Загляни в глаза, но не замерзай в них

Человек ко всему привыкает, как же. Стейнбек был совершенно не прав, записывая эту фразу в свой последний роман. Я читала его и верила в каждое слово, но сейчас ощущаю бесконечное разочарование. Писатели врут, помещая в свои работы красивые обнадеживающие фразы, искренние чувства и веру в справедливость. Все это ложь. Я умираю каждый раз, когда в мою комнату заходит ненавистный женишок вместе со своими друзьями, когда я вижу Асторию Гринграсс, высокомерно скользящую по мне взглядом и протягивающую свои ручки к слизеринскому старосте. Каждый раз, когда Драко Малфой не поворачивается ко мне, изображая полнейшее безразличие. Единственное, что заставляет меня как-то вставать по утрам и переживать каждодневный вечерний ад, это понимающий и полный боли взгляд Нотта, каждый раз вытаскивающего меня из пучины безумия и возвращающего способность мыслить самостоятельно. Мы мало разговариваем, хоть слизеринец и пытается с завидным упорством облегчить мое состояние. Только разве он способен на это? — Слушай, тебе не стоило трогать младшую Гринграсс, — его мягкий приятный голос пронзает почти уже ночную тишину. С излишней тщательностью распределяю по столу длинные дорожки белого порошка, чуть слышно постукивая кредиткой по лакированной поверхности: — Этой малолетке стоит научиться сначала думать, а потом говорить и делать. Тем более, если не можешь за себя постоять, — голос такой пустой, что я сама его не узнаю. Теодор подходит ближе, упираясь поясницей в стол и неприязненно обводя взглядом мои дорожки: — Я понимаю, что ты чувствуешь. Но это очень не понравилось Квинси, — слизеринец каждый раз упорно уничтожает следы происходящего перед его приходом. Будто это поможет мне забыть. Будто поможет не думать. Пожимаю плечами и, помогая себе кусочком пергамента, вдыхаю белый порошок. Громко шмыгнув носом, вытираю лицо запястьем и, закрыв глаза, откидываюсь на спинку стула. Легкость и беззаботность подхватывают меня, унося подальше от собственной спальни, ставшей моей личной камерой пыток. Даже боль, раньше не отпускавшая меня ни на мгновение, сейчас отступает на второй план, вытесняемая иступленным чувством эйфории. Задумчиво прокручиваю в руках пластиковую карточку, проводя пальцами по тисненным буквам. Кредитка Вивиан Хейз — единственное, что осталось у меня на память о старой дружбе. Ви не удосужилась и пары строчек мне написать за все это время. — Моему дорогому женишку ничего не нравится. Он слишком привередлив, — от собственных слов меня распирает смех. Нотт устало косится в мою сторону, терпеливо наблюдая за неадекватным хохотом, а потом, резко оттолкнувшись от стола, выдает: — Ты не понимаешь. Завтра будешь пить Амортенцию уже с утра, до вечера ходя по замку влюбленной идиоткой, — его голос словно в секунду хрипнет и подрагивает. Мне нравится такой Теодор. Живые черты лица, не подернутые при мне чопорной светской учтивостью, отдаются внутри гулким сердцебиением. Впрочем, если Квинси желает сделать из меня безвольную куклу, так даже лучше. У меня не будет времени осознавать происходящее и ненавидеть себя за каждое движение, слово и жест. Словно прочитав мои мысли, слизеринец слегка покачивает головой: — Даже не думай. Он не станет держать тебя под действием зелья круглосуточно. В этом нет смысла. Обиженно потираю ладонью чешущийся нос и, закатив глаза, вдыхаю вторую дорожку. Последние слова парня исчезают в облаке отдаленных мыслей. Вдруг встрепенувшись, всем корпусом оборачиваюсь к парню, неловко спихнув со стола бутылку бренди: — Слушай. Мне нужно посетить одно место. Только так, чтобы Квинси и Забини об этом не узнали. Темные глаза задумчиво замирают, уставившись в одну точку. Активная мыслительная деятельность читается на красивом аристократичном лице. От такого зрелища я совсем несолидно фыркаю, пытаясь скрыть смешок, а Теодор поджимает губы: — Встретимся послезавтра на выходе из Хогсмида. Я попытаюсь нас прикрыть. Разочарованно повожу плечами, разминая чуть похрустывающие суставы и нелепо долго протягиваю гласные: — Я не говорила, что нуждаюсь в сопровождении, я… — Нотт раздраженно дергается ко мне и, застыв в паре сантиметров от моего лица, выговаривает: — Разумеется, нуждаешься, Спенсер. Ты и так в полном дерьме, не усугубляй. Сказанное вызывает во мне очередной приступ хохота. Дернув не слушающейся меня рукой, опускаю ладонь на широкое плечо слизеринца: — У-у, — протягиваю, пытаясь перестать смеяться. — Какие интересные слова есть в твоем аристократическом лексиконе. Где Ваши манеры, мистер? Нотт перехватывает мою руку, устало сжимая тонкие пальцы, и окидывает меня мрачным взглядом. В глубине души я знаю, что ему очень тяжело возиться со мной сейчас. Знаю, что он терпит все мои нелепые выходки, чувствуя свою вину. Но не думаю, что мне стоит беспокоиться за его ощущения. В конце концов, мне самой совершенно не легче. *** Гроза набухла над Большим Залом, угрожающе придавив длинные столы, скамьи и студентов к полу. Серое небо, некогда так приветливо встречавшее учеников, затянулось ватными тяжелыми тучами. Казалось, вот-вот мелкий моросящий дождик сорвется с магических туч, а небо с оглушающим треском сломается на части, пугая младших студентов и вынуждая учеников постарше задумчиво хмурить брови. Малфой безынтересно ковырял вилкой в своей порции яичницы с беконом, слушая торопливую болтовню Астории. Девушка прилипла к нему, не покидая ни на мгновение. Драко не принимал ее, но и не прогонял. В самом деле, Астория была очень красива, ее родословная — безупречна, а сама слизеринка с завидной самоотдачей выполняла все его пожелания. Кроме одного, разумеется. Сколько слизеринский староста не спрашивал, что же произошло в тот злосчастный вечер в женской уборной, Гринграсс только отнекивалась и спешно переводила тему. Но в голове Малфоя все произошедшее не укладывалось. Да, Спенсер была неадекватной, вспыльчивой и имела серьезные проблемы с самоконтролем, но она никогда не вела себя так бессмысленно, и, уж тем более, не стала бы просто так нападать на того, кто ощутимо слабее. Это просто какая-то чушь. Темно-синий отрешенный взгляд и хриплый жесткий голос все еще вспыхивали в его памяти. Может быть, Драко никогда и не знал Эву Спенсер по-настоящему? Может быть, она вовсе и не была тем человеком, образ которого так прочно въелся в сознание слизеринского принца? Эта мысль не давала покоя, но парень никак не мог понять, что же такое неуловимое он упустил в своих размышлениях. Малфой задумчиво скользнул взглядом по мрачному Большому Залу, когда в высокие деревянные двери вошли его однокурсники, и Драко замер. Нотт и Забини медленно шагали за парочкой слизеринцев, не глядя по сторонам и сохраняя на лице привычное высокомерие. Филипп шел чуть