Редкий экземпляр

Мартину Дортемусу казалось, что в камере он прожил бо́льшую часть жизни. Состарился и вот-вот умрёт, чем доставит хлопоты Ариону. Он злорадно усмехался, когда воображал, как треклятый серокожий, еби его дремора, досадует, срывается на подчинённых и… ищет нового пленника, редкого типичного имперца с чистой кровью, в которой нет ни капли от иной расы. Волосы, прежде короткие, давно отросли. Мартин приглаживал их, но непослушные пряди оттенка «сиродильского каштана», как выразился Арион, будто нарочно падали на лоб. Приходилось их откидывать и… сожалеть, что они не посеребрились. Тогда бы Мартин уверился, что постарел. Ни единого, даже самого тоненького седого волоска. И лицо, пусть не юное, но на ощупь морщинами не изборождено. Значит, в клетке прошла далеко не бо́льшая часть жизни. Малая. Крохотная даже. Но в то же время как надолго затянувшаяся! Вероятно, племянник, чьё имя Мартин не узнал, выжил. Не могут Девять быть такими жестокими и отобрать у сестрёнки не только брата, но и сынишку. Хотя почему — не могут? Мартина Дортемуса оставили, вне сомнений. Позабыли о нём, едва он ступил на земли Вварденфелла. В Морровинде у них власти нет. Здешние земли прокляты, наверное, своими же богами. «Год за полтора, — вспоминал Мартин, сидя, скрестив ноги, на каменном холодном полу и дёргая себя за волосы, раскачиваясь от беспомощности. — Здесь можно влипнуть так, что день как неделя станет, неделя — как месяц, месяц — как год!» Он знал: если выберется, наставит молодёжь, чтобы не верили капитанам и капитанишкам, генералам и генералишкам, даже самому императору. Чтобы всеми силами, правдами и неправдами упирались конечностями, но не ехали в жопу мира под названием Морровинд. Выбраться Мартин отчаялся. После злополучного побега тюремщики были бдительны только первое время. Они предусмотрительно оставляли ключи на крючке, вбитом в стену (вне сомнений, делали это нарочно — чтобы пленник видел и не рассчитывал на побег. Издевались, красноглазые выблядки). В последнее время ключи не висели. Надо-надо-надо! Набраться сил и… попробовать ещё раз, быть осторожнее, вспомнить все замеченные во время прошлой попытки лазейки, входы-выходы. И оказаться на свободе — там, где солнце ослепит с непривычки, где голова закружится не от затхлого тюремного, но от свежего воздуха. Да пусть буря метёт пепел в лицо, пусть песок исцарапает кожу, зато Мартин сделает долгожданный глоток — глоток свободы. Только где их набраться, сил-то? Мартин плохо ел, потому что ни кусок, ни даже ложка бульона не лезли в горло. Он тщетно заставлял себя глотать, но еда просилась наружу, её вкус не ощущался. Мартин исхудал. Он ощущал, что мышцы стали дряблыми, что одежда, типичная имперская, болталась на нём. Оживал, когда видел обеспокоенный взгляд алых глаз. Арион сжимал губы и качал головой, глядя на него. После уходил. Шорох мантии давал понять, что удалялся. Мартин злорадствовал. Он нашёл преимущество в своём положении. Он, редкий экземпляр, единичный, уникальный (немало определений подобрал безумный маг), угасал, постепенно становился трухой. Его не испугало, что помрёт раньше времени. Зато доставит хлопот своей смертью. Ариону придётся искать нового имперца, чтобы засадить в клетку, что на поверку оказалось ой как нелегко. Об одном Мартин жалел: не узнает, что сталось с сестрёнкой, с племянником, с матерью. Он зажмурился и… вдохнул запах свежей, после дождя, травы. Листва шелестела от ветра, пахло водосбором. Сестрёнка, пропалывая огород, напевала. Мартин, сидя на лавке, улыбнулся ласковому солнцу и прохладному ветерку, дувшему в лицо. Он дома. Остальное: Вварденфелл, безумный коллекционер, плен, унижение — всё привиделось в затянувшемся кошмаре. Пение резко прекратилось, будто оборвалось. Сестрёнка выпрямилась и уставилась… не на брата. Мартин проследил за её взглядом и