Загляни в глаза, но не замерзай в них

Свет от нескольких свечей расползается по комнате, отгоняя темноту, но остается приглушенным. Я не позволяю Элиоту зажечь больше свечей, не позволяю помочь мне отмыться от крови или переодеться, и заботливый дворецкий уходит разбираться с ужином, предварительно оставив мне все привычные средства для снятия напряжения. Будто я стану есть. Единственное занятие, которое меня сейчас интересует — продолжать рассматривать кровавые разводы на своей коже и ощущать, что Филипп Квинси мертв. Вспоминать его перекошенное от ужаса и боли лицо и последний жуткий хрип. Могу поклясться, что до сих пор слышу его, а, если прикрыть глаза, отчетливо вижу, как слизеринец валится прямо под мои ноги. Разве может произойти в моей жизни что-то еще, что сможет затмить эту приятную картину? Чужая кровь на подушечках пальцев и ладонях запеклась и потемнела, но это совсем не мешает наслаждаться ее видом. Когда дверь в комнату открывается, я даже не оборачиваюсь. — Спенсер, — голос Драко я не ожидаю услышать. Как вообще он смог меня найти? А, плевать. Быстрые тяжелые шаги оповещают о приближении слизеринца, и он быстро опускается на кровать, но я не отрываюсь от своего увлекательного занятия. Я не могу даже посмотреть на него. Мне нечего сказать парню. Я попрощалась с Драко Малфоем. Да я вообще со всем попрощалась, поднося к губам прозрачный бокал. Драко замирает, и я чувствую на себе его пристальный взгляд, только сейчас осознавая, как, должно быть, жутко выгляжу — отсутствие маскирующей магии и засохшая кровь повсюду. — Не хочешь смыть это? — тихо уточняет Малфой, но я только отрицательно мотаю головой. Я не хочу даже маскировать следы своих унижений — пусть смотрит и понимает, что происходило после. Пусть видит и ощущает всю эту грязь. И Драко действительно смотрит. Я вижу, как тихий серый взгляд скользит по моей коже, замирая на каждой позорной отметине, и просто сижу, не двигаясь. Парень придвигается ко мне в одно мгновение, и его губы касаются неровного края пореза так бережно и аккуратно, что раньше обязательно бы сбилось дыхание, но я ничего не чувствую. Когда его палец очерчивает синеющий отпечаток чужой ладони, только тихо отворачиваюсь, опуская глаза в пол. Малфой поднимает голову, его ладонь медленно скользит по моей спине, и мягкие губы касаются моих, но я лишь безвольно опускаю руки, не отвечая, но и не отталкивая. — Спенсер, — слизеринец отстраняется, касаясь ладонью моей щеки. — Все кончено. Теперь все будет хорошо. Из моей груди вырывается сдавленный смешок. Хорошо? Разве у кого-то из нас что-то теперь может быть хорошо? Раскрой глаза, Малфой, и посмотри вокруг. Наши жизни искалечены чужой войной, в которую никто не хотел вступать, и собственным бессилием. Разве можно просто так перешагнуть через все это? — Малфой, — сипло протягиваю, блуждая взглядом по комнате. — Ты не захочешь этого всего, если узнаешь, что со мной происходило. Поверь. Парень стискивает зубы и зло смотрит на меня. Ему тяжело, но он старается держать себя в руках и не срываться на мне: — Ты чокнутая, и снова несешь всякую чушь. Прекрати. Меня охватывает невероятное раздражение. Он просто не понимает. Просто не хочет понимать. Хватаю с тумбочки заботливо оставленную Элиотом бутылочку бурбона и, резко подавшись вперед, сообщаю слизеринцу: — Тебе стоит об этом узнать и начать относиться ко мне так, как я того заслуживаю, — отодвигаюсь назад, ощущая, как болезненно сердце колотится о грудную клетку. Драко неопределенно дергает головой. В его глазах вспыхивает холодная ярость, накопившаяся за последние сутки. Он оказывается совсем близко в мгновение и толкает меня на подушки, нависая: — Ты больная, Спенсер, — серые глаза впиваются в мое лицо, но я не чувствую сожалений о сказанном. — Единственное, чего ты заслуживаешь — хорошее наказание за твою идиотскую выходку. Он замолкает, и я внимательно смотрю на красивое аристократичное лицо. На мгновение мне хочется провести пальцами по острой скуле, но болтающийся на шее петлей слизеринский галстук приводит меня в чувства. Отталкиваю парня, рассыпаясь в неприятном, мало смахивающим на адекватный, смехе: — Да нет, Малфой, — хватаю уже опустошенную баночку из-под таблеток. — Тебе стоит знать, что со мной происходило, — касаюсь палочкой виска, вытягивая серебристую струйку воспоминания. — Знать, как я сама к ним тянулась и что делала, — невесомые нити опускаются на дно коричневатого пузырька. Драко поджимает губы, глядя на меня так, словно я сумасшедшая. Хотя, пожалуй, это действительно не далеко от правды. — Ты не понимаешь? Мне плевать, что ты там вбила в свою глупую голову, — начинает было слизеринец, но я вкладываю в его пальцы пузырек: — Ты должен знать, — мне плевать, насколько это унизительно. Это честно. Он должен все увидеть и найти себе кого-нибудь, кто не будет вызывать отвращение. — Спенсер, — парень перехватывает мою руку, до боли сжимая пальцы. — Я не хочу этого видеть. От пристального серого взгляда кожа покрывается мурашками, но я только устало прикрываю глаза: — Разумеется, не хочешь. Но тебе придется, — подаюсь чуть вперед, заглядывая парню в глаза. — Я не собираюсь тебя обманывать. Драко медленно выдыхает и ничего не говорит, но я вижу, что он сдается. — Пинки, — одного имени достаточно, чтобы маленький эльф в милом белом платьице появился в комнате. — У нас ведь есть где-то Омут Памяти? — задаю вопрос быстрее, чем домовик начинает без умолку болтать. Огромные голубые глаза светятся от радости и чуть блестят. Пинки резво кивает: — Да, мисс, разумеется, есть. Довольно пожимаю плечами, кидая взгляд на Драко, удивленно осматривающего домовика: — Отведи мистера Малфоя туда. Эльф живо кивает и двигается к двери, а я победно смотрю на Малфоя. Скоро он поймет, что зря все это затеял. Поймет, что прикасаться ко мне — мерзко и неприятно, и ему не стоит пачкаться во всей этой грязи. *** На землю медленно опускался снег. Крупные снежинки неспешно кружились в воздухе, ветер стих, но сквозь белую лавину сложно было что-то рассмотреть. Теодор появился возле высоких ворот с громким хлопком и тут же нервно одернул мантию. Он оставил Забини и Эствуда разбираться между собой в надежде найти Эву. В ее странном маленьком доме девушки не было, в поместье Малфоев — тоже, да и в школе она не появилась. Значит, оставалось только одно место, и, хвала Мерлину, Спенсер показывала ему свое фамильное поместье. — Я думал, она все-таки с Малфоем, — беззаботно изрек Адам, многозначительно кивая в сторону темного букета в руках Нотта. Слизеринец раздраженно оглянулся на парня и фыркнул. Тот привязался к нему и не желал уходить, убеждая в том, что очень нуждается в беседе со Спенсер, и Нотт не смог избавиться от младшекурсника. — Тебе-то какое дело? — небрежно уточнил он, шагая к калитке. Адам пожал плечами, с интересом разглядывая мрачный особняк. В принципе, на его взгляд, нечто подобное девушке подходило очень точно. Калитка