впереди, довольно улыбаясь в своей пренебрежительной манере. Под руку он держал Эву, жмущуюся к плечу Квинси. На лице девушки застыла светская радостная улыбка, а Драко невидящим взглядом скользнул по форменной белоснежной рубашке на ведьме. Нет, она окончательно свихнулась. Компания слизеринцев опустилась за стол, и тонкие руки Эвы потянулись к общим блюдам, накладывая завтрак в тарелку парня. Малфой удивленно вскинул брови, но еще не знал, что вскоре поведение однокурсницы шокирует его еще больше. Эва, привычно откусив хрустящий тост с джемом, отложила его на пустую тарелку и сделала глоток кофе. Хоть это осталось неизменным. Квинси, уплетая свою порцию, что-то быстро говорил, чуть наклонившись к лицу однокурсницы. Его ладонь по-хозяйски легла на тонкую талию, а Драко слишком сильно сжал в пальцах вилку. Он ничего не понимал, но все еще вспоминал, как на празднике Слизнорта Эва сама потянулась к Филиппу, целуя. Это уже превращалось в какое-то безумие. Что с этой девкой было не так? Почему она вела себя так странно и неоправданно глупо? Спенсер запрокинула голову, заливаясь чистым и радостным смехом от слов Квинси, а потом ее тонкие пальчики взметнулись в воздух, аккуратно поправляя слизеринский галстук на шее Филиппа. Драко ощутил острый укол ревности, от которой так старательно пытался избавиться в последнее время. Он встал, резко отодвигая скамью. Тарелка перед ним трусливо задребезжала и едва не свалилась на пол, разбиваясь. Серые глаза остро сверкнули, когда парень, чуть замедлив шаг, проходил мимо однокурсников, но Эва даже не взглянула в его сторону, продолжая заботливо ластиться к Филиппу. Семенящая за парнем Астория обиженно дула губки, хотя внутри все горело и переворачивалось. Она испуганно дернула слизеринца за рукав и, пряча глаза, проговорила: — Драко. Почему ты так смотришь на нее? Я не понимаю, — звонкий голос ударился о высокие стены коридора. Волшебник медленно повернулся к девушке, окидывая ее учтивым взглядом, и сухо произнес: — Я не понимаю, о чем ты, Астория. Мысли целиком и полностью занял странный и непривычный образ Спенсер. К слову, она вела себя также непонятно на протяжение всего дня, не отходя от Филиппа ни на минуту и радостно принимая его внимание. Малфой задумчиво наблюдал за неадекватным поведением Эвы, стараясь уцепиться за назойливо стучащую в голове мысль. Что-то определенно было не так. Происходило нечто ненормальное, и это было очевидно. Только вот слизеринец не был уверен, что действительно хочет это знать. *** Сырые опавшие листья скользят под ногами. Каблуки осенних сапог неприятно утопают в размякшей земле, угрожая уронить меня в грязь. Крупные капли дождя мочат волосы, спутывая и слепляя пряди, а ветер услужливо кидает их в глаза, закрывая обзор. Пряди мерзко липнут к лицу, но я уже оставляю попытки откинуть их, осознав, что это бесполезно. Темная мантия греет, но побелевшие пальцы все равно мерзнут, и мне приходится хорошенько их растирать, чтобы не ощущать окоченения. Мои попытки выбраться из замка незамеченной в кои-то века увенчались успехом. Похоже, все совершенно размякли из-за погоды и не хотят вылезать из убежища в виде высоких стен Хогвартса. Пролезть в крошечную брешь в заборе, скрывающем Хогсмид от чужих глаз, не составляет особого труда, но колючая рука ограды сдергивает с моей головы капюшон, поливая за шиворот холодным дождем. Зябко поежившись, нервно дергаю ткань обратно, натягивая ее чуть ли не до носа, и замечаю подальше высокую темную фигуру, стоящую в одиночестве. Приближаясь, ощущаю, как волнение отступает, стоит мне только узнать темные глаза Теодора, остро сверкающие на бледном лице. — Ты задержалась, — недовольно протягивает слизеринец. — Что-то случилось? Отрицательно мотаю головой. Желание произносить слова вслух исчезает. — Ты так и не сказала, куда мы отправляемся, — продолжает парень, внимательно наблюдая за моими дергаными движениями. Неопределенно повожу плечами, уклончиво отвечая: — Тебе это и необязательно знать, — голос едва доносится сквозь порывы ветра и шум дождя. Недовольный взгляд впивается в мое лицо, но Теодор только требовательно вытягивает вперед руку. Я беру его ладонь и внезапно распахиваю глаза, ощутив исходящее от парня тепло. Переборов в себе желание сжать его пальцы покрепче, согревая онемевшую руку, смыкаю веки, отчетливо представляя нужное место, и громкий хлопок трансгрессии перемещает нас. Уставившись на высокий каменный забор кирпичного цвета, спешно облизываю пересохшие от волнения губы. Я никогда прежде здесь не была. Тетка не хотела, чтобы я посещала первый фамильный особняк, доставшийся матери по праву старшинства. Кэти говорила, что ни разу не приходила сюда со смерти сестры, но сейчас я ей не верю. Она наверняка была здесь и подолгу смотрела на задернутые шторами окна, сожалея о каждом своем неверном решении, будто это могло что-то изменить. Ватные ноги сами выносят меня к высоким кованым воротам, украшенным сверху острыми шпилями — не перелезть. — Мы собираемся к кому-то в гости? — нахмурившись, уточняет Теодор, но я пропускаю его вопрос мимо ушей. Протянув руку к запертой калитке, испуганно отдергиваю пальцы, ощутив потрескивающий магический барьер. Он чуть заметно искрится, волнами пробегая по воротам. В голове живо и красочно всплывают теткины рассказы о мрачном доме детства и суровом нраве моей бабки. Не особо понимая, что делаю, вытаскиваю из кармана палочку, быстро проводя ей вдоль ладони. Алая кровь заплывает в трещинки на коже, но я быстро провожу ладонью по кирпичам возле калитки, чуть прикусив губу. — Спенсер, какого Мерлина ты… — Теодор не успевает договорить. Бордовый след впитывается в рыжие камни с чавкающим звуком, а ворота медленно раскрываются, приветливо поскрипывая. Задумчиво оглядываю открывшийся проход, когда Нотт, видимо, все же осознает: — Это твое семейное поместье? Мерлин, этих огромных домов так много, как же тут разобраться, где чей. Неуверенно повожу плечами, шагая вперед: — По крайней мере, здесь выросли мать и тетка. Раз уж я осталась в семье одна, наверное, все эти дома мои. Почему Кэти потом перебралась в другое жилье, я понятия не имею. Миновав отгораживающий дом забор, невольно замираю, оказавшись внутри двора. Широкая мощеная дорожка вьется до невысокой каменной лестницы перед большим трехэтажным домом. По обе стороны от входа высятся резные колонны. Темная каменная кладка фасада местами осыпается, размокнув. Огромные окна взирают на нас непроглядной темнотой. Я оглядываюсь по сторонам, замечая множество клумб, заросших травой и высокими сорняками. Мощные деревья, явно давно не стриженные, загораживают длинными ветвями проходы, не позволяя хорошенько рассмотреть сад. Пара скамеек по бокам дорожки прикрыты пушистыми кустами, осыпающими