вздрогнул. Нет, померещилось. Бред. Не сочеталась изящная синяя, переливавшаяся заклинанием мантия с природой Сиродила! Не подходили мягкие остроносые туфли для ходьбы по здешним местам. И вообще: данмер в этих местах — чужак, как имперец — н’вах в Морровинде. Добрался, проклятущий. Более того, окинул оценивающим взглядом сестру с головы до ног… — Ре-едкий экземпляр, — протянул Арион и довольно улыбнулся. — Уникальный! — Не смей! — Мартин вздрогнул и… вдохнул затхлый тюремный воздух. Ему не привиделся кошмар. Он жил в кошмаре. В полудрёме увидел кошмар, очнулся в ещё большем кошмаре, потому что Арион не исчез, стоял, опёршись о косяк открытой двери и разглядывал свой уникальный экспонат. Явился, чтобы осмотреть, не откололся ли кусочек, чтобы пыль протереть или что ещё делают с вещами. Как же Мартин ненавидел серую морду и красные зенки! Ненавидел, потому что проклятый маг, тощий, оказался гораздо сильнее его. — Что — не сметь? — Арион усмехнулся краешком рта. — Сегодня день, когда я провожу ревизию. — Мартин не заметил, поэтому не знал, остался ли охранник. Арион вошёл в камеру и запер дверь. Щёлкнул пальцами, отчего проскочила искорка и потянулся вверх дымок.  — Мне доложили, что один из предметов неисправен. Отказывается от подпитки. — Он сделал шаг вперёд. Мантия зашуршала при ходьбе. Мгновение — и отвыкшие от дневного света глаза ослепила вспышка. Мартин зажмурился и отдёрнул голову, когда ощутил прикосновение подушечек пальцев, нежное, бережное, к темени. — А вот этого делать не надо! — Арион цокнул языком. В его ладони появилось заклинание, неясно какое, но всё перед глазами поплыло. — Тому, чья сестра — типичная имперка, уж точно. Нет, Мартин ослышался, выжил из ума. Проклятый серокожий пёс не поленился, не пожалел ни денег, ни ищеек, но разузнал всё о его семье. Теперь шантажировал. Проклятье-проклятье!.. Блядь! Мартин, было вскочивший на затёкших ногах, плюхнулся на пол, стиснул зубы, но стон сдержать не смог, когда больно ударился копчиком. — Не смей… — попытался выпалить, но он только прошипел, — сестру… Арион сделал к нему шаг, прикоснулся к затылку. Мартин ощутил, как вдоль позвоночника словно искорка пробежала. Боль сразу же утихла. Проклятый колдун не пожалел магических сил. Ценил свою вещь. — Почему — не посмею? Коллекцию пополняю. Экспонаты, особенно диковинки, лишними не бывают! — Арион погладил затылок, отнюдь не грубо, но бережно, запустил пальцы в волосы… Его прикосновения можно было бы назвать ласковыми, но от них тошнило и хотелось отмыться. — И ещё: если сбежать удастся, твоё место займёт сестрица. А если что-то со мной случится, то… — вздох, — ненужную вещь утилизируют. Понимаешь, о чём я. Мартин понимал. С самого начала догадался, что пепельный выблядок всё предусмотрел. Сестрёнка, беззащитная, погибнет, потому что алоглазое чудовище себя обезопасило. Карие, как у Мартина, глаза навеки закроются, ладошки, мягкие, гладкие и тёплые, окоченеют. Вряд ли Арион шутил. Он не из тех, кто бросался словами попусту. Он зажал Мартина в тиски. Предупредить бы сестрёнку, чтобы бежала куда угодно. Только как, если у ублюдочного тёмного эльфа везде есть глаза, причём далеко не все — алые? Наверняка немало сиродильцев у него на побегушках, вероятно, Мартин кого-то знал, пожимал руку, а то и распивал дешёвое пойло и горланил похабные песни. — Понимаю! — Мартин вскинул голову и решился заглянуть в ненавистные раскосые глаза. — Связал, перекрыл все лазейки, задавил. И всё-то тебе, гуарий выблядок, мало! Арион смотрел на него сверху вниз, несколько прядей упало на лицо, отчего оно показалось более узким, чем было. Никаких чувств не отразилось во взгляде — ни злости, ни тем более обиды. Подушечками пальцев, тёплыми и мягкими, по-девичьи нежными, он провёл по скулам. Мартин знал: если выберется, то ни одной девке не позволит себя так