открылась сама, тихонько скрипнув петлями, чему Нотт крайне удивился, но парни все же прошли на территорию, быстро преодолевая расстояние до входной двери. Та тоже впустила их довольно просто, но вот в прихожей слизеринцев ожидал небольшой сюрприз. Элиот выглядел совершенно спокойно, но в руках дворецкого была сжата волшебная палочка: — Добрый вечер, — вежливо выговорил мужчина, окидывая парней неприязненным взглядом. — Боюсь, мисс Спенсер сейчас не настроена принимать гостей. Нотт видел этого волшебника несколько раз, да и Элиот помнил его с того самого злосчастного вечера после помолвки. Теодор выдохнул, собираясь было опуститься до унизительной просьбы грязнокровке, но внезапно раздался радостный голос Адама: — Пожалуйста. Я очень хочу поблагодарить Эву. Она все-таки спасла мне жизнь. Нотт подумал, что, видимо, не так уж и плохо, что братец Квинси увязался за ним. Элиот несколько секунд скользил по слизеринцам оценивающим взглядом и, наконец, протянул: — Хорошо. Но, если мисс Спенсер что-то не понравится, я выставлю вас за дверь. Адам пожал плечами, кивая: — Справедливо. На самом деле, Элиот хотел, чтобы с Эвой кто-то находился рядом. Он видел, что она не совсем в себе, и надеялся, что знакомые смогут отогнать от нее все происходящее. Именно поэтому, увидев у входа Малфоя, он радостно впустил его, а теперь провожал к комнате и новых гостей: — Мисс Спенсер, — мужчина коротко постучал, открывая дверь, и скользнул быстрым взглядом по недовольному Малфою, неадекватно улыбающейся девушке и домовику. — К Вам посетители, — слизеринка подняла на него удивленный взгляд. Элиот раздосадовано заметил, что она не избавилась от кровавых разводов и проклятого платья — это явно не было хорошим знаком. — Я накрою ужин на четверых, — понимая, что нужно что-то предпринимать, выпалил Элиот и, пока Эва не успела возразить, пропустил в комнату слизеринцев, закрывая дверь и возвращаясь на кухню. Заметив Малфоя, Теодор раздраженно поджал губы. Как он вообще успел найти ее после беседы с Темным Лордом раньше него? Увидев, кто пришел, Спенсер устало выдохнула и потянулась к пачке сигарет: — С тобой все ясно, — она ткнула пальцем в сторону Нотта и перевела взгляд на второго парня. — Но ты что тут забыл? Адам ошарашенно смотрел на девушку, впервые ощущая себя растерянным. Он единственный из всех присутствующих не видел следов заклинаний на белой коже, а их сочетание с кровью кузена оказалось удивительно неприятным: — Это мой братец сделал? — в своей привычной манере не подбирая слов, слизеринец кивнул в сторону Эвы. Та, встрепенувшись, опустила голову, разглядывая один из длинных порезов, словно забыла об их существовании. Махнув рукой, она сипло произнесла: — В том числе. Чего тебе? Адам сглотнул внезапно подступивший ком и, откинув все навалившиеся мысли, открыто улыбнулся: — Хотел поблагодарить тебя за то, что я все еще жив. Эва раздраженно повела плечами, посылая парню насмешливый взгляд: — Да ладно? Вся твоя семья мертва из-за меня. Хочешь поблагодарить? Слизеринец брезгливо поморщился и протянул: — Я уже говорил, что не горжусь своими родственниками. Матушка была еще ничего, но тоже не самая приятная женщина. Эва осуждающе уставилась на него. Никогда не имев близких людей, она с особым трепетом относилась к родственным связям. Да о чем тут говорить? Она чувствовала своей семье человека, являвшегося угрозой для всего магического мира и погубившего сотни жизней. Сложно было понять, как парень мог так легко относиться к своей потере. Затянувшаяся пауза начинала напрягать, и Адам, беззаботно улыбнувшись, решил перейти к главному: — Я поэтому и пришел. У меня не осталось семьи, поэтому я хочу стать одним из вас. В воздухе повисла хрустальная тишина. Три пары глаз впились в слизеринца, но тот, кажется, всеобщего непонимания совсем не разделял. Эва, наконец, вскинула тонкие черные брови и лениво протянула: — И какого гиппогрифа ты пришел с этим ко мне? Адам, не отрывая глаз от Спенсер, пожал плечами и спокойно отозвался: — Я так понимаю, ты очень важная персона. Нотт хохотнул помимо воли, а Малфой поморщился. Эва встала, громко шелестя пышной юбкой и сложила руки на груди: — Я не раздаю Метки, — она замялась и, закусив губу, подняла на парня тяжелый взгляд. — А вообще, Адам, сколько тебе? Пятнадцать? Не порть себе жизнь, займись чем-нибудь нормальным. Отчетливо показав, что разговор окончен, девушка обвела всех присутствующих раздраженным взглядом и вскинула руки: — Чего вы все здесь забыли? — лицо слизеринки поменялось в секунду, приняв злое и неприятное выражение. — Выметайтесь, живо! — она махнула в сторону двери, выкрикивая последние слова в мгновение сломавшимся голосом. Ничего не понимающая Пинки испуганно прижала к голове длинные ушки, Адам послушно двинулся было к двери, но замер, заметив, что двое других слизеринцев остаются на местах. Драко устало выдохнул, поднимаясь на ноги и готовясь в любую минуту предотвращать какую-нибудь очередную выходку Спенсер. Нотт продолжал держать букет, уже прекрасно понимая, что произойдет. Наверняка подействовали выпитые таблетки, и Теодор только подумал, что Эва сейчас непременно выкинет какую-нибудь глупость. Если бы Нотту вдруг понадобилось описать свою однокурсницу парой слов, он бы, не задумываясь, выбрал перепады настроения. Все, кто хоть сколько-нибудь ее знал, давно привыкли к подобному. Эва яростно вскинула руки, мечась взглядом от одного слизеринца к другому: — Вы оглохли? — реакции не последовало, и она раздраженно прошипела. — Ну и катитесь к Мерлиновой бабушке. Нотт почему-то подумал, что девушка сейчас схватится за палочку и начнет кидаться в них всеми известными ей заклинаниями, и даже мысленно приготовился к ее безумному натиску, только вот произошло все совершенно иначе. В этом и была вся отталкивающая привлекательность общения со Спенсер — никогда не знаешь наверняка, что она вытворит в следующую секунду. Синие глаза яростно сверкнули в приглушенном свете, и длинные пальчики дернули плотные ленты корсета в стороны. Пышная тяжелая ткань полетела вниз с тихим шелестом, и девушка неловко выпрыгнула из платья, оставаясь в тонкой шелковой комбинации. Слизеринку ситуация явно не смущала. Адам собрался было учтиво опустить глаза, но, осознав, что оба парня не отводят взгляда от однокурсницы, продолжил изучать новые открывшиеся кровоподтеки и ссадины. Нотт рвано выдохнул. Подобного он не ожидал, но не мог отвернуться или сделать вид, что открывшаяся картина ему глубоко безразлична. А, когда Малфой резко дернулся вперед, срывая с себя мантию и опуская ее на хрупкие плечики, ощутил явственную душащую ненависть. Эва, моментально вспыхивая, оттолкнула Драко крошечной бледной ладошкой, скидывая его мантию: — Хватит со мной возиться! — слизеринец зло стиснул зубы, пытаясь убедить себя в том, что Спенсер просто перебрала. Но от одной мысли, что еще две пары глаз могут скользить по ее почти ничем не прикрытому