Загляни в глаза, но не замерзай в них

Холодное солнце беспощадно режет глаза. Осознанный вдох выходит рваным и несдержанным. Только не просыпаться. Я не хочу просыпаться. Но мысли незамедлительно врываются в сознание холодным ветром, отрезвляющим и неприятно хлещущим по лицу. Приходится разомкнуть веки, упираясь невидящим взглядом в зеленую штору. Я готова остаться в этой постели до конца жизни, но усилием воли выдергиваю себя из-под одеяла, затравленно озираясь по сторонам. В комнате нет ни единого следа моей слепой ярости. Все вещи целы и аккуратно стоят на своих местах, никаких щепок, мусора и хаоса. Я вчера перебрала, и все это — не более, чем страшный сон. Привычно касаюсь поверхности прикроватной тумбочки, но не обнаруживаю на ней своей палочки, а страх вползает в сознание серебристой змейкой. Увидев поблизости пачку сигарет, закуриваю, щелкнув зажигалкой, но все еще не могу найти в себе силы двигаться. Переборов рвотный позыв и резкую боль внизу живота, шагаю к высокому зеркалу, не глядя в него, закрываю глаза. Я должна знать. Должна заставить себя взглянуть правде в глаза. Разве я — жалкая трусиха, предпочитающая отгородиться от реальности глупыми отговорками? Последняя мысль хлещет по щеке не хуже ладони. Выпустив сероватый дымок, открываю глаза, вперившись в свое отражение. Мелкая россыпь лиловых пятен тянется от шеи вниз, прячась под тяжелой тканью так и не снятого платья. Отметины покрупнее украшают белоснежную кожу рук отпечатками пальцев. Приподняв подол платья, испуганно опускаю шелестящую ткань обратно — даже смотреть противно. Я поклялась себе, что не позволю Блейзу Забини снова сделать это со мной, но проиграла. Я проиграла в этой жестокой схватке по собственной глупости. Отчаянный крик приходится сдерживать трясущимися руками, оставляя его на дрожащих губах. Не сложно догадаться, что вчерашний вечер — не худшее, что случится со мной в ближайшее время. Далеко не худшее. Хочется заплакать, но я не могу. Из глаз решительно не желают вытекать слезы, и я отчаянно не понимаю, что мне теперь делать. Как найти выход из своего персонального ада, если все двери закрыты моими же руками? Неизбежность происходящего душит, оглушая, заставляя длинные ногти до боли врезаться в нежную кожу. Мысль о том, что слизеринцы обо всем еще пожалеют, вытесняется из головы сковывающей болью и беззвучным отчаяньем. Варианты развития событий назойливыми насекомыми копошатся в моем сознании, но решение не приходит. Резко дернув нитку корсета, избавляюсь от платья, на негнущихся ногах прогоняя себя в душ. Горячая вода обжигает кожу, но не смывает следы грубых прикосновений. В голове отчетливо пульсирует ужас, потому что я точно знаю — это еще не конец. Забини не остановится, пока вдоволь не насладится вкусом моего поражения, а, учитывая ожесточенный характер нашей схватки, будущее кажется предрешенным. Это не закончится, пока кто-то из нас не умрет. Спешно укутываюсь в плотный махровый халат, возвращаясь в спальню, и тут же вжимаюсь в стену. Вальяжно закинув ногу на ногу, на бархатистом диване сидит Квинси. Его высокомерная ухмылка играет на губах, испепеляя меня. Руки заходятся в мелкой дрожи, а сердце болезненно сжимается в страхе. Нет, я не доставлю ему такой радости. Сделаю, что угодно, но не покажу, что боюсь. Парень замечает меня, снисходительно кивая головой: — Доброе утро, милая. Не думал, что ты так рано проснешься, — его слащавый голос — отрава. Чувствую, как внутренности сжимаются в тугой ком, и подавляю очередной рвотный позыв. Его взгляд — острее всех ножей, голос царапает слух до жгучей боли. В каждом слове отчетливо читается насмешка. Слизеринец не говорит прямо, но упивается моим унижением. Хочется броситься на него и голыми руками оборвать никчемную жизнь, но я призываю все свои внутренние силы и распрямляю спину, гордо вздернув подбородок: — Катись к черту, — змеиный шепот должен вынудить парня забить тревогу, но он слишком глуп для этого. Кивнув своим мыслям, Филипп устремляет на меня жесткий взгляд: — Надо же, уже отошла? Удивительно. Я не могу ничего ему ответить. Только с ненавистью скольжу взглядом по неприятному лицу, слыша скрежет своих зубов. Пламя, бушующее внутри, уничтожает меня, стремится вырваться наружу, но я только сухо протягиваю, лишив голос каких-либо эмоций: — Насколько жалким нужно быть, чтобы отдать свою невесту друзьям, а, Квинси? — звуки вырываются с треском, будто что-то клокочет в моих легких. Скрывать боль — пожалуй то, в чем мне нет равных. Филипп раздраженно цокает, назидательно поднимая палец вверх: — О, дорогая, в этом нет и капли моей вины. Видит Мерлин, я пытался создать устраивающие нас обоих условия, но ты была так нетерпима и заносчива, все время воротила нос, будто я — кусок грязи, не достойный твоего общества. Глаза сужаются в хищном прищуре, и во мне говорит кто-то другой: — Так и есть, Квинси. Не думать о последствиях. Никогда. Это идиотское жизненное кредо каждый раз заводит меня в кошмар, толкая к краю пропасти Слизеринец оказывается рядом с такой удивительной прытью, что мое израненное сознание отказывается воспринимать его движения. Парень толкает меня к стене, сжимая пальцы на пылающей шее: — Я бы не советовал тебе так себя вести, — его дыхание обжигает, в нос ударяет навязчивый запах парфюма, едва не заставляя лишиться рассудка. Открываю глаза и стойко встречаюсь с парнем взглядом, смакуя каждое вырывающееся слово: — Я бы посоветовала тебе исчезнуть куда-нибудь, пока твое тело еще способно дышать. Это не пустая угроза. Я знаю, что с ним будет, когда раскроется правда. Если раскроется правда. Только вместо ожидаемой паники воздух разрезает грубый смех: — Да что ты, милая. Разве я могу тебя оставить? — его глаза проясняются. — Я знаю, что мне не выжить, если кто-то узнает о нашей маленькой тайне. Но, вот же незадача, ты не можешь ничего рассказать. Отпихиваю парня, с силой оттолкнувшись от холодной стены: — Это — не семейная тайна. Это намеренное… — я не успеваю договорить. Ладонь парня скользит по моему лицу, сковывая движения: — Спенсер, — ласковые нотки доводят до дрожи, пронзая сотней мелких