приласкать, потому что вспомнится сегодняшний день (или ночь). — Нечего терять, поэтому оскорбляешь. — Арион сместил пальцы к нижней губе. — Мы с тобой за это время, заметь, неплохо изучили друг друга. Знаешь, что не получишь от меня ни одной вспышки спасительного гнева. «Вывести противника из равновесия — уже треть победы. Разъярённые ослеплены!» — вспомнились наставления одного из командиров. Даже это поганый данмер предусмотрел, чтоб его… — И ещё: заметил, надеюсь, что грубым я не бываю. — Арион запустил пятерню в шевелюру Мартина и принялся поглаживать. Ощущение, будто волосы зашевелились, будто их начали перебирать сотни пальцев. Мантия отразила свет. Получается, Арион не просто поглаживал, но играл с одним из заклинаний, возможно, опасным. О, уж кто, но он знал меру. И умел спутать по рукам и ногам без верёвок и даже без волшбы. И ведь прав, сукин сын: грубым не бывает. Только от ласк его тошно. По телу будто забегали мурашки. Ощущение горячей, но не жгучей ладони на затылке. И вдоль позвоночника тепло, которое сгустилось внизу живота… Проклятье! Благо рубашка, имперская, донельзя измятая, навыпуск. Кто-то лоб расшибёт, руку позволит себе отрезать, чтобы научиться таким заклятьям, способным пробудить плотское желание! Но у Мартина вряд ли появится желание лечь в постель с любовницей, потому что стошнит от ласковых прикосновений. Если только данмерскую блядь не подловит и не задерёт юбку за углом — просто так, в отместку за обиду на всех серокожих. Только кто его знает, что ублюдочный эльф сделает с сестрой? Думать-думать и ещё раз думать… Не могло статься так, чтобы не осталось лазейки. Должна быть крохотная. Мартин втиснется в неё, но сам сбежит и сестру увезёт, спрячет в надёжном месте. Он терпел гнусные фантазии Ариона и ещё вытерпит. В конце концов, «Один раз не…» — шутили легионеры. То, что вот-вот произойдёт, уже не «один раз». Ну и пусть. Мартин не сомневался: сестрёнка отдалась бы какому-нибудь ублюдку, если бы от этого зависела его жизнь. Он сделает то же самое, вытерпит прикосновения пальцев: тёплые — почти горячие — от одной руки, покалывающе-холодные — другой. Лишь бы сестрёнку не тронули. Мартин зажмурился и… открыл глаза, потому что увидел её, с ужасом глядевшую на то, что происходило, широко раскрытыми карими глазами. Нет, она не должна это видеть. Даже в воображении. Не на сидевшего на коленях брата, который не отстранился, когда другой мужчина, тёмный эльф в придачу, приласкал лицо, поводил пальцами, даже не прохладными, но ледяно-холодными, по губам. После достал из кармана пузырёк, вынул пробку и полил пальцы. — Приоткрой рот, — приказал Арион. Когда Мартин замер, добавил: — Когда твоя сестра будет здесь, поиграюсь с ней. Уверен, у неё больше — хм! — практики в этом деле. Бесполезно просить, молить, чтобы не трогал, чтобы поганые губы не произносили имя, честное и доброе. Сестра верна своему мужу, в этом Мартин ничуть не сомневался. Чтобы не слышать этого, он послушно открыл рот, принял в себя длинные тонкие пальцы. Масло стекло по подбородку, оставило жирный след на коже, капнуло на рубашку. — Не лечит, но облегчает боль, — зачем-то пояснил Арион, проталкивая пальцы дальше внутрь. Мартин не знал, что он хочет сделать, но не перечил. Ради сестрёнки. Ради надежды ещё раз её увидеть, её и Сиродил в целом. Его едва не вывернуло, когда Арион протолкнул пальцы в горло, затем придержал его за затылок, не позволив отстраниться… Мартин понял, что произойдёт, когда губы, кожа, язык занемели. Несколько раз он едва не подавился, пока не перестал что-либо чувствовать в глотке; когда Арион, задрав мантию, принялся ласкать собственный член, некрупный, серый, что непривычно имперскому глазу. Когда тот затвердел, приблизил к лицу. Чего хочет ублюдочный серокожий эльф, Мартин понял сразу же. Он не делал никому никогда ничего подобного. У него