: — Именно это и приносит мне удовольствие. Разве ты не хочешь сделать мне приятно? — его изогнутые в вопросе густые брови и настороженный взгляд заставляют мое сердце сжаться. Отрицательно мотаю головой, лепеча: — Прости меня, прости. Я не хотела тебя расстраивать, — виновато опускаю глаза и, пока парень продолжает держать мое запястье, стискиваю зубы, чтобы не вскрикнуть от боли. — Ничего, детка. Ты всегда можешь исправиться, — он обхватывает двумя пальцами мои щеки, приближая лицо к себе, оцарапав кожу ногтями. Вздрагиваю, когда он прикусывает мою нижнюю губу, а в следующее мгновение Забини толкает меня на пол, переворачивая на живот. Опираться на руку больно, но я упорно терплю. Слышу сзади, как парень расстегивает ремень, и резкий толчок заставляет меня закусить губу, чтобы не вскрикнуть. Каждое движение отдается болью, его пальцы сжимаются на моем теле, оставляя назревающие кровоподтеки. Заставляю себя послушно терпеть, когда на глазах выступают невольные слезы. Все вокруг расплывается, и я смыкаю веки, стараясь абстрагироваться, но тяжелое дыхания парня и частый звук шлепков, больше похожих на удары, не позволяет уйти от реальности. *** Нотт нервно одернул пиджак. В отличие от Квинси он не смог уйти ни в зал, ни в другую комнату, а просто остался стоять в коридоре. Облокотившись о лестничные перила, парень задумчиво повертел в руках бокал с огневиски, тихо выругался и залпом допил его. Почему ни Малфой, ни Спенсер не услышали его? Они сами виноваты, и теперь Эва расплачивается за свое недоверие. Теодор винил себя, хотя сделал все, что мог. Разве он виноват в самонадеянности Спенсер или высокомерии Малфоя, не желающего принимать помощь от соперника? Хотя какой он, к черту, соперник? Слизеринец повернулся к двери и начал сверлить ее взглядом. Он точно не хотел бы ни знать, ни слышать, что там происходит в комнате Эвы, да и на спальню было наложено заклинание, но его подсознание рисовало красочные картины событий. Парень сильнее сжал бокал, пытаясь успокоиться. Он сделал это с ней собственными руками. Дверь в спальню открылась, выпуская в коридор довольно улыбающегося Забини, деловито застегивающего манжеты рубашки. Нотт переборол в себе желание немедленно вытащить из парадной мантии палочку и наколдовать парочку Круцио. Блейз окинул друга умиротворенным сытым взглядом и бросил: — Ждешь? Едва ли этот вопрос требовал какого-то ответа, поэтому Теодор неопределенно передернул плечами и почти вошел в комнату, когда его догнал бесконечно довольный голос однокурсника: — Дай ей передохнуть хотя бы пару минут, а то бедняжка переутомится. Жгучая волна раздражения подкатила к горлу, но парень решительно тряхнул головой, проходя внутрь. Услышав, что кто-то вошел, Эва вжалась в кровать, но, узнав Теодора, заметно расслабилась. Парень решительно отвернулся, вытащил палочку и сосредоточенно помахал ей, запирая дверь и усиливая изоляцию звуков. Не хватало еще, чтобы кто-то зашел или что-то услышал. Один неверный подслушанный звук — и он покойник. Хотя можно ли вообще назвать происходящее жизнью? Нотт сделал пару шагов к кровати, стараясь не смотреть на Эву, но взгляд все-таки непроизвольно поднялся на девушку. Она была прекрасна сегодня, и даже сейчас заставила парня нелепо затормозить и выдохнуть. Черное платье почти сливалось с темными, сейчас растрепанными локонами. Длинная юбка в пол лежала на кровати пышным ворохом ткани, скрывая длинные ноги. Прозрачные рукава, начинающиеся чуть ниже плеч, показывали тонкие руки. Выпирающие острые ключицы приковывали взгляд, но теперь на них назревали синяки, оставленные Забини, как и на хрупкой длинной шее. Темные синие глаза смотрели на слизеринца так наивно и