на них свои листья. Вопреки рассказам тетки, здесь оказывается не так уж и жутко. По крайней мере, мне так не кажется. Неуверенно шагаю по едва заметно деформированным ступеням, поднимаясь на серое крыльцо. Остановившись перед высокой парадным входом, перевожу дыхание, пытаясь заставить себя дернуть ручку двери. В конце концов, не о чем волноваться — враждебной магии здесь не чувствуется. — Ты никогда раньше тут не была? — удивленно вопрошает Нотт, наблюдая, как я переминаюсь с ноги на ногу, не решаясь войти. Отрицательно мотаю головой, собираясь все-таки заставить себя открыть чертову дверь, но она отворяется сама, тихо скрипнув застоявшимися петлями. Старые особняки имеют характер, узнают своих хозяев и могут не очень приветливо встречать незваных гостей. Стоит надеяться, что меня все же узнали. Каблуки звучно цокают по каменному полу, а мне приходится зажечь свет на конце палочки, чтобы разглядеть что-нибудь в темноте прихожей. Высокое зеркало покрыто годовой пылью и паутиной, пара пустующих вешалок примостилась в углу, а не стенах висит несколько факелов — ничего необычного. Подавляя нарастающее внутри волнение, поднимаюсь по очередным ступенькам, оказываясь в просторном зале. Изумрудные стены с серебристыми извитыми полосками заставляют меня разочарованно закатить глаза. Неужели мои предки были такими же занудными чистокровными волшебниками, как и все мое нынешнее окружение? Темно-серые плотные шторы закрывают высокие окна, длинный кожаный диван, также покрытый слоем пыли, стоит перед стеклянным журнальным столиком, а чуть поодаль размещается масштабный камин. — Наконец-то моя неблагодарная внучка удосужилась посетить родной дом, — гнусный скрипучий голос звучит в идеальной тишине оглушительно громко. Вздрогнув от неожиданности, оборачиваюсь к источнику звука, взмахом палочки зажигая свечи в огромной металлической люстре под потолком. Картина в позолоченной раме висит напротив камина. Высокая худощавая, даже сухая женщина смотрит на меня небесно-голубыми глазами, а ее светлые пышные кудри уложены в замысловатую прическу на макушке. Салатовая мантия на ней подчеркивает бледную кожу, а узкий поясок — хорошую для такого возраста фигуру. Сложно определить, сколько ведьме лет, но я знаю точно, что за пятьдесят. Завороженно двигаюсь к портрету, не веря, что теперь я хотя бы знаю, как выглядела моя бабушка. Женщина на картине поджимает темно-красные губы и строго вопрошает: — И где тебя носило все эти годы? Я уж подумала, что ты умудрилась отправиться к праотцам, как твоя идиотка-мать, — по пути к портрету напарываюсь на эти слова, как на нож. Обиженно хмурюсь, пока ведьма продолжает. — Этой дуре была оказана такая честь, а она еще смела перечить господину. Не удивительно, что он прикончил ее, и поделом. Аккуратные черты лица обостряются, а я не могу заставить себя перестать слушать, жадно ловя каждое слово: — А где Кэти? Эта потаскуха была здесь в последний раз, сообщив мне о том, что собирается выйти замуж за неудачника-магла. Надеюсь, она не успела наплодить выродков? О, какой позор для нашего имени! — женщина вскидывает тонкие жилистые руки, прикладывая длинные пальцы к вискам. — Кэти умерла, — отзываюсь севшим голосом, чувствуя медленно укладывающуюся внутри неприязнь. Не хочу верить, что эта высокомерная заносчивая истеричка — моя близкая родственница. Не хочу верить, что моя семья была настолько типичной. Ведьма поджимает губы, причмокивая: — Это именно то, чего заслуживает такая потаскуха. Предательница крови. Да как она может? — Я дружу с кучей маглов! — яростно выдыхаю и, резко развернувшись, падаю на кожаный диван, демонстративно закуривая. Со стороны портрета доносятся визгливые нотки: — Ты! Что ты делаешь? Ты — последняя надежда нашего рода! Ты не имеешь права на такое поведение, глупая девчонка! Выдыхаю сероватый дымок, набирая в легкие побольше воздуха для ответа, когда на мое плечо ложится тяжелая ладонь: — Спенсер, спокойно. Я просто напомню — ты споришь с портретом, — тихий голос Нотта действует на меня отрезвляюще. Точно, это всего лишь портрет. Вскакиваю на ноги, прыгая к тяжелым шторам под возмущенные вопли бабки, и дергаю ее руками, срывая. Пыльная ткань опускается на меня, вызывая приступ кашля, но я все же дотаскиваю ее до портрета, накрывая его и услышав напоследок: — Ты не имеешь права, предательница! Раздраженно выдохнув, оглядываю комнату, не находя в ней больше совершенно ничего интересного, но натыкаюсь на темный насмешливый взгляд Теодора. Слизеринец скрещивает руки на груди, опираясь о стену спиной: — Не самое приятное знакомство с родственниками? Фыркаю, зачем-то снимая теплую мантию и бросая ее на журнальный столик: — Не удивительно, что вы все стали чокнутыми, если росли в таком окружении. Теодор окидывает меня снисходительным взглядом, а я двигаюсь дальше, попадая в просторный обеденный зал — посреди комнаты одиноко возвышается длинный мраморный стол и черные кованые стулья. Стены украшает огромное количество молчаливых картин, а в углах стоят коллекционные вазы с завядшими цветами. Кажется, они уже даже покрылись плесенью, а вода затянулась непонятно откуда взявшейся тиной. Поморщившись, открываю следующую дверь, обнаружив за ней прибранную, но заброшенную кухню. Огромную, словно в семье был, по меньшей мере, десяток человек. Приходится вернуться к залу и медленно подниматься по широкой лестнице. Касаюсь пальцами гладких перил, стряхивая с подушечек пыль, и, оказавшись в длинном коридоре с изумрудным ковром, двигаюсь вдоль дверного ряда. Местами возле стен стоят деревянные постаменты, на которых располагаются жутковатые статуэтки и диковинные вазы. Толкнув самую дальнюю дверь, оказываюсь в уютном кабинете. Черный кожаный стул аккуратно придвинут к высокому лакированному столу, на котором все еще расставлены перья, чернильницы и пергаменты. В углу уютно стоит кресло, а с другой стороны расположена дверь куда-то еще. Под внимательным взглядом Теодора прохожу к стулу, опускаясь в него. Ящики стола поддаются легко, и я нахожу кипу пергаментов с семейной печатью. Разворачивая один, быстро пробегаюсь по высоким наклонным буквам с крупными завитушками, а в конце — размашистая подпись: «Кристофер Спенсер». Какие-то торговые соглашения и устаревшие договоры закидываю обратно. Верхний ящичек совершенно не желает открываться, не помогает даже Алохомора, и я, стиснув палочку покрепче, взрываю его, разрушая заодно и половину стола, ведь очевидно — за закрытыми дверями скрывается куда больше интересного. — Спокойней, — Нотт чуть прикрывает лицо рукой, чтобы не поймать пару осколков. — Не стоит разрушать свое семейное поместье так быстро. Только повожу плечами, вытаскивая содержимое ящичка. На глаза сразу попадается колдография — женщина