иголок. — Все, что происходит между нами, пусть даже при участии посторонних, тем более, такое… — он запинается на мгновение, облизнув пересохшие губы, — интимное — семейная тайна. Неужели ты совсем ничего не знаешь о кругах, к которым принадлежишь? Слышала хоть раз, чтобы кто-то из нашего общества делился своим личным опытом в браке? Я в ужасе замираю. Сознание продолжает бороться, выискивая множество несостыковок, но я знаю — он говорит правду. Ощущение полной безысходности обволакивает, опуская плечи. Квинси отходит от меня, склоняя набок голову, словно любуясь: — Даже хорошо, что ты пришла в себя. Я хочу, чтобы ты порвала с Малфоем, понимая, что делаешь. Мы вернемся к обеду, скажешь ему все в Большом Зале. При всех, — его губы подрагивают в предвкушении чужого унижения. Жалкий. Завистливый. Гнев поднимается из дальних глубин сознания, искажая лицо в жесткой гримасе: — Нет, — звук собственного голоса напоминает выстрел, отдается в ушах щелчком. — Ты будешь делать, — он начинает свою яростную речь, но я обрываю на полуслове, отчетливо слыша гул крови в ушах: — Я поклялась сделать это, но не обещала определенных обстоятельств. Ты не сможешь насладиться этой картиной. Нос слизеринца гневно раздувается. Он дышит часто, пытаясь залечить уязвленное самолюбие. Желваки заходятся в напряженном движении, но Филипп, пересилив себя, расплывается в улыбке и легко опускается на диван: — Не очень-то и хотелось. Сам факт остается неизменным, — признает мою крошечную победу. Осмелев, сжимаю пальцы в кулаки и, как можно медленнее, не выдавая страха, выплевываю: — Где мой дворецкий? Слизеринец небрежно поводит плечами, пытаясь выказать все свое презрение к моему вопросу: — Вернется к тебе, как только я выйду, — он опускает руку в карман мантии, и я с трепетом замечаю в его пальцах свою палочку. Невольно дернувшись к парню, замираю, когда Филипп отводит руку назад, явно показывая, что я получу свое магическое оружие только с его согласия: — Конечно, я не могу забрать у тебя это навсегда. Но тебе стоит учесть кое-что, милая, — от его обращения меня передергивает. — Я все равно приду к тебе, и ты выпьешь Амортенцию. Так что каждый твой шаг, слово или взмах палочкой определяют, как ты проведешь вечер, — мерзкую ухмылку с губ хочется стереть любым способом. Сдавленно кивнув, протягиваю руку, стараясь не выдать во взгляде немую просьбу. Секунды тянутся бесконечно долго. Квинси, чувствуя свое превосходство и власть, не торопится, но все же медленно вкладывает в мою ладонь палочку. Пальцы резко сжимаются, ощущаю приятную прохладу родного древка. Мгновенная волна радости окатывает меня с ног до головы, но перед глазами появляется самодовольное лицо однокурсника. Он не боится. Не думает, что я посмею навредить ему, ведь непременно придется расплачиваться. Последствия? Да к черту последствия. Не сомневаясь ни секунды, перехватываю поудобнее лакированное древко, направив кончик на слизеринца. Он даже не успевает испугаться, когда красный луч уже касается горделиво выпяченной груди, искажая лицо парня в мученической гримасе. Боль. Резкая, яростная, неконтролируемая. Она отражается в карих глазах, неестественно выгибает руки, ломает ребра, крошит в порошок кости. Я знаю, что он чувствует сейчас, и от этого по телу медленно разливается наслаждение. Музыка всего мира не сравнится с истошными криками Филиппа Квинси. Взмахиваю палочкой, заставляя боль отступить, но лишь затем, чтобы насладиться выражением лица своего женишка. Красная кожа покрыта налетом испарины, венки на висках вздуты, карие глаза выпучены, смотрят на меня сквозь пелену страха. Теперь он боится меня. Боится боли. Это та причина, по которой я — сильнее в разы, что бы он ни пытался предпринять. — Спенсер, — надломленный голос мягко обволакивает сознание. Мне стоит лишь немного изменить движение палочки, и Филиппа Квинси не станет. Но я не сдамся так просто. Вновь посылая красный луч, ощущаю совершенно садистские волны удовольствия, захлестывающие меня так, что дыхание спирает. Простая мысль заставляет меня остановится. Если я стала одной из них, то почему обязана быть такой же? Неужели в этом кругу по-другому не выжить? И почему так невероятно приятно видеть его измученное лицо? — Уходи, — сухой голос кажется треснувшим. Парню не требуется повторного приглашения. Он вскакивает на ноги быстрее, чем я успеваю это заметить, и уже у самой двери тихо выдыхает: — Ты пожалеешь, что снова не захотела договориться. Пожалею? Мерлин, можно подумать, что в противном случае он бы повел себя куда бережнее со мной. Я знаю, что за эту выходку мне придется заплатить. Но также я знаю свой факультет. Знаю приспешников своего отца. Даже реши я запретить себе эту маленькую слабость, того, что меня ждет, не избежать. Так зачем сдерживаться? Услышав громкий хлопок ненавистной двери, выдыхаю. Не имеет смысла храбриться, если я знаю, чем все закончится. Чувствую, отчетливо ощущаю все, что сегодня произойдет. Прямо сейчас представляю, как чужие пальцы грубо касаются бледной кожи, а я с отчаянием самоубийцы кидаюсь в объятия своему врагу. Спутать мысли, заставить сомневаться в собственном разуме. Разве можно найти более изощренную пытку? Сигарета привычно ложится в пальцы. Медленный шаг к зеркалу подобен прыжку в пропасть. Глядя на свое отражение, собственными руками скрываю от чужих глаз следы преступления. Каждое движение палочки прячет наливающиеся кровоподтеки, но я вижу их даже под магической маскировкой. Ощущаю каждую синеющую отметину, даже не прикасаясь. Кажется, я справляюсь как раз вовремя — до слуха доносится вкрадчивый стук, разительно отличающийся от всех предыдущих. Я облегченно выдыхаю, когда волшебник проскальзывает в комнату. Из сознания медленно вытекает хотя бы частичка страха. Из сердца словно выдергивают огромную занозу. — Элиот, — несдержанно протягиваю, тут же кидаясь к мужчине. Ни о чем не задумываясь, крепко обнимаю дворецкого, прижимаясь лицом прямо к белоснежной рубашке. В голове гулко отдается быстрый стук его сердца. — Мисс Спенсер, — всегда выдержанный голос Элиота трещит. Тяжелые руки опускаются мне на плечи, поглаживая