Дистимия счастья

Его взгляд, будто сер, нечитаемый вовсе, И совсем непонятно, что он хочет сказать. «Ненависть» пятый раз уложилась на кости, А в шестой же «любовь» он не прочь разыграть.

Иногда Дипперу кажется, что он не от мира сего. Пайнсу бывает довольно сложно понять и вовремя заметить происходящие вокруг него события. А всё из-за того, что он по-прежнему с головой погружён во всяческую работу, даже несмотря на каждодневные попытки быть с окружающим его социумом на одной волне, которые, вроде бы, тоже отнимают немало времени. И жить иначе у него попросту не получается. Различные эксперименты в лаборатории манят своей доступностью, а тренировки с мечом приносят в относительно спокойную жизнь краски. Именно поэтому он слегка запоздало замечает, как его отношение ко всему неумолимо меняется и, приобретая новые стороны, претерпевает крайне непривычные для самого юноши метаморфозы. Диппер пропускает тот момент, когда однажды засматривается на Сайфера. Просто один раз он слишком внимательно вглядывается в прекрасные черты лица. Обводит взглядом очередной аристократический наряд, что меняется у Билла довольно часто, при этом оставаясь во всё такой же канареечно-жёлтой гамме, отмечает сколотые плечи, точёные скулы, бледно-розовые губы, растянувшиеся в неизменной ухмылке, и чертовски красивый глаз. Золотой, с еле видными тёмными капиллярами и чёрным чуть вытянутым зрачком. Он будто завораживает и гипнотизирует Пайнса. Где-то в глубине сознания даже появляется шаловливая мысль приподнять повязку, узнав, как выглядит второй глаз, но он быстро отгоняет эту глупую, можно сказать, детскую идею в сторону. Юноша не знает, насколько долго рассматривает Сайфера перед собой. Кажется, длится внезапное помутнение, к его облегчению, всего лишь пару минут. Однако, такой сильный и крайне неожиданный интерес к внешности Билла весьма нервирует его, потому что раньше он не замечал за собой подобного. Диппер вообще никогда не обращал внимания на визуальные данные людей. Точнее, не видел в этом должной необходимости. Что уж там говорить, если до этого он в принципе не обращал внимания на людей? Ему всегда было наплевать на всех, и, даже познакомившись с приветливыми Триангулами, к которым он всеми силами старался быть более внимательным, чем обычно, он не особо наблюдал за их внешним видом. Одно дело распознавать настроение друзей по выражению их лиц и совсем другое дело изучать взглядом уже знакомого человека беспричинно. Хотя… возможно, бывший Элект просто упускал эту привычку из виду? Да и в том, чтобы смотреть на человека во время разговора, нет ничего зазорного или сверхъестественного. Решив закончить свои рассуждения на более-менее удовлетворительном объяснении, он благополучно забывает о данном случае на некоторый срок. Вспоминает Пайнс о нём, собственно, только после того, как ловит себя на том же самом действии, повторяющемся далеко не в первый и даже не во второй раз. Он зависает на Билле, мимолётно проходясь глазами по комнате. Невольно наблюдает за его движениями и мимикой при обсуждении всяких насущных дел. А также с ужасающе частой периодичностью задерживает на его статной фигуре взгляд. Сначала это кажется ему чем-то неправильным и пугающе новым. Для того чтобы успокоить разыгравшиеся нервы, он находит вполне логичное объяснение своему поведению. «Мне нравится смотреть на Билла с чисто эстетической точки зрения», — уверяет он себя и даже не говорит об этом наблюдении на следующем сеансе у Уилла. Они по-прежнему обсуждают разнообразные темы, однако, насчёт замеченных за собой странностей, Дипперу задавать никакие вопросы не хочется. И вовсе не из-за того, что он, выходит, не понимает не только чужие действия, а к тому же ещё и свои поступки. Просто всё это вызывает в нём какие-то иные чувства, которые безболезненно отдают в районе сердца необычным теплом, растекаясь по венам несвойственной Пайнсу лёгкостью. Однако, когда он хочет рассказать о своих новых и, надо заметить, крайне приятных ощущениях, всё внутри парня упорно кричит о том, что это слишком личное, словно бы интимное, дело