с портрета и высокий широкоплечий мужчина со светлыми уложенными на одну сторону волосами стоят плечом к плечу. Взгляд волшебника кажется непроницаемым, но на узких губах катается легкая улыбка, чуть прикрытая тонкими завитыми усами. Перед ними стоят двое белокурых девочек, радостно обнимающих друг друга. Та, что постарше, заливисто смеется, отчего завязанные в два хвостика локоны подрагивают, а вторая пытается состроить серьезное выражение лица, но у нее решительно ничего не выходит. Откладываю колдографию, быстро просматривая подписанные документы и полученные письма. В каждом — мысли о величии чистокровных волшебников, порабощении маглов и надобности примкнуть к появившемуся так вовремя магу, называющему себя Темным Лордом. Поверить не могу, что моя семья была такой же повернутой. Хотя чего вообще я могла ожидать? Засунув руку в обломки ящика, выуживаю оттуда открытую пачку сигар и серебристую зажигалку, удивленно откидывая крышку и щелкая ей. Слабый огонек появляется ненадолго и потухает. У меня в голове не укладываются подобные письма и семейная колдография. Возможно, хотя бы дед не был таким мерзким, как бабка. Засунув изображение в сумку, встаю и, решив, что здесь больше делать нечего, перемещаюсь в соседнюю комнату. Пройдя внутрь, замираю, застыв в дверях. Высокие темно-коричневые книжные шкафы тянутся по стенам, и стоят в два ряда посреди комнаты. В центре уютно расставлена пара диванов и между ними прозрачный столик с темными ножками. Восторженно вышагиваю вдоль рядов, проводя указательным пальцем по выпирающим корешкам. Читая тисненные буквы на переплетах, радостно отмечаю, сколько здесь всего нового. Но, пройдя вглубь библиотеки, вздёргиваю брови — такого количества книг по черной магии я не видела ни в Запретной Секции, ни в библиотеке тетки. Сзади раздается жуткий грохот, я резко оборачиваюсь, выхватив палочку. Нотт делает то же самое, и мы настороженно следим за падающим на пол шкафом. Книги вываливаются, раскрываясь на пожелтевших страницах, и все замирает. Напряженно вглядываясь в рухнувший стеллаж, медленно шагаю к источнику шума, выставив палочку перед собой. Никаких причин для падения мебели обнаружить не удается, и я собираюсь было обернуться к однокурснику, когда из книжных завалов вдруг поднимаются длинные эльфийские уши, а за ними и весь домовик, одетый в грязную застиранную наволочку. Огромные зеленые глаза радостно сверкают на маленьком личике и тонкий голосок восторженно пищит: — Наконец-то маленькая мисс вернулась! Я так долго ждала Вас, столько времени прошло! Нужно срочно нанять слуг и приготовить праздничный ужин в честь такого чудесного события! Ошарашенно осматриваю маленького нелепого эльфа. Разумеется, как в таком поместье обойтись без домовика? — Кто ты? — спрашиваю совершенно бездумно, хотя ответ очевиден. Нотт издает сдавленные смешок, а домовик склоняется в неловком поклоне, радостно оглядывая меня: — Я Пинки. Ваша покорная слуга. Устало выдыхаю, раздраженно помахивая рукой: — Ладно, Пинки, замечательно. Ты свободна, можешь идти, куда хочешь. Не замечаю мелькнувшего в глазах домовика страха, но прекрасно слышу смеющийся голос Нотта: — Нет, Спенсер, это не так делается. Точно. Мерлин, как я могла такое забыть. Выдергиваю из сумки брошенный туда шарф и протягиваю вещь Пинки, но та в ужасе отшатывается от меня, прикрывая рот тонкими костлявыми пальчиками: — Нет, мисс, за что? Я обещаю, буду служить Вам еще лучше, только не отказывайтесь от меня. Я живу, чтобы служить семье Спенсеров, и не представляю, что делать, если Вы выгоните меня. Да какого гиппогрифа она несет? Я даю ей свободу. Ошарашенно слежу за семенящим назад домовиком, когда среди этого абсурдного спектакля раздается размеренный голос Теодора: — Ты что, не в курсе? Для них — счастье служить своей семье, — конечно, я в корне с этим не согласна. Если эльфов поработили и внушили, что все происходящее — норма, еще не значит, что они мечтают жить так до конца времен. Устало потираю двумя пальцами переносицу и, пытаясь успокоить трясущегося в истерике домовика, откидываю шарф, обреченно произнося: — Ладно, ладно, успокойся, — огромные уши напряженно поднимаются в воздух, напоминая гигантские локаторы. — Что же ты делала здесь все это время? Эльф вытирает покрасневшие от слез глазки и, шмыгнув носом, шаркает по мягкому ковру босой ногой: — Я ждала маленькую мисс и… спала, — она виновато опускает голову, но тут же продолжает лепетать. — Я была плохим домовиком, но теперь выполню все, что пожелает мисс, правда, я так счастлива, что Вы вернулись. Прерываю ее болтовню легким поднятием руки. Это маленькое чудо кажется крайне забавным, и я не сдерживаю улыбки: — Ты проспала все эти годы? — удивленно вскидываю брови — времени с того момента, как дом опустел, прошло немало. Пинки прижимает уши к непропорционально большой голове и протягивает: — Сначала я пыталась в одиночку поддерживать порядок в доме, но годы пролетали, и… — голубые глаза снова наполняются слезами. — Простите меня. Предотвращая очередной громкий всхлип, киваю: — Я поняла, хватит. Ты живешь здесь очень давно, покажи комнату моей матери. Пинки горделиво распрямляется и со знанием дела уточняет: — Детскую или ту, где она жила с мужчиной, почему-то называющего себя Вашим отцом? Непонимающе пялюсь на эльфа. В этом доме все знали настоящую историю моего появления? Хотя мать даже фамилию мне свою отдала, а не поддельного мужа. К тому же, у домовиков неплохое чутье на подобные вещи. — Обе, — справляюсь со вздрогнувшим голосом. — Сначала детскую, наверное. Эльф живо кивает, и мы выходим в коридор, поднимаясь на третий этаж. Остановившись у крайней двери в левом крыле, Пинки услужливо кланяется: — Вот она. В правом крыле — другая. Что велите делать, пока Вы заняты? Да что этому маленькому эльфу не сидится спокойно? Неужели нельзя просто ничего не делать? — Ты можешь прибрать дом, — надеюсь, что эта работа загрузит ее надолго. — Найми еще кого-то, чтобы не было так тяжело. Или приведи Элиота, он тебе поможет. Только расскажи ему, кто ты такая и откуда, — записываю на клочке пергамента адрес, пока домовик внимательно слушает и кивает. — И еще кое-что. Пошей себе нормальную одежду. Пинки снова испуганно дергается, потряхивая огромными ушами: — Нет, мисс, пожалуйста… Раздраженно цокаю, прерывая очередной шквал слез и истерик: — Во имя Мерлина, я не собираюсь тебя никуда прогонять. Просто мне неприятно, что ты носишь какие-то рваные лохмотья. Домовик, обратив на меня полный щенячьей преданности взгляд, послушно кивает и, щелкнув пальцами, растворяется в воздухе, а я натыкаюсь на посмеивающегося Теодора: — Что? — неприязненно поджимаю губы. Меня раздражает насмешка в темных глазах. Слизеринец примирительно вскидывает руки, улыбаясь