по голове. — Что с Вами случилось? Подавив внутренний всхлип, отстраняюсь, внимательно оглядывая мужчину на предмет травм. Ничего не заметив, натягиваю, пожалуй, чересчур радостную улыбку: — О чем ты? Со мной все в порядке, — ложь, уничтожающая мои шансы на спасение. — Тебе ничего не сделали? Мужчина отводит взгляд, уклончиво отвечая: — Главное, что Вы целы, мисс, — его слова режут на части. Элиот не лжет мне. Не лгал никогда. Отшатнувшись от мужчины, щурюсь, пытаясь подметить хоть что-то. Совершенно ничего не выдает нападения или чего-то подобного. Только тень страха проскальзывает на мужском лице. И это пугает меня до жути. — Элиот! — мой дрожащий от злости голос выходит непривычно звонким. Мужчина прикрывает карие глаза, покачивая головой: — Простите, мисс. Я не был готов к тому, что придется отражать нападение, и не смог вернуться. Мне жаль, — чувствую, как мои глаза темнеют от каждого услышанного слова. Элиот не скажет, что случилось, но винит себя только в том, что не смог защитить меня. И он даже не знает, что происходило в этой проклятой комнате. К черту. — Вещи, — только и бросаю дворецкому, обводя взглядом спальню. Вытащив из шкафа первую попавшуюся одежду, даже не пытаюсь понять, что именно надеваю, никуда не выхожу и не скрываюсь от собирающего вещи мужчины. Накинув черную мантию, рывком распахиваю дверь, жестом призывая волшебника двигаться за собой. Лестничные пролеты мелькают в глазах смытыми степенями, цоканье каблуков по каменной плитке звучит в ушах оглушающе. Палочка в кармане мантии, сжатая в ладони до боли, обжигает пальцы, словно вибрируя. Оказавшись в огромном зале, где вчера я умудрилась совершить фатальную ошибку, обнаруживаю там все семейство Квинси, но фигуры расплываются, зрение не желает фокусироваться хотя бы на одном лице. — Эва, ты куда? — спокойный голос Филиппа едва перекрикивает стучащий в голове ритм сердца. Собирая все оставшееся терпение на ответ, выплевываю шипящие слова: — Я ухожу. Мерлин свидетель, если этот придурок откроет рот, я не ручаюсь, что смогу сдержаться. — Но камины закрыты, — он идиот. Полнейший кретин. Чувствую разливающуюся по крови ненависть, произнося слова тихо, но твердо: — Так открой их, — этот полушепот-полукрик оглушает даже меняю Хочется разносить все к чертям. — Но мы должны вернуться вместе после обеда, — Квинси не понимает. Неужели он настолько плохо меня знает? — Мы? — вкрадчиво переспрашиваю, но чаша весов переполняется, покачнувшись. Последняя песчинка терпения утекает. Шумно выдыхаю носом воздух, кидаясь к парню. На ходу приходится обезоружить и отца, и сына, но это мелочи. Миссис Квинси лишь испуганно вскрикивает, но в ней угрозы меньше, чем в стоящей у дверей вазе. Кончик палочки с силой вжимается в длинную шею откинутого к стене парня. Карие глаза испуганно мечутся по залу. Что? Мы поменялись местами? — Слушай меня, Квинси, — кажется, еще секунда, и я заговорю на Парселтанге. — Считаешь, что можешь делать, что вздумается? Возможно, в какой-то мере это и так, но не больше, чем оговорено в клятвах, — дыхание сбивается. Бушующий внутри ураган грозится перерасти в убийственный шторм. — Никогда. Слышишь, никогда не трогай моих людей. Возможно, ты пока защищен от смерти, но не твоя семья, — слова вырываются сквозь сжатые зубы. С наслаждением надавливаю палочкой сильнее, молясь, чтобы она проткнула шею парня насквозь. — Мисс, — тихий голос Элиота отрезвляет. Закрываю глаза, заставляя себя унять яростную дрожь. Филипп боится двинуться, шелохнуться, вдохнуть. Правильно. Бойся. — Камин, — от глубокого звука Квинси вздрагивает и кивает. Шагаю к противоположному концу зала, точно зная, что смогу воспользоваться летучим порохом. Сыпучее вещество утекает сквозь дрожащие пальцы, и я отчетливо произношу: — Поместье Малфоев, — когда меня охватывает голубоватый огонь, приятно покалывая сотней мелких иголок. Очутившись в другом камине, решительно отталкиваю кованую извитую решетку, шагая в пустой, на первый взгляд, зал. Здесь совершенно ничего не изменилось с моего последнего визита, но времени разглядывать обстановку нет. Услышав, как сзади появляется Элиот, уже двигаюсь к тяжелым дубовым дверям, когда тихий вкрадчивый голосок прерывает мой шаг: — Миледи? Драко уже в Хогвартсе, — Нарцисса Малфой опускает глаза в пол от одного моего взгляда, а сердце сжимается при звуке его имени. — Мне нужен отец, — стараюсь придать своей речи хоть сколько-нибудь мягкости, но выходит до нелепого плохо. — Да, конечно, — ведьма не поднимает головы и едва ли хочет смотреть на меня. Мерлин, что я творю. Мотнув головой, шагаю к обеденному залу, тихо предупреждая Элиота: — Подожди. Пара Пожирателей отворяет двери без единого вопроса, а я обнаруживаю внутри троих волшебников, подносящих Темному Лорду какие-то бумаги. Красные глаза тут же проскальзывают к источнику шума, и волшебник, увидев меня, чуть щурится: — Эва? — он легко помахивает кистью, а посторонние словно испаряются в секунду. Нужно собраться и успокоиться. Нужно вести себя адекватно. Опустившись на мягкий стул, не дожидаясь приглашения, нелепым жестом касаюсь переносицы. Тишина повисает мрачная и гнетущая, но, к моему удивлению, шипящий голос прорезает ее первым: — Лучшие сотрудники Министерства Отделения Клятв ищут возможность разорвать договор. Не о чем переживать, — он смотрит на меня так пристально, что любой здравомыслящий человек захотел бы спрятаться или хотя бы сжаться, но я только передергиваю плечами. — Я дала Непреложный Обет, где четко поклялась выйти замуж. В этом нет смысла, — последняя строчка в собственном приговоре. Отказываюсь от помощи, зная, что она и не придет. — Сдаешься? — мужчина щурится, разглядывая мое лицо, отчего черные зрачки становятся еще уже. — Просто адекватно оцениваю возможности, — легкое пожатие плечами — все, на что я способна. Темный Лорд складывает руки на стол, переплетая между собой длинные пальцы с острыми ногтями: — Магические браки такого рода можно расторгнуть. Не просто, конечно, но можно. Факел на стене откидывает блик на бледное лицо мужчины. Я не способна сейчас считывать мимику, да и Темный Лорд никогда не