Загляни в глаза, но не замерзай в них

Беспокойный сон отступает. Приходится просыпаться. Мысли влетают в голову ледяным ветерком, пробирающим до костей. Резко подскакиваю в кровати, поджимая колени к груди. Голова раскалывается. Меня тошнит до безумия. Мерлинова мать, какая же я дура. Я плохо помню, что вчера произошло, но оставшихся воспоминаний хватает, чтобы издать сдавленный стон отчаянья. Непонимающе пялюсь на белоснежные манжеты мужской рубашки, висящие на моих кистях бесформенными мешочками. От накрахмаленной ткани пахнет свежестью и чем-то морозным. — Держи, — голос Нотта проникает в еще не отошедшее от вчерашнего сознание свинцовыми пулями. Нет. Мерлин, нет. Пусть это будет неправдой. Я ничего не помню, кроме этого проклятого поцелуя, почти перешедшего все грани, но ведь на мне его рубашка. — Спенсер, выпей, — он требовательно впихивает мне в руку стакан воды, но я только роняю голову на колени, проклиная себя за все случившееся. — Слышишь меня? Тебе станет легче. Да с чего бы? Я невероятная идиотка. Действительно, просто больная. Нотт заставляет меня поднять голову, и я сталкиваюсь с его насмешливым взглядом: — Жалеешь, Спенсер? — он усмехается, но я слышу в его голосе боль. — Расслабься, у нас ничего не было. Твоя чистая одежда в шкафу, встань и позавтракай со мной. Хочется разреветься, как в детстве, но только встаю, пытаясь натянуть края рубашки как можно ниже. Теодор великодушно отворачивается, и я резко распахиваю дверцы резного деревянного шкафа, сразу же утопая в идеально белых рядах рубашек, черных пиджаках и мантиях. И как здесь найти свои вещи? В конце концов, мне удается обнаружить платье и мантию. Быстро втискиваюсь в узкую ткань и пытаюсь трясущимися пальцами застегнуть длинную молнию, но ничего не выходит. Мои волосы откидываются со спины, опускаясь по плечам, и из меня выбивается воздух, когда холодные пальцы пробегаются вдоль моего позвоночника, вычерчивая ледяные узоры. Хочется приложиться головой прямо о деревянную дверцу. У меня подкашиваются ноги: — Теодор, — жалобно протягиваю, отчетливо чувствуя необходимость закурить прямо сейчас. Слышу его смешок и звук застегивающейся молнии. Живо просовываю руку в учтиво поданную мантию и, закинув в себя таблетку, в которой сейчас так нуждаюсь, выпускаю облачко дыма. Слизеринец спокойно ждет, пока я закончу, а затем требовательно повторяет: — Позавтракай со мной. Отец уже ушел в Министерство. Тебя никто здесь не заметит. Пока я борюсь с подступающим приступом паники и ненавистью к самой себе, Нотт берет меня за руку, подталкивая к выходу. Я почти не обращаю внимания на широкие лестничные пролеты, изящные перилла и высокие кружевные потолки, только послушно пересекаю просторный зал с камином и вычурной мебелью, оказываясь, наконец, в светлой комнате с подсвечниками по стенам. Слизеринец вежливо отодвигает для меня стул с мягкой подушечкой, помогая сесть у края стола, накрытого к завтраку. В центре стоит вытянутая ваза с ирисами, а Теодор опускается напротив меня. Дергаюсь, когда рядом появляется домовик в порванной сорочке и, пригибаясь, уточняет: — Что желаете, мисс? Слова из меня исчезают. Только смотрю на притихшего эльфа и нелепо хлопаю ртом. Теодор хмыкает: — Она будет овсянку и кофе. Сладкий. Со сливками. Домовик кланяется, исчезая, а я вскидываю на однокурсника удивленный взгляд: — Откуда ты… Он не дает мне договорить, только безразлично пожимает плечами: — Ты берешь именно это, когда удостаиваешь Большой Зал своим присутствием на завтрак. Утыкаюсь в поданную тарелку, ковыряясь ложкой в каше и выуживая оттуда ягоды. Ощущаю на себе пристальный взгляд Теодора и пытаюсь не реагировать на это, но слизеринец внезапно откладывает вилку. Та звонко ударяется о его тарелку, и Нотт раздраженно произносит: — Спенсер, прекрати. Я никому не расскажу. Это останется между нами, обещаю, — его голос потрескивает, как разбивающийся лед. Хрупкий и тонкий. Поднимаю на парня отчаянный взгляд и хрипло шепчу: — Я… не очень помню, что вообще вчера было, — Мерлин, мне не было так стыдно очень давно. Нотт криво усмехается, отчего уголки его губ нервно вздергиваются вверх. Он смотрит на меня пристально, и глаза у него оказываются темнее, чем обычно: — Значит, все правильно. Прикусываю губу до крови. Я так не могу. — Расскажи, — вежливое «пожалуйста» так и не слетает с моих губ, только рука с ложкой нервно дергается, ударяясь о стенки тарелки. Теодор щурится, словно ему доставляет удовольствие моя неловкость. Он поправляет галстук и, чуть сведя густые черные брови, начинает: — Я нашел тебя в баре, идти никуда ты не хотела, пришлось увести тебя домой. Ты предложила выпить за смерть, а потом меня поцеловала. Все. Недоверчиво хмурюсь, уточняя совсем осипшим голосом: — Все? Расскажи, как было на самом деле. Нотт быстро выдыхает, снова поправляя свой идиотский галстук, будто он ему мешает: — Да, я немного не удержался. Извини. Просто не смог остановиться сразу. Но ничего не было, клянусь. Я бы не стал пользоваться твоим состоянием, — он замолкает на мгновение, а затем продолжает, словно желает сменить тему. — А потом тебя вырвало несколько раз, я тебя переодел и уложил спать. Теперь точно все. Роняю ложку в почти нетронутую овсянку, которую даже не попробовала, и запускаю пальцы в и без того спутанные волосы: — Мерлин, прости, Теодор, я не хотела. Он замирает от звука своего имени. Я вздрагиваю и, шумно отодвинув стул, вскакиваю на ноги: — Мне пора, я лучше пойду. Кидаюсь к выходу, но не успеваю толкнуть тяжелые высокие двери. Нотт налетает на меня, сжимая запястья и неловко толкая к стене: — Тебе не нужно извиняться. Не нужно уходить, Спенсер, пожалуйста, — последние слова тонут в глубоком выдохе. Долгом и пронзительном. Он совсем потерян. Сдается. Заставляю себя поднять голову и взглянуть на слизеринца. Черные, как уголь, волосы чуть спадают на лоб упрямым вихрем. Темные глаза смотрят на меня жалобно и умоляюще. Ровные острые черты лица, высокие выдающиеся скулы. Красивый. Чертовский красивый, но такой чужой. Не мой. Я смотрю на него непозволительно долго. Не нахожу слов. Теряюсь в происходящем, отказываясь воспринимать реальность. Парень наклоняется ко мне быстро, даже не успеваю заметить. Касается моих губ, не выпуская из своих пальцев мои запястья. Целует мягко, аккуратно и очень нежно, совершенно по-другому. Глаза слезятся, и я дергаюсь назад, только ударяясь затылком о стену, а Нотт тут же отстраняется. И взгляд впивается в мое лицо так, словно я только что достала палочку и выпустила в него Аваду. — Прости, — шепчет он, разжимая пальцы. Из меня вырывается протяжный стон, наверняка способный напугать того, кто не знает, что здесь происходит: — Я такая дура, Нотт. Просто полная дура. Он пытается усмехнуться, сделать вид, что все в порядке, но безуспешно: — Вернемся в Хогвартс? Сдавленно киваю, позволяя парню вывести меня на улицу, и мы пересекаем удивительно зеленую живую изгородь. Слизеринец берет меня за руку, и мы разделяемся только у входа в подземелья. Нотт уходит, ссылаясь на несуществующие дела, а я замираю перед дверью в собственную спальню. Я чувствую — Драко там. Внутри все трясется, сжимается и горит. Я идиотка. Я испортила все собственными руками. Я не смогу соврать ему. Только не Малфою. Парень мечется по комнате и при моем появлении останавливается. Щурится, не подходит ко мне, только растягивает слова в своей привычной манере: — И где ты была? Серые глаза обдают меня прохладцей. По коже пробегается мороз. Опускаю глаза, растерянно выдыхая. И что я, Мерлин меня дери, должна сказать? Драко шагает ко мне, но замирает на середине комнаты, вдруг вскидывая голову: — Где ты ночевала? Вопрос заставляет меня отступить к двери, но бежать-то некуда. Куда от себя убежишь? — У Нотта, — выдыхаю и опускаю глаза в пол. Говорю так тихо, будто он может меня не услышать. Малфой меняется в лице. Он оказывается рядом слишком быстро, и я успеваю ощутить только неприятное дежавю. Серый взгляд пронзает. Он словно смотрит под кожу. Драко поджимает губы и толкает меня в стену. Ярость плещется внутри. — Какого хрена, Спенсер? — его пальцы впиваются в мои плечи. Не могу сказать ни слова. Не могу смотреть на парня. Только сжимаюсь под его напором. — Чего ты молчишь? — он говорит совсем негромко, но меня оглушает. Слизеринец облизывает пересохшие губы и шипит. — Что у вас было? — он встряхивает меня за плечи, отталкивая обратно. — Да говори ты! Скажи хоть что-то! У меня дрожат руки. Я ненавижу себя. Ненавижу все, что сделала. Сглатываю подступивший к горлу ком, но не нахожу в себе сил посмотреть Малфою в глаза: — Я его поцеловала, — задыхаюсь, когда кулак пролетает в нескольких сантиметрах от моего лица, но даже не дергаюсь. Мерлин, лучше бы он меня ударил, чем смотрел вот так — со смесью презрения, непонимания, гнева и