уголками губ: — Совершенно ничего. Просто очень непривычно видеть, как кто-то возится с жалкими домовиками. Особенно, если знать, кто ты такая. Награждаю парня недовольным взглядом, толкая дверь в спальню матери: — Зачем мне относиться к ней плохо? У меня достаточно людей, которых стоит ненавидеть. Теодор пожимает плечами, следуя за мной: — Кто говорит о ненависти, Спенсер? Они не достойны таких ярких эмоций от своих хозяев. Презрение, разве что, — его ровный голос начинает выводить меня из себя. — Тебе лично какой-то домовик сделал что-то плохое? — собираюсь выдать целую гневную речь, но слова застревают в горле, когда я оказываюсь в спальне. Идеально белые стены с мудреными серебристыми узорами и такой же ковер делают комнату светлее, чем все предыдущие помещения. Возле стены, рядом с задернутым шторой окном располагается огромная кровать с темно-синим пологом, расшитым мелкой россыпью звезд. По обе стороны стоят прикроватные тумбочки с серебристыми рамами для колдографий, а напротив высится широкий светлый письменный стол. В шкафу рядом аккуратно составлены несколько книг, плюшевые игрушки и пара удивительно живых кукол. Две двери ведут в ванную комнату и гардеробную. Если бы ничего не произошло, эта комната стала бы моей спальней. Глаза начинает неприятно щипать, и я вытягиваю из сумки сигареты, закуривая. Жестом предлагаю Теодору присесть на снежно-белое пушистое кресло, а сама подхожу к письменному столу, пальцами вычерчивая на слое пыли замысловатые узоры. Усевшись на мягкий стул, дергаю на себя ящички стола, медленно перебирая свернутые свитки, перья и учебные заметки. Детским ровным почерком записано множество рецептов разных зелий с пометками и добавлениями полезной информации от себя. Видимо, старик Слизнорт не соврал, рассказывая когда-то о талантах матери к зельеварению. Пробегая глазами по круглым буквам, с грустной улыбкой подмечаю, что до многих заметок Марго я дошла сама, перетерпев кучу неудач. А ведь все могла быть намного проще — она сама могла поделиться со мной своими открытиями. Запихнув учебные свитки обратно, просматриваю сложенные пополам и посеревшие от времени плакаты — квиддичная команда, прекрасная и молодая Селестина Уорлок и какая-то старая джазовая группа, кажется, заснувшая на забытом всеми изображении. Странно, почему они не висят на стенах? Наверное, бабка не была рада таким увлечениям старшей дочери. Под плакатами аккуратной стопкой сложена куча открыток, записочек и писем — приглашение в Хогвартс, результаты СОВ и ЖАБА. Я удивленно моргаю, разглядывая ровное «П» напротив всех предметов. Наверное, она была невероятно талантливой и умной ведьмой. Зачем-то скидываю ворох поздравительных открыток и распечатанных писем в сумку, и шагаю к тумбочке, хватая с нее серебристую рамку. На одной колдографии две сестры в хогвартской форме радостно обнимаются на фоне дверей Большого Зала. Ведьма постарше притягивает волшебницу к себе за плечи, отчего их разница в росте отчетливо бросается в глаза, но я только удивляюсь тому, как сильно Марго и Кэти похожи — словно близняшки, только разного возраста. Вторая колдография кажется не менее любопытной — стройная высокая девушка в выпускной мантии стоит возле школьного замка в окружении других учеников. В руках у нее — диплом, а выпускная шапочка чуть съехала с золотистых локонов, кисточка на ней слегка прикрывает нежно-голубые глаза, светящиеся от счастья. Лица других выпускников скованны наработанной годами учтивостью, но пухлые губки Марго приоткрыты в радостной улыбке. Подавляя растерянный вздох, протягиваю: — Ну конечно, кто бы сомневался. Слизерин, — скольжу взглядом по изумрудно-серебристому галстуку и факультетской нашивке на мантии. Нотт, обрадовавшись тому, что я прерываю гнетущую тишину, тут же отзывается: — Звучит так, будто ты разочарована, — он шагает ко мне, с интересом разглядывая колдографии. — Брось, из Слизерина выпускаются не только Пожиратели и уроды. Нервно повожу плечами, яростно вскидывая брови: — Не знаю ни одного опровергающего примера. Теодор склоняет голову набок и легко поджимает губы, сдерживая расползающуюся улыбку: — Зато я знаю. Ты, например. Ощутив сковывающую дрожь в руках, скидываю рамки в сумку, злобно огрызаясь: — Я вообще-то Пожирательница, забыл? Неважно, что Метки нет, она мне и не нужна. Слизеринец насмешливо вскидывает брови и, сузив глаза, лениво протягивает: — Ага, я помню. Самая яростная поклонница идей нашего повелителя. Его правая рука, миледи, — волшебник сгибается в глубоком поклоне, а я фыркаю, яростно шагая к гардеробной. Будет он еще надо мной смеяться. Оказавшись в комнате, удивленно смотрю на длинные ряды вешалок и шкафов — разноцветные мантии, платья, юбки и огромное количество обуви. Прохаживаясь вдоль вешалок, касаюсь руками мягких летящих тканей и, не выдержав, снимаю лиловую шелковую мантию, накидывая ее на себя и затягивая широким пояском. Одежда оказывается чуть великоватой, а в нос тут же ударяет приятный персиковый аромат. Любопытно заглядываю в высокое зеркало в резной раме и замираю. Наверное, Марго прекрасно смотрелась в этой мантии. — Тебе идет, — от бархатного голоса чуть вздрагиваю и чувствую на себе завороженный взгляд Теодора. — Непривычно, конечно, видеть тебя в чем-то цветном, но, правда, это очень красиво. Благодарная улыбка против воли трогает мои губы, и я киваю однокурснику, продолжая смотреть на свое отражение. Хочется перемерить здесь все, наверное, потому что в голове настойчиво вертится мысль — Марго надевала все эти вещи, тщательно подбирая их, и наверняка подолгу крутилась перед зеркалом перед тем, как нужно было куда-то выходить. Хотя, возможно, я все это придумала для себя. Я ведь совершенно не знаю, какой она была на самом деле. Взгляд внезапно цепляется за надпись в глубине полки с обувью. Почерк совсем уже не детский — буквы ровные, высокие и острые: «Vale et me ama. Supremum vale*». Хорошо, что латынь — почти наш второй родной язык. Приближаю лицо к надписи, и внутри что-то болезненно сжимается, проваливаясь вниз. Трясущимися руками подношу палочку и указательным пальцем провожу по въевшимся буквам, чувствуя шершавую деревянную поверхность и чудом не всаживая в кожу занозу. Сдерживая удивленный вздох, смотрю, как в стене полки появляется подобие маленькой квадратной дверцы. Подцепив ее ноготком, тяну на себя, завороженно глядя в темноту тайника. Засунув в углубление руку, не сразу вытягиваю оттуда тяжелую стопку блокнотов, похожих на ежедневники. Подув на кожаные обложки, наблюдаю за поднимающейся пылью. Раскрыв первую книжицу, пробегаюсь взглядом по уже знакомым круглым буквам. Ссоры с родителями, сестрой, будни в Хогвартсе, какие-то записи к заклинаниям. Страницы, твердые и пожелтевшие, переворачиваются с