испытывает никаких эмоций, кроме ненависти и презрения. Но на мгновение мое ослабленное сознание рисует в глазах мужчины какое-то другое чувство. — У меня есть просьба, — сердце пропускает удар. Только бы не выдать себя. Только бы не показать эмоций. — Как я уже говорил — все, что угодно, — холодный голос волшебника касается слуха приятными волнами. Именно этот ответ я и ждала. Он ведь не сможет мне отказать в такой ерунде? Собираю в легкие побольше воздуха, чтобы выпалить на одном дыхании, боясь передумать и струсить: — Элиот. Я хочу, чтобы он был в безопасности, пока я в Хогвартсе. Бледная кожа собирается крупными складками на лбу. Мужчина явно недоволен: — Твой слуга-грязнокровка? Какой в этом смысл? — воздух сгущается, выдавая напряжение. Любое неверное слово с легкостью может превратиться в спичку, и все вокруг сгорит к чертям. Какой смысл? Да в чем вообще теперь есть смысл? Собираюсь с мыслями, вкладывая в ответ все опустошающее безразличие, захватывающее меня сейчас: — У меня не так много любимых игрушек, — что-то внутри болезненно сжимается от таких грубых слов в адрес близкого человека. — Он хорошо знает все мои нужды. Не хочется тратить время на обучение нового. Темный Лорд откидывается на стул, узкие бледные губы трогает неприятная улыбка. Он думает не дольше минуты, уточняя: — Тебя что-то вынудило беспокоиться за его жалкую жизнь? Какие-то проблемы? Слишком резко и отчаянно мотаю головой, и это выдает меня. Чертова идиотка, так и не научилась хорошенько врать. Дыхание спирает, когда в сознание навязчиво толкается нечто чужеродное. Удар по магическому барьеру распространяется по всему телу судорогой боли, но я только плотнее сжимаю губы, подавляя тяжелый полустон. Запястье снова предупреждающе обжигает. — Нет, просто он недостаточно силен, чтобы защитить себя самостоятельно, — стойко встречаю настойчивый взгляд красных глаз. Волшебник внимательно изучает мое лицо, пытаясь найти подвох в словах. — Давно хотел тебе сказать — ты невероятно хороша в окклюменции. Вздрогнув, заставляю себя уничтожить дрожь в голосе, спокойно пожимая плечами: — Ничего удивительного, думаю, это — врожденное. Мне никогда не составляло трудностей скрыть свое сознание от других. Мужчина удовлетворенно кивает. Я не могу в это поверить, но, кажется, ему льстят мои слова: — Хорошо, за твоим грязнокровкой присмотрят, — я уже собираюсь облегченно выдохнуть, когда красный скользкий взгляд замирает на моем запястье. Мужчина приподнимается со своего места, грозным голосом вопрошая: — Откуда у тебя эта вещь, Эва? В комнате будто холодает в секунду. Я невольно ежусь, не понимая, к чему такая бурная реакция: — Это сложно объяснить. Я просто нашла его, и все произошло так странно, — запинаюсь. Собрать слова в отчетливую мысль совершенно не выходит. — Не помнишь, как надела его и нашла? — от неожиданной правды вдоль позвонков пробегает холодок. Как он может знать? Я расслабилась и позволила волшебнику проникнуть в свое сознание? Сдавленно кивнув, ошарашенно слежу за тем, как Темный Лорд бесшумно опускается на стул. Только длинная серая мантия чуть шелестит. Он на мгновение прикрывает глаза, и отчего-то я нахожу этот жест таким человечным, что хочется коснуться руки самого темного волшебника последнего столетия. — Тебе стоит заглянуть в записи своей матери, — его голос не изменяется, но я слышу, как тяжело дается ему последнее слово. — У меня не было возможности и времени узнать об этой вещице, но она искала информацию. Хмурюсь, пытаясь вникнуть в услышанное. Это странное украшение появилось не просто так? — Хорошо, — только и отвечаю, поднимаясь на ноги. — Спасибо. Темный Лорд кивает, пристально наблюдая за моими шагами. Мерлин, а если бы он узнал, что я ищу информацию о бузиной палочке и была в доме прадеда? Что бы тогда я могла сказать? Успокаивая себя мыслями о том, что пока все обошлось, подлетаю к ожидающему Элиоту, неосознанно проводя пальцами по его плечу: — Теперь ты в безопасности, — быстро выпаливаю, наблюдая за немедленной сменой эмоций на лице дворецкого. Он хмурится, а карие глаза смотрят на меня напряженно и взволнованно: — Мисс Спенсер, — жестом прерываю его осуждения. Я знаю, что волшебник хочет мне сказать. Нужно тысячу раз подумать, прежде чем обращаться за помощью к своим темным сторонам. Не стоит полагаться на помощь от зла. Но у меня нет времени на размышления. Я не могу позволить пострадать кому-то из близких. — Элиот, — срываясь и игнорируя, что кто-то может увидеть, утыкаюсь носом в плотную ткань черного пиджака. Щека неприятно трется, но мне плевать. — Возвращайся домой. И, умоляю, береги себя, — последняя фраза выходит совсем уж скомканной, и почти утопает в тихом всхлипе. Мужчина порывисто обнимает меня. Его голос дрожит: — Мисс Спенсер, — пальцы в белоснежных перчатках сжимаются на моих лопатках. — Прошу Вас, скажите, что происходит. Я хочу помочь. Отрываюсь от волшебника, отчетливо ощущая, как что-то внутри лопается, причиняя нестерпимую боль, но только натягиваю вымученную улыбку: — Все хорошо, Элиот. Я справлюсь, — не дожидаюсь ответа мужчины, потому что знаю, что не выдержу. Я не хочу причинять ему страдания. Не хочу давать поводы для волнения. Только не Элиоту, бывшему рядом всегда, когда мне была так необходима поддержка. Никогда не осуждающему и молчаливо верному до самого последнего вдоха. Заставляя себя не оглядываться, кидаюсь к камину, едва справляясь с тем, чтобы сказать правильное место. Я должна вернуться в Хогвартс. Оказавшись в кабинете директора школы, деловито отряхиваю мантию, шагая к двери. Снегг, уткнувшись в пергаменты, сидит за столом, но при моем появлении поднимает голову: — Мисс Спенсер, почему Вы… — его сухой голос потухает от одного моего жеста. Мужчина сверлит меня недовольным взглядом, но мне плевать на задетые чувства Пожирателя. Молча покинув кабинет, на негнущихся ногах двигаюсь в свою комнату, опускаясь на пол. Взмах палочки призывает все имеющиеся запасы запретных веществ и алкоголя, и я задумчиво оглядываю все это великолепие, пытаясь решить, с чего бы начать. Сегодня будет очень сложный день, и мне стоит к нему