обиды. — И? — вкрадчивый голос раздается над моим ухом. Обжигает дыханием. Заставляет колени подогнуться. Я знаю, что он ожидает услышать. Вижу по перекошенному лицу. Слышу в треснувшем голосе. Но мне нечего ему сказать. — И все, — цепляюсь пальцами за рукав его мантии. — Драко, клянусь, больше ничего не было, — не выдерживаю, пытаясь удержать в руках черную ткань. Малфой отдергивает руку. Отходит назад, прожигая меня взглядом. В идеальной тишине можно услышать, как надламывается что-то внутри, заставляя меня согнуться пополам и закрыть лицо ладонями. Я не могу выдержать этот взгляд. Слизеринец делает еще один шаг назад. Отчетливо ощущаю, как полоса отчуждения расползается под нашими ногами. Я сделала ему больно. Я всем причиняю боль. Малфой молча шагает к двери, отодвигая меня небрежным жестом, и выходит. Не говорит ни слова. Даже не смотрит в мою сторону. Оставляет меня в одиночестве, съеденную собственной тьмой и паникой. Снова. *** Захлопнув дверь в комнату Спенсер, Драко отчетливо знал, куда пойдет, но еще не предполагал, что в спальне Теодора не обнаружит. Внутри все горело так, словно он разом выпил бутылку огневиски. Словно кто-то наслал на него Адское Пламя. И Драко даже знал, кто. Он шел по коридору, двигаясь в неизвестном направлении, расталкивая студентов, выпущенных из учебных классов на перерыв. Шел и не понимал, что с ним происходит. Почему глаза застилает гневная пелена. Под легкими что-то чиркает, болезненно обжигая. Дыхание сбивается, и чертов галстук душит. Малфой заметил Теодора в толпе студентов. На углу пятого этажа. Больше он ничего не видел. Ни о чем не думал. Не доставал палочку. Просто шагал к своей цели и, оказавшись рядом с однокурсником и встретив его непонимающий взгляд, размахнулся, ударяя прямо по аристократичному лицу. Они сцепились без слов, совершенно по-магловски. Где-то сбоку кричали студенты. Они распугали и без того зашуганных младшекурсников, катаясь по полу и размахивая кулаками. Бессловесная яростная драка. Она бы никогда не закончилась, если бы магия не раскидала двух слизеринцев по противоположным стенам и вкрадчивый голос директора не поинтересовался: — Мистер Малфой. Мистер Нотт. Что вынудило вас устроить варварскую магловскую драку посреди коридора? Слизеринцы тяжело дышали. Теодор подушечкой большого пальца убрал кровь с рассеченной брови, даже не пытаясь прикоснуться к распухшему носу. Малфой ладонью стер алые капельки с разбитой губы, игнорируя горящую боль в челюсти. Он сжимал саднящие костяшки и все равно ощущал жгучую ненависть. Снегг разогнал столпившихся студентов, отправив их на уроки, и сжал губы в бледную ровную полосу: — Надо полагать, причину вашего поступка никто не объяснит? — осмотрев семикурсников, он нехотя взмахнул палочкой и продолжил. — Ваша выходка вынуждает меня назначить вам наказание. Отправитесь в Зал Наград отмывать кубки. Поведение неразумных первокурсников заслуживает соответствующих мер. Друг к другу вы не сможете подойти ближе, чем на метр, в течение четырех часов, — он требовательно вытянул вперед руку. — Палочки сдать. Заберете у своего декана, когда закончите. Слизеринцы нехотя вложили палочки в бледную ладонь директора и, замерев на допустимом расстоянии, продолжили сверлить друг друга злыми взглядами. Снегг отвернулся от них, бросая: — Не заставляйте вас провожать. Мистер Филч уже все подготовил, — он скрылся за поворотом. Парни двинулись вниз в полной тишине, минуя пустые прохладные коридоры. Малфой смотрел строго вперед. Нотт, засунув руки в карман мантии, вообще, казалось бы, не задумывался о произошедшем. Он прекрасно понимал, что случилось. Знал, за что Малфой на него накинулся. Не мог только понять, зачем Спенсер вообще открыла свой милый ротик. Оказавшись в Зале Наград, Драко брезгливо коснулся тряпки в ведре, опуская руку в холодную воду. Кровь с разбитых костяшек растворилась в жидкости, а ссадины защипали. Теодор наклонился к другому ведру, нехотя отжимая тряпку. Отрабатывать наказание за внезапную вспыльчивость Малфоя совершенно не хотелось. Тишина разбавлялась только негромкими всплесками, пока Малфой отчетливо не произнес, разделяя слова: — Не смей больше к ней подходить, Нотт, — Драко не оторвался от натирания кубка, словно говорил между делом. Теодор же отложил тряпку, чувствуя, как закипает в нем раздражение: — Тебе не о чем волноваться, Малфой, — холодно произнес он. — У нас ничего не было, — Теодор говорил, а сам вспоминал прикосновения к бархатной коже. Вспоминал, как хрупкое тельце извивалось под ним, как Эва сама тянулась к его лицу. Нотт пытался держать себя в руках. Он не знал, что именно рассказала Спенсер и рассказала ли что-то вообще. Малфой, не выдержав, отбросил тряпку и сузил глаза, оборачиваясь к однокурснику: — Да, правда? Нотт неуверенно кивнул. В конце концов, он пообещал Эве, что все это останется между ними. Драко кинул на однокурсника презрительный взгляд и произнес: — Ты плохо врешь, Нотт. Теодор раздраженно поджал губы и сложил руки на груди, яростно выговаривая: — К черту, Малфой. Да, мы целовались, и что дальше? Это лучше того, что с ней сделали бы в этом чертовом баре. Намного лучше, — он гневно шагнул вперед. — Чего еще можно ожидать, когда ты бросаешь ее Мерлин знает где. Слова ударили в точку. Малфой думал именно об этом каждую последнюю минуту, но от Нотта выслушивать подобное не собирался. Они кинулись друг на друга одновременно, но тут же разлетелись в стороны, отброшенные наложенным Снеггом заклинанием. Драко яростно толкнул ни в чем не повинный кубок и прошипел: — Я ни за что не поверю, что такой, как ты, не воспользовался ситуацией. Теодору захотелось рассмеяться и пожалеть Спенсер за то, что она выбрала себе такого идиота. Оттолкнувшись от стены, Нотт подошел чуть ближе, пытаясь придать своему лицу безразличное выражение, хотя сдерживаться уже не имело смысла: — Мерлин, Малфой, это совершенно не та ситуация, которой стоит пользоваться. Она заблевала мне всю комнату и несла какую-то чушь. Думаешь, подходящее время? Я никогда не видел ее в таком убитом состоянии. Малфой задумчиво уставился на Теодора. Он, разумеется, не думал, что Эва ничего не принимала и вообще была трезвой, но то, что он слышал, казалось совсем уж перебором. — Сколько она приняла? — хмуро уточнил Драко. Нотт неопределенно передернул плечами, отворачиваясь: — Не думаешь, что стоит спросить об этом Спенсер? Явно больше, чем обычно. Драко резко развернулся на каблуках кожаных ботинок и вышел из зала, игнорируя наказание. Нотт пару минут бездумно пялился на гриффиндорские медали, а затем скинул их на полки и двинулся к себе — он не будет выполнять наказание за двоих. Малфой ворвался в подземелья, но в спальню Спенсер сразу зайти не решился. Он был зол. Очень зол и раздражен. Слизеринец просто не мог больше принимать ее бесконечные состояния. Эва творила, что попало, наглотавшись своих проклятых таблеток, и даже не понимала, что с ней происходит. Только вот произошедшего это не отменяло. Внутри Малфоя горела настоящая борьба, но он точно знал, что борьба эта — с самим собой, давно уже нырнувшим в пустоту. Эва Спенсер убивала его. Рушила все, в чем раньше он был уверен. Разрывала принципы, ломала каждое убеждение. Запускала корни в сознание, прочно засев в мыслях. Уже и не вырвать. Малфой знал это давно. Напомнил себе сейчас и, быстро настрочив короткое письмо и отправив его, вошел в соседнюю спальню. Спенсер стояла возле зеркала, переодевшись в школьную форму, и прокручивала в руках сигарету. Черные локоны спадали по острым плечам, слизеринский галстук свисал с тонкой шеи. Драко облокотился о дверной косяк, разглядывая ведьму. Злость отступила, но что-то внутри сворачивалось неприятной змейкой. Эва обернулась медленно, скользя непонимающим взглядом по Малфою и, замерев, собралась было что-то спросить, но парень ее опередил: — Я записал тебя на прием в Мунго. Спенсер застыла. Черные тонкие брови чуть вздрогнули, и она глубокомысленно протянула: — О, — через десяток секунд узкие губы, поджавшись, сложились в едкую усмешку, а синий взгляд остро скользнул по однокурснику. — Решил сдать меня в лечебницу для наркоманов, Малфой? Мило. Драко дернулся вперед, хватая ведьму за плечи: — Это уже все границы переходит, Спенсер. Тебе нужна помощь. Она выводила слизеринского старосту своим безразличием и безмятежностью. Словно ее это и вовсе не касалось. Эва оттолкнула Малфоя, складывая руки на груди: — К черту это. Мне все равно. Драко попытался выдохнуть и успокоиться. До возвращения Спенсер в Хогвартс всегда получалось, но не теперь. Метнув взгляд на баночку с таблетками, он скинул их на пол, проделывая то же самое с остальными запретными веществами. Ящички хлопали громко, на ковре разместилась горка баночек и пакетиков, и Малфой яростно взмахнул палочкой, сжигая все, накопленное слизеринкой. Эва