лишь самого юноши. И разум отступает перед этими чувствами. С лёгкой подачки соглашается на теорию про эстетику, хоть где-то на подсознательном уровне Диппер всё же понимает, что звучит она как минимум глупо. Но прояснить данную ситуацию в одиночку не получается, а делиться собственными ощущениями с кем-то другим совершенно не хочется. В какой-то мере он и не особо-то горит желанием разбираться в себе, занимаясь постоянным самокопанием, так как знает, что чувства — это действительно сложно. Пайнс совсем недавно научился понимать чувства других людей и, вроде бы, разбираться в своих должно было стать ещё легче. Да куда там! Подобное, откровенно говоря, запутывало юношу ещё больше, тогда как многие прочитанные им рассказы вовсе утверждали, что идея эта вообще бесполезная, и, обычно, осознание приходит само собой. Не то чтобы Пайнс особенно сильно верил художественной литературе, но сейчас ему приходилось сталкиваться с написанным в реальной жизни и до сих пор считать это не подкреплённой никакими фактами выдумкой было бы нелогично. Именно поэтому Диппер пустил происходящее на самотёк. Смирившись со своим необычным увлечением, он продолжал исподтишка наблюдать за Сайфером, замечая при этом всё новые и новые детали. Например, тот очень часто употреблял в своей речи растяжное «так-так-так» и, кажется, просто не мог обходиться с утра без чашечки свежезаваренного кофе. Также Пайнс заметил у обоих братьев странную привычку многозначительно покачивать головой при каком-либо неправильном, по их мнению, утверждении. А, главное, получалось у них это столь спокойно и размеренно, что выглядел сам жест довольно весомо. Словно бы они, наученные множеством горьких ошибок, действительно знали о глупости сказанного наперёд. И, если честно, Диппер не особо понимал подобной возвышенности. Он, конечно, был младше их, но вряд ли при этом имел какой-то значительно отличный опыт. По крайней мере, так думалось ему. Возможно, судить таким образом без веских аргументов было не совсем корректно, однако, юноша не мог узнать больше. Ребята оказались не особо разговорчивыми на тему прошлого, и здесь Диппер их совершенно прекрасно понимал. Он и сам не любил обсуждать жизнь в рядах Электов. Тогда всё происходящее виделось ему, если не более, чем правильным, то как минимум привычной обыденностью. Сейчас же, попав в компанию Триангулов, он искренне недоумевал, как всё, что происходило вокруг него в прошлом, могло казаться ему нормальным. Эта ограниченность и скованность чужими рамками, излишняя льстивость и беспричинная жестокость. Теперь подобное было чем-то вопиющим, ужасающим и омерзительным настолько, что даже вскользь упоминать ничего из этого он абсолютно точно не желал. Потому что тогда было наплевать. А теперь — не хотелось вспоминать вовсе. И всё же больше всего Пайнса задевало даже не само издевательское поведение Гидеона, а его чрезмерная переменчивость. Диппер не понимал, зачем Грифул пытался обходиться с ним любезно, если всё равно периодически обращался с ним, как с уличной шавкой, мешающей каждую ночь спать. Неужели надеялся выслужить у парня доверие? Да нет, Гидеон наверняка осознавал, что такое при том воспитании Диппера, которое он сам же и задал, не выйдет. Не хотел выглядеть в глазах Пайнса последним гадом? Вряд ли, ибо у безразличного Мейсона не было в голове деления людей на «плохих и хороших». Ему все были одинаково побоку. Он не обращал на это никакого внимания. Хотя сейчас необоснованная милость раздражала и выводила из себя. Только из-за неё, по мнению Диппера, Грифула можно было считать двуличной тварью. Однако, не говорил о прошлом Пайнс не только из-за своих отношений с другими людьми. Своё брала совесть, впервые объявившаяся за много лет, и парень, благодаря ей, понимал, что и сам далеко от главы Электов не ушёл. Он тоже тонул в море крови. В прошлом он и не задумывался, кого и зачем убивал. Для него это являлось не более чем механической работой, своеобразной обязанностью, которая совсем не казалась ему какой-то плохой. А сейчас, проникнувшись человеколюбием, Пайнс стыдился