подготовиться. *** Эта ночь далась Драко Малфою очень сложно. Вернувшись в Хогвартс, он твердо решил лечь спать, но сон решительно не шел. Он то и дело вставал, чтобы проверить карманные часы, связанные со Спенсер. Ничего хорошего они не показывали. Судя по всему, что-то происходило, но смертельной опасности не было. Слизеринец не находил себе места, ощущал гнетущую беспомощность, но оставалось только ждать возвращения Эвы. Идиотка. Да и он не лучше. Не стоило ее слушать. Нужно было действительно применить силу и увести ее из обители врагов. Успокаивало одно — со Спенсер остался Элиот, и Драко точно знал, что этот человек никому не позволит причинить девушке вред. Только вот защитить ее от самой себя не представлялось никакой возможности. Малфой понимал Эву, знал, что же такое вчера произошло. Гордая и до глупости самоуверенная Спенсер просто не умела принимать помощь и не верила в заботу. Да и о чем тут говорить? Драко сам бы не поверил, скажи ему раньше кто-то, что он будет защищать какую-то девчонку, готовый заплатить за ее спасение любую, даже самую большую цену. Это совершенно не вязалось с его принципами, но чувства, плотно засевшие внутри, запустили свои корни уже слишком глубоко, делая выбор за парня. Искоренить или вырвать их можно было теперь только вместе с частичкой самого Драко Малфоя. Спустившись к завтраку, парень обнаружил, что Забини и Нотт уже вернулись в замок, но это открытие не порадовало. Парни словно олицетворяли собой полные противоположности. Лицо Блейза светилось от умиротворенности и удовольствия, а, зная о его садистских наклонностях, выводы можно было сделать неутешительные. Нотт же казался мрачнее самого Темного Лорда. Пусть его лицо и редко выражало какие-то эмоции, Драко чувствовал убийственную отрешенность парня. Теодор отводил глаза каждый раз, избегая зрительного контакта со слизеринским старостой. Малфой бы непременно выяснил, в чем же дело, если бы не появление Эвы. Он узнал о нем совершенно случайно, и тут же этому удивился — даже не зашла поздороваться? Подобное поведение злило слизеринского красавчика, раздражая. О чем эта дуреха вообще думала? Но каждый раз, когда он собирался перехватить слизеринку и высказать ей все, что думает, девушка исчезала. Просто испарялась, не позволяя выговорить ни слова. И если первую пару раз парень мог списать на крайне неудачное стечение обстоятельств, к вечеру стало очевидно — Эва Спенсер с неприсущей ей тщательностью и продуманностью его избегала. Одна единственная попытка понять движущие девушкой мотивы загнала парня в тупик, создавая в сознании неприятные мысли. Окончательно решив выяснить у самой слизеринки, что же все-таки происходит, и заодно высказать ей все накипевшее за день, Драко двинулся к чужой спальне. Толкнув вперед дверь, он обнаружил отсутствие хоть каких-нибудь защитных чар, и нахмурился. Спенсер сидела на кровати, сложив ноги по-турецки, в окружении бутылок, баночек и пакетиков. Зрелище могло бы вызвать приступ смеха, но Малфою было совершенно не до шуток. Синие глаза медленно скользнули вверх, нашли вошедшего и на мгновение прикрылись: — А, это ты, — лениво протянула девушка, пытаясь сфокусировать взгляд. — Хорошо, что пришел. Надо поговорить, — слова путались и явно давались с трудом. Глядя на хозяйку комнаты, Малфой ощутил бесконтрольный гнев. Серьезно? Вся причина ее неразговорчивости и этой глупой беготни крылась в проклятых таблетках и алкоголе? Она просто решила хорошенько провести время и забыть обо всем на свете? Заставив себя успокоительно выдохнуть, слизеринец все-таки прошел в комнату, не спуская со Спенсер серого взгляда. В напряженной тишине девушка встала и, шатаясь, двинулась к столу. Драко ужаснулся — он не видел Эву в таком состоянии очень давно. Затуманенный взгляд, едва передвигающиеся ноги и отсутствие хоть каких-то мыслей в голове. Спенсер вытащила из пачки сигарету, подпирая собой стол, и, блаженно улыбнувшись, прикрыла глаза. Слизеринец ждал. Вся ситуация выводила его из себя, подрывая идеальную выдержку. Хотелось подойти к ней и тряхнуть за острые плечи, чтобы привести в чувства. Но парень ждал. Пауза затягивалась, а ведьма, кажется, и вовсе забыла о присутствии слизеринца в комнате. — Спенсер, — Драко раздраженно вскинул брови. Девушка встрепенулась и открыла глаза. На мгновение в них мелькнул проблеск разума, но тут же исчез, задернутый пеленой безразличия. Едва перебирая ногами, Эва оттолкнулась от стола и, запинаясь, двинулась к парню. Остановившись, она выдохнула сероватый дым, обдавая волшебника спертым табачным запахом вперемешку со спиртом: — Слушай, Малфой, — она дернула рукой, быстро касаясь его щеки, аккуратно проводя по чуть колючей коже. От него пахло так же приятно, как и всегда, и девушка на секунду приподняла уголки губ, вдыхая любимый аромат. — Нам нужно все прекратить. Не накручивай себя и не ищи какие-то скрытые причины, просто прими мое решение. Я так хочу, — ее голос не дрогнул ни на одном слове, а Драко усомнился в том, что правильно понимает ее речь. — Спенсер, — он закипал, теряя остатки терпения. — Мне плевать, что ты там придумала себе на пьяную голову, но… — ее тонкий пальчик бережно коснулся губ слизеринского старосты, призывая замолчать. — Заткнись, — тихо прошептала ведьма. — Я все уже решила. Драко ощущал, как перехватывает дыхание. Ярость накатывала приливами. Хотелось кричать, крушить все вокруг и любыми способами стереть эту безразличную маску с красивого личика. — А, так ты решила? — голос потрескивал подобно воздуху перед грозой. — Мое мнение, значит, тебя не интересует? — происходящее казалось каким-то бредовым спектаклем, глупым фарсом. Они прошли через столько боли вместе, рука об руку, что Драко казалось — даже смерть не сможет помешать им быть рядом. А теперь Эва, его Эва, смотрела так отчужденно и безразлично, что походила больше на фарфоровую куклу, чем на живого человека. — Нет, не интересует, — хриплый ровный голос больно хлестнул слух. Малфой отшатнулся словно от резкой пощечины, сразу осознав, что совершил ошибку. Эва стояла на ногах только благодаря парню и, потеряв опору, опасно