отсасывали, но не он. Он не думал не гадал, что сделает это, тем более тёмному гуарьему выблядку. Очередное напоминание о сестре — и он сделал это. Ради сестры. Ради надежды, пусть униженным, опущенным, но увидеть Сиродил. Даже не один, а пара-тройка раз не превратят его в мужелюба. Масло, сделавшее рот и язык будто неживыми, — благо. Мартин не ощутил мерзкого вкуса чужого члена. Арион ласково погладил его затылок, одновременно легонько надавил и задал темп. Волосы потрескивали, когда он их перебирал, вдоль позвоночника будто разряд проходил. Не убрал заклинание, электрическое, чем давал намёк, что ударит молнией сильнее, если что-то пойдёт не так… Так и сделал, когда попытался толкнуться глубже, а Мартин — отстраниться. Удар получился не слишком болезненным, но ощутимым, даже сердце ненадолго остановилось. Здоровое, оно вскоре продолжило биться. К сожалению. Только смертью Мартин ничего не добьётся, клетка освободится для нового типичного имперца. Или типичной имперки. Например, его сестры. Ради которой он постарался не отстраниться, когда дышать стало нечем. Арион крепко надавил на затылок, отчего из глаз потекли слёзы. Так, значит, до самой глотки вошёл — до основания. Мартин почувствовал кончиком носа тёплую — почти горячую — кожу, ощутил сильное сердцебиение… Казалось, вот-вот умрёт. В ушах зазвенело, голова закружилась. Он непроизвольно дёрнулся, но Арион крепко держал. От очередного разряда по всему телу разлилась боль… Наконец отпустил. Мартин глубоко вдохнул, выдохнул и ещё раз вдохнул. Он откашливался и не мог надышаться. Его тело, опущенное данмерским мужеложцем, жаждало жизни, пусть не эльфийской долгой, но человеческой короткой. Какой бы она ни была, Мартин любил её и не хотел бы родиться остроухим — одним из тех, кто, познав за долгую жизнь немало утех, просто-напросто свихнулся, искал разнообразие и… не находил его. — Неплохое начало! — Арион потрепал его волосы. Мартин, ничуть не боясь, смахнул его руку, за что получил несильный удар сорвавшейся с пальцев молнии в шею. — Ещё хотя бы раз — и дашь фору любой шлюхе из «Дома земных наслаждений». Мартин, потерявший было надежду сбежать, воспрял духом. Придумает что-нибудь, даже если придётся это делать не раз и не два. «Один раз — не мужелюб», — вспомнил он переделанную на более приличный лад присказку. Даже два-три-десяток раз не сделают его таким. Потому что Арион, хотя и не грубый, даже ласковый, но омерзителен. Тот вряд ли о чём-то думал. Потому что одной рукой надрачивал собственный член, второй держал Мартина за затылок, сильно, по-собственнически. Тот почувствовал — Арион скоро кончит. За всё время он успел узнать некоторые привычки, что и сделало мага… предсказуемым. Мартин ожидал — заставит его взять в рот, сглотнуть. Даже успел смириться с этим, но не успел отодвинуться, только зажмурился, когда поганое семя, пахнувшее (даже не так: смердевшее) проклятым Морровиндом, данмерами и гуарьим дерьмом разом, брызнуло в лицо. Мартин утёрся подолом рубашки, но глаза открыл, когда дверь хлопнула и в замке заскрежетал ключ. — Когда есть нити, за которые можно подёргать, никакие охранные заклятья не нужны, — пропел Арион. Шорох мантии и звук удалявшихся лёгких шагов дал понять: он ушёл. Мартин поднялся и посмотрел через решётку ему вслед. И сплюнул: когда вернулась чувствительность языка, он явно ощутил во рту неприятный привкус — вкус чужого поганого хуя, отчего мгновенно затошнило. Мартин бросился к ведру. Рвало его долго, несмотря на пустой желудок. И без того истерзанное чужим членом горло немилосердно жгло из-за подступившего сока. Но это ничто по сравнению со стыдом — за то, что Мартин перестал подмечать детали, растратил прежние умения, сидя взаперти. За то, что не заметил, что Арион не только удалил охрану, но и не создал никакую магическую преграду на возможном для побега пути.