того, что убивал слабых, ни в чём неповинных людей. Да и странно было бы не покаяться в подобном, когда тебе каждый божий день упорно твердят о справедливости, человечности и морали. Но дело было даже не в этом: он и без постоянных нравоучений вскоре бы осознал свои грехи. Ибо его меняли не столько сеансы Уилла, сколько иное окружение с другими ценностями. Ведь ребята, несмотря на некоторые недопонимания между ними, и вправду оказались хорошими. С ними Диппер смог прочувствовать все мелкие радости жизни и испытать настоящую уверенность в завтрашнем дне. Да, те до сих пор довольно часто пользовались помощью бывшего Электа, однако, то были лишь дружеские просьбы. Никто не заставлял его помогать кому-то, не сковывал в воображаемых границах, и такое отношение к себе просто не могло не радовать. С каждым из их небольшой компании было приятно проводить время. С недавних пор, даже вполне взаимные препирательства с Робби, к которому Пайнс, откровенно говоря, относился не очень хорошо, весьма веселили его. Может, Валентино и не хотел этого показывать, но было видно, что к Дипперу реальной неприязни он не испытывал. Лёгкое раздражение, возможно, но никак не ненависть. С остальными же Пайнс уже давно поладил. Тем более, они сами были настолько дружелюбными по отношению к новоиспечённому Триангулу, что не поладить с ними чудилось просто непосильной задачей. Особенно, в этом плане Дипперу крайне приятно удивил Билл. Он, вопреки собственным словам в самом начале их знакомства, тоже вёл себя вполне мирно и, казалось юноше, вместе со всеми пытался наставить его на путь истинный. И Дипперу было совершенно невдомёк, что таким поведением он преследовал совсем другие цели. Уж слишком сильно он был очарован добрым Сайфером, чтобы заметить это. Ему нравилась компания в виде насмешливого блондина, хоть где-то внутри него старая личность презрительно фыркала, чувствуя во всём происходящем большой подвох. Но, как бы ни хотелось признавать, нынешний Пайнс был слеп. Он так и не научился замечать что-либо вокруг себя, даже несмотря на то, что перестал быть безразличным бревном. Преждевременно расслабился, сдался под натиском праведных моралей и действительно доверился людям, которые постоянно просили этого от него. Глупо ли было поступать так? Скорее всего, да. Однако Диппер, как никто другой, нуждался в капельки тепла. Человека легко подкупить тем, чего у него никогда не было. А если это что-то ещё хорошее и приятное, то задача точно облегчается в несколько раз. И юноша не был исключением. Он в упор не видел обратную сторону ситуации и, можно сказать, не хотел её видеть вовсе. Не желал разочаровываться в людях, в своём новом окружении. На периферии сознания, конечно, всплывали одиночные вопросы, но Пайнс, ссылаясь на прошлые привычки, прогонял их прежде, чем они могли породить в нём некие сомнения. Он просто впервые в жизни наслаждался своим положением. И больше всего удовольствия в этой ситуации ему доставляло общение с Сайфером. Диппер, может и не до конца осознанно, всякий раз пытался пересечься с Биллом. Даже мимолётные встречи в коридорах научного центра или административного здания придавали юноши энергии и слегка поднимали настроение. А работать вместе с Сайфером он вообще считал одним удовольствием! В рабочем плане тот всегда был холодно-рассудителен и создавал чёткое впечатление человека, реально разбирающегося в своей сфере. Он обладал некоторыми знаниями в науке, что помогали ему улавливать мысли и предложения разработчиков, и создавал при нынешнем положении Триангулов просто потрясающие стратегии. Пайнс, однажды, застал его за продумыванием их дальнейшей тактики. Билл тогда по привычке рассуждал вслух и не обратил на парня никакого внимания, тем самым предоставив свои мысли Дипперу. И тот, пока была возможность, внимательно слушал их. Они, кстати, повергли его в небольшой шок. Сайфер, казалось, не просто размышлял, а будто расписывал действа какого-нибудь плана. Он строил витиеватые логические цепочки, пытался предугадать поведение противника наперёд, придумав на многие возможные повороты