наклонилась, обрушиваясь на пол. Не успевая подумать, слизеринец быстрым жестом вытянул руку, перехватывая ведьму за талию и не позволяя этой глупой голове коснуться пола. Они оказались так близко, что Драко слышал рваное дыхание слизеринки. Медленный серый взгляд скользил по фарфоровому лицу, и Малфой терялся. Раньше ему с легкостью удавалось считывать эмоции девушки. Как бы они ни пыталась, темно-синие глаза выдавали все мысли и чувства, но сейчас в них не было ничего. Пустота. Сосущая и отталкивающая. Она смотрела на Драко, и тому хотелось только отвернуться, чтобы не чувствовать, как его засасывает в синюю бездну. С ней что-то случилось. Девушка чуть выгнулась в пояснице. Отчего-то припухшие губы слегка приоткрылись, и Драко не выдержал. Резко дернув слизеринку наверх, он требовательно скользнул рукой по внутренней стороне бедра, впиваясь в чуть красноватые губы. Он целовал ее иступлено и отчаянно, но Эве, кажется, было все равно. Сначала никак не отреагировав, она только безвольно повисла в руках слизеринца, но через добрый десяток секунду, растянувшийся до неприличия, грубо стукнула его маленькими кулачками в грудь, отталкивая. — Нет, — хриплый голос разорвал напряженную тишину. — Проваливай отсюда, Малфой. И никогда больше не смей так делать. Драко почудилось, что на улице сверкнула молния. Он с силой сжал руки в кулаки. Эва Спенсер уничтожала его гордость, испепеляя дотла. Разбивала самолюбие на сотни частей, с наслаждением садиста всаживая острые осколки в сознание. Пренебрегала единственными светлыми чувствами в его мрачной душе. Всему существует предел. Слизеринец поджал губы и, усмехнувшись, молча вышел из комнаты, не услышав, как шумно девушка опустилась на пол, протяжно взвыв. Ему нужно было проветриться. Возможно, зайти в какой-нибудь паб, где его обслужат на высшем уровне со всеми полагающимися привилегиями. Забыть это мерещащееся везде лицо. Не думать о чертовой Эве Спенсер, решившей уничтожить его и без того несуществующее сердце. *** Влажный воздух подземелий забивал легкие, раздражая горло. Темные стены непривычно давили со всех сторон. Тихо потрескивающие факелы раздражали. Теодор Нотт устало облокотился о холодную каменную стену. Кажется, его трясло. Мелкая дрожь сводила пальцы, выламывая их, и слизеринец попытался глубоко вдохнуть, успокаиваясь. Ничего не получалось. Он только что вышел из комнаты Квинси, где тот в красках расписывал, как опрометчиво себя вела его нерадивая невеста и чем ей это грозит. Забини вся эта ситуация явно забавляла. Он только ждал очередного момента, чтобы причинить девушке боль, детали общения Эвы и Филиппа его мало волновали. Да и парень был не так глуп, чтобы считать, что Эва Спенсер послушно примет свою участь. Но вот Нотт надеялся. Он верил, что слизеринке хватит благоразумия. Что она будет понимать — каждый ее шаг повлечет последствия. Теодор зажмурился. Он не мог ее защитить. Не мог сделать ничего. Слова клятвы огненными всполохами возникали в голове, в который раз напоминая о бессилии. Ему снилось, как он убивает Филиппа Квинси. Медленно, с наслаждением опытного палача ломает каждую кость в его теле. Как неспешно течет алая кровь, образуя лужицы, сливающиеся в океан. Как карие глаза наливаются кровью и мелкие капилляры лопаются, парень кричит и молит о пощаде. Но пощады не будет. Только не за нее. От этих мыслей становилось хуже. Желание причинить боль и невозможность сделать это уничтожали парня. Сводили с ума, напрочь выбивая из привычного состояния отстраненности. Дыхание учащалось каждый раз, когда в голове вспыхивали проклятия Квинси. Почему чертова Спенсер не желает думать о последствиях? Почему не умеет быть осторожной? Нотт мотнул головой. Ноги сами вывели его в гостиную старост. Заходить сейчас к Эве было полным безрассудством, но он шел вперед, не желая признавать, что это глупо. Толкнув дверь от себя, он шагнул в комнату. Внутри было темно, но хозяйку спальни заметить труда не составило. Теодор замер, с ужасом оглядывая едва держащуюся на ногах девушку. Чтобы передвигаться, ей приходилось держаться за стены или мебель. Синие глаза смотрели в пустоту, а сигаретный дым туманом застилал комнату. — Эва, — неуверенно позвал слизеринец, надеясь, что она услышит, но девушка даже не замечала, что в комнате кто-то есть. Волшебник осторожно двинулся к ней, боясь спугнуть, только вот все инстинкты и выверенное годами чутье покинули ведьму, уносимые реками алкоголя. Девушка обернулась совершенно внезапно и, видимо, случайно. Темные глаза непонимающе блуждали по однокурснику. Она так ничего и не сказала, только нервно мотнула головой и сделала глоток из бутылки. Бурбон стекал по подбородку, медленно капая на черную рубашку со слизеринским галстуком. Ведьма вытерла лицо тыльной стороной ладони рваным дерганым движением. — Мерлин, что ты творишь, — тихо выдохнул Теодор, пытаясь вырвать бутылку из тонких рук. Только вот длинные пальчики вцепились в нее намертво, охраняя единственно важную сейчас вещь. Квинси будет зол. А вот Забини будет счастлив. — Спенсер! — поняв, что Эва его не слышит, да и вообще упорно игнорирует, Нотт схватил ее за плечи, хорошенько тряхнув. Слизеринка возмущенно попыталась оттолкнуть парня, но промахнулась. Когда дверь скрипнула, волшебник успел только отшагнуть назад, сразу ощущая на себе удивленные взгляда двух друзей. — Что ты тут делаешь? — вкрадчивый голос Забини уже даже не пугал. Теодор искривил губы в презрительной гримасе, всем своим видом показывая, что любые подозрения слизеринцев несправедливы: — После твоих рассказов решил убедиться, что она не натворит глупостей, — спокойный тон давался с трудом, но Нотт не мог позволить себе так глупо подставиться и лишить девушку единственной поддержки. — Вот как? Хорошо, — сплюнул Квинси, явно не интересующийся сейчас разговорами. Кажется, все подозрения были сняты. *** Я только заставляю себя осознать, что в мою комнату совершенно бесцеремонно ворвался Теодор Нотт, когда к нему присоединяется пара других слизеринцев. Лица смазываются, но я знаю, кто это. Даже сквозь безразличие и пустоту, созданные алкоголем, я понимаю, что сейчас меня