телу, внутри все укладывалось в тугой ревнивым ком. Окинув всех присутствующих победоносным взглядом, Эва обернулась к взволнованному домовику и добавила с явным нажимом: — Пинки, отведи уже мистера Малфоя туда, куда я велела, — она проследила за тем, как двое все-таки покидают ее комнату. Драко совершенно не хотел уходить, оставляя Спенсер в таком виде почти наедине с Ноттом, но прекрасно понимал, что в этом состоянии с девушкой спорить бесполезно. И как он только сразу не заметил, что она явно переборщила со своими развлечениями? Обернувшись к двум оставшимся слизеринцам, Эва просто безразлично махнула рукой, залетая в ванную и включая воду. Горячие струи обжигали нежную кожу, но девушка только смотрела под ноги, где вода становилась красноватой, унося с собой кровь однокурсника. Внезапно захотелось смыть с себя все, что происходило в последнее время, и слизеринка яростно схватила мочалку, натирая кожу до красноты и не чувствуя боли от прикосновения к ссадинам. Только вот она отчетливо ощущала — от такого уже не отмыться, сколько бы времени в ванной ты не провел. Хотелось совершенно по-детски расплакаться, но слезы будто закончились, и не выходило выдавить из себя ни одной слезинки. Девушка уткнулась пылающим лбом в холодную кафельную стену, пытаясь отвести взгляд от красной воды, плещущейся под ногами. Нотт повернулся к Адаму, задумчиво рассматривающему комнату. Парня, казалось, не интересовало совсем ничего, кроме светлых стен и серебристого полога с расшитыми звездами над кроватью. — Может, тебе стоит прогуляться? Осмотреть дом, например? — Теодор поморщился. Хотелось наконец-то остаться со Спенсер наедине и обсудить все произошедшее. Адам пожал плечами, отзываясь мгновенно: — Да нет, я… — поймав взгляд слизеринца, он понимающе закивал, расплываясь в улыбке. — А. Да, конечно. Пойду прогуляюсь. Парень выскользнул за дверь, а волшебник опустился в мягкое пушистое кресло — стоять у входа казалось неправильным и нелепым. Эва выскочила из ванной всего через четверть часа, гордо прошествовав мимо Теодора в одном полотенце, а парень вдруг ощутил, как сильно его душит праздничная бабочка, внезапно больно впившаяся в шею. Слизеринец устало смежил веки. Терпение и самоконтроль имели предел даже у него. Когда девушка вернулась в спальню, Нотт замер, скользя по ней недоверчивым взглядом. Светло-красная, почти коралловая мантия чуть прикрывала бежевое закрытое платье, а его струящаяся легкая юбочка поднималась на ладонь выше колена. Одежда была Эве несколько великовата, но это не так сильно бросалось в глаза, чтобы зацикливать внимание на такой мелочи. Девушка тихонько опустилась на кровать, закуривая и блаженно прикрывая глаза на мгновение, а затем в Теодора вцепилась пронзительная синева, и парень двинулся вперед, протягивая однокурснице цветы: — Как ты? — вопрос прозвучал нелепо, и Теодор сразу это ощутил, но слизеринка приняла букет, и он подумал, что это хороший знак. Эва пожала плечами, слегка махнув сигаретой: — Жалею, что такое хорошее вино пропало. Теодор не понимал, шутит она или нет. Всегда было сложно определить наверняка, но он все равно невольно хохотнул от услышанного: — Думаю, Квинси оценил изысканный вкус, — поймав мутный взгляд девушки, слизеринец чуть качнул головой. — Сколько ты приняла? Спенсер беспечно повела рукой, туша сигарету, и протянула: — Таблетки, другие таблетки, кокаин, травка, — она задумчиво закусила губу, поднимая глаза в потолок. — В общем, всего понемножку. Теодор замер, разглядывая девушку. Как можно было серьезно с ней говорить, когда она в таком состоянии? Хотя, разве когда-нибудь Эва была в здравом уме, не затуманенном наркотиками или алкоголем? Спенсер легко пробежалась пальчиками по крупным бутонам, задумчиво разглядывая цветы, а затем вдруг вскинула брови: — Лучше бы ты подарил их старшей Гринграсс. Нотт застыл, встречая насмешливый синий взгляд. О том, что разговор перетечет в подобное русло, он даже не задумывался. Отчего-то стало безумно стыдно, хотя раньше слизеринец едва ли испытывал подобные чувства. — Ты знаешь? — хрипло уточнил он, опуская взгляд. Эва безразлично передернула плечами, откидывая букет на кровать. По крайней мере, она не устраивала истерик, не кидалась в него цветами и не делала кучи тех вещей, которыми грешила женская часть их факультета. — Девчонки любят трепаться о своих отношениях в самых неподходящих местах. Особенно, если их пассия может послужить предметом для зависти. Только вот несчастная Дафни очень страдает, считая, что ты ее просто используешь, — девушка состроила сожалеющую гримасу и смахнула со щеки несуществующую слезинку. Теодор чувствовал практически физическую необходимость объясниться, хотя что тут вообще можно было говорить и с чего он должен был перед ней отчитываться. Парень опустил ладонь на острую коленку, надеясь оказаться хоть немного ближе к Эве: — Спенсер, я… — девушка легко взмахнула кистью, призывая однокурсника замолчать: — Тише, тише, Нотт, — она кривовато улыбнулась, склонив голову набок. — Я не осуждаю. Более того, я все прекрасно понимаю, — слизеринка глухо хохотнула. — Не понимаю только одного. Как ты мог со мной так поступить? Зачем рассказал все Малфою? Теодор поднял голову, сжимая пальцы на бархатистом колене, ведь Эва даже не двинулась, чтобы убрать их. Внутри закипело негодование, и все, накопившееся за эти тяжелые дни, грозилось вырваться наружу: — Как я мог? — потерянно переспросил слизеринец. — А как я мог смотреть на то, что ты делаешь? Ты, конечно, не подумала о том, как мне жить с мыслью о том, что я убил тебя своими руками? Как каждый день просыпаться, вспоминая твое окровавленное лицо, и понимать, что это сделал я? — Нотт выдохнул, прекращая свою гневную тираду. Все внутри горело и клокотало от отчаянья, обиды и непонимания. Эва высокомерно вскинула брови, заглядывая прямо в темные глаза и переворачивая там все: — А что насчет меня? Как я должна двигаться дальше, а, Нотт? Предлагаешь обо всем забыть? Ее требовательный голосок проникал в сознание, вынуждая чуть чаще дышать. Все слова выпорхнули из головы слизеринца. Он затем и пришел, чтобы помочь ей, чтобы доказать, что она сможет перешагнуть через все это. Чтобы идти с ней рядом, поддерживая, когда будет нужно. Чтобы объяснить, как много она значит для него, несмотря ни на что. Но парень только смотрел в синие глаза, не понимая, что ему делать. Да чего, в конце концов, чертова Спенсер теперь хочет от него? Достать палочку и прикончить ее? Теодор медленно скользил взглядом по бледному лицу, пытаясь разглядеть каждую родинку, каждую крошечную царапинку, словно это было все, что он хотел делать в жизни. Только вот это было не так. Нотт коротко выдохнул и резко подался вперед, пытаясь вложить в свой поцелуй все то, что он не мог сказать вслух. Узкие губы однокурсницы оказались удивительно мягкими и теплыми, и все это было так приятно, что парень чувствовал, как теряет голову. Толкая Спенсер