не двигалась, только смотрела на зеленоватый огонь, пожирающий ее средства для развлечений, но ничего не предпринимала девушка вовсе не потому, что смирилась. Просто она прекрасно знала, что в любой момент сможет достать еще. Глядя в потухающее зеленое пламя, Драко понемногу успокаивался. Он поднял голову, взглянув на Эву, толкая ее к кровати: — Ты больше не будешь это принимать. Никогда. И к Нотту не подойдешь, — отрывисто заявил слизеринец, пытаясь поймать в синих глазах хоть что-то. Эва смотрела сквозь него, на горку пепла в светлом ворсе и протянула: — Это еще почему? Малфой зажмурился. Она просто невыносима. Неадекватная. Чокнутая. — Если хочешь, чтобы я был рядом, — начал было слизеринец, но ведьма оскалилась, расплескивая по комнате ядовитый голос: — Я думала, ты принимаешь меня такой, — она сощурилась, чувствуя, как накатывает раздражение. Драко поджал губы, вглядываясь в бледное лицо: — Я не принимаю то, что ты творишь под этим дерьмом, — холодно отозвался он. Спенсер отвернулась. С чего она должна его слушать? С чего должна делать то, что пожелает слизеринский красавчик? Она ведь не из этих куриц, послушно выполняющих любую его прихоть. Была не из них. Малфой развернул девушку к себе, проводя ладонью по выраженной скуле, опускаясь к бледным губам, а затем запустил пальцы в черные локоны, грубо сжимая их и чуть оттягивая голову девушки назад: — Спенсер, — тихо протянул слизеринец, придвигаясь ближе. — Тебе придется послушаться меня хоть раз. Аккуратно касаясь тонкой шеи, парень слегка прикусил кожу, оставляя на ней краснеющую отметину. События последних дней подталкивали его в пропасть. Внутри вспыхивало безумное желание доказать самому себе, что она принадлежит ему. Эва обессиленно прикрыла глаза, не находя в себе сил шевелиться, пока Малфой медленно спускался к ключицам, оставляя влажные дорожки. Резко дернув пуговицы черной рубашки, он пробрался пальцами под накрахмаленную ткань, отодвигая кружево, и почти сразу толкнул девушку на подушки, перевернув на живот. Слизеринка рвано выдохнула, когда Драко грубым движением задрал юбку и дернул ремень школьных брюк. Сжимая пальцы на узких бедрах и заставляя девушку распрямиться, Малфой тяжело дышал, иступлено двигаясь, и отчетливо ощущал, как злость и раздражение отступают. *** Белые стены. Кажется, тронь пальцем — развалятся. Белый потолок. Белый кафель. Белый халат. Даже письменный стол белый. Меня бы наверняка прежде раздражало все вокруг. Но сейчас сплошная пустота, утопающая в этом цвете. — Как Вы себя чувствуете, мисс Спенсер? — голос у колдомедика мягкий и плавный. Он бросает слова, и они спадают по густой седой бороде. — Нормально, — смотрю сквозь волшебника, не желая встречаться с его выцветшими глазами. Нормально. Все нормально. Это все, что я чувствую. Все, что занимает мое сознание. Зачем было отбирать у меня таблетки и выдавать другие, после которых я оказываюсь опустошенной и отчужденной. А, плевать. Целитель хмурит серебристые пышные брови, а я думаю, что они похожи на гусеницу. — Может, приляжете и поговорите со мной? Апатично пожимаю плечами. На столе у колдомедика перекатываются какие-то шарики. И стучат размеренно. Хочется скинуть их со стола. Или не хочется. К черту. Слегка приподнимаюсь из кресла и делаю неуверенный шаг к кушетке: — Как хотите, — ноги не особо-то и слушаются, но я стараюсь. Мужчина недовольно щурится, а говорит все равно мягко и аккуратно: — Речь о том, чего хочешь ты, Эва. Я хочу лечь и смотреть в потолок. То-то и всего. Неужели нельзя просто это понять и оставить меня в покое? Почему меня считают психопаткой, если самые невменяемые здесь — целители? — Я хочу уйти, — бесцветно протягиваю, но все равно опускаюсь на кушетку, вытягивая ноги. Их сводит едва ощутимой судорогой. — Мы не всегда имеем возможность делать все, что вздумается, — изрекает целитель. Бред бешеного фестрала. Я могла бы делать все, что хочу, если бы не идиотское Мунго. Если бы не чокнутый Малфой. Колдомедик уже неделю говорит мне одно и то же. Они методично высасывают из меня жизнь. Если хотят избавить меня от зависимости, пусть искоренят из моей жизни Драко Малфоя, устроившего этот спектакль. Зато теперь можно смотреть в потолок и не видеть целителя в белом халате. — Ты стала выглядеть куда лучше, Эва, — он улыбается в пушистую бороду, а я прикрываю глаза. — Кажется, синяки под глазами стали меньше и щеки уже не такие впалые. Я просто накрасилась, идиот. — Ты хорошо спишь? — когда ему уже надоест разговаривать с самим собой? Складываю пальцы домиком, думая о том, что они слишком длинные, тощие и бледные. Уродливые. Еще и лак на ногтях потрескался. — Ага, — отсутствие сна вряд ли можно назвать хорошим сном, но рассказать этому психу правду — себе дороже. — Мистер Малфой говорит, что ты стала лучше есть. Разумеется. Мистер Малфой самолично запихивает в меня еду, за что когда-нибудь я оторву ему руки. Когда-нибудь, когда мне станет не плевать. Только вот вышеупомянутый мистер Малфой не знает, что после каждого такого насильственного приема пищи меня полчаса выворачивает наизнанку. Удивительно, но каждые такие полчаса в уборной оказываются куда приятней остального времени, потому что так из меня выходят и мерзкие умиротворяющие таблетки. И я снова хоть ненадолго могу побыть собой. — Чем ты занималась вчера? — уточняет целитель, что-то беспрерывно строча на пергаменте. Мне рассказать про задание папули по поиску членов Ордена Феникса? Вряд ли целитель оценит. — Читала, — вяло отзываюсь, хотя хочется просто молчать. Целитель явно приободряется и чересчур жизнелюбиво вопрошает: — И что ты читала? Закрываю глаза, ощущая, что падаю куда-то вниз, хотя явно продолжаю лежать на кушетке. Воображение рисует высокую траву, и я даже запах могу почувствовать. — Над пропастью во ржи. Колдомедик поправляет на широком пористом носу прямоугольные очки и опускает перо в чернильницу. Неприятный звук. — И как тебе? Да какое ему дело, Мерлин его подери. Меня раздражает разговор, но как-то вяло. — Чертовски понимаю Холдена Колфилда. Волшебник поднимает на меня вопросительный взгляд, я чувствую это кожей. Понятно, он не читал. Кто бы сомневался. — А еще какие-нибудь мысли есть? — он спрашивает, но я слишком отчетливо слышу отсутствие интереса. Черта с два. Нечего заставлять меня говорить, если не хочешь слушать. — А Вы знали, что экземпляр этой книги нашли при себе у убийцы Джона Леннона? И еще у двух психопатов? Кап. Чернила падают на пергамент. Готова поклясться, теперь там огромная расползающаяся клякса. Поднимаюсь с кушетки, принимая сидячее положение, и поправляю растрепавшиеся волосы. Целитель смотрит на меня напряженно и долго, а потом задает ожидаемый вопрос: — Вы принимаете таблетки, мисс Спенсер? Снова мисс Спенсер? Забавно. Расплываюсь в широкой улыбке, лениво кивая: — Разумеется, доктор. Я уже могу идти? Волшебник что-то снова строчит в пергаменте и протягивает: — Увидимся завтра, мисс. Я даже не прощаюсь. Только выхожу из кабинета, с облегчением закрывая дверь. Этот целитель почему-то пробуждает во мне ленивую неприязнь. В коридорах до тоскливого пусто, и цокот каблуков разносится по больнице. Дождавшись лифта, наблюдаю за скрипящими дверцами, и он двигается вниз. У стойки регистратуры вижу знакомую фигуру и шагаю к Малфою, что-то обсуждающему со светловолосой ведьмочкой. Она улыбается и мило хлопает зелеными глазками. На мгновение мне хочется кинуть в нее Авадой, и я даже почти достаю палочку на ходу, но виски внезапно обжигает болью. Щеки и лоб пылают, и от этого внезапного сочетания все мысли из головы вылетают. Заметив, что я закончила, Драко прощается, берет меня за руку и спрашивает, ведя к выходу: — Как прошло? Семь чертовых дней он спрашивает одно и то же. Сухо и даже холодно. Он только так со мной и общается, а у меня в голове возникает диссонанс между такой теплой его ладонью и ледяным взглядом. — Нормально. Да. Все нормально. На улице пахнет весной. На деревьях начинают зеленеть листья, и под ногами оказывается каша из-за тающего снега. С весной должна приходить надежда, но я ничего подобного не ощущаю. К головной боли добавляется внезапный спазм мышц. — Ясно, — тихо отзывается Драко, трансгрессируя. Я даже не справляюсь с тем, чтобы устоять на ногах, слизеринец ловит меня, не позволяя упасть: — Точно все в порядке, Спенсер? В полном. В полном порядке, Мерлин меня дери. — Ага, — от этого слова меня почти тошнит. Весна наступает, но солнце все равно редко навещает Хогсмид и школу. У меня немеют пальцы, наверное, от прохлады, пока мы в тяжелой тишине возвращаемся в Хогвартс. Замок высится серым унылым пятном, и я отдаленно думаю о том, что мы похожи. Студенты слоняются по коридорам черными стайками, но все лица смазываются, не могу выделить ни одного ученика. Мы сворачиваем в подземелья, и Драко выпускает