ждет. Даже не пытаясь искать взглядом палочку, опускаюсь в кресло, смотря куда-то сквозь однокурсников. — Милая, у меня для тебя кое-что есть, — слова Квинси звучат словно из-под воды. Я даже не смотрю на пузырек в его руке. — Ты же знаешь, что придется выпить. Лениво повожу головой из стороны в сторону: — Я не буду. К черту это все. Пусть идиотский Обет исполнит свое предназначение и пошлет мне мучительную смерть. Думать об этом кажется так просто. — Хочешь умереть? — смеющийся Забини едва проникает в сознание. Он даже над моим желанием смерти надсмехается. — Лучше так, — сдавленно выдыхаю, не находя в себе сил говорить большее. Взгляд внезапно фокусируется на красивом лице Теодора. Его и без того темные глаза словно чернеют, и я вижу, как он рвано выдыхает. Почему никто больше этого не замечает? Слишком заняты? Его губы шевелятся, но слов не слышно. Видимо, он все-таки ничего не говорит вслух, но я вдруг отчетливо осознаю — откажись я, он силой зальет проклятую Амортенцию мне в глотку. Сделает, что угодно, чтобы спасти мою жалкую жизнь. Только вот он забыл уточнить, нужно ли мне это. Согласна ли я переживать этот кошмар снова и снова. Кретин. Чего стоит такая жизнь? За нее даже нет смысла бороться, отчаянно цепляясь ногтями за веру в светлое будущее. Вытягиваю вперед тут же падающую на кресло руку, чувствуя в ней стеклянный пузырек. Интересно, мы еще и в аду встретимся с дорогими однокурсничками? Или хотя бы там они оставят меня в покое? Дрожащей рукой отбрасываю пробку, отдаленно слыша громкий звук. Витиеватый пар моментально вырывается наверх. Все это не со мной. Я словно смотрю со стороны, не желая верить в происходящее. Так нелепо и глупо, что хочется смеяться в голос, но не выходит даже кривой усмешки. Зажмурившись, опрокидываю бутылек, предварительно уловив холодный запах миндаля и дорого парфюма, но сознание не успевает зацепиться за эту мысль. Чувствую легкое покалывание, а затем по телу разливается бесконечная нежность, вытесняющая все остальные детали. Открыв глаза, радостным взглядом обвожу своих однокурсников, пытаясь встать. Удается мне это не сразу, но все же двигаюсь, шатаясь, к Филиппу. Почти дойдя до парня, спотыкаюсь и падаю в его объятия, обвивая длинную шею руками. Практически повиснув на нем, вздрагиваю от того, как больно его пальцы смыкаются на моей талии. Хочется сказать так много, но слова не даются. Вместо этого я только трусь щекой о его щетину, не прекращая думать, как мне повезло. — Ты знаешь, что отвратительно себя вела, Эва? — холодный голос парня заставляет меня сжаться и испуганно вздрогнуть. Я как-то его обидела? Сделала что-то не так? — Я, — сдавленно выдыхаю. — Я не хотела. Прости меня, — еще мгновение, и я расплачусь. Страх сковывает, не позволяя дышать. Если он не простит меня — что тогда? Моя жизнь станет бессмысленной и пустой. Нет, только не это. Словно в подтверждение моих кошмаров, Филипп легко покачивает головой: — Я не могу просто забыть об этом, дорогая. Ты сделала мне очень больно, — его пальцы пробегаются по моим волосам. Почему я такая идиотка? Как я могла причинить боль такому прекрасному и важному для меня человеку? Как посмела поставить под удар наше хрупкое счастье, потерять все из-за собственной глупости? — Нет, — кажется, я все-таки всхлипываю. — Что я могу сделать? Как мне все исправить? — мысли судорожно мечутся в голове, подыскивая варианты. Я сделаю все, что он скажет, выполню все, что пожелает. — Мне жаль, но придется тебя наказать, — его слащавый голос совершенно не вяжется со словами. — И ты простишь меня после этого? — уточняю, с надеждой глядя в лицо слизеринца. Квинси кивает, медленно улыбаясь: — У меня есть одна просьба. Не сдерживайся, если будет больно. Послушно соглашаюсь, молясь только о том, чтобы он простил меня. Если я заслужила, то перенесу все, что он захочет. За свои поступки всегда нужно отвечать. Квинси бьет наотмашь, и я даже не успеваю понять, что происходит. Потеряв опору, чувствую резкую боль, не могу вскрикнуть, только валюсь на пол. В ушах звенит, а след его ладони горит на щеке. Трясущимися пальцами касаюсь носа, невидящими глазами смотря на расплывающиеся красные капли. Он вытаскивает палочку, деловито оглядывая ее, пока Забини насмешливо склоняет голову. Руку разрезает от взмаха его волшебного оружия, но я не чувствую особой боли, только запястье словно обжигает. Глубокий порез ложится ровно на место, где должна быть Черная Метка. Наверное, это что-то значит. Я не успеваю осмыслить свое открытие, получая череду мелких, но болезненных порезов. Руки, ключица, бедро, живот, щека — бессмысленно наблюдаю за сочащейся кровью, глухо вскрикивая. Филипп недовольно качает головой, закатывая рукава своей рубашки. Этот жест кажется таким грозным, что я невольно отползаю к кровати. Его голос звучит совсем близко, хотя между нами дистанция в несколько шагов: — Круцио. Я не сдерживаю крик. Боль захлестывает. Слезы брызгают из глаз совершенно внезапно. Кровь будто закипает в мгновение, стремясь выйти из артерий и вен. Я словно глотаю раскрошенное стекло, и осколки стекают по пищеводу, проникают в глотку и легкие. Ребра ломаются, а вдох сделать и вовсе не удается. Кости плавятся, барабанные перепонки лопаются. В мгновение все прекращается. Чувствую, как трезвею от происходящего, словно и не было всего это алкоголя и неисчислимого количества таблеток. Я жадно хватаю ртом воздух и слышу довольный голос Блейза: — Идем. Дадим ему развлечься. Двое слизеринцев действительно уходят, но я смотрю только на Квинси, хрипло протягивая: — Филипп. Фразу продолжить не получается. Это будто только раззадоривает его еще больше. Новая волна боли утаскивает меня на дно. Захлебываясь собственной кровью, сжимаюсь, надеясь, что так станет легче, но это не помогает. Голос срывается от криков. Все вокруг плывет, и я перестаю понимать, где нахожусь. Кажется, спроси кто, как меня зовут, я не смогу ответить. Внутренности скручиваются, разрываясь. Слезы душат. И все вновь отступает. Чья-то рука с силой дергает меня за волосы, вынуждая подняться на колени. Пальцы Филиппа пачкаются в моей крови, впиваясь в