тихим шелестом. Шумно опускаюсь на пол, выискивая самый новый дневник. Сердце пропускает пару ударов — почерк в нем такой же, как на деревянной стенке шкафа. »…Мистер Реддл такой интересный. Он очень начитан и эрудирован, мне нравится обсуждать с ним разные магические техники. Думаю, ему тоже, ведь я единственная, с кем он так долго беседует на всех этих напыщенных приемах. Он всегда сдержан и холоден, но я почему-то не могу сдержать глупую улыбку, когда он двумя пальцами поправляет свой галстук. А этот глубокий бархатный голос, Мерлин! По моим плечам сразу рассыпаются мурашки, стоит ему так тихо и вкрадчиво сказать: «Мисс Спенсер». Он лишь однажды назвал меня по имени и, клянусь, я думала, что задохнусь в этот момент. Остается только надеяться, что он ничего не замечает. Все же мистер Реддл гораздо старше меня, и я стараюсь вести с ним беседы на отвлеченные темы, но он словно видит меня насквозь. Когда эти умные темно-синие глаза касаются моего лица, готова поклясться, он видит все, что я пытаюсь скрывать. Такой интеллигентный и сдержанный, в нем столько достоинств, что я не могу смотреть на других мужчин нашего круга. Да и как можно — он настолько отличается от них, что дух захватывает, а ноги подкашиваются…» Рвано выдыхаю, непонимающе пялясь на аккуратные строчки. Ответы все это время были у меня под носом, стоило только протянуть руку и взять их, а я даже не постаралась, чтобы их найти. — Эва, все в порядке? — я успеваю забыть о присутствии Теодора. Парень упирается лопатками в деревянные полки, скользя по моему лицу взволнованным взглядом. Растерянно кивнув, пролистываю несколько страниц, погружаясь в чтение. »…Я была несколько удивлена, узнав, где он живет. Каменный домик, совсем небольшой, но, разумеется, внутри безупречно и изыскано обставленный. Вопросов задавать не стала, в конце концов, мне тоже не нравятся эти огромные семейные особняки, мрачные и пугающие. Я пришла вечером, и после ужина мы сели у камина играть в шахматы и разговаривать. Наш спор так увлек меня, что я не заметила, как выпила лишнего. Все же стоило остановиться на одном бокале вина…» Я невольно хмыкаю, пропуская пару абзацев. »…Наверное, поэтому я сама пригласила его потанцевать. На самом деле, я была растеряна — ведь никто не приглашает девушку к себе домой вечером, чтобы просто поиграть в шахматы. Не зная, что делаю, я невольно потянулась к его лицу, ощущая пальцы на своей талии. Его размеренное дыхание обжигало, но Том только аккуратно отодвинулся от меня. — Что ты делаешь, Марго? Не пристало юным ведьмам так себя вести, — его глаза смотрели так строго, но проницательно, что у меня будто выбило землю из-под ног. — Но почему я должна запрещать себе, если хочу чего-то, — во мне, пожалуй, говорил алкоголь, иначе бы я никогда не посмела переступить через все эти правила и манеры. До сих пор закрываю глаза и помню, как насмешливо вздернулись уголки его прекрасных губ: — Не порть себе жизнь. Ты меня совершенно не знаешь, девочка. Иначе никогда бы не осмелилась подойти. От такого обращения зазвенело в ушах. Том не воспринимал меня всерьез, но я уже давно не была маленькой несмышлёной студенткой. Я слышала, что о нем говорят. Я знала, что с ним обсуждают люди постарше. Знала, что среди этих людей есть и матушка с отцом. — Я знаю, кто Вы… — я замялась и исправилась, решив, что не хочу больше обращаться к нему так официально. — Кто ты. И я не боюсь. Никогда не смогу тебя бояться, — мой голос еще никогда не звучал так звонко. Том преодолел расстояние между нами в мгновение. Его лицо было так близко, что хотелось только запустить пальцы в эти угольные черные волосы, чуть кудрявые, но тщательно уложенные: — Очень глупое решение для такой умной ведьмы, — от глубокого голоса дрожали колени, а руки совершенно перестали слушаться. Неимоверным усилием воли я заставила себя впервые стойко ответить на этот взгляд, прежде заставлявший меня смущенно опускать голову в пол: — Мне все равно, — слова повисли в воздухе. Минуту он смотрел на меня, а затем, словно решившись, резко дернул к себе, впиваясь в губы поцелуем. Матушка непременно прикончит меня, если узнает. Том не был аккуратным и нежным, как все предыдущие, но от каждого его прикосновения, поцелуя, слова все внутри плавилось, выбивая из легких воздух…» Резко захлопываю дневник, пытаясь спокойно вдохнуть. Надо срочно закурить. Нет, я явно не готова погружаться в таких детали их отношений. Открыв следующую книжицу, пролистываю добрую половину страниц, натыкаясь взглядом на короткую запись, явно сделанную в спешке — буквы плывут и прыгают. »…Том пугает меня. Нет, я боюсь не его, но за него. Я знаю, что он никогда не причинит мне вреда. Я никогда не тешила себя мыслями, что он хороший человек, и поклялась принимать все его недостатки, только вот его идеи и мысли сводят меня с ума. С каждым днем мир все сильнее погружается во мрак, а я вижу Тома реже и реже. Эти странные разговоры мне совершенно не хочется слышать, а его люди, приставленные для моей защиты, раздражают. В них нет ничего хорошего, только ненависть и страх, и я это вижу. Том меняется до неузнаваемости, и мне страшно, что однажды я не смогу обратиться к нему по привычному и приятному имени. Я узнала в этом человеке прежнего Тома лишь сегодня, когда сообщила, что беременна. Мне показалось, что в налившихся кровью глазах проскользнула обычная человеческая радость, хотя, возможно, я жестоко обманываюсь». Ну все, хватит. Это уже слишком. Громко захлопываю книжицу, когда из ее последних страниц вываливаются 3 колдографии. На первой — женщина со светлыми кудрями приветливо улыбается и машет тонкими пальцами. Она больше не похожа на недавно закончившую школу студентку, а, скорее, на взрослую и уверенную ведьму, невероятно красивую и привлекательную. Светло-голубой взгляд хоть и становится осмысленным, но все также радостно горит. На второй — мужчина средних лет. Он сидит на стуле вполоборота, широкие плечи накрыты черной мантией. Острые черты лица выражают только едва читаемое превосходство, кожа собирается мелкими и еще малозаметными морщинками. Темные волосы разделены пробором и чуть зачесаны налево, а в темно-синих глазах плещется спокойное высокомерие. Вглядываюсь в них, с ужасом понимая, что эта синяя бездна каждый день смотрит на меня в зеркало. Третья колдография заставляет меня судорожно выдохнуть. Марго и Том стоят совсем рядом, а мужская рука лениво лежит на тонкой талии. Лицо волшебника не выражает ничего, но вот ведьма улыбается открыто и чисто, как и на всех других изображениях. — Ты удивительно похожа на них обоих. Но больше — на него, — тихий голос Теодора звучит так неожиданно, что я невольно дергаюсь, пряча колдографии. Парень заглядывает мне через плечо и виновато выдыхает: — Прости, что увидел. Я звал тебя, но ты не слышала. Непонимающе киваю, переворачиваю последнее изображение. На обороте тонкой полоской выцветают высокие буквы: «Наша единственная совместная колдография. Знай: «Amor timere neminem verus potest**». Протираю глаза ладонью, резко вскакивая на ноги, запихивая свой найденный клад в сумку, и молча дергаюсь к последней точке своего маршрута. Оказавшись в другой спальне в противоположном крыле дома, тону в изобилии зеленого. Невидящим взглядом скользя по обыкновенной обстановке, замираю, заметив крошечную детскую кроватку. Провожу пальцами по запыленным деревянным перильцам и касаюсь крошечного пухового одеяльца. Слезы сдавливают горло. Кажется, я взяла на себя слишком много, решив, что смогу спокойно посетить обломки своей уничтоженной семьи. Силюсь отвернуться и выйти, но не могу оторвать взгляд от маленькой кроватки. — Спенсер, мне жаль, — сожаления Нотта, разумеется, никак мне не помогут, но аккуратный голос вытаскивает меня из пучины боли. — Идем, — он разворачивает меня, увлекая за собой вниз по ступенькам. На последнем лестничном пролете нас встречает радостный домовик, деловито сообщающий: — Я начала уборку дома, мисс. Сейчас отправлюсь за тем волшебником, которого Вы назвали. Иступлено киваю, не особо вслушиваясь в бормотание: — Да-да, приведи Элиота и все ему объясни. Спустившись в зал, потерянно прижимаю к себе сумку, а Теодор уточняет: — Возвращаемся в замок? Я отрицательно покачиваю головой, наконец осознав, что мне хочется сделать: — Нет, я загляну к отцу. Нотт неопределенно передергивает плечами, тихо переспрашивая: — Уверена, что это хорошая идея? Уязвленно вскидываюсь, обиженно процеживая: — Мне лучше знать. А вот тебе совершенно нечего там делать. Слизеринец кивает, и мы живо выходим из дома, минуя кованые ворота по мощеной дорожке. Парень мельком желает мне удачи и исчезает с громким хлопком. Не помню, как трансгрессирую к поместью Малфоев, прохожу высокие ворота и оказываюсь в обеденном зале, пропустив дежурящих Пожирателей. Мне везет, и в комнате оказывается только сам Темный Лорд. Взглянув на меня, он замирает. Красные глаза сужаются, и мужчина смотрит на меня, не мигая: — Ты сегодня выглядишь необычно, Эва, — опускаю взгляд на подол лиловой мантии, осознав, что забыла переодеться. Ну и к черту. Ничего не отвечая, опускаюсь на ближайший стул, отбрасывая с лица слипшиеся пряди: — У меня есть для тебя кое-что, — совместная колдография падает на стол в оглушительной тишине, проскальзывая по гладкой поверхности прямо к мужчине. Белые пальцы цепляются за снимок, и волшебник замирает, вперившись красными глазами в изображение. Воздух сгущается, и мне кажется, что посреди пустого зала сейчас разнесется гроза. Отрешенно наблюдаю за тем, как Темный Лорд переворачивает колдографию, а узкие зрачки медленно скользят по ровным буквам. Лицо темного мага искажается в жуткой гримасе, но я даже не пытаюсь спрятаться или сбежать. Не боюсь того, что может произойти. Кажется, что даже смертельный зеленый луч не сможет сдвинуть меня с места. С отчаянным любопытством склоняю голову, следя за каждым едва ощутимым движением Темного Лорда, чувствуя, как течет между нами время. Вот длинный белый указательный палец вздрагивает, оцарапав уродливым ноготком колдографию. Вот изображение дергается, хотя бледные руки кажутся недвижимыми. Узкие щелочки, заменяющие волшебнику нос, едва заметно раздуваются. Глаза темнеют, и зрачок словно смешивается с радужкой. Секунда. Еще мгновение. И мое сознание заполняет дикий рев, переходящий в жуткое шипение. Красный луч раскалывает длинный обеденный стол пополам, и я отдаленно думаю о том, что Малфоям придется обновить мебель. Стулья превращаются в щепки, хаотично разлетающихся в сторону. Вазы и бесчисленные уродливые статуэтки разбиваются с оглушающим звоном. Картины срываются с трясущихся стен, разрываясь. Пол под моими ногами дрожит, вибрируя. Такой яростный выплеск магии должен снести и меня, но я нахожусь в самом центре безумия, не задетая ни одним осколком или обломком. Только наблюдаю потерянным взглядом, словно в замедленной съемке, как весь этот мусор разлетается по комнате. Я не могу знать точную причину этого разгрома, да и никогда не спрошу о ней. Все останавливается, только стены продолжают слегка подрагивать, сотрясая дом. Вижу, как тяжело вздымается грудь мужчины под серой мантией, и медленно встаю, перешагивая через обломки. Стук каблуков отдается эхом, и, оказавшись возле мага, я торможу, но все-таки моя маленькая ладонь аккуратно ложится на мужское плечо, пальцы сжимаются на ткани мантии. Лицо волшебника поворачивается ко мне, и я стойко встречаю безумный взгляд. Я никогда не смогу прочитать, что говорят эти красные жуткие глаза, но все же решаю выбрать кажущеюся мне разумной причину этого хаоса и упорно в нее верить. *** Читать дневники матери оказывается не такой простой задачей, но я с головой погружаюсь в ровные строчки, пытаясь так избавиться от стучащейся безумной реальности. Подтянув к себе ноги, откладываю самый первый дневник, закончив только его. Сделав глоток из бутылки абсента, закуриваю, задумчиво разглядывая кожаный переплет. Лиловая мантия висит в шкафу, но я больше не решаюсь ее надевать. Все-таки привычный черный оказывается куда удобней, но иногда, когда Забини и Квинси уходят из моей спальни и я возвращаюсь в сознание, укутываюсь в нее, вдыхая успокаивающий персиковый аромат. Всегда становится страшно, что он выветрится или шелковая ткань пропахнет въевшимся в меня запахом табака. Собираюсь уже открыть вторую книжицу, когда раздается громкий стук чем-то острым по стеклу. Устало закатываю глаза, совсем не желая вставать и смотреть, что там происходит за окном. И почему спальни старост расположены на уровень выше общей гостиной? Так можно было бы наблюдать за плавающей в озере живностью, периодически замечая гигантского кальмара, и не переживать, что кто-то решит стучать в твое окно. Осознав, что настойчивый стук не прекратится, бесшумно встаю, запуская в свою комнату коричневатую сову. Та роняет на стол конверт и тут же вылетает. Осмотрев желтоватую бумагу, пожимаю плечами, не обнаружив ни единого упоминания отправителя, и раскрываю конверт, вытаскивая короткую записку: «В старом кабинете зельеварения. Сейчас». Как требовательно. А если я просто не приду? Заклубившееся внутри напряжение исчезает — почерк женский, да и конверт пахнет обычными приторными духами. Из того, кто отправил эту записку и пожелал остаться неизвестным, конспиратор никакой. Задумчиво оглядев комнату, решаю закинуть в себя парочку таблеток, вспоминая неприятный инцидент на празднике Слизнорта. Тушу сигарету и, накинув поверх черной рубашки форменный джемпер и мантию, убираю палочку в карман и