мою ладонь, встретив Адама в окружении Крэбба и Гойла. Они что-то обсуждают, а я отшагиваю назад. Факелы потрескивают оглушительно громко. Я смотрю на выразительное лицо Адама и вижу Квинси. Уши закладывает, голова кружится, и я прислоняюсь спиной к холодному серому камню. На тело опускается невыносимая усталость, руки заходятся в крупной дрожи. Перед глазами всплывает окровавленное лицо Филиппа. Воздуха не хватает, легкие разрываются, и я хватаюсь пальцами за шею, бесшумно сползая по стене. Слизеринцы продолжают разговаривать, не замечая меня, охваченную внезапным страхом смерти и тщетными попытками просто дышать. Связь с реальностью растворяется с пугающей скоростью, и очертания коридора размываются. Отчетливо вижу яркие зеленые вспышки, два тела, валяющиеся в заснеженном переулке, молодого волшебника, опускающегося в лесную траву с тупым звуком. Маленькую Адель, бледнеющую и падающую на диван. Мой дом горит. Элиот лежит в гостиной без сознания, мы вытаскиваем его на снег, но он не дышит. Не желает открывать свои глаза. Вивиан оказывается в гробу, и ее кукольное личико кажется фарфоровым. Она тоже не дышит. И никогда уже не скажет мне ни слова. Из моей груди вырывается длинный хриплый вопль, мгновенно срывающий голос и перерастающий в визг. Запускаю пальцы в волосы, вцепляясь ногтями в кожу головы. Слизеринцы оборачиваются и мгновенно кидаются ко мне. Они пытаются помочь, но я не позволяю. Вырываюсь, царапаясь, извиваюсь, продолжая вопить, как безумная. Забиваюсь в угол и кричу, не позволяя к себе прикоснуться, пытаюсь пинаться. — Я всегда получаю то, что хочу, — довольный голос Забини вбивается в мое сознание. Чувствую, как он срывает с меня одежду. Ощущаю его омерзительное дыхание на своей коже. Вижу, как он силой разводит мои ноги. Накатывает боль. Пронзительная, выбивающая из глаз слезы. — Спенсер, черт, — Малфой пытается до меня дотянуться, но я истерично брыкаюсь, вскакивая на ноги. — Именно это и приносит мне удовольствие. Причинять тебе боль, — Забини говорит тихо и вкрадчиво. Кожа горит от его прикосновений. Он получает удовольствие сполна. Ведь мне больно постоянно. Впиваюсь пальцами в собственные предплечья, пытаясь содрать кожу. Отчетливо вижу перед собой черный дьявольский взгляд и победную насмешку. — Мне жаль, но придется тебя наказать, — в голове примешивается слащавый голос Филиппа. — Не сдерживайся, если будет больно. Не могу прекратить визжать и выхватываю палочку, начиная палить заклинаниями без разбора, выкрикивая: — Не трогай! Не трогай меня, — горло болит от воплей. Не вижу, куда попадают заклинания. Перед глазами — только два ненавистных образа. Мне страшно. Мерлин, мне чертовски страшно. Слышу, как звякает пряжка ремня. Звук трескающейся ткани. Бесконечные удары. Меня трясет. Сознание совершенно отказывается воспринимать реальность. Я не хочу, не могу переживать это снова. Я не смогу это перенести. Палочку выбивают из моих рук. Кто-то сгребает меня в охапку, сжимая до хруста в костях. Нет. Пожалуйста, нет! Вырываюсь, пытаясь выбраться, ощущаю оплетающий меня кокон паники. Мысль о том, что все кончится плохо, если не сбежать, не покидает сознание ни на мгновенье. Меня съедает абсолютно животный страх. Падаю на кровать, и кто-то нависает надо мной. Я знала. Знала, что все так закончится. — Спенсер, — меня держат так крепко, что я не могу двинуться, и сдаюсь: — Не надо, пожалуйста. Умоляю. Только на секунду замечаю испуганный серый взгляд, а затем снова впадаю в истерику, задыхаясь. Две легкие пощечины с обеих сторон приводят меня в чувства. Вижу взволнованного Малфоя и, ощущая приближение очередной порции паники, перекатываюсь на пол, подползая к тайнику под ковром. Заветная баночка с таблетками обнадеживающе падает в руку. Вытряхиваю парочку, сразу закидывая в себя, и отползаю к стене. Прижимаю колени к груди и покачиваюсь из стороны в сторону. Сейчас все пройдет. Сейчас я избавлюсь от Забини в своей голове. От его отпечатков на своей коже. — Спенсер, — горячая ладонь опускается на мое колено, а я дергаюсь в сторону, пытаясь дышать. — Все в порядке. Все хорошо. Да катитесь вы все к Мерлиновой бабушке со своим «все хорошо». Мысли постепенно приобретают прежние очертания. Тянусь к тумбочке, сбивая пачку и зажигалку, и закуриваю, смотря куда-то в плечо слизеринца. — Это ломка, так должно быть, — он касается моей руки, но я вырываю ее, с трудом перенося сейчас чужие прикосновения. — Давай я вызову целителя. Вскидываюсь моментально, широко распахивая глаза: — Нет, не надо, — голос действительно сорван и хрипит, будто меня кто-то душит. Только душат меня воспоминания. Малфой разжимает мою ладонь, обнаруживая баночку с таблетками, мгновенно вырывает ее и отбрасывает на ковер: — Спенсер, какого гиппогрифа? — лицо его делается раздраженным и злым. Взгляд — снова холодным и колким. — Мне вернуть тебя в Мунго? Резко поднимаюсь на ноги, толкая Драко в плечо и срываясь на крик, болезненно царапающий глотку: — Мне не помогает это, Малфой, ясно? — слизеринец тоже встает, продолжая сверлить меня стальным взглядом. — Этот святой целитель мне не помогает, а идиотские таблетки делают из меня амебу, неужели не заметно? — прижимаю запястье ко все еще пылающему лбу. Малфой щурится, окатывая меня холодом: — Тебе было лучше. Лучше? Ах, вот как? Если это — лучше, то я, пожалуй, останусь в худшем. — Лучше, — издаю нервный смешок, внезапно ощущая разрастающееся под ребрами отчаянье. — Послушай, что это за лучше такое, Малфой, — тыкаю в его сторону сигаретой, понижая голос до шепота. — Я до сих пор чувствую их прикосновения. Ощущаю дыхание на своей коже. Стоит мне закрыть глаза — отчетливо вижу все, что они со мной делали. Это лучше, правда? Драко отшатывается, словно я ударила его. Он прикрывает глаза на мгновение, и шагает вперед: — Я же рядом, Спенсер. Я рядом, Мерлин тебя дери. И я пытаюсь тебе помочь все пережить, — во взгляде — жалость. Конечно. Очень помогает. Выдыхаю дым, выставляя вперед руку, не позволяя слизеринцу подойти ближе, и склоняю голову набок: — Жалеешь меня? Не надо, — он раздраженно передергивает плечами, но ничего не отвечает. — Говоришь, ты рядом, да? Смотришь на меня, как на жалкий кусок дерьма. Разговариваешь, как с пустым местом. Отлично, Малфой. Это обязательно поможет. Драко медленно выдыхает, а в серых глазах плещется злость: — Спенсер, это не так. Расплываюсь в совершенно нездоровой улыбке, озвучивая то, что мы упорно маскировали последние дни: — Не можешь простить меня за ту ночь, Малфой? Не доверяешь больше? Так не мучайся. И не мучай меня, — прикрываю глаза, оглушенная своими же словами. Разве удивительно, что тебя добивает человек, вернувший когда-то к жизни? Малфой отрицательно качает головой, намереваясь все-таки подойти ко мне: — Мы попробуем еще раз. Обещаю, я буду внимательней, — ему тяжело, и голос хрустит. — Мы сходим в Мунго, и… — Нет! Я больше не вернусь туда, — идиот. Почему он не понимает, что это просто невыносимо? Почему не может просто понять, что я испытываю? Мне больно, Малфой. Мне плохо. Просто помоги мне жить с этим, а не ломай. Серые глаза сужаются, и парень одергивает воротник белоснежной рубашки: — Вот как, Спенсер? Между мной и своими развлечениями ты выбираешь наркотики? Раскаленным металлом куда-то под сердце. Это все, что он может мне сказать? Руки трясутся, как и голос: — По крайней мере, таблетки не бросают меня в одиночестве со всем этим адом, — поджимаю губы, силясь не разрыдаться. Не броситься к нему. Не умолять помочь. — Уходи. И избавишься разом от всех проблем. Малфой хмурится, сверля меня своим проклятым взглядом: — Спенсер… Перекрикиваю его, не позволяя продолжить: — Проваливай! Не загрязняй свою идеальную жизнь такой, как я. Малфой яростно шагает ко мне, но я прекрасно знаю, что у его терпения есть предел, и перехожу грань: — Не хочу больше тебя видеть. Вот так. Он замирает, словно от пощечины. Кидает что-то на мою кровать, и я узнаю свою палочку. Драко резко разворачивается, бросая через плечо: — Сообщи, как придешь в себя, — и уходит. А я не приду в себя. Вряд ли когда-то это случится. Опускаюсь обратно на пол, предварительно захватив с кровати свою палочку и призвав заклинанием бутылку бурбона. Отлично. Я прекрасно знаю, как справляться с одиночеством и наваливающейся темнотой вокруг. — Эва, — от неожиданности роняю бутылку, разливая янтарную жидкость на колени. Каштановую макушку Адама я ожидаю увидеть меньше всего остального. Но парень проскакивает в комнату, опускаясь на пол рядом, и улыбается: — Позволишь? — у него на щеке пузырится оранжевыми волдырями ожог. Протягиваю парню бутылку, в ужасе прикрыв рот рукой: — Это я сделала, да? Слизеринец делает глоток, беззлобно усмехаясь: — Да это еще ладно. Твоя Авада непременно бы угодила в меня, не пригнись я вовремя. Не припомню, чтобы кто-то