кожу лица в области скул, заставляя разомкнуть челюсти. Плохо осознавая происходящее, послушно открываю рот, радуясь возможности дышать без боли, но длится это недолго. Пряжка ремня щелкает оглушительно звонко, и я пытаюсь испуганно отвернуться, но слизеринец мне не позволяет. Его резкий первый толчок вызывает рвотный позыв, как и каждый следующий. Кислорода снова не хватает, и я пытаюсь закашляться, но не могу сделать даже этого. Кажется, что меня сейчас вывернет наизнанку, но отчего-то этого не происходит. Парень больно оттягивает мои волосы. Каждый его хриплый стон отпечатывается в сознании горящим клеймом. Он резко отпускает меня, позволяя все-таки вдохнуть, закашляться и обессиленно рухнуть на локти. Вязкая жидкость стекает по губам, и я пытаюсь вытереть лицо предплечьем, но только измазываюсь в крови. — Приведи себя в порядок, — его презрительная ухмылка подобна самой прекрасной улыбке в мире. — К тебе сейчас зайдет Блейз. Филипп касается губами моего лба и, накинув мантию, выходит. Видимо, я все-таки прощена. *** Теодор Нотт сидел на мягком диване в гостиной старост и сверлил взглядом дверь в комнату Малфоя. Судя по всему, хозяина там не было. Слизеринец видел, как их староста выходил из замка, двигаясь в сторону Хогсмида. Идиот. Чувства душили его. В голове прочно засела мысль — будь он на месте Малфоя, Эва бы сейчас спокойно спала в своей комнате. Будь он на месте Квинси — никогда бы и пальцем ее не тронул без разрешения. Эва Спенсер заслужила большого и эгоистичного счастья, но, кажется, судьба никогда не распоряжалась событиями в жизни, руководствуясь справедливостью. Нотт помнил каждое прикосновение слизеринки прошлой ночью. Помнил ее дыхание на своей коже. Помнил и задыхался. Когда Квинси ударил ее, Теодор подумал, что его оглушило. А потом внутри все закипело, подталкивая подойти к однокурснику и свернуть ему шею голыми руками. Такое странно для истинного аристократа желание посещало его впервые, но было слишком явственным, ослепляющим, яростным. Видеть, как на бледной коже раскрываются алые порезы, было мучительно. Слизеринец сначала отвел взгляд, но неимоверным усилием заставил повернуться обратно, глядя прямо на извивающуюся девушку. Смотреть, не отрываясь. На каждое ее движение, каждую капельку крови, каждую попытку приглушить боль. Смотреть и понимать, что это — его вина. Он сотворил с ней это практически своими руками. Хриплый крик до сих пор звенел в голове, врезаясь в сознание тысячей лезвий. Ее боль — его боль. Он переживал каждое движение палочки Квинси сам. Эва Спенсер никогда не должна кричать от пыток. Никогда не должна ощущать это на себе. Теодор точно знал — если бы не Амортенция и просьба Филиппа, слизеринка не издала бы ни звука. С ее губ никогда бы не сорвался ни один вскрик. Это и притягивало. Сводило с ума. Заставляло снова и снова в воспоминаниях обращаться к синим глазам, встречаясь со взглядом, пропитанном стойкостью. Парень нервно сжал пальцы. Почему Эву окружали люди, неготовые отдать жизнь за ее спокойствие? Почему они позволяют такое? Открывающаяся дверь вынудила слизеринца натянуть на лицо безразличную маску. Блейз деловито одернул воротник белой рубашки, и Нот с ужасом заметил на ней алые разводы. — Обидно, наверное, быть последним? — смысл сказанного доходил до Теодора с трудом. Он неопределенно передернул плечами, двигаясь к спальне, в этот раз не удосужившись даже ответить однокурснику. Зайдя внутрь, волшебник запер дверь и, убедившись, что Забини ушел, обернулся. Дыхание сперло. Он точно не был готов обнаружить девушку на полу в таком виде. Ковер был заляпан кровью. Кажется, даже воздух ей пропитался. Эва, увидев однокурсника, упорно пыталась встать, но ничего не выходило — руки разъезжались, не желая удерживать маленькую фигурку. Нотт выдохнул и порывисто дернулся к ведьме, опускаясь на колени. Чертов пузырек никак не хотел вытаскиваться из кармана, но, помня, как тяжело было сдержаться в прошлый раз, Теодор четко решил сначала привести Эву в себя. Увидев зелье в его руках, девушка устало прикрыла глаза и опрокинула бутылек, в этот раз не задавая ни единого вопроса. Пелена упала с синих глаз точно так же, как прошлой ночью, но Спенсер не двинулась. Даже не шевельнулась. Не подняла руку, чтобы вытереть кровь. Не дернулась подальше от однокурсника. Она просто сидела, глядя куда-то в пустоту, не издавая ни звука. Теодор в какой-то момент подумал, что зелье не подействовало. Он не был готов к такому. Крики, истерики, драка, что угодно, но только не пустые синие глаза. Из девушки словно исчезло все, кроме боли, которая уже стала привычной. Слизеринец сомкнул веки. Аккуратно встав, чтобы не напугать однокурсницу, двинулся в ванну, но Эва даже не посмотрела в его сторону. Вернувшись, парень бережно коснулся мокрым полотенцем пореза на руке, стирая кровь. Эва не отреагировала и на это, поэтому, чуть осмелев, он аккуратно протер лицо. Спенсер казалась неживой. Ненависть смешивалась с болью, рискуя вырваться из слизеринца в любую секунду, но его удерживал на месте страх оставить девушку одну. Он молча вытащил палочку, проводя ей вдоль порезов, чтобы хоть немного облегчить боль и чуть стянуть края, но Теодор прекрасно понимал — никакой магии не хватит, чтобы избавить Эву от страданий. Закончив свои манипуляции, парень огляделся и, даже не чувствуя привычного отвращения, схватил пачку сигарет со стола, протягивая одну девушке. Тонкая рука двинулась, плавно перехватывая сигарету, а Теодор взмахнул палочкой, помогая прикурить. Тишину нарушали только длинные хриплые выдохи слизеринки. Нотт не знал, что еще может сделать для нее, и совершенно отчаянно коснулся острого плеча, опустив на него ладонь. Он ожидал, что Спенсер скинет его пальцы, но ведьма медленно обернулась, потерянным взглядом скользнув по лицу однокурсника. А затем Теодор замер, боясь двинуться и не веря в происходящее. Спенсер резко подалась вперед, упираясь носом в его ключицу. Она не плакала, даже не дрожала, а только сжала в пальцах накрахмаленную ткань мужской школьной рубашки. В этот момент Нотт понял — он сделает все, что только попросит Эва Спенсер.