Десятый

— Поздравляю, Десятый, — криво усмехнулся Парцелло, глава мафиозной семьи, незаконно проводящей опыты над детьми-беспризорниками и не чувствующей никакой вины за содеянное, — ты с нами уже пять лет.       Тсунаёши смотрел в его зелёные глаза беспристрастно. Он научился не показывать истинные эмоции, которые порой так сильно обуревали им. Но Савада терпел, он тренировался на пределе возможностей и копил в себе ненависть, злость и ярость. И каждый день пустым взглядом следил за теми, кто издевался над ним на протяжении того детства, что ему запомнилось хорошо.       Все рубцы и шрамы, неровно заштопанные неумелыми руками то ли врачевателей, то ли пьяниц — настолько у них тряслись руки — всё это оставило такие отметины, такие следы в памяти Тсуны, что он едва ли мог как-то вымести из головы эти воспоминания хоть на минуту, а про сны и говорить не стоит.       Они сидели в большой зале, где собрались все члены этой семьи. Ели, напивались до беспамятства, что-то пьяно кричали… Но это Тсунаёши было неинтересно. Он медленно снял куртку, не сводя внимательного взгляда с Парцелло, который до сих пор не заметил подвоха.       И Савада наконец усмехнулся. Хищно, зловеще, как животное, почуявшее запах смерти. Его кольцо, пусть и слабое, разгорелось таким пламенем, которое никто не видел прежде — настолько сильной была решительность Савады на тот момент.       И он дал волю той ненависти, что копил внутри себя. Тсунаёши научился пользоваться как огнестрельным оружием, так и холодным. Достав из кобуры пистолет и меч из ножен, Савада ринулся на Парцелло и первым делом выстрелил тому в живот, прекрасно зная, что не задел жизненно важные органы — годы тренировок явно не прошли даром. Они вырастили настоящего убийцу. Что ж, за всё приходится платить.       Теперь парень медленно развернулся к спохватившимся мафиози и улыбнулся. Широко, так, что шрамы скривились. Он не оставлял в живых никого. Пьяные, неуклюжие увальни — вот, кем были сейчас все эти люди для гибкого и шустрого Савады. Они не успевали ничего сделать, а каждая смерть только подогревала кровь Тсунаёши. Адреналин не давал ему перевести дух — настолько ненужными сразу показались усталость, недостаток воздуха и напряжение в мышцах, и лишь желание убивать грело бушующим пожаром.       Он смотрел, как струи крови текут из тел ещё тёплых людей, смотрел, как чьи-то головы катятся по земле, он видел глаза, наполненные страхом, он слышал предсмертные хрипы, которые должны были стать словами. И смеялся. Его глаза, наполненные едва заметным безумством, блестели от радости и азарта, которые сейчас переполняли юношу. Савада убивал, убивал и убивал, и лишь Парцелло, пока остававшийся в живых, наблюдал за всем этим с ужасом, истекая собственной кровью, которая в луже смешивалась с чьей-то ещё.       Покончив, наконец, со всеми членами семьи, коих было несколько десятков, Тсунаёши медленно подошёл к Парцелло, который старался отползти назад, спрятаться, сбежать, так, как старались делать в детстве Тсунаёши и другие ребята. Но их клеймили, их пытали, их хоронили с такими же пустыми глазами, какими много раз смотрел Савада на своих врагов.       Однако сейчас его глаза смеялись. Он шёл, объятый собственным пламенем, испачканный в крови тех, кого только убил, сжимая в руках меч, окрашенный в багрово-красный. Савада подошёл к Парцелло, глядя, как тот пытается закрыться, как тот трясётся от страха, словно запуганная крыса, поджавшая под себя свой облезлый хвост. — Ты будешь нести на своих плечах эту ношу всю оставшуюся жизнь, — наклонившись, сказал Тсунаёши и, выпрямившись, оставил главе семьи на лбу шрам, точно такой же, какой был у самого Савады на лице. О да, эта тварь не умрёт сейчас, Тсуна знал — выживет, доползёт до врачевателя. Правильно. Он умрёт лишь по воле Савады. — Ищи меня, Парцелло, найди меня и попробуй отомстить, — низко проговорил Тсунаёши и, развернувшись, пошёл прочь от мужчины, к которому из чувств не оставалось ничего, кроме презрения. — Ты… Ты сгоришь в аду за то, что сделал! Я найду тебя и убью, Савада Тсунаёши! — кричал вслед уходящему Тсуне Парцелло, а парень лишь улыбался, продолжая идти.       Не чувствующий больше угрозы, грызун неистово пищит и щерится, вот только хищник в любой момент может спокойно перегрызть ему глотку, и этот писк навечно потонет в предсмертных хрипах и всеобъемлющей тишине.       В комнате Савада спокойно сменил одежду, зашёл в кабинет Парцелло, забрал деньги, ещё один пистолет и покинул место, которое на протяжении многих лет было его личной тюрьмой. Напоследок Тсунаёши не отказал себе в удовольствии разнести там всё, наслаждаясь силой собственного пламени, которое, не поддаваясь контролю, просто сносило всё на своём пути, оставляя лишь развалины, под которыми теперь хоронились тела врагов Савады.       Уходя в темноту ночи, Тсуна вдыхал запах Италии и наконец чувствовал себя свободным. Но пока жив Парцелло, шрам будет напоминать Саваде о том, что он сделал, а главное — о том, что он ещё не закончил своё дело. И от этой мысли Тсунаёши вновь хищно скалится, наконец скрываясь в темноте.