использовал в школе столько непростительных за пару минут. Прикладываю вернувшуюся ко мне бутылку к щеке, убито протягивая: — Мерлин. Никто больше не пострадал? — отпиваю бурбон, прикрывая глаза. — Да нет, вроде, — отзывается Адам, но его слова тонут в черном бесконечном стыде. Какой нужно быть идиоткой, чтобы чуть не прикончить и пальцем меня не тронувших людей. — Эва, — мягко зовет слизеринец, и карие глаза обеспокоено скользят по моему лицу. — Ты не расстраивайся так. Все наладится. Вскидываю на парня насмешливый взгляд и вдруг осознаю: — Ты подслушивал, да? Адам опускает голову и виновато кивает, начиная было оправдываться, но я отмахиваюсь. Какая, к черту, разница? Слизеринец ободряюще похлопывает меня по плечу, а я ощущаю себя удивительно неодинокой. *** Крик. Громкий, отчаянный, полный боли крик, срывающийся на визг. Теодор спокойно собирался отправиться в Большой Зал на ужин, когда услышал этот звук, и внутри у него все похолодело. Он бы узнал этот голос из сотни других — хриплый, чуть надломленный и глубокий. У Нотта заложило уши, и на секунду его сковала паника, но потом он ринулся на звук, надеясь только успеть. Вытащив палочку и приготовившись к худшему, слизеринец пролетел пару поворотом, очутившись в хаосе заклинаний. Четверо слизеринцев пытались пробиться к Эве, безумно посылающей разноцветные магические лучи во все стороны. Каменная крошка сыпалась под ноги, несколько факелов упали, проходящие мимо студенты испуганно разбегались. Теодору потребовалось один раз встретиться с синим взглядом, чтобы понять, что происходит. В глазах у девушки сквозили совершенное отчаянье и дикий страх. Нотт прекрасно знал, что может вызвать такие чувства у Эвы Спенсер. Сжав палочку, слизеринец собрался было помочь, но не успел. Малфой выхватил деревяшку из тонких пальцев, рискуя получить в себя какое-нибудь непростительное заклинание, и сгреб девушку в охапку, не позволяя шевелиться. Эва продолжала кричать, а Драко тащил ее в гостиную и, заметив Нотта, окинул его презрительным взглядом и двинулся дальше. Теодор осознал, что совершенно перехотел ужинать. Переборов в себе желание пойти к Эве, которая даже случайно с ним не столкнулась за последнюю неделю, он вернулся в спальню, накинул мантию и вышел на улицу. Теплый воздух приятно проникал в легкие, и слизеринец вдохнул полной грудью, на мгновение остановившись. Студенты выползали из замка, надеясь поймать ставшее редкостью солнце. Весна вселяла во всех надежду, но Теодор общих настроений не разделял. Его надежда, кажется, окончательно растворилась в реальности. Нотт прекрасно понимал, почему Спенсер упорно игнорирует его, прячется и избегает, но его смущал ее потерянный безжалостный взгляд. Пусть Малфой хоть запретил ей общаться с Теодором, разве это могло настолько расстроить ведьму? Слизеринец пришел к тому, что должен просто принимать происходящее. По крайней мере, он мог видеть Эву издалека, и это было уже хоть что-то, только вот внутри ощущалась глубокая пожирающая тоска. Теодор не собирался выходить из замка сегодня. Он получил короткую записку с местом и временем и сначала решил просто ее проигнорировать, но затем, увидев Эву, отправился в назначенное место. Он, разумеется, догадывался, от кого записка, но ничего не предпринимал, твердо решив действовать по ситуации. Ему не нужна чья-то помощь. Он в состоянии справиться со всем этим самостоятельно. Парк на окраине Лондона укутывал приятный вечер. Изящные деревянные скамейки под деревьями пустовали, и, возможно, стоило бы придать этому какое-то значение, но Теодору было плевать. Он невидящим взглядом скользил по поверхности небольшого пруда, натыкаясь на мирно плавающих уток. В воздухе разносились привычные звуки — где-то перекрикивались птицы, копошились насекомые. Не было слышно только человеческого присутствия. Нотт проверил в кармане мантии палочку и, услышав знакомый голос, вцепился в нее намертво: — Давно не виделись, дружище. Слизеринец обернулся, упираясь взглядом в Забини. Тот выглядел до жути расслабленным, и, засунув руки в карманы брюк, насмешливо рассматривал однокурсника. — Было глупо сюда приходить, Забини. Тебя ищут многие, — процедил Теодор, до боли сжимая неровное древко палочки. Блейз склонил голову, окидывая Нотта безумным взглядом, и усмехнулся: — Но ты ведь не из их числа? С чего бы тебе вредить старому другу? — Забини шагал вперед, словно совершенно не верил в то, что парень способен что-то предпринять. Теодор едва заметно выдохнул. Вот он — его шанс. Забини не ожидает быстрого нападения, не держит в руках палочку. Стоит просто кинуть пару заклинаний и убить его. Или отдать Спенсер. Так, пожалуй, даже лучше. Резко вскинув руку, Нотт выпалил первое пришедшее в голову заклинание, но вопреки всем ожиданиям Забини отразил его луч, сжимая в пальцах палочку. Только вот ответной атаки не последовало. — Не очень-то вежливо нападать без предупреждения, — изогнув густые брови, Блейз осуждающе покачал головой. Нотт на всякий случай обернулся, осмотревшись по сторонам, но обнаружить хоть какую-нибудь причину для такого беззаботного поведения слизеринца не удалось. В темной глади озера отражались серые пышные тучи. Птицы, правда, чудесным образом исчезли с водной поверхности. Деревья все также медленно покачивали голыми ветвями. Ничего необычного. Ничего, что могло бы вызвать подозрения. — Считаешь, что заслужил хоть сколько-нибудь вежливости? — вкрадчиво уточнил Нотт, пытаясь понять, что же его так сильно беспокоит. Забини хмыкнул, но палочку все же опустил: — А что должно было изменить наши отношения? Не думаю, что такая дешевка, как Спенсер, стоит… Нотт не позволил ему договорить. Он слишком долго притворялся. Слишком долго изображал безразличие. С младших курсов приходилось скрывать свои настоящие эмоции, чтобы соответствовать статусу семьи. Все время после помолвки Филиппа и Эвы должен был делать вид, что ему плевать на происходящее. Даже сейчас Теодор был вынужден изображать спокойствие, случайно увидев где-то Спенсер, и скрывать, что внутри все вспыхивает и ноет от одной мысли о ней. Теодор яростно размахивал палочкой, оттесняя Забини назад и вынуждая только защищаться. Воздух потрескивал от заклинаний, а красные лучи освещали темный вечерний парк. Нотт продолжал, с удовольствием отмечая, как самодовольная ухмылка сползает с лица Забини. Палочка вылетела из рук Блейза, прячась где-то в кустах, и тот, подкошенный заклинанием Теодора, рухнул на колени, стойко перенося Круциатус. Нотт тяжело дышал и не мог решить, что ему теперь стоит сделать. Этот человек причинил Эве Спенсер, пожалуй, больше боли, чем кто бы то ни был. Теодор желал ему смерти всем сердцем и не раз представлял, как убивает бывшего друга. Плевать. Теодор вскинул палочку, уже почти выговаривая убивающее заклинание, когда древко вылетело из его хватки, обжигая пальцы, и невидимая сила повалила парня на землю, а руки прижало к туловищу. — Ты говорил, что справишься здесь сам, и что же я вижу? — от услышанного голоса слизеринец похолодел. Беллатриса Лестрейндж прошагала мимо него, шелестя своей рваной пышной юбкой, а Забини, упершись ладонью в асфальт, поднялся на ноги, мгновенно ощетинившись: — Все было под контролем. Нотт терся щекой о сырую землю и проклинал себя. Как можно было обвинять когда-то Спенсер в самонадеянности, если он сам поступил ничуть не лучше? Решил, что в одиночку справится с Забини, хотя стоило бы позвать с собой хоть кого-то еще, и Блейз явно был бы мертв. — Заканчивай, у нас есть дела, — пропела Лестрейндж, протягивая Забини пару палочек, и, виляя бедрами, двинулась к озеру, безумно улыбаясь. Блейз же, отряхнувшись, подошел к однокурснику, опускаясь на корточки, и недовольно покачал головой: — Не думал, что ты так далеко зайдешь, — наигранно расстроенно протянул он, растягивая губы в липкой ухмылке. — Расскажи, Нотт, она хоть отблагодарила своего спасителя как следует? Теодор попытался дернуться, но ничего не вышло. Он отчаянно желал причинить слизеринцу боль, но не мог двинуть и пальцем, имея возможность только сипло сплюнуть: — Да пошел ты, — если Забини собирался беседовать с ним, Нотт желания бывшего друга не разделял. Притворно вздохнув, Блейз осуждающе покачал головой и усмехнулся: — Честно, я надеялся, что ты поймешь, — он облизнул пересохшие губы. — Что происходящее заставит тебя разочароваться в Спенсер. Представляю, как болезненно разбиваются твои ожидания, пока эта тварь развлекается с Малфоем. Теодор усмехнулся помимо воли, вспоминая хрупкое тельце в своей постели, длинные пальцы в своих волосах и прерывистое дыхание на губах. Эта картина не отпускала его, преследую во снах, за завтраком, в душе, на уроках, при случайном взгляде на Эву Спенсер. Нотт уже сотню раз пожалел, что оттолкнул ведьму. Пусть она была бы и не в себе, может, в противном случае он смог