на мягкие подушки и проводя ладонью по тонкой талии, он вдруг осознал, что слизеринка вообще никак не реагирует. Теодор отстранился, натыкаясь на безразличный взгляд, и ему показалось, что кто-то кинул в него Круциатусом. Хотя, конечно же, никакой магии тут и не было. Эва приподнялась на локтях, отползая к изголовью кровати, бесцветным взглядом скользя по лицу однокурсника, и потянулась за сигаретой: — Почему вы все это делаете? — безынтересно протянула она, а Теодор почувствовал, как проваливается куда-то в темноту. — Серьезно. Вам не противно? После всего этого. Нотт пару раз удивленно моргнул, а затем явственно ощутил, как закладывает уши. Как она могла так говорить? Как вообще смела произносить нечто подобное вслух? Дернувшись к девушке, слизеринец схватил тонкую руку, с силой сжимая пальцы. Может, хоть так она очнется и покажет хоть что-то, кроме безразличия. — Спенсер, не неси чушь, — голос охрип и странно дрогнул под конец предложения. Эва вдруг встрепенулась и чуть подалась вперед, встречая потерянный, но раздраженный взгляд парня: — Слушай, Нотт, скажи мне одну вещь. За все это время ты ни разу ко мне не притронулся, не воспользовался моим состоянием. Почему? Думал, что я оценю твои джентельменские штучки и буду относиться лучше? Теодору показалось, что кто-то стукнул его по голове тупые предметом, оглушая. Как она могла прийти к такому? Зачем вообще нужно было нести эту чушь? — Нет, ну серьезно. Какая разница, если был бы еще один? Что это поменяло бы? Мог бы и воспользоваться положением. Парень резко дернул однокурсницу на себя, заставляя смеющееся лицо оказаться практически вплотную. Гнев в нем кипел и крушил все внутри. Стиснув зубы, Теодор сильнее сжал тонкое запястье, яростно выдыхая: — Ты дура, Спенсер. Просто дура. Зачем мне это нужно, если, на самом деле, ты ничего подобного не хочешь, — казалось, сказанное должно образумить девушку. Но ведьма только фыркнула, вырывая руку и сжимая пальцы на горлышке бутылки с алкоголем, оставляя Теодора бессмысленно смотреть на нее, и не понимая, какую боль она причинила своими словами. *** Темные стены чужого кабинета со множеством картин не привлекали внимания, как и массивный, частично сломанный стол. Драко смотрел только на высокий расписанный кубок в деревянном шкафу. Домовик, который привел его сюда, куда-то убежал, и слизеринец сжимал в руках баночку с воспоминаниями, не решаясь вылить их в голубоватую субстанцию. Он не хотел этого видеть. Не хотел знать, что происходило со Спенсер все это время. Понимал, что просто не сможет простить себе, если увидит, что она пережила. Хотя, на первый взгляд, и так все было довольно очевидно. Малфоя злила собственная слабость. Да что он за трус такой? Если Эва решила, что он должен это увидеть — пусть так. Мужская рука чуть дрогнула, выливая воспоминания в Омут, и парень решительно опустил голову, чувствую, как его утягивает в чужие мысли. Оказавшись в гостевой комнате в поместье Квинси, Драко еще держался, заставляя себя не отводить взгляда от тоненькой испуганной фигурки, даже когда бледная женская рука сама потянулась к лицу Филиппа. Но Драко не ожидал увидеть всего, что последовало дальше, и, даже когда в комнате оказался Нотт, слизеринец ощущал бесконечную ненависть и физически чувствовал на себе боль Эвы Спенсер. Локация сменилась, показывая спальню слизеринки в школе, и Драко ослабил душащий его галстук. Все это происходило прямо у него под носом, а он ничего не сделал. Никак не смог ее защитить. Последней каплей стал Забини, орущий про смерть своей сестры. Драко чувствовал, что Эва надеялась на то, что заклинания парня окажутся смертельным. Она за этим и провоцировала его, а Малфой видел только серебристый ковер, заляпанный кровью. Он ведь даже заходил в ее комнату в тот вечер. Слизеринец смотрел на Нотта, который бессмысленно залечивал ссадины, и прекрасно понимал, почему Спенсер попросила яд. Увидев этот синий взгляд и легкий поцелуй, он даже осознал, почему Теодор не смог ей отказать. А после Эва терпела каждый визит однокурсников, успокаиваясь мыслью о том, что у нее есть план и скоро все закончится. Драко вынырнул из воспоминаний, едва удержавшись на ногах. Его подташнивало, а внутри все разрывалось от такого количества эмоций, что он даже не мог их разделить. Слизеринец чувствовал себя беспомощным и опустошенным. Закрывал глаза и видел крошечную фигурку, которой касаются другие. Зачем она заставила его это увидеть? Это — слишком жестокое наказание даже для Малфоя. Драко рухнул на кожаный стул, невидящим взглядом уставившись на лакированную столешницу. Разумеется, он предполагал, что дело было плохо, но и представить себе не мог такого ада. Даже подумать не мог об Амортенции, не понимал, как ни разу не заметил на девушке следов перенесенной боли. Все, произошедшее с ней, опустилось на слизеринца невыносимым грузом вины и ответственности, заставляя переживать каждое событие самостоятельно, бесконечно прокручивая это в голове. Она была совсем одна, и никто даже не заметил, что происходит что-то не то. В голове путались мысли, не позволяя вычленить хоть одну и сфокусироваться на ней. Слишком много боли для одного человека. Драко резко поднялся на ноги, внезапно осознав, что он должен делать. Он не мог избавить Эву Спенсер от мыслей обо всем произошедшем, но может разделить с ней ее боль. Поровну. *** Я спускаюсь вниз, слыша вокруг только цокот каблуков. Элиот сказал, что ужин готов, и приходится идти в обеденный зал. Забавно, конечно, что он решил пригласить поужинать всех незваных гостей, но какая, в конце концов, разница? Двигаясь к длинному столу, замечаю Адама и Драко. Малфой, к слову, выглядит совсем уж неважно. Он поднимает на меня убитый взгляд и замирает, удивленно вскинув брови. Да, видимо, одежда матери производит какое-то особое впечатление, но я не смогла найти у нее черных вещей, а своих у меня здесь пока нет. Останься я в окровавленном платье, кто-нибудь бы наверняка вызвал колдомедиков из Мунго. Опускаюсь на стул чуть подальше от всех, разглядывая заполненный блюдами стол. Элиот явно постарался, но я не вижу ни единого повода для праздника. Теодор и Малфой сверлят меня взглядами, а вот Адам, кажется, совершенно не ощущает повисшего напряжения. Он деловито расстилает белоснежную салфетку, приступая к ужину. Безынтересно поковырявшись в мясе, опрокидываю бокал бурбона, осушая его залпом. Наверное, тишина, как и вся эта странная ситуация в целом, должна меня смущать, но я не чувствую совершенно ничего подобного. Элиот приносит огневиски, и Малфой тут же повторяет мой недавний жест, опустошив бокал. Я усмехаюсь уголками губ. Да, ему больно и тяжело, и я прекрасно это вижу, но лучше так, чем не знать правду. Не хочу, чтобы он обманывался на мой счет, хотя понимаю, что после увиденного он исчезнет из моей жизни навсегда. Пусть. Зато это честно. Голос Элиота раздается над моим плечом, и мужчина наполняет бокал, мягко уточняя: — Мисс, время уже позднее. Велите приготовить гостевые комнаты? Поворачиваюсь к дворецкому и, задумавшись на мгновение, пожимаю плечами: — Да, три, пожалуй. Здесь же столько есть? Элиот учтиво кивает, а я ощущаю на себе раздраженный взгляд Малфоя. Что опять я сделала не так? Раз уж они не хотят оставлять меня в покое, пусть остаются. Какое мне дело? Опрокинув очередной бокал, отодвигаю нетронутую еду. Тарелка обиженно звенит из-за чересчур резкого движения, разрезая тишину. — Отлично проводим время, ребята, — насмешливо изгибаю брови. — Не зря пришли. Нотт окидывает меня недолгим внимательным взглядом и протягивает: — По-моему, тебе и так достаточно весело. Раздраженно поджимаю губы, нарочито отворачиваясь. Разумеется, мне весело. Что может веселить сильнее того, что твоя жизнь разрушена? Остается разве что сплясать на ее руинах в пьяном бреду. Словно ощутив, что что-то происходит не так, Адам отрывается от еды и расплывается в улыбке, поднимая свой нетронутый бокал: — Предлагаю выпить за то, что мой братец-идиот все-таки сдох. Посылаю парню радостный взгляд, поднимая бокал. Ну надо же, хоть кто-то меня понимает. — Так гораздо лучше, — киваю слизеринцу, игнорируя недовольных Нотта и Малфоя. В голову приходит отличная идея. Хочется забыть обо всем и перестать чувствовать эту уничтожающую пустоту. Слава Мерлину, я прекрасно знаю, как это можно провернуть. Подозвав Элиота, шепотом прошу его включить музыку в зале и, схватив со стола бутылку, заговорщицки подмигиваю Адаму: — Пробовал когда-нибудь кокаин? Парень отрицательно мотает головой, а я предлагаю ему двинуться в зал, обещая показать, что это такое. Теодор и Малфой шагают за нами, но тут же опускаются на диван, скептически посматривая на меня. Мне все равно — у меня есть напарник на этот вечер. Рассыпаю белый порошок по стеклянному столику, опускаясь на колени, постукивая кредиткой и сворачивая в трубочку кусок пергамента, пальчиком маня к себе Адама. — Смотри, — воодушевленно наклоняюсь, вдыхая дорожку и громко шмыгая носом. Протягиваю слизеринцу свернутую бумажку, и тот послушно повторяет за мной, а, когда поднимает голову, его бледное аристократичное лицо выражает такое радостное изумление, что я не могу сдержать смешок и легким щелчком пальца сбиваю с носа парня остатки порошка. Он осыпается обратно на стол, как снежок, и эта мысль меня безумно веселит. Дорожка, вторая, третья, и из головы вылетает совершенно все — чужие руки на моем теле, боль, пустота и даже мертвенное лицо Филиппа. Еще одна — и мы вдвоем пляшем под AC/DC, заменив только бутылку бурбона на абсент. Вскидываю руку с бутылкой, пытаясь отпить из нее, не прекращая скакать, и зеленая жидкость проливается. Ткань платья мокнет и липнет к телу, но я только сильнее дергаю головой, пытаясь попасть в такт. Волосы лезут в глаза, летая по плечам. Мир вокруг исчезает, сжимаясь до смешного лица Адама, и я впервые чувствую себя понятой и не опустошенно одинокой. Удается даже проигнорировать тот факт, что я снюхала весь пакетик с пятнадцатилетним парнем. Мы с Вивиан в пятнадцать так проводили почти каждые выходные. Адам протягивает мне руку, предлагая закружиться, и я радостно принимаю его ладонь. Только вот ноги путаются, и мы с громким хохотом рушимся на пол, сбивая каминную решетку, измазываясь в черных углях и проливая всю бутылку абсента на себя. Слизеринец протягивает мне ладонь, помогая подняться, и мы хохочем, пока мир кружится вокруг нас. Я только успеваю встать каблуками на твердую поверхность, когда кто-то бесцеремонно хватает меня сзади, не позволяя продолжить скакать: — Спенсер, тебе уже хватит, — бархатный голос Малфоя звучит у самого уха, и его руки опускаются на мою талию, прижимая спиной к парню. Пытаюсь обернуться, чтобы увидеть его лицо: — У-у-у, Малфой. Ну какой же ты зануда, — выворачиваюсь из его хватки и тыкаю пальцем в грудь слизеринского красавчика. — Всегда был занудой. Он перехватывает мою руку, и я осознаю, что веселье на сегодня действительно закончилось: — Элиот! — наблюдаю за тем, как дворецкий выплывает со стороны кухни и кидаюсь к нему, повисая в знакомых руках. — Я иду спать. Волшебник кивает и перехватывает меня за плечи, придерживая и помогая идти. Уже на лестнице оборачиваюсь, замечая, что Пинки пытается проводить слизеринцев в их спальни, и кидаю, глядя только на Адама: — Эй! Еще повторим как-нибудь. Парень, нашарив меня мутным блестящим взглядом, вскидывает наверх руку, показывая большой палец, не поднимаясь из кресла. Элиот помогает мне переодеться и заботливо протягивает стакан воды, предлагая умыться и добавляя: — Завтра с утра Ваши вещи уже будут здесь. Я благодарно киваю и, только когда мужчина уходит, пожелав мне спокойной ночи, залпом выпиваю прохладную жидкость и двигаюсь в ванную. Ледяная вода помогает мне вернуть способность мыслить, и я устало опускаюсь на кровать, задумчиво закуривая. Меня бы должно с ног валить от усталости, но уснуть мне, разумеется, не удается. Без музыки, кокаина, алкоголя и компании все назойливые мысли возвращаются в голову, заставляя сдавленно выдыхать дым. Такими темпами моим любимым занятием скоро станет бессмысленно пялиться в потолок, потому что я занимаюсь этим уже с полчаса, все еще не представляя, как избавить свое сознание от настойчивых воспоминаний. Я поступила слишком жестоко с людьми, которые спасли мою бесполезную жизнь, хотя прекрасно знаю, что самая глупая человеческая ошибка — срываться и делать больно самым близким, когда их вины даже нет в произошедшем. Я не слышу скрипа двери, вижу только высокую темную фигуру, которая едва заметна в свете парочки одиноких свечей. — Совсем не понравилась гостевая комната? — уточняю, игнорируя подступающую панику. Малфой, должно быть, уже посмотрел чертовы воспоминания и пришел, чтобы попрощаться. Чтобы сказать мне, как ему мерзко от одного взгляда в мою сторону. — Без тебя любая комната кажется пустоватой, — он опускается рядом, и серые глаза касаются моего лица так бережно, что я начинаю задыхаться. — Я понимаю, как тебе больно. Он аккуратно касается моей руки, проводя пальцами по запястью. — Нет, не понимаешь, — отчаянно мотаю головой, не желая верить, что он все же прикасается ко мне, а не брезгливо моет руки от случайного контакта. Слизеринец кивает, придвигаясь чуть ближе, и я чувствую его ногу своим бедром. — Зачем ты показала мне это? — парень спрашивает тихо, но вопрос меня оглушает. Зачем? Да чтобы он понял, что я не заслуживаю этого понимающего взгляда, бережных прикосновений и его. Его, Драко Малфоя, который смотрит на меня так нежно, что сердце бьется о ребра, стремясь выскользнуть наружу. Ему стоит впустить в свою жизнь кого-то, кто разгонит окружающий мрак, а не будет его сгущать. — Я просто… — начинаю говорить дрожащим голосом, когда длинный бледный палец ложится на мои губы. — Что я могу сейчас сделать? — Драко заставляет взглянуть в его лицо. — Квинси мертв. Забини. Хочешь, чтобы я убил