ответный ход, и настолько тщательно думал над ближайшими, вероятными событиями, что это не могло не завораживать. Тогда Диппер даже почувствовал настоящее восхищение предводителем Триангулов. Он не особо задумывался над тем, как сложно управлять войсками простых людей, когда в противниках у тебя одарённые эгоисты с заранее подготовленными для войны ресурсами. Однако, увидев это, Пайнс проникся искренним уважением к Биллу. А также он понял, что вряд ли смог своими идеями хоть как-то помочь тому со стратегией. В предыдущий раз Сайфер обдумывал всё молча, в то время как юноша с не таким уж и серьёзным подходом к делу накидывал разные предположения насчёт следующих действий Грифула, исходя из многочисленных познаний личности Электа. И, если судить по одиночной работе Билла, то он, наверное, лишь больше озадачил того. Именно поэтому Диппер решил, что лучше не путаться под ногами у Триангула вовсе, раз помогать у него не получается. Из-за этого их встречи сократились до случайных и нерабочих моментов, но весьма ироничный парадокс заключался в том, что такое лишь расстраивало юношу. Ему отчаянно хотелось компенсировать появившуюся утрату в общении, и воспалённый разум Пайнса не смог придумать ничего лучше увеличения долгих взглядов. Однако, стоит признать, сам обладатель сознания с довольно странными идеями против данного расклада, в принципе, не был. В общем, вышло по итогу всё так, что на работе Диппер с Биллом стал видеться намного меньше, при любом удобном случае рассматривая того намного дольше, чем было раньше. И некоторое время на долгие задумчивые взгляды никто внимания не обращал, а, значит, схема работала довольно удачно. Только вот она всё равно дала сбой, потому что однажды Пайнс всё-таки заметил на себе ответный взгляд. В первый раз, когда это произошло, он уловил на лице Сайфера немой вопрос. Тот словно удивлённо приподнимал бровь, и почему-то сам факт того, что его поймали за новым и крайне сомнительным влечением, жутко смутил Диппера, из-за чего он поспешил стыдливо отвести взгляд в сторону, уставившись на бурно жестикулирующую Венди. В ответ на подобное поведение Билл лишь легко пожал плечами, не придав данному случаю значения. Во второй раз он, заметив на себе нечитаемый взгляд, озадаченно оглядел свой жёлтый свитер с чёрным треугольником посредине, который связала ему Мейбл, но, в конце концов, ничего странного в своём образе не нашел. Сайфер тогда ещё для перестраховки спросил у Пайнса, не испачкался ли он где-нибудь, но, получив отрицательный ответ, успокоился окончательно. А юноша в тот день больше вообще не разглядывал Триангула. В последующие разы, когда Диппер сталкивался с взором золотого зрачка, тот смотрел на него слегка озадаченно, пока в какой-то момент во взгляде не начало скользить раздражение. Сначала оно не казалось каким-то серьёзным, а потому не пугало парня, однако, чем больше Сайфер ловил Пайнса на этих странных гляделках, тем больше он раздражался по-настоящему. Сам же Диппер хоть и знал, что ведёт себя просто по-идиотски, но ничего поделать с этим не мог. Его взгляд будто жил отдельной жизнью, вновь и вновь возвращаясь к Биллу, когда тот находился с юношей в одном помещении. Бывшему Электу иногда казалось, что это какой-то природный магнетизм Триангула, хотя он, конечно, понимал глупость подобных оправданий. Он, можно сказать, уже признался себе в том, что ему действительно нравилось любоваться Биллом. А также действительно нравилось разговаривать с ним, молчать рядом с ним и даже просто быть рядом с ним. Пайнс понимал, что такой жуткий интерес к одной-единственной личности ненормален. Просто новые и приятные чувства по отношению к Сайферу захватывали разум целиком, из-за чего выяснять и копаться в этом всём совершенно не хотелось. И к тому моменту, когда Билл начал бросать на Диппера в ответ раздражённые, почти злые взгляды, тот понял одну важную деталь, которая как объяснение собственному поведению, его, вопреки всем предубеждениям, вполне устроила. Он симпатизировал Сайферу. Правда, признать данное мог лишь только в такой формулировке.