бы успокоиться и забыть о ней. Впрочем, в глубине души Теодор знал, что это бы не сработало. — Знаешь, — задумчиво протянул Забини, явно не замечая, что Теодор погряз в своих размышлениях. — Мне бы стоило тебя прикончить, по-хорошему, — он вытянул губы в трубочку, а Нотт издал едва слышный смешок, прекрасно понимая — если бы Забини действительно хотел, чтобы он умер, давно бы убил. — Но я хочу посмотреть, как ты все потеряешь, — бросил Блейз, поднимаясь на ноги. Он смотрел на бывшего друга с презрением и насмешкой. Кинул за дальнюю скамейку палочку Теодора и протянул напоследок: — Никак не пойму, что вас заставляет бросать все ради этой дешевки, — он пожал плечами, добавляя, — ты же знаешь, что Клятва заберет у тебя самое ценное. Все случится очень скоро, Нотт. Забини, предварительно сняв с однокурсника заклинание, трансгрессировал, пока Нотт ринулся за палочкой. Но воспользоваться ей слизеринец не успел, только сжимал бесполезное древко, проклиная свою самонадеянность. Нотт пару минут разглядывал озеро, решая, стоит ли с кем-то поделиться узнанной информацией, а затем шумно выдохнул и исчез, трансгрессируя к Хогвартсу. *** Вечерняя прогулка вовсе не бодрит. Я надеялась, что прохладный воздух сможет привести меня в чувства, но нет. Шагая по темным коридорам, устало прикрываю глаза. Слизнорт на следующем зельеварении наверняка завалит меня вопросами, почему я пропустила его вечеринку в честь Дня Святого Валентина. Не отвечать же, в самом деле, что у меня не оказалось пары. Не то чтобы Малфой меня игнорировал, избегал или злился. Мы просто отдалились настолько, что пересекаемся только на уроках, и там не перебрасываясь даже парой слов. Эта идиотская ссора вытягивает из меня все силы. Я знаю, что наговорила лишнего, но он и сам повел себя не особо красиво. В конце концов, если он не может отпустить мою глупую пьяную выходку с Ноттом, так даже лучше. Незачем тащиться рядом, мысленно презирая друг друга. Малфой знал о моих привычках, и, рано или поздно, нечто подобное должно было случиться. Монтгомери был прав. Драко знает обо мне многое, но понятия не имеет, кто я такая. А вот Грэхем, к примеру, гораздо больше осведомлен в этом. Незачем было убеждать себя, что, вернувшись в Хогвартс, я смогу начать сначала. От себя не убежишь. Внутренние демоны догонят меня и в Хогвартсе, и в Ильверморни. Незачем пытаться быть тем, кем не являешься. Продолжая испытывать к себе жгучее отвращение, прохожу в слизеринскую гостиную, окидывая удивленным взглядом оказавшуюся там компанию. Вся верхушка моего горячо любимого факультета в сборе, словно я зашла в гостиную в начале шестого курса. Студенты располагаются на изумрудных диванчиках вокруг журнального столика и, судя по всему, во что-то играют, выпивая и громко разговаривая. Фыркаю, выцепив взглядом Малфоя, Паркинсон, Нотта и обеих Гринграсс, и собираюсь было пройти в свою комнату, когда до меня долетает радостный голос Адама: — О, Эва! — он подрывается со своего места, шагая ко мне. — Здорово, что ты пришла. Поиграй с нами. Вопросительно вскидываю брови, решив, что слизеринец сошел с ума. Сидеть и делать вид, будто совершенно ничего не произошло? Нет уж, спасибо. Я лучше развлекусь в одиночестве, как раньше. Отрицательно мотаю головой, игнорируя умоляющий взгляд Адама, а Дафна громко фыркает: — Да зачем она тут нужна? Совершенно ничего не смыслит в веселье. Снисходительно улыбаюсь девушке, ощущая острую неприязнь, когда Паркинсон согласно кивает, добавляя явно пьяным голосом: — Действительно, на нее ведь ни одна палочка не укажет. Только место будет занимать. Мерлин, да она же просто меня провоцирует. Прекрасно понимая это, все равно раздраженно поджимаю губы и, сузив глаза, резко оборачиваюсь к Адаму: — Ладно. Какие правила? Парень расплывается в счастливой улыбке, обнимая меня за плечи и утягивая к дивану. Вижу, как Драко хмыкает, прокручивая в пальцах бокал огневиски, но смотрю только на Адама, быстро лепечущего: — Кладешь на стол палочку и, когда приходит твоя очередь, крутишь ее. Кончик укажет на палочку другого человека, и вам выпадет задание, которое нужно будет выполнить. Они достаточно, — он запинается, — личные, что ли. Мерлинова мать, это же смешно. Они хоть сами знают, что играют в подобие магловской игры? — Вам что, по тринадцать лет? — обвожу насмешливым взглядом студентов. Теодор хмыкает, отворачиваясь от меня. Адама же, кажется, моя фраза и вовсе не смущает. Он заставляет меня опуститься на край дивана и, протянув бокал огневиски, продолжает: — Не знаю, насколько это важно, но палочка выбирает пару не просто так. Связь, все дела, думаю, ты понимаешь. Киваю, отпивая алкоголь, и ощущаю на себе неприязненный взгляд Паркинсон: — Ты забыл добавить, что все, происходящее во время игры, остается только в игре. Это первое правило, которое стоит рассказывать нервным неженкам, — она складывает губы в милой улыбке, источая яд. Скрещиваю руки на груди, отложив палочку на журнальный столик: — Ну так напоминай себе об этом почаще. Паркинсон недовольно отворачивается, раскручивая свою палочку, а Нотт в кресле фыркает. Кончик деревяшки Панси указывает на палочку, которую я узнала бы с легкостью в любое время. Ну кто бы сомневался. Малфой совершенно не реагирует, когда над столом в воздухе повисает одно дымное слово. Поцелуй. Он только кидает на меня секундный пустой взгляд, тут же оборачиваясь к сияющей Панси. Слизеринка медленно, явно наслаждаясь ситуацией, двигается к Малфою, опускаясь к нему на колени. Драко легко склоняет голову набок, насмешливо вскидывая платиновые брови, и небрежно опускает ладони на бедра девушки. Я собираюсь было успокоить себя тем, что поцеловать можно и в щеку, и в лоб, но лица слизеринцев в мгновение сближаются. Панси, и не думая отстраняться от парня, запускает пальцы в уложенные волосы. Резко отворачиваюсь, не имея сил смотреть на этот долгий до безумия поцелуй. Поперхнувшись огневиски, дергаю вниз слизеринский галстук, ощущая, как воротник рубашки впивается в кожу шеи. Мерлин, какого черта? Он решил со мной поиграть? Руки трясутся, и я до крови прикусываю губу, ощутив на себе заинтересованный взгляд Нотта. Наблюдаю за победоносно шагающей на место Панси, гордо распрямив плечи. Уверена, будь в моих руках палочка, я бы не сдержалась. Сверля Малфоя, даже не посмотревшего в мою сторону, горящим взглядом, пропускаю задание Донована и Амелии Макдональд, совершенно выпадая из реальности. Если чертов Малфой хотел спровоцировать во мне вспышку злости, у него прекрасно получилось. — Эва, — тихий голос Адама вырывает меня из кипящих эмоций. — Расслабься, это просто игра. Ну конечно. Просто игра. Невинная бессмысленная игра. Как же. Невидящим взглядом проводив плавно двигающуюся к Нотту Дафну, шепотом уточняю у Адама: — Что им нужно сделать? Слизеринец пожимает плечами, мгновенно отзываясь: — Ему надо снять с нее белье, — Адам пьяно улыбается. О, Мерлин. Выдохнув, потираю двумя пальцами переносицу. Интересное они себе развлечение придумали. Теодор с абсолютно непроницаемым выражением лица запускает руки под бежевый пушистый свитер ведьмы, вытягивая из-под него алую кружевную ткань. Как только пальцы слизеринца беззастенчиво скользят под обтягивающую кожаную юбку, явно слишком надолго задерживаясь там, Дафна резко выдыхает, расплываясь в довольной улыбке, а мне хочется провалиться сквозь землю. Я ощущаю себя однозначно лишней на этом безумном празднике жизни. Теодор сжимает в пальцах нижнее белье и, одарив Гринграсс слишком откровенным взглядом, вкладывает ткань в ее руки. Пока одна из близняшек Кэрроу крутит палочку, указавшую на Адама, Нотт, в отличие от Малфоя, смотрит прямо на меня. Видимо, заметив в моем выражении лица нечто забавное, он усмехается, а я совершенно пропускаю действия сложившейся парочки, приходя в себя, когда Теодор тянется к своей палочке, раскручивая ее. Кончик его магического оружия замирает, нацелившись на одну из деревяшек, а я опустошаю бокал, вперившись взглядом в свою палочку. Над нашими древками всплывают дымные буквы, складывающиеся в короткую фразу. Пятнадцать минут в подсобке для метел. Что? Впрочем, ладно, это лучше всех предыдущих заданий. Окинув Малфоя колким взглядом, встаю, собираясь забрать палочку, но Адам мягко перехватывает мою руку, протягивая: — Оставь палочку. Вдруг на тебя еще раз укажет. Не ждать же вас столько времени. Согласно пожимаю плечами, не предвидя никакой угрозы в Теодоре. — Да кому она нужна, — фыркает явно расстроенная Гринграсс. Ощущая невероятное раздражение, оборачиваюсь к слизеринке, вскидывая брови: — Расстраиваешься, что зря раздевалась? — усмехаюсь, игнорируя ненавидящий взгляд девушки, подхожу к Нотту. Паркинсон вскакивает со своего места, довольно улыбаясь и шагая за нами: — Провожу вас и запру дверь, чтобы не решили выйти раньше положенного времени, — она