доверчиво, что у него перехватило дыхание. Хотелось зарыться пальцами в собственные волосы и рвать их на себе. Чуть помедлив, Теодор все-таки подошел к кровати, аккуратно опускаясь рядом со слизеринкой. Она улыбнулась так открыто и искренне, что он на мгновение забыл, где находится и что собирается сделать. — Дай руку, — хрипло проговорил он, требовательно протягивая ладонь. Спенсер испуганно дернулась, но просьбу выполнила. Нотт отрицательно покачал головой. — Другую. Неестественно выгнутое и заметно распухшее запястье легло в его пальцы через долгую секунду. Девушка зажмурилась и отвернулась, а слизеринец ощутил такую жгучую ненависть к Забини, что перед глазами вспыхнули темные пятна. Взяв себе в руки, парень бережно провел пальцами по запястью, вытащил палочку и начал бормотать заклинание. Одним Эпискеи тут точно было не отделаться. Эва, удивленно моргнув, осторожно пошевелила рукой, высвобождая ее. Нотт, не отрываясь, смотрел за плавными движениями, но все равно пропустил момент, когда ее длинные ледяные пальцы коснулись его щеки, поглаживая: — Спасибо, — тихий голос без обыденной неприязни приятно ударился о барабанные перепонки. Девушка, быстро привстала, перебираясь поближе, и опустилась на колени парня. Нотт еще никогда не видел ее лицо так близко. Дыхание обжигало кожу, а пальчики быстро перебирали его волосы, трепещущие ресницы казались таким длинными, что в них можно было запутаться. Слизеринец боролся с собой изо всех сил, но уже чувствовал, что проиграл. Словно в подтверждение его мыслей Эва чуть приподнялась, прижавшись сильнее. Ее шея оказалась на уровне лица парня, и он обессиленно уткнулся в нее носом, окаменев и не имея никакой возможности пошевелиться. Девушка взяла его руку, укладывая себе на талию. Нотт вымученно выдохнул. В нос ударил прохладный запах духов, затуманивая сознание окончательно. От проклятой Спенсер даже пахло по-другому. Никаких сладко-приторных ароматов, как у Гринграсс или Паркинсон. Руки не слушались парня, и он аккуратно провел по острым ключицам Спенсер пальцами. Кожа казалась наощупь бархатной и до безумия приятной. Любая здравая мысль, только появляясь в голове слизеринца, тут же оттуда вылетала. Скажи ему кто-нибудь раньше, что за раз можно чувствовать сразу столько всего, он бы ни за что не поверил. Он бы и не поверил в то, что способен испытывать такую радость всего-то от чьих-то прикосновений. Эва наклонилась, и черная прядь упала на лицо парня. Он тут же коснулся ее, откидывая, удивляясь, как волосы могут быть такими мягкими, словно шелк. Маленький острый носик прижался к его щеке, и Теодор почувствовал, как кружится голова, а мир сжимается до одного человека. Повинуясь бесконтрольному желанию поймать взгляд ведьмы, он посмотрел в затуманенные синие глаза. Это была не Эва Спенсер. Словно ощутив сильный удар, слизеринец оттолкнул девушку. Не ожидавшая ничего подобного Эва упала на подушки, обращая на Нотта обиженный взгляд: — Я что, не нравлюсь тебе? Теодор ненавидел себя за то, что сделал. За то, что сам оттолкнул от себя почти исполненное желание. Едва ли не впервые отказался от личной выгоды в пользу какой-то идиотской совести. В нем билось безумное желание хотя бы поцеловать ее. Снова почувствовать ее губы, как на вечеринке в честь начала учебного года, но он точно знал, что Спенсер ему этого не простит. Да, он хотел поцеловать ее, но не вот так, пользуясь неадекватным состоянием. И подобное было с ним впервые. Понимая, что еще пара минут, и он не сдержится, Нотт выудил из внутреннего кармана мантии пузырек. Пальцы обхватили его слишком плотно, будто их свела судорога, но слизеринец все же протянул баночку ничего не понимающей Спенсер: — Выпей. Эва