его? Хочешь, чтобы я сделал это для тебя? Я замираю, глядя в распахнутые серые глаза. Конечно, ни о какой дружбе между этими двумя теперь и речи не идет, но предложение парня почему-то все равно отзывается внутри глубокой болью. Он не шутит. — Нет, Малфой! — скидываю его руку, чувствуя, как лечу в какую-то безумную пропасть. — Почему ты не слышишь меня? Почему не понимаешь? Почему не морщишься так брезгливо и высокомерно? Очнись уже! Почему ты вообще все еще здесь? — вскакиваю на ноги, понимая, что контроль над эмоциями безвозвратно потерян. Зажимаю рот рукой, пытаясь скрыть хотя бы мимику. Драко медленно поднимается, приближаясь ко мне, а я нелепо пячусь назад, пока не упираюсь поясницей в ребро письменного стола, громко шлепая босыми ногами по полу. На лице у парня такая знакомая самодовольная улыбка, что руки начинают дрожать. Слизеринец подходит вплотную, нависая, и без каблуков я оказываюсь на голову ниже его. — Знаешь, Спенсер, — он чуть наклоняется, откидывая с моего лицо прядь, а я ощущаю, что щеки пылают, словно у меня внезапно началась лихорадка. — Мне всегда казалось, что ты удивительно умная ведьма, а ты, оказывается, беспросветная идиотка. Его лицо так близко и пронзительный взгляд заставляют меня сжаться. Я смотрю на Драко, и вижу в его глазах свою боль, словно возможно ее передать или разделить. Я не понимаю. Не понимаю совершенно ничего. — Почему? — голос окончательно хрипнет, и я потерянно тыкаю пальцем в его грудь, чувствуя, как ноготок утопает в рубашке. — Почему, Мерлин тебя дери, ты все еще здесь? Драко чуть щурится и укладывает мою ладонь на белоснежную твердую ткань. Я чувствую, как быстро бьется его сердце, и кажется, что я схожу с ума — эмоции захлестывают, сбивая с ног. Слизеринец проводит пальцем по моей щеке, выбивая из меня остатки воздуха и заставляя задыхаться: — Почему? Хочешь знать, почему, Спенсер? — он склоняет голову и улыбается, ловя мой сдавленный кивок. — Да потому что без тебя все вокруг исчезает, и жизнь теряется, заканчиваясь. Понимаешь? Вскидываю голову, встречая спокойный мягкий взгляд парня, и ощущаю, как все выстроенные стены рушатся к чертовой матери. Привстаю на носочки, пытаясь дотянуться до его лица, парень наклоняется, и я касаюсь его губ, путая пальцы в платиновых волосах. Все вокруг рушится и исчезает, стоит только почувствовать его так близко. Драко опускает руки на мои бедра, отрывая меня от пола и опуская на лакированную поверхность стола, а я мгновенно развожу колени, думая только о том, что хочу чувствовать его еще ближе. — Малфой, — сдавленно выдыхаю, пока здравые мысли еще могут пробиваться в сознание. — Я… — Заткнись, Спенсер, — слизеринец опускается к моей шее, бережно касаясь кожи губами, и я послушно замолкаю, запрокинув голову и теряясь в этих нежных прикосновениях. Парень легко откидывает тонкую лямку сорочки, опуская невесомую ткань, а я пытаюсь совладать с дрожащими руками, расстегивая мелкие пуговки. Рубашка улетает на пол, а слизеринец продолжает касаться меня, кажется, одновременно везде, не позволяя потянуться к ремню школьных брюк. Его пальцы пробегаются вдоль моего позвоночника, оставляя за собой вереницу легких мурашек, и я импульсивно подаюсь вперед, выгибаясь, распахнув глаза и закусив губу. Драко усмехается, с пару секунд наслаждаясь моим молящим взглядом, и я слышу, как последняя разделяющая нас ткань опускается на пол, а уже через мгновение не могу сдержать вырвавшийся стон, ощутив мягкий толчок. Мир вокруг размывается, оставляя только нас двоих, и я теряю ощущение пространства окончательно. *** Теодор развязал ненавистную бабочку и, положив ее на тумбочку, опустился на кровать. Столько всего произошло за какие-то жалкие сутки, что в голове мысли роились и путались, превращаясь в огромное бесполезное месиво. Сидя на диване в гостиной Спенсер, он не мог отвести взгляд от девушки. Разумеется, все ее привычки он не одобрял, но, Мерлин, она выглядела такой расслабленной. Ее маленький носик, чуть островатый и вздернутый кверху, пачкался в этом неизвестном белом порошке, девушка заливала в себя алкоголь в невероятных количествах, но синие глаза горели и радостно блестели. Она хохотала хрипло, но так громко, что уши закладывало и было сложно сдержать улыбку, а потом потащила Адама танцевать. Теодор никогда не слышал такую музыку и, узнай он о ней при других обстоятельствах, наверняка бы неприязненно поморщился, но здесь была другая ситуация. Эва двигалась так красиво, что Нотт завороженно следил за каждым ее жестом, жадно ловя каждое движение. Черные локоны беспорядочно вздрагивали и опускались, иногда прикрывая лицо. Спенсер скакала, и легкая юбочка бессовестно приподнималась, показывая тонкие ноги. Нотт тонул, понимая, что этот момент затягивает его, и едва ли уже когда-нибудь исчезнет из памяти. Эва танцевала, и он осознавал, что вопреки всему произошедшему она свободна. Хотелось наплевать на все и присоединиться, чтобы девушка показала ему, каково это — быть таким легким и совершенно ни от чего не зависеть. Теодор резко поднялся, решительно выдохнув. Они с Эвой не договорили, и эта недосказанность не отпускала парня ни на секунду. Возможно, время и не самое подходящее, но слизеринец понимал отчетливо — если он сейчас не услышит ее голос, то попросту умрет. Одернув край парадного пиджака, парень двинулся к выходу, точно понимая, куда идти. Он ведь сегодня не впервые оказался в этом доме. Темный ковер в коридоре скрадывал шаги, не позволяя кому-то обнаружить волшебника, и уже через пару минут Теодор заметил заветную дверь. Успокаивая разрывающее на части волнение, которое возникало каждый раз перед встречей с Эвой, он коротко выдохнул и уже почти коснулся дверной ручки, когда пальцы онемели, царапнув воздух. Теодор отчетливо услышал стон, такой хриплый и протяжный, что внутри что-то оборвалось. Он бы не перепутал этот голос ни с чем в мире. Нотт ощущал, как внутри все болезненно полыхает, переворачивается и рушится. Ноги не слушались, не желая уносить парня от этой чертовой комнаты подальше. Конечно, зачем нужны заглушающие и прочие заклинания, когда ты в своем собственном доме и волен делать все, что только пожелаешь. Второй стон оказался куда громче и протяжнее первого, дополняясь каким-то грохотом, и слизеринец совершенно не хотел представлять природу этого странного звука. Он вообще не хотел слышать этого. Не хотел думать о том, что происходило в спальне ведьмы. Он ощущал такую терзающую тупую боль впервые. Все внутри ныло, и казалось, что вот-вот он не сможет вдохнуть. Слизеринец сжал пальцы в кулак и, резко обернувшись, приложился лбом к противоположной стене, немного не рассчитав силу удара. Хотелось крушить все вокруг, разрушать и уничтожать. Исчезнуть самому, просто раствориться в собственноручно созданном хаосе. Нотт мог думать только о том, что это он должен быть сейчас в комнате Спенсер. Он должен касаться ее, целовать, срывать с губ эти проклятые