кажется слишком радостной, но мне все равно. Гринграсс снова корчится, кидая нам в спину: — Сложно будет осудить Нотта, если он не выдержит и решит сбежать. Подавив в себе жгучее желание напомнить милой Дафне, что это не моя палочка указала на Теодора, выхожу в коридор. В подземельях — никого, все-таки уже время отбоя. Мы аккуратно двигаемся к ближайшей подсобке, и Паркинсон, радостно подпрыгнув, открывает перед нами дверь, изображая рукой пригласительный жест. Придирчиво оглядев комнатку, морщусь, заметив паутину и слои пыли. Места там на первый взгляд ужасно мало — вдоль короткой стены тянутся полки, забитые ведрами и тряпками, а рядом все заставлено метлами и швабрами. Уловив мой взгляд, Нотт шагает вперед первым, а я иду за ним, успев только заметить, как Паркинсон расплывается в ядовитой улыбке, закрывая дверь: — Я открою вас, когда выйдет время. Как же. Все скрывается в непроглядной темноте. Места здесь действительно маловато для двоих. Я упираюсь лопатками в стену, но все равно чувствую, что Теодор стоит со мной почти вплотную. Я совершенно не вижу его, пока глаза не привыкли к темноте, но все равно опускаю голову, ощущая себя неловко. Решив, что не могу выносить тишину, прерывающуюся его ровным дыханием, облизываю внезапно пересохшие губы и прерывисто выпаливаю: — Я знаю, что ты ничего не рассказал Малфою. Спасибо. Это достойный поступок. Не вижу, но чувствую, как Нотт усмехается. Его нога трется о мое бедро, и у меня возникает резкая потребность поправить волосы, но вместо этого врезаюсь ладонью в грудь слизеринца. — Но вы все равно поругались, — отзывается Теодор. Поджимаю губы, вспоминая наш последний разговор с Малфоем. Загнать меня в такое состояние, что Забини и Квинси мерещатся — явно плохой способ помочь. Внезапно хочется просто взять и поцеловать Нотта. Не потому что я действительно хочу это сделать, а назло Малфою, который явно не испытывает никаких угрызений совести после задания с Паркинсон. — Он считает, что может меня изменить. В самом деле, груз произошедшего, даже того, что случилось до Хогвартса, никогда не оставит мои мысли. У меня нет ни единого шанса стать нормальной. Малфою стоило это понимать еще в самом начале. Теодор наклоняется чуть ближе, и его пальцы, словно случайно, касаются моего запястья: — А, может, и стоило бы. Ты себя совершенно не контролируешь. Мои щеки вспыхивают моментально. Пытаясь отвернуться или хоть как-то отдалиться от Нотта, только ударяюсь затылком о полку, нелепо открывая от боли рот. Ладонь слизеринца опускается на мой затылок, отделяя его от деревянного выступа, и пальцы путаются в моих волосах, чуть сжимаясь: — Аккуратней, Спенсер, — он говорит тихо и аккуратно, с трудом можно расслышать. По коже пробегаются мурашки, и я совершенно не понимаю, почему становится до безумия жарко. — Что ты делаешь, Нотт? — хрипло уточняю, заставляя себя поднять голову и взглянуть на парня. Выпущенные черные пряди щекочут мне лоб. Он смотрит прямо на меня, и дыхание парня становится прерывистым. Теодор чуть склоняется к моему лицу, вынуждая сдавленно выдохнуть и снова попытаться отшагнуть назад. Только вот его ладонь на затылке не позволяет мне двинуться. — Ты боишься? — чувствую отчетливый запах огневиски, смешивающийся с дорогим парфюмом. Колени отчего-то подкашиваются. — Нет, — ответ выходит совершенно неубедительным, голос подрагивает. — А должна? Он усмехается, и я вижу это даже в темноте. Теодор проводит ребром ладони по моей щеке, выпуская волосы, и медленно отзывается: — Я тебя и пальцем не трону, Спенсер, без твоего согласия. Зачем-то киваю. Да, я верю, что он не обидит меня. Не знаю, почему, но доверять Нотту оказывается проще, чем кому-то другому. Возможно, он просто пока не дал мне ни единого повода сомневаться в себе. В отличие от других. — Я жалею, Спенсер, — обрывисто кидает Нотт, пробуждая во мне яркое неприятное предчувствие. Подобные разговоры никогда не ведут ни к чему хорошему. — О чем? — уточняю, а голос ломается и хрустит. Просто не отвечай мне. Не говори ничего. Я не хочу знать. Теодор легко поводит плечами, не сводя с меня глаз: — О том, что сделал, — он морщится, будто ему неприятно, и исправляется. — Точнее, не сделал. Вечером, когда вытащил тебя из бара и отвел к себе домой. Мерлинова мать, ну зачем? От такой искренности щеки заливает краской и мне становится невыносимо душно. Неужели нельзя было просто промолчать? — Теодор, я, — собираюсь было ответить какую-то чушь, но Нотт прикладывает указательный палец к моим губам. Он наклоняется еще ближе, так, что дыхание обжигает мне щеку: — Ничего не говори. Просто хочу, чтобы ты не особо заблуждалась на мой счет. У меня перехватывает дыхание. Да чтоб его. Собираюсь было ответить Нотту, что он полный кретин, но дверь открывается и слащавый голосок Панси заставляет меня дернуться в сторону: — Ого, да я не вовремя. Теодор медленно отодвигается от меня, проведя рукой по своим волосам, зачесывая их набок. Нервно поправив галстук, вылетаю из чулана, окинув хихикающую Паркинсон неприязненным взглядом, и мы втроем двигаемся в сторону слизеринской гостиной. Когда мы заходим, сразу же ощущаю на себе веселый взгляд Адама, а Панси, усаживаясь на диван, хмыкает и протягивает: — Похоже, стоило дать им больше времени. Мерлин, ну и дура. Кто вообще поверит в ее беспричинные многозначительные взгляды? Хотя, Дафна, кажется, вполне верит. Она поджимает губы, окидывая меня презрительным горящим взглядом. Нотт никак не реагирует на слова нашей дорогой старосты, а Малфой даже не смотрит в мою сторону. Снова. Только легко одергивает воротник рубашки и тянется к своей палочке, закручивая ее. Впрочем, посмотреть на меня ему придется, потому что кончик деревяшки Драко указывает на мое древко. Панси раздраженно фыркает, но, когда дымок складывается в слова задания, кажется менее расстроенной. Принести что-то из гриффиндорской гостиной. Ну конечно. Почему бы не отправиться в обитель людей, которые меня ненавидят, без палочки, зато с Малфоем. Кажется, эта игра надо мной просто издевается. Драко медленно встает с кресла, шагая к выходу из гостиной, пока я пытаюсь избавиться от мыслей о том, что эти задания — полная чушь. И выпадают неадекватно. — Ты идешь или передумала играть? — насмешливо уточняет парень, останавливаясь у самого выхода. Раздраженно передернув плечами, двигаюсь к слизеринцу, окидывая его холодным взглядом. Он ведет себя, как идиот. Факелы в пустых коридорах горят не все. Их треск разбавляется только нашими неспешными шагами. Малфой безразлично смотрит по сторонам, двигаясь вперед, и засовывает руки в карманы. В самом деле, не думаю, что задание такое уж и сложное. Даже если мы попадемся кому-нибудь — какая разница? Все же мы стараемся идти бесшумно, но едва ли не говорим друг друга ни слова из-за страха быть обнаруженными. По пути из подземелий нам не встречается ничего интересного, а я сверлю раздраженным взглядом спину слизеринского красавчика, накрытую серо-зеленым форменным джемпером. Замечательно. Хочет молчать — пускай, незачем тогда было выбирать меня своей палочкой в этой идиотской игре. — Хорошо развлеклась с Теодором? — безразлично бросает Малфой через плечо, не удостоив меня даже взглядом. Что? Неужели решил поговорить со мной? Останавливаюсь, яростно протягивая: — Не лучше, чем ты с Паркинсон. Малфой медленно оборачивается, обдавай меня ледяной насмешкой в серых глазах. Уголки его губ чуть вздрагивают, создавая хищную ухмылку: — Тебя это волнует? Я думал, это не имеет значения, если ты в любой момент можешь закинуться парочкой таблеток. Нелепо хлопаю ртом, не имея возможности произнести и пары слов от закипающей злости. Малфой же монотонно продолжает: — Впрочем, я всего лишь вернул тебе должок. А вот ты явно переходишь все границы. Шагаю на движущуюся лестницу, не найдя в себе сил остаться и просто смотреть на безразличное лицо Драко. — Не знала, что ты уделяешь так много внимания тупой болтовне Паркинсон, — впиваюсь пальцами в резные перилла, когда лестница шумно отодвигается. Малфой пожимает плечами и лениво протягивает: — Дело не в болтовне, а в том, на что ты способна. Дзынь. И без того надорванная струнка терпения внутри меня лопается окончательно. Резко оборачиваюсь к слизеринцу, сближая наши лица, и гневно выплевываю: — О, да, ты определенно прав. В этой коморке было так тесно и жарко, как же тут удержаться? Так хорошо, что Нотт был рядом. Не припомню, чтобы от чьих-то прикосновений было так хорошо, как минут пятнадцать назад. Все. Сейчас он не выдержит и сорвется. Но Малфой даже не меняется в лице. Только снисходительно вздергивает светлую бровь и спокойно произносит: — Я рад, что ты хорошо провела время. Идеальный, Мерлин его дери, контроль над собой. — Придурок, — дергаюсь наверх, замечая только самодовольную улыбку на лице парня. Надеясь