удивленно приподняла брови: — Что это? Теодор устало выдохнул, пытаясь не смотреть на однокурсницу: — Просто выпей. Девушка безразлично пожала плечами и, опрокинув пузырек, поморщилась. С синих глаз словно спала пелена. С секунду она непонимающе смотрела на слизеринца, а затем, подскочив, отпрыгнула к стене, вжимаясь в нее: — Не подходи ко мне! Не подходите, или, клянусь Мерлином, я убью тебя и без волшебной палочки, — к ней вернулся громкий и холодный голос, но сейчас в нем все равно проскальзывали нотки паники. — Спокойно, Спенсер, — Теодор поднял руки в примирительном жесте. — Я не собираюсь тебе вредить. Я хочу помочь. — Помочь? — возмущенно прошипела она. — Да что ты? Слизеринец видел, как трясутся ее руки и панически бегают глаза. Эва явно пыталась понять, как ей защититься. — Что я могу сделать, чтобы ты мне поверила? — спокойно уточнил парень. Он не ожидал слов благодарности или чего-то подобного. Эва внимательно скользила взглядом по его лицу, и Нотт на мгновение пожалел, что она больше не смотрит на него так доверчиво и наивно. — Палочку, — наконец изрекла Эва, требовательно вытягивая руку, сжимая и разжимая пальцы. Теодор выдохнул, прикрыв глаза. Отдать ей сейчас свою же волшебную палочку и остаться беззащитным практически значило подписать себе смертный приговор. Боясь передумать, Нотт за пару больших шагов преодолел расстояние между ними, вкладывая древко в тонкие пальцы. В голове мелькнула мысль, что, если он сейчас умрет, то еще раз успеет взглянуть в горящие синие глаза. Кончик собственной палочки уперся слизеринцу в грудь: — Ты знаешь, что я могу прикончить тебя прямо сейчас? — тихо спросила Эва. Теодор кивнул. Стук сердца гулко отдавался в ушах. Он слышал частое дыхание, но смотрел только на открытые острые плечи, отмечая, как на белоснежной коже медленно наливаются лиловые синяки. Пауза затягивалась. Время растворялось. — Ты срастил перелом, — быстро выдохнула она. — Зачем? Слизеринец аккуратно поднял взгляд на лицо девушки: — Тебе было больно. Спенсер сразу же вспыхнула, надавив палочкой посильнее: — Больно? Мне было больно, когда здесь был Забини, и ты прекрасно об этом знаешь. Теодор почувствовал острый укол совести — он действительно об этом знал — но только пожал плечами: — Умереть, врываясь сюда — не лучший способ тебя защитить. Эва кинула на него злой взгляд, тихо выругавшись: — Где Элиот? Что с ним? Нотт сглотнул, пытаясь смириться с тем, что она спрашивает о каком-то грязнокровке: — Все с ним в порядке. Утром вернется к тебе. Спенсер кивнула сама себе и, опустив палочку, метнулась в другую часть комнаты, хлопнув дверцей тумбочки. Слизеринец не сразу увидел в руках девушки сигарету, подкуренную его палочкой. Эва опустилась на пол, глубоко вдыхая дым и сбрасывая пепел рядом с собой. Тишина угнетала и длилась слишком долго: — Тебе придется снова выпить Амортенцию, — произнес Теодор, проклиная себя за эти слова. Эва вскинула брови, посылая на него ошарашенный взгляд: — Ты что, больной? — она хохотнула. Слизеринец устало потер переносицу: — Если они узнают, что я помогаю тебе, меня убьют, — размеренно произнес парень, словно разъясняя очевидные вещи маленькому ребенку. Эва окинула однокурсника снисходительным взглядом: — Думаешь, мне есть дело до твоей жизни? Нотт усмехнулся. Он и не ожидал другого ответа: — Нет, но тебя все равно заставят ее принять. Ты дала Обет. Слизеринка яростно тряхнула кудрями, закуривая вторую: — Амортенция не создает любовь. Это не должно считаться, — глухо повторила она. Теодор поджал губы — упертая, бесконечно самоуверенная Спенсер в своем репертуаре. Разве возможно ее переубедить? — Это самое мощное любовное зелье. Маловероятно, что речь