стоны, которые теперь заполнили все его сознание. Он столько сделал для нее, так долго рисковал и был рядом, он заслужил это, в конце концов. Обида и боль, смешанные с горящей яростью, черной пеленой застилали глаза, размывая очертания окружающего мира. Слизеринец задыхался, и пальцы его слегка подрагивали. Попытавшись взять себя в руки и потерпев полнейшее фиаско, Теодор спешно двинулся вниз по лестнице, все еще пытаясь понять, как вдохнуть. Нужно было просто убраться отсюда. Теодор уже оказался в зале, но в голове все еще звучали хриплые стоны, и он решительно не понимал, как выгнать проклятую Спенсер из своего сознания. — Уже уходите, сэр? — спокойный голос застал слизеринца врасплох, он резко обернулся, натыкаясь взглядом на Элиота, прибиравшего последствия буйства Эвы и Адама. — На улице метель, не забудьте взять свою мантию. Мужчина не выглядел удивленным. Он словно знал, что нечто подобное произойдет. Нотту было плевать на все это. Он коротко кивнул и собрался было двинуться к выходу, но его остановил все тот же голос: — Что-нибудь передать мисс Спенсер? Теодор резко выплюнул: — Передайте ей, что она… — но тут же осекся, не позволяя оскорблению сорваться. Парень до боли сжал пальцы, а короткие ногти впились в кожу ладоней. — Передайте ей, что у меня появились неотложные дела, — он придал своему лицу безразличное выражение, но толку в этом было мало. Карие глаза дворецкого смотрели на слизеринца чуть насмешливо, но он учтиво поклонился, кивая: — Хорошо. Теодор двинулся к дверям, на ходу забирая из рук домовика мантию и пытаясь не сорваться на бег. Вырвавшись на улицу, слизеринец зашагал в сторону заснеженной дороги и, оказавшись позади тихо скрипнувших мрачных ворот, остановился. Жесткий ветер хлестал по лицу, немного приводя в чувства, и закидывал за шиворот ледяные снежинки. Теодор не понимал, что ему делать и как избавиться от мешающей вдохнуть боли, навалившейся на него в таких масштабах впервые. В конце концов, парень осознал, что Пожирателям сейчас в приличном заведении нальют в любое время суток, и, игнорируя поздний час, трансгрессировал. Оказавшись перед невысоким пятиэтажным домом, парень скользнул взглядом по знакомой вывеске и шагнул внутрь. В помещении лился приглушенный свет и аккуратная приятная музыка, разительно отличающаяся от той, что грохотала с час назад в гостиной Спенсер. Несколько столиков были расставлены вдоль стен, и Теодор даже заметил парочку посетителей, но сам двинулся к темно-красной барной стойке, по пути скидывая кому-то в руки зимнюю мантию. Опустившись на высокий стул, парень вцепился взглядом в красивую светловолосую девушку, смешивающую что-то, и гаркнул: — Огневиски. Ведьмочка обворожительно улыбнулась, стрельнув густо накрашенными зелеными глазами, и махнула палочкой, отправляя посетителю бокал. Нотт, поймав свой заказ, опустошил его залпом, кинув только: — Еще. Волшебница обернулась, потеряв интерес к мужчине средних лет с другой стороны стойки, и принялась подливать огневиски. Теодор бездумно опрокидывал бокалы. Такое с ним было впервые. Он никогда прежде не пил так много, не желая терять над собой контроль и походить на этих пьяных животных, в коих превращалось большинство его однокурсников. Никогда не напивался из-за девушки, да никакая девушка и не отказывала ему прежде. Никогда не ощущал такую безумную боль, выворачивающую изнутри и сжимающую свои когтистые пальцы на горле, не позволяя дышать и думать. Бокалы опустошались один за другим, но чертова боль не желала топиться в алкоголе. Стоило только слизеринцу прикрыть глаза, как в сознании вспыхивал темно-синий взгляд. Воспоминания усугубляли ситуацию, услужливо подкидывая красочные картины. Последнюю ежегодную вечеринку в честь начала учебного года, ночь после помолвки, тихий поцелуй после убийственной просьбы. Эва Спенсер заполнила его сознание. Она смеялась, танцевала, курила и делала все, что ей вздумается, заставляя глотать горький огневиски. — Что такой красавчик делает здесь так поздно? — звонкий голос девицы вытащил Теодора из уничтожающих его мыслей. — Ты ведь явно из высших кругов. Нотт окинул ослепительно улыбающуюся девушку безразличным взглядом и молча подставил бокал, чтобы та его наполнила. — Я знаю, что приводит в подобные места таких молодых красавчиков с потухшим взглядом. Теодор хмыкнул. Едва ли она в состоянии полностью осознавать, что его сюда привело, потому что такую длинную и глупую историю даже придумать сложно. — Девушка, — барменша назидательно вскинула палец вверх. — Наверняка такая же, как и ты — безупречно красивая, вся идеальная и чистокровная до мозга костей. Слизеринец поднял тяжелый мутный взгляд на болтливую ведьму. Вряд ли что-то из сказанного ей было применимо к Эве Спенсер. — Она просто дура, раз отказала тебе, — понимающе изрекла девушка. — Я бы никогда так не поступила, — она одернула ткань легкого платья под мантией пониже, углубляя и без того пошлый вырез, и облокотилась о стойку совсем рядом с парнем. Нотт брезгливо поморщился, махнув рукой: — Не интересно. Барменша обиженно отпрянула, но тут же взяла себя в руки и прошипела: — Я могу быть любой, какой захочешь. Какие у нее волосы? Светлые, темные, волнистые или прямые? — девушка пальчиком поманила Теодора к себе, уточняя. — Может, у тебя есть что-то, что принадлежало ей? Нотт замер, задумчиво рассматривая блондинку. Он, разумеется, слышал о таких. Даже в Лютном Переулке можно было отыскать парочку ведьм, которые могут наложить на себя любой морок, но парень всегда считал, что это — для отчаявшихся. Хотя, впрочем, разве он не являлся таковым? Теодор одернул черный пиджак, снимая его и пристально приглядываясь. Спустя пару минут детального изучения ткани он, криво усмехнувшись, подцепил двумя пальцами длинный темный волосок, протягивая его ведьме: — Так пойдет? Девушка присвистнула, принимая волос, и проговорила: — Так даже лучше, дорогой. Подожди минутку. Она отвернулась и шагнула куда-то вглубь, прихватив палочку. Теодор снова опустошил бокал, и так и остановился, держа его на весу, когда из темноты вышагнула Эва. Пусть и одетая странно, но все же не отличавшаяся от настоящей. Девушка вышла из-за барной стойки, аккуратно взяла парня за руку и повела наверх по хилой деревянной лестнице, неприятно скрипящей от каждого их шага. Не проронив ни слова, она толкнула от себя дверь, и они оказались в убогой спаленке с косым потолком — видимо, она была под самой крышей. Эва пихнула парня на потрепанное темное кресло и опустилась ему на колени, пробегая длинными изящными пальчиками по его щеке. Теодор наклонился, утыкаясь носом в тонкую шею и путаясь в длинных черных локонах. От нее даже пахло так же, и слизеринец ощутил, как реальность расплывается, смещаясь. — Спенсер, — он переставал себя контролировать, разворачивая девушку к себе и впиваясь в тонкие губы требовательным поцелуем. Девушка отвечала так искренне и нежно, что внутри все переворачивалось, и