поскорее покончить с этим адским заданием, преодолеваю расстояние до гостиной Гриффиндора за пару минут, остановившись перед портретом Полной Дамы. Малфой, подходя сзади, усмехается: — Какие-то проблемы, Спенсер? Ну конечно, как попасть в гостиную, если не знаешь пароль? Смерив парня презрительным взглядом, выпаливаю первое, что пришло в голову: — Орден Феникса, — женщина с портрета смотрит на меня подозрительно и покачивает головой. — Поттер, избранный, поттеровский дозор, смерть Темному Лорду, — начинаю нести всякую чушь, твердо решив обойтись без помощи Малфоя. Слизеринец снисходительно похлопывает меня по плечу, отодвигая в сторону: — Отряд Дамблдора, — Полная Дама поджимает губы, щурясь, но характерный щелчок оповещает об открытии прохода. Кинув на Малфоя непонимающий взгляд и наткнувшись на выражение собственного превосходства в его глазах, твердо решаю не спрашивать, откуда ему известен пароль. Знает и знает. Мне-то какое дело. Аккуратно шагаю в гостиную, пытаясь не издать ни единого звука, и застываю. Комната оказывается пуста. Обилие красного и желтого вовсе не смущает, напротив — создает атмосферу уюта и спокойствия. Небольшой камин тихонько потрескивает перед бархатным алым диваном, а на столах вдоль стен разбросаны чьи-то свитки, учебники и перья. Да, пусть здесь и нет идеального порядка, как в слизеринской гостиной, но это место словно создано из тепла и комфорта. Я даже ощущаю неприятный укол зависти. Медленно прохаживаясь по комнате, поднимаю с дивана плюшевого львенка с золотистой мягкой гривой, невольно улыбаясь. Ступая по мягкому красному ковру, отдергиваю тяжелые бархатные шторы, шумно раздвигая их, и выглядываю в окно — вся территория Хогвартса видна. Завороженно рассматривая окрестности, проклинаю про себя чертову распределяющую шляпу, лишившую меня возможности жить в приятной обстановке. Хотя, пожалуй, я не обладаю и частью качеств, характеризующих гриффиндорцев. Со стороны серой винтовой лестницы раздаются тихие шаги, а я не понимаю, что делать, когда теплая ладонь зажимает мне рот, притягивая к себе, и кто-то задергивает штору. Знакомый аромат действует на меня успокаивающе, и я даже не сопротивляюсь. Пока женская фигурка в широкой голубой пижаме шатается по гостиной, роняя учебники, Малфой плотно прижимает меня к себе спиной, обхватив второй рукой талию. Его горячее дыхание чувствуется прямо над ухом, а нос упирается в голову. Я ощущаю, как он напрягается от такой близости, а сама упорно пытаюсь проигнорировать непроизвольную дрожь в коленях. Усмехнувшись, слегка повожу бедрами, задевая Малфоя, и радостно отмечаю, что его пальцы сильнее впиваются в ткань слизеринского жилета. Он может сколько угодно делать вид, что ему плевать. Ловлю себя на мысли, что совершенно не хочу, чтобы проснувшаяся гриффиндорка уходила из гостиной, но та вытаскивает из стопки какую-то книгу, и через минуту ее шаги затихают на лестнице, а Драко меня отпускает. Слишком резко отодвинув штору, поправляю край жилета с зеленой полоской и двигаюсь к портрету, прихватив с собой львенка. Этого должно хватить. К тому же, игрушка явно гриффиндорская. Малфой молча шагает за мной, а я так стремительно пролетаю лестницы, что чуть не путаюсь в собственных ногах. Приходится заставить себя идти помедленней, но удается это только в подземельях. — У тебя колени тряслись за шторой, Спенсер, — холодный самодовольный голос хлещет по сознанию. Притормозив, поджимаю губы, развернувшись к Драко: — Тебе показалось, Малфой. — Да? — он насмешливо вскидывает брови, медленно шагая ко мне. — Давай проверим? Он подталкивает меня к стене, двумя руками по обе стороны от меня упираясь в серый камень, отрезая мне пути к отступлению. Малфой приближает свое лицо к моему, наклонив голову набок, и посылает вопросительный взгляд. У меня спирает дыхание, когда слизеринец легко пробегается пальцами по моей талии. Кожа покрывается мурашками, а он, сжав запястья, проводит губами по моей шее, чуть прикусив кожу, и хрипло протягивает: — Тебе всего лишь нужно признать свою ошибку. Рвано выдыхаю, ненавидя себя за это. Мысли вылетают из головы от каждого прикосновения. Малфой вжимает меня в стену, запуская руку под рубашку и сжимая пальцы на талии, выбивая из меня остатки воздуха. Мерлин, прошло не так много времени, но от этой близости я просто схожу с ума. Слизеринец расстегивает пуговицу на моей рубашке, касаясь губами ключицы, и довольно протягивает: — Ну же, просто признай, что не права, Спенсер. Прикрываю глаза, собирая все внутренние силы. Сопротивляться ему сложнее, чем Империусу. — Катись к Мерлиновой бабушке, Малфой, — голос хрустит и ломается, а я не могу даже двинуться. Драко отдаляется от меня, усмехнувшись, и деловито поправляет мой воротник, дернув его двумя пальцами. — Что ж, — он складывает губы в вежливой улыбке. — Надеюсь, прикосновения нашего дорого Теодора пробуждают в тебе столько же эмоций. Слизеринец двигается к гостиной, оставляя меня задыхаться у холодной стены, совершенно не уменьшающей распространившийся по всему телу жар. Он просто невыносим. Чертов самоуверенный придурок. — Это твоя палочка на меня указала, Малфой, а не наоборот, — выкрикиваю в спину слизеринцу, следуя за ним на негнущихся ногах. Парень даже не оборачивается: — Так ты еще и не крутила свою, — всего лишь легкое пожатие плечами. — Не дождешься! — знаю, что своим поведением только подтверждаю его слова, но не могу заставить себя успокоиться. — Ты… — оскорбления не успевают сорваться с языка. Малфой окатывает меня спокойной насмешкой, лениво уточняя: — Кто я, Спенсер? Как еще ты меня назовешь? Разве не все варианты уже потратила? — он хмыкает, наблюдая за моими нелепыми попытками выдавить из себя хоть что-то, и, не дожидаясь ответа, проходит в гостиную. Проследовав за парнем, кидаю мягкую игрушку в сторону внимательно сощурившейся Паркинсон. Та брезгливо отодвигает львенка, а я, опустившись на свое место, залпом опустошаю поданный Адамом бокал. Он улыбается, наблюдая за мной, а затем раскручивает свою палочку, радостно отправляясь танцевать со своей однокурсницей. Кажется, ее зовут Кристи, и она доверчиво жмется к Адаму, а на его губах застывает блаженная улыбка. Миленько. Хоть кому-то эта игра доставляет взаимное удовольствие. — Тебе особое приглашение нужно? — колко уточняет Дафна, обернувшись ко мне. Пододвигаюсь к столику, замечаю внимательный взгляд Нотта. Малфой же нарочито отворачивается, словно его это и вовсе не касается. Коснувшись палочки, молюсь, чтобы она не указала на этого напыщенного придурка. Пусть хоть что-то подтвердит, что мир не крутится вокруг него. Как же. Мой мир определенно крутится именно вокруг Драко Малфоя, о чем и говорит кончик моей палочки, указывая на него. Малфой хмыкает, всем своим видом показывая, что никак иначе и быть не может, а Паркинсон возмущается, пока дым складывается в слова: — Это нечестно! Очень редко у кого-то совпадают пары, она жульничала. Я раздраженно прикрываю глаза, думая, что с радостью бы оспорила выбор своей глупой деревяшки. Адам, отрываясь от уха своей Кристи, хмыкает и совершенно счастливо протягивает: — Это называется взаимность, Пэнс. Не удивительно, что ты плохо об этом знаешь. Паркинсон, безуспешно пытаясь скрыть досаду, откидывается на мягкие подушки, а я невидящим взглядом смотрю на задание. Выразите словами свои чувства. Из меня вырывается нервный смешок. Малфой напрягается, но только на мгновение. Разумеется, кому же еще могло выпасть нечто подобное? Мы никогда не умели разговаривать. Да и какая разница, если прежде все было предельно ясно и без слов. А теперь стало куда сложнее. — Дамы вперед, — едко протягивает Панси. — Твой ведь ход. Оборачиваюсь к Малфою, закусив губу. Как я должна при всех выразить то, что не могу сформулировать даже в своей голове? Драко смотрит на меня снисходительно и насмешливо, сбивая с толку. — Я, — начинаю говорить, сразу запнувшись. Слизеринец вздергивает уголки губ, вопросительно изгибая брови. — Ты… — еще пара мучительных попыток проваливается. Какого гиппогрифа так сложно? Раздраженно выдыхаю, снова встречая смешок в серых глазах. — Ты для меня, — слишком сильно стукаю себя ладонью по щеке, не справляясь с очередной фразой, а Малфой хмыкает, отпивая огневиски. И это кажется последней каплей для моего и так слабого самообладания: — Да пошел ты, — хватаю со стола палочку. — Идиотские у вас игры. Вылетев из гостиной под неловкие смешки и удивленные взгляды, призываю сигареты, оказавшись в своей спальне, и обрушиваюсь в кресло. Что, Мерлин меня дери, я должна была сказать? Думаю о том, что эта игра — худшая из всех, в которых мне приходилось участвовать, а щеки все еще пылают, и в голове вертятся обрывки фраз. Мне без тебя плохо. Я не знаю, кто я, когда тебя нет рядом. Я никогда не чувствовала столько всего, сколько чувствую к тебе.