идет не об этом, — Нотт покачал головой, прекрасно зная, что их план слишком хорошо продуман. — Пожалуй, я лучше рискну и проверю, — Эва фыркнула, вызывающе глядя на однокурсника. Парень метнулся к слизеринке, резко опускаясь на корточки и заставляя ее посмотреть на него: — Ты вообще знаешь, что происходит с теми, кто нарушает Непреложный Обет? — Теодор впервые повысил голос, и Эва притихла. — Я не позволю тебе умереть в адских муках. Пару раз моргнув, девушка хмыкнула: — О, ну спасибо, что разрешаешь в них жить, — она искривила губы в насмешке, когда раздался настойчивый стук в дверь. Нотт поджал губы и быстро заговорил: — У нас мало времени. Ты должна выпить зелье, чтобы они ничего не поняли, — парень осознал, что задержался. Это наверняка вызовет вопросы. Эва внезапно вцепилась в рукав мантии: — Нет, пожалуйста, — ее взгляд снова изменился. — Пожалуйста, ты ведь можешь что-то сделать, Теодор. Нотт замер. Звук собственного имени и холодное прикосновение заставили парня вздрогнуть. Он не мог оторваться от лица однокурсницы, смотрящей снова так доверчиво и ожидающе. Чертова ведьма. — Мерлин, Спенсер, — за один такой взгляд он готов был рискнуть. Резко встав, парень на ходу сбросил с себя мантию, развязывая тугую бабочку и расстегивая рубашку. Уже открывая дверь, он запустил руку в свои волосы, лохматя их и портя прическу. Повинуясь жесту слизеринца, Спенсер быстро скользнула к кровати, опускаясь на нее с абсолютно отрешенным видом. Выйдя в коридор, Нотт попытался придать своему лицу бесстрастное выражение, но не был уверен, что у него получилось. Квинси выглядел злым и напряженным. Скрестив руки на груди, он кинул на друга недовольный взгляд: — Тебе не кажется, что ты там долговато? Нотт одарил его высокомерной улыбкой и пожал плечами: — Думаю, тебе придется подождать до завтра. Я еще не закончил, — твердый безразличный голос в этот раз давался ему с трудом. Слава Мерлину, что Забини тут нет. С Филиппом справиться вполне возможно. Квинси сжал зубы и недовольно сплюнул: — Ты не забыл, что она моя невеста? — парень уже жалел, что принял помощь однокурсников. Он справился бы и сам, и тогда не приходилось бы делиться. Теодор раздраженно бросил: — А ты не забыл, благодаря кому? Подождешь. Слизеринцы сверлили друг друга взглядами, но, в конце концов, Филипп махнул рукой: — У меня будет еще время, — он дергано развернулся и двинулся к лестнице. Когда звук шагов затих, Нотт выдохнул и вернулся в спальню. Эва тут же вскочила с кровати и метнулась к тому же месту на полу, но уже с бутылкой огневиски в руках: — Ты должен все рассказать Малфою. Он придумает, как меня вытащить. Он обязательно мне поможет. Слизеринец ощутил острый укол ревности. Ему захотелось просто уйти из комнаты, и он даже почти двинулся к двери, но не смог. Он просто не мог ее бросить. Нотт покачал головой, наблюдая за тем, как Эва медленно помахивает сигаретой. Ему не нравился запах дыма, но хотелось подойти к девушке ближе. — Я не могу рассказать. Мы тоже дали Обет, чтобы никто не решился на предательство. Эва подняла на однокурсника усталый взгляд и усмехнулась: — А вы, я вижу, близкие друзья. Теодор подошел чуть ближе и, сделав глоток из протянутой бутылки, ответил: — На Слизерине нет друзей. Только союзники, и то временные. Спенсер понимающе кивнула, но во взгляде читалась жалость. Будто она знает, что такое друзья. Будто она живет по-другому. — Не слишком ли много Обетов? Так можно запутаться и сделать что-то не то, — Эва забрала бутылку и, попытавшись сделать глоток, вылила на себя алкоголь. Нотт просто пожал плечами, опускаясь рядом. Когда еще он бы позволил себе усесться на пол, наплевав на манеры и прочую ерунду. Поймав на себе