Теодор, чуть прикусив белую кожу, спустился к шее, запуская руку под подол платья и сжимая аккуратную маленькую грудь. Девушка явно таяла от его прикосновений. Синий взгляд затуманился, и тонкие пальчики живо расстегивали мужскую рубашку. Теодор резко сдернул ставшее ненужным платье, притягивая волшебницу к себе. Та тяжело и часто дышала, потянувшись к ремню брюк, а слизеринец не мог прекратить покрывать маленькое тельце поцелуями, наконец-то имея возможность прикасаться к Эве везде, где ему хочется. Звякнула пряжка ремня, и Нотт резко выдохнул, когда ведьма медленно шевельнула бедрами, приподнимаясь на мгновенье и опускаясь обратно. Он прикрыл глаза, вдыхая знакомый аромат и позволяя приятным ощущениям вытеснить все остальные мысли. Парень опустил ладонь на тонкую талию, путая пальцы другой руки в волосах и чуть оттягивая их назад, и девушка издала глухой протяжный стон, не прекращая двигаться. Волшебник резко распахнул глаза. Этот звук вернул его в реальность. Синие глаза, прикрытые густыми подрагивающими ресницами, уже не казались похожими. Эта девушка не была Эвой Спенсер и не могла заменить ее, притворяясь. Слизеринец грубо оттолкнул ведьму, застегивая брюки и спешно натягивая рубашку. — Эй, куда ты? — обиженный голос, совсем не такой, как у однокурсницы, дрогнул, и Теодор понял, почему до этого она не проронила ни слова. Стараясь не смотреть на девушку, все еще не вернувшую собственную внешность, он кинул на старый комод несколько галеонов и ринулся вниз, надеясь поскорее попасть на улицу. Снег продолжал идти, совершенно не разделяя настроения парня, словно ничего и не произошло. Холодный ветер избавил слизеринца от жара, пронизывая, но Теодор продолжал шагать вперед, игнорируя тот факт, что оставил зимнюю мантию в баре. Нетронутый чистый снежный покров хрустел под ногами, но парень вдруг отчетливо услышал шорох, осознав, что на улице кто-то есть, и едва успел выхватить палочку, отражая мгновенно полетевшее в его сторону заклинание. Мягкий желтый свет фонарей не попадал на высокую статную фигуру в черной мантии и капюшоне. Нападающий ничего не говорил, только беспрерывно посылал в опешившего парня разноцветные лучи. Воздух трещал от магии, а Теодор едва успевал отражать напористые атаки, думая о том, что это дается ему нелегко. Вообще-то Нотт очень даже неплохо владел своей волшебной палочкой, но усталость, напряжение и огневиски давали о себе знать. К тому же, против этого соперника у слизеринца не было ни единого шанса. Древко вылетело из пальцев Теодора, и его мгновенно подкосила резкая боль, не позволяющая вдохнуть. Каждая клеточка тела горела, но он слышал приближающиеся шаги, а затем глухой треск, ощущая, как по очереди ломается каждый палец левой руки. Магический удар пришелся по лицу, и слизеринец заметил, как по белому снегу расплывается яркое красное пятно. Нападавший подошел поближе, откидывая капюшон, и Теодор обреченно выдохнул. Он прекрасно знал — Йен Эствуд не из тех, кто оставляет своих противников в живых. И не стоит сомневаться в том, что они умирают долго и совсем не безболезненно. Только вот чем он привлек внимание молодого Пожирателя? Теодор собрался было сказать что-то Эствуду, но не смог — в груди мерзко хрустнуло, вызывая жгучую ноющую боль, и парень закашлялся, сплевывая кровь на снег. Правая рука треснула в области предплечья, выворачиваясь. Нотт подумал о том, что не против умереть прямо здесь и сейчас. Это очень нелепо, но, пожалуй, даже забавно. Словно в подтверждение его мыслей, на все тело снова опустилась боль, заставляя сжиматься на холодном снегу и сплевывать через сжатые до скрипа зубы кровь. Пытка не прекращалась, продолжаясь в полнейшей тишине. Внутренности разрывались, а кости стирались в мелкую крошку, и Теодор подумал, что еще через десяток секунд просто свихнется, но все отступило. Острый носок туфли опустился в область ребер слизеринца, и приятный бархатный голос протянул: — Почему ты не кричишь? Я хочу слышать, как тебе жаль и ты молишь меня о пощаде. Теодор снова уткнулся лицом в снег, фокусируя взгляд только на расползающихся алых пятнах. Он не мог сказать ничего — каждый раз, как он пытался открыть рот, что-то хрустело, причиняя сводящую с ума боль, и капала кровь. Эствуд схватил парня за грудки, переводя в сидячее положение. Карие глаза скользили по аристократичному лицу с неподдельной ненавистью. — Скажи, что тебе жаль, — он размахнулся, с силой ударяя прямо по выдающейся на лице скуле. Теодор бы непременно обрушился обратно в снег, но Йен держал его крепко. — Повторяй: мне жаль, что я причинил миледи боль. В темных глазах Нотта проскользнуло понимание, а затем он хрипло хохотнул: — Я и пальцем ее не… — Трус, — сплюнул Эствуд, толкая слизеринца на землю и вызывая новый шквал боли. Нотт смежил веки, не желая больше видеть алеющий снег. Даже теперь приходилось умирать за Спенсер, а ведь, казалось бы, все уже кончилось. Слизеринец ощутил очередной болезненный пинок, и бархатный голос угрюмо изрек: — Забини мне все рассказал. Я жду от тебя раскаянья. Нотт живо распахнул глаза, внутри закипала злость из-за такой абсурдной несправедливости: — Я ничего ей не сделал, — голос ломался и хрипел от булькающей в горле крови. Эствуд раздраженно цокнул, опускаясь на корточки рядом с Теодором, и мягко протянул, словно разговаривал с первокурсником: — Я сейчас убью тебя, мальчишка. Избавься от сделанного перед смертью, — слова его звучали так угрожающе, что Теодор подумал — многие бы сознались сейчас в чем угодно. Но он точно не был трусом. — Я и пальцем ее не тронул! — яростный крик утонул в опускающемся на землю снеге. — Я помогал ей и пытался спасти все это время, пока вы все занимались своими делами. Эствуд разочарованно выдохнул и снова замахнулся. Нотт сплюнул очередной кровавый сгусток и продолжил было что-то говорить, когда ощутил, как в рот ему заливают жидкость. Йен деловито оглядел маленький пузырек и уточнил: — Расскажи, что ты сделал с миледи. Нотт глотал горьковатое зелье, смирившись с тем, что он умрет от яда, но все же продолжал яростно огрызаться: — Можешь убить меня, если хочешь, но я бы не смог обидеть Эву. Ни за что. Пожиратель раздраженно поднялся на ноги, отбрасывая пустой пузырек из-под сыворотки правды. Повертев в руках чужую волшебную палочку, он кинул ее в сторону владельца: — Извини, похоже, действительно ошибся, — раздался громкий хлопок трансгрессии. Теодор протянул негнущиеся пальцы к родному древку и с трудом сел, не найдя в себе сил сразу подняться на ноги. Он смотрел на пляшущие в свете фонарей снежинки, напоминающие мелких белых мушек, и растирал по лицу собственную кровь, пока тишину не разбил его хрипловатый громкий смех. Сидя в окровавленном снегу, Теодор, чудом выживший и ощущающий разрывающую на части боль из-за темноволосой чокнутой ведьмы, со сломанными пальцами, продрогший и израненный, впервые в жизни чувствовал себя чертовски живым. Болезненно, но все же живым.