выхожу в подземелья. Остановившись перед нужным кабинетом, мотаю головой — чего вообще я опасаюсь? Все самое страшное со мной уже произошло. Уверенно толкаю дверь, проходя внутрь скудно освещенного кабинета. На первый взгляд мне кажется, что здесь никого, но спустя мгновение замечаю маленькую фигурку, укутанную в школьную мантию. По спине пущены золотистые локоны, и я разочаровано узнаю в девушке Асторию. Серьезно? Опять? — Гринграсс, это ты что ли отправила записку? — подаю голос, теряя интерес к происходящему. Ровная спина вздрагивает от моего голоса. Глупая малолетка даже не услышала хлопок двери. Как вообще она собирается выживать в нашем нынешнем мире? Астория резко оборачивается, и я замечаю, что ее слегка потрясывает: — Да, а что, не ожидала? — зеленые глаза лихорадочно блестят, а тонкий голосок срывается. Она напилась или просто чокнулась? Насмешливо поджимаю губы и, сдерживая язвительную улыбку, пожимаю плечами: — Ясненько. Я, пожалуй, пойду. Твое нытье мне не интересно, — разворачиваюсь и действительно шагаю к двери, когда та с грохотом закрывается от заклинания девушки. — Не смей уходить! Не смей относиться ко мне так, словно я — пустое место, — ее рука с палочкой дрожит так, что я удивляюсь, как вообще она умудрилась попасть в дверь. Нахмурившись, возвращаюсь чуть ближе к девушке и расслабленно опускаюсь на парту рядом: — А как к тебе относиться? — вопросительно свожу брови, игнорируя направленный на меня кончик волшебной палочки. — Мне плевать на тебя и все, что с тобой связано, — завожу руки за спину, упираясь ладонями в шершавую поверхность. Астория расплывается в такой жуткой ухмылке, что я всерьез обеспокоиваюсь ее психическим здоровьем. — И все-таки нам есть, что обсудить, — она тянет гласные и меня передергивает от этого слащавого голоса. Ей стоит поучиться держать себя в руках. Устало выдыхаю и пожимаю плечами, даже не пытаясь вытащить свою палочку: — Ладно, говори, чего ты от меня хочешь? Слизеринка победоносно вскидывает голову, награждая меня презрительным взглядом: — Оставь Драко в покое. Хватит преследовать его и пытаться все вернуть. Ошарашенно приподнимаю брови, совершенно не понимая, о чем говорит эта чокнутая, но все же не могу сдержать смешок и спрыгиваю со стола, приближаясь к девушке и пальчиком отводя ее дрожащую палочку: — Что за проблемы, Гринграсс? — насмешливо складываю руки на груди. — Ты забыла? Я же такая жалкая, что в мою сторону смотреть противно. Астория бледнеет. Пухлая нижняя губа трясется, а взгляд мечется по кабинету. Удовлетворившись ее реакцией, возвращаюсь на свою парту, легким движением поправляя волосы. Тишина начинает меня раздражать, но Гринграсс вдруг щурится и выплевывает: — Прекрати это. Я серьезно с тобой разговариваю. Прикрываю глаза и раздраженно выдыхаю, пытаясь абстрагироваться. Ничего не выходит. — Ладно, — протягиваю, ощущая, что этот разговор дается мне нелегко. — Мне плевать на Малфоя. Я не подходила к нему и не собиралась. Мне вообще не интересно, что там между вами двумя происходит, поэтому радуйся жизни со своим слизеринским красавчиком, а меня оставь в покое, — все внутри переворачивается и кипит от произнесенных слов, но я только натягиваю на лицо улыбку, игнорируя стучащее в диком ритме сердце. В самом деле, выбирая себе очередную девчонку, Малфою стоило бы позаботиться о том, чтобы она не лезла к предыдущим. Лицо Астории выражает смятение, и на пару секунд она кажется умиротворенной, но внезапно над моей головой разбивается огромная склянка с заспиртованными глазами, а о барабанные перепонки ударяется громкий визг: — Ты лжешь! Мерзкая тупая шлюха, я знаю, ты ходишь к нему и пытаешься все вернуть, но он мой! Хочу, чтобы тебя кто-нибудь прикончил, надеюсь, это скоро произойдет. Резким движением палочки защищаю свою голову от осколков, вонючей жидкости и ингредиентов зелий. Нет, она точно больная. Собираюсь уже кинуть в глупую малолетку чем-то, заставившим бы ее замолчать, когда рука замирает, не продолжая линию заклинания: — Если бы это было правдой, он бы не называл меня твоим идиотским именем каждый раз… — крики Астории заглушаются шумным гулом моего сердца. Вдохнуть кажется очень сложно, а к горлу подкатывают слезы, сдавливающие и мешающие ответить. Это правда? Ну конечно, с чего бы ей врать о таком. Уголки губ вздрагивают, слегка приподнимаясь, пока плачущая Астория раскидывается не долетающими до меня заклинаниями. Мерлин, он на самом деле не забыл обо мне. Открытие омрачается беспросветными мыслями о будущем. Я не могу избежать происходящего. Не могу вернуть все обратно. Я никогда больше не коснусь пальцами платиновых волос, да и после всего, что происходит со мной, Малфой сам не захочет со мной общаться, стоит ему только узнать, что творится вечерами в моей спальне. Мысли наваливаются разом, придавливая меня к земле и заставляя сдавленно выдохнуть. Да к черту все. Давно пора смириться. Малфой привыкнет. К тому, что меня нет рядом, к тупой Гринграсс, к нормальной жизни. Резко поднимаю голову, вырывая заклинанием палочку из изящных пальчиков визжащей слизеринки. Стараясь не вымещать на ней всю свою бессильную злость, прижимаю девушку к полу, заодно роняя несколько парт. Шагнув к ней, опускаюсь на корточки, выплевывая прямо в испуганное лицо: — Я ведь предупреждала тебя, верно? Я говорила, что убью тебя, если тронешь меня еще хоть раз? Ты такая слабая и глупая, неужели нельзя найти кого-то по зубам, срываясь из-за своих разбивающихся детских мечтаний? — чувствую, как сквозь сжатые зубы вылетают капельки слюны, но мне плевать. — Тебе стоит смириться с тем, как ведет себя твой прекрасный Малфой, и винить в этом не меня. Яростно дергаю головой, когда Астория пытается спрятаться под парту. И куда делась вся ее показная уверенность или хотя бы толкающая на безумия истерика? Нужно медленно вдохнуть. — Раз уж ты настолько не блещешь интеллектом, я сделаю исключение и повторю второй раз. Беги к своему Малфою и проси, чтобы он защитил тебя, потому что, если ты окажешься слишком близко ко мне еще раз, я точно тебя уничтожу. Перевожу дыхание и удивленно замечаю, как красивые губки правильной формы складываются в отчаянную улыбку: — Тебе не все равно, сколько не ври, — ее хриплый голос пускает мурашки по моей коже. Заставляю себя подняться на ноги и уже у самой двери бросаю: — Ты ведь знаешь, кто я, Гринграсс? Конечно, знаешь. Вся эта чертова школа знает. Уверена, что хочешь проверить, на что я способна? Астория молчит, и я медленно закрываю дверь бывшего кабинета зельеварения, тут же стремительно срываясь с места, надеясь поскорее оказаться в комнате. Весь этот ад слишком давит на меня. Кажется, мне нужно хорошенько порыться в своих запасах таблеток и алкоголя и найти что-нибудь, что заставит забыться.