изучающий взгляд слизеринки, парень, вспомнив о своем виде, спешно застегнул рубашку: — Прости, нужно было, чтобы он поверил. Эва фыркнула, снова поджигая чужой палочкой сигарету: — Да ладно? Ты извиняешься передо мной именно за это? Теодор почувствовал себя неуютно. Он изо всех сил пытался убедить себя, что ни в чем не виноват или, по крайней мере, заглаживает свою вину помощью, но Спенсер была права. Он виноват не меньше, чем остальные. Эва, кажется, совсем потеряла к однокурснику интерес. Ее пальцы неосознанно скользили по наливающимся синякам. Теодор неотрывно следил за медленными движениями, пользуясь тем, что девушка слишком глубоко ушла в себя. Спенсер вдруг подняла взгляд, а слизеринец резко отвернулся, словно разглядывать ее вот так было неприлично. — Если я не могу прикончить Квинси по очевидным причинам, почему я еще не кинула Авадой в Забини? Он ведь заслужил это, но я продолжаю пытаться создать ему проблемы хуже, чем смерть. Нотт нахмурился. Он не ожидал услышать что-то подобное. Зачем она вообще говорила это ему? — Наверное, ты просто хочешь казаться хуже, чем есть на самом деле, — зачем-то произнес слизеринец. Спенсер эту мысль явно не оценила. Она метнула на парня яростный взгляд и с силой оттолкнулась от стены: — Да что ты знаешь обо мне вообще? Я убью его, я должна, — вскочив на ноги, она вскинула руку, разнося в щепки пустой книжный шкаф. Продолжая бездумно размахивать палочкой, девушка создавала вокруг себя хаос, в центре которого на полу сидел Нотт. Слизеринец просто смотрел на разлетающиеся вокруг осколки, обломки и прочий хлам. Разрушив почти все, что можно было, Спенсер рухнула на пол, обессиленно уронив голову на колени, подтянув ноги к себе. Теодор не понимал, что ему делать. Он впервые видел Эву Спенсер в таком разбитом состоянии. Кажется, ее спина дрогнула, но он не был в этом уверен. — Эва, — слизеринец аккуратно позвал однокурсницу, но та не ответила. Нотт выдохнул и, придвинувшись, коснулся тонкого плеча. Задавать вопросы казалось глупо. Не спрашивать же, в самом деле, что случилось. Это походило бы больше на издевку. — Я опять одна в полном дерьме, — хрипло выдохнула она, поднимая голову. Нотт задумчиво смотрел в чуть покрасневшие синие глаза. Неуверенно протянув руку, он коснулся растрепанных темных волос: — Ты не одна. Обещаю, я помогу тебе. Мы что-нибудь придумаем, — его голос прозвучал непривычно тихо и тепло. Эва усмехнулась, но не отодвинулась. Они просидели так, пока она вдруг не спросила: — Ты ничего не сделал, пока действовала Амортенция. Почему? Теодор отдернул руку. Он и забыл, что Спенсер прекрасно помнила все, что происходило во время действия зелья. Повисла неловкая пауза. Слова не хотели подбираться, но ложь могла оттолкнуть слизеринку: — Пришлось заставить себя. Я не хотел тебя использовать. Не хотел… доставлять тебе неприятности, — вышло так себе, и Нотт это понимал. Эва снова хохотнула и, отпивая из бутылки, кивнула: — Понятно. Неприятности, значит. Больше разговоры не имели смысла. Через пару минут девушка закрыла глаза. Теодор смотрел на нее, не в силах отвести взгляд. Он понимал, что Эва уснула. Спенсер во сне выглядела необычно — беззащитной, спокойной. Такое редко можно было увидеть. Заставив себя встать, парень аккуратно вытащил из плотно сжатых пальцев свою палочку и, взмахнув ей, потушил в комнате свет. Наклонившись, он бережно поднял девушку. Она оказалось удивительно легкой и казалась слишком хрупкой. Опустив Эву на кровать, он бережно накрыл ее одеялом и, посидев рядом пару минут, двинулся к дивану. Ему едва ли не впервые приходилось ночевать, засыпая не